---
Чонгук просыпается от внезапного вздоха. Он видит над собой белый потолок, белые стены вокруг, а в нос ударяет резкий запах антисептика и ещё что-то… В носу он чувствует что-то твёрдое, что-то вроде пластика… Наморщившись и удивлённо нахмурившись, он пытается поднять руку, чтобы коснуться носа, но обнаруживает, что ему приходится приложить колосальное усилие, чтобы это сделать. Взглянув на свою руку, он обнаруживает, что к тыльной стороне ее прицеплена капельница, на которую он переводит недоумённый взгляд. — Чонгук, слава богу. Подняв голову, он видит измученное, помятое лицо своего отца, стоящего там, одетого, — впервые на памяти Чонгука, — в обычную повседневную одежду, фланелевую рубашку и пару хаки. Чонгук хмурится ещё сильнее. Почему здесь его отец? Почему он так одет? Почему сам он в больнице? — Па? — его голос больше напоминает болезненный хрип, отчего он морщится. Отец спешит поднести к его губам чашку с водой, и Чонгук жадно пьет, только в тот момент осознавая непреодолимую жажду, обжигающую горло. Он допивает всю чашку за один раз, и отец ставит её обратно, а затем садится, вернее падает всем телом, на несчастный стул. Какое-то время они просто смотрят друг на друга в тишине. — Что произошло? Почему… — Ты не помнишь, что случилось? — Санхун наклоняется ближе. Он был бы куда более встревожен, если бы доктор заранее не предупредил его о возможной кратковременной потере памяти, что вполне нормально. Чонгук качает головой. Он пытается расковырять свой мозг, пытается подавить волну страха при пробуждении в больнице, чтобы сосредоточиться на том, чтобы вспомнить, почему он… — Ты… помнишь, как уехал в Сеул? Чонгук морщится. Да, он точно это помнит. Вспоминает болезненное выражение на лице своего отца после того, как разыграл ту жестокую сцену, чтобы семья Тэхена могла увести его из Пусана, пока они пытались охотиться… Тэхён. Внезапно Чонгук поворачивается к отцу широко раскрытыми глазами. Где Тэхён? Он… Его отец, кажется, не замечает его внезапной тревоги и продолжает. — Тэхён и его отец, очевидно, поехали за тобой в Сеул, чтобы убедить тебя вернуться. Что? Тэхён и Сокджин, возьмите пикап Чонгука и уводите Хёчжона на запад. Мы с Намджуном возьмём Джип и покатаемся по округе… — Вы пошли в их отель, чтобы поговорить. Ситуация, очевидно, немного накалилась, ты выскочил наружу и в итоге споткнулся, пока спускался по лестнице, — Санхун резким движением потирает лицо. — Ты пролетел целых два лестничных пролёта, Чонгук. Ты… сломал пару рёбер и плечо… — голос отца дрожит. …Хёчжон резко заламывает и тянет вверх его руку, плечо которой уже было вывихнуто, с такой силой, что на одно мгновение Чонгуку кажется, что Хёчжон вовсе оторвёт её от тела… — Ты скатился вниз и каким-то образом вывалился в окно. Со второго этажа. — Что ж, раз уж он не может услышать твои мольбы, он услышит твои крики, — единственное предупреждение, которое он получает, прежде чем его отрывают от пола и буквально швыряют в противоположном от двери направлении. … затем безумная боль охватывает всю правую часть его тела. Чонгук несколько мгновений изумленно пялится, пока его мозг пытается осмыслить явное расхождение между воспоминаниями, всплывающими в его голове, и историей, которую только что рассказал Санхун. — Тэхён с доктором Кимом нашли тебя. Тебе… очень повезло, что доктор Ким был там, что… — Санхун плотно сжимает челюсти. — Если бы ты пролежал там на минуту дольше, то умер бы от потери крови. Ты, ты потерял так много крови, Чонгук. …на его запястье, в которое Хёчжон всё ещё вонзает свои клыки, и его кадык дёргается от больших глотков…. …жгучая, обжигающая, неописуемая боль, словно кто-то поджёг его собственную кровь, словно пустил кислоту, которая теперь течёт по его венам… Тэхён берет руку Чонгука и подносит ко рту. — Тэхён, — выдыхает Чонгук, кашляя от внезапной физической нагрузки. — Где… где Тэхён, где он? Его отец немного отстраняется перед почти маниакальным, отчаянным видом, с которым его сын зовёт своего (бывшего?) парня. Санхун не собирается лгать: оценив количество травм на теле Чонгука и то, как они якобы появились, он хотел уже не раздумывая бросить Тэхёна в камеру предварительного заключения. Он с подозрением относился к этому парню, поэтому допускал, что их ссора могла быть куда серьёзнее и выйти из-под контроля; что, возможно, именно он уложил его сына в больничную койку. Но отчёт о расследовании в отеле, где произошёл несчастный случай, действительно подтвердил историю Тэхёна. Но всё же в большей степени его убедил внешний вид Тэхёна — его бледные губы и опустошённый взгляд на осунувшемся лице с поволокой неподдельного горя, явно слишком тяжёлого для семнадцатилетнего парня. Глянув на него, Санхун понял, что он не причинил Чонгуку вреда. — Чонгук, успокойся, — говорит он сыну, который продолжает смотреть на него таким душераздирающим взглядом. — Тэхён здесь, видишь? Санхун жестом указывает ему за спину, на диван у дальней стены одиночной палаты Чонгука (случайно совпало, что у доктора Кима были связи именно в той больнице Сеула, где он оказался). Чонгук тут же смотрит в сторону, куда показал отец, и видит его. Тэхён, пусть и непривычно потрёпанный, выглядит целым и невредимым. Он откинулся на спинку дивана, сложив руки на груди и опустив на неё подбородок. Он спал. — Он не отходил от тебя все трое суток. Был здесь с первой секунды, когда тебя перевели сюда, еще до моего приезда. Мне кажется, он даже не спал. По крайней мере я не видел до этого момента. Чонгук не отрывает глаз от Тэхёна, и Санхун вздыхает. — Пойду позвоню твоей матери, — пока он встаёт, Чонгук снова обращает на него внимание. Мама. Санхун дарит ему кривую, безрадостную улыбку. — У меня получилось связаться с отелем, в котором она остановилась в Греции. Рассказал о том, что случилось. Думаю, надо сообщить ей новости и сказать, что ты очнулся. Так его мать всё ещё в Греции. Она всё ещё в Греции, в том же отеле, даже после того, как Санхун сказал ей, что её сын в больнице. Чонгук, если честно, не сильно удивлен. Часть его внутренне хохочет над тем, насколько он был глуп, раз попался на уловку Хёчжона. Как он вообще мог поверить, что его мать сорвалась к нему из-за какого-то голосового сообщения. Санхун делает паузу и нерешительно кладет тяжелую руку на ногу Чонгука, накрытую больничным одеялом. — Я… Слава богу, что ты в порядке, Чонгук. В тот момент, когда дверь за Санхуном закрывается, Чонгук оглядывается на Тэхёна. — Тэ? — зовёт он неуверенно и тихо. Глаза Тэхёна резко открываются и мгновенно фокусируются на нем. У Чонгука перехватывает дыхание. В следующий момент Тэхён оказывается прямо рядом с ним, сидя на краю стула, который Санхун только что освободил, хотя всем своим телом он подаётся ближе к Чонгуку. Как будто он терпеть не может находиться слишком далеко от него, как будто его физически притягивает к нему. Чонгук знает это чувство. — Чонгук, — его губы шевелятся, но сорвавшееся с них больше напоминает сухой, надрывный всхлип. Тэхён так и замирает, склоняясь к нему, но всё ещё не касаясь, вместо этого крепко сжимая ладонь в кулаке рядом с чонгуковой. Тихий стон невольно срывается с его губ, пока Чонгук с усилием пытается подняться. Мышцы даже от такого простого движения начинают резко сокращаться и гореть, но он всё равно не сдаётся, ведь если Тэхён первым не потянулся за объятиями, то ему нужно… — Чонгук, пожалуйста, — голос Тэхёна сочетает в себе напряжение и лёгкое раздражение, и прежде, чем Чонгук продолжит свои попытки сесть, Тэхён толкает его, мягко и бережно, обратно на подушки. Чон тут же впивается в него жалобным, вопрошающим взглядом. Тэхёну удается сдерживать себя ещё мгновение, прежде чем его выражение с плохо скрываемой болью полностью разрушается. Он подаётся вперёд, ладонью накрывая правую щёку Чонгука и носом прижимаясь к другой, пока его плечи сотрясаются от беззвучных, сухих всхлипов. — Чонгук, солнце, Чонгук, Чонгук, Чонгук… — Тэхён не может остановить свою бездумную, пылкую мантру, состоящую только из имени Чонгука, которое скорее тёплым дыханием впитывается в его кожу на щеке. — Тэхён, — Чонгук зовёт его с таким же благоговением, однако его голос, по сравнению с Тэхёновым, переполнен облегчением. Он поднимает непривычно тяжёлую руку, чтобы слабо сжать запястье Тэхёна и сильнее прижаться к его холодной, мягкой ладони. — Ты в порядке? Тот отстраняется, чтобы посмотреть на Чонгука с неким раздражением и изумлением. — Чонгук, посмотри… посмотри на себя. Это ты у нас лежишь на больничной койке, почему ты спрашиваешь меня… — Всё в порядке, Тэхён. Он прикрывает глаза, и его грудь заметно вздымается и опускается в попытках сделать нормальный вдох. — Всё далеко не в порядке, Чонгук, — когда он открывает глаза, они сияют от всех тех безысходных мучений, которые он испытывал безостановочно с тех самых пор, как услышал те жуткие крики боли из уст Чонгука. — Всё это… Ты… Ты не должен был оказаться здесь, в таком положении. Я должен был лучше охранять тебя. Я же обещал беречь тебя. На лице Тэхёна неподдельные страдания отражаются вперемешку с ненавистью к себе в таком коктейле, которым Чонгук давится. Он ненавидит всей душой это отчаяние, в котором парень варится, поэтому он отнимает руку и касается щеки Тэхёна. Тот благодарно и почти отчаянно зарывается в ладонь, прикрывая глаза. — Ты спас меня, Тэхён. Снова, — Ким выглядит так, будто вот-вот начнет спорить, поэтому Чонгук продолжает: — Ты… ты высосал яд вместе с кровью, да? Чтобы… чтобы я не превратился. — Ты помнишь? — глаза Тэхёна расширяются в удивлении. Ну, не всё, конечно. Чонгук даже не был уверен, что достоверно сложил из немногих скудных, размытых и туманных обрывков воспоминаний картинку событий, которые развернулись после того, как Хёчжон укусил его. (И, боже, Чимин нисколько не преувеличивал, когда описывал действие яда). У Чонгука в памяти периодически мелькают обрывки и фрагменты: голос Хичоля, который говорит об обращении; жалостливый Тэхёна, когда Хичоль сказал, что ему нужно высосать яд. Тэхён, прижимающийся губами к запястью Чонгука. Вероятно, в какой-то момент им придётся поговорить об этом, хотя Чонгук думает, что инициатором разговора будет скорее Тэхён, чем он сам, ведь он, если честно, ничего против того, чтобы вампир пил его кровь, не имеет. Чонгуку отчасти любопытно, как Тэхёну всё же удалось остановиться от крови своего певца. Однако другая, глупая и романтичная его часть, о наличии которой Чонгук даже не подозревал, верит, что Тэхён на всё способен, хоть звёзды по небу развесить. Но это потом. Не сейчас, ни когда лицо Тэхена всё ещё искривлено, будто он не может вдохнуть из-за всех страданий и того количества ненависти к себе, в которых тонет. — Ты спас меня, Тэ, — наставивает Чонгук. — Ты спас мне жизнь. Причём уже несколько раз. Ты спас меня от Хёчжона и от его яда. Он стойко игнорирует скребущуюся в подсознании мысль о том, что его обращение в ту ночь не воспринялось бы им, как нечто ужасное. Став вампиром, он бы смог вечность провести с Тэхёном. — Нет, — качает головой Ким. — Я не спасал тебя, Гук, — он отстаняется от прикосновения и отводит взгляд, переводя пустые глаза на противоположную стену с окном. — Я подверг тебя опасности. Из-за меня Хёчжон вообще заметил тебя в тот день, — Тэхён шумно сглатывает. — Из-за меня ты чуть не умер. — Тэхён, прекрати… — хмурится Чонгук. — Мне не стоило сближаться с тобой, — и Чонгук тут же замирает. — Мне… Мне не стоит находиться рядом с тобой, Чонгук. Это небезопасно для тебя. — Что? — испуганно шепчет он. Тэхён не отвечает, даже не смотрит на него, и Чонгуку кажется, что сердце в груди перестаёт биться. Вся та паника, ужас и страх, которые он заставлял себя глотать с тех пор, как началась вся эта бешеная гонка, весь водоворот ужаса, которому он не позволял поглотить себя полностью, — накатывает, словно приливная волна. Поле зрения Чонгука сужается, фокусируясь лишь на Тэхёне, который всё ещё даже не смотрит на него, который выглядит так, словно уже находится за сотни миль отсюда, несмотря на то, что сидит на том же самом стуле. Чонгук даже не замечает, как начинает покачиваться взад и вперед, пытаясь дотянуться до Тэхёна протянутой рукой. Он дрожит. — Н-нет, не надо… Почему, почему ты так говоришь… — ему не удаётся заставить собственный голос звучать громче тихого, испуганного шепота. — Не надо, не уходи, пожалуйста, почему… Тэхён вновь смотрит на него широко раскрытыми глазами и ужасается той жалкой панике, которую излучает Чонгук. Он застывает, на мгновение ошеломленно разглядывая Чонгука, в течение которого дрожь и паника последнего только усиливается. Чонгук чувствует, как печёт глаза. Он не может потерять Тэхёна, только не сейчас. Не после всего того, через что они прошли. Не по какой-то глупой причине, из-за которой Тэхён чувствует себя недостаточно хорошим. Не тогда, когда он осознал, что любит его. — Пожалуйста, не говори так, не уходи, пожалуйста… — первая слеза скатывается по щеке Чонгука, пока рукой он безуспешно цепляется за воздух, ведь Тэхён всё ещё вне зоны досягаемости. — Тэхён. Эта слеза, кажется, наконец выбивает Тэхёна из оцепенения. Его лицо искажается в болезненном выражении (как будто было недостаточно уложить Чонгука в больницу, раз теперь он ещё и заставил его плакать), когда он практически бросается навстречу Чонгуку, сжимая его в объятиях и прижимая к своей груди. Сердце Тэхёна разбивается на тысячи осколков, когда он ощущает, как сильно дрожат плечи парня. — Нет-нет, я не уйду, солнце, — тянет Тэхён нежно, успокаивая, и перебирает его тёмные волосы на затылке. — Прости, мне не стоило так говорить. Не плачь, солнце, я же рядом. Я никуда не денусь. Чонгук всхлипывает, опаляя горло Тэхёна горячим дыханием, и слабо сжимает рубашку на груди Тэхёна. Как же он его любит. Но он не может сказать это сейчас. Разве может он после того, как собственноручно чуть не убил его, выпив слишком много его крови. Он пытался спасти его, но на деле чуть не превратился в ещё большего монстра, чем Хёчжон. Им потребовалось чудо, быстрые приказы Хичоля и все сверхспособности Тэхёна, чтобы вовремя доставить Чонгука в больницу. Он не заслуживает этого. Он не заслуживает любить Чонгука. — Не говори так больше. Никогда больше так не говори, — он звучит таким раздражённым, и Тэхён не может противостоять желанию поцеловать его. Он чмокает его в макушку, а затем, когда Чонгук поднимает голову, — в губы. — Не буду, — обещает Тэхён. — Ты не можешь уйти, — говорит Чонгук, когда они наконец отстраняются друг от друга. Мгновение Тэхён рассматривает его, такого великолепного, невероятного чудесного, а затем вздыхает. — Чонгук. Куда я могу уйти, если ты здесь?---
Отец Чонгука взял недельный отгул на работе и вылетел в Сеул первым же рейсом, когда узнал о случившемся. И вот неделя почти прошла, и у Чонгука остаётся всего один день до выписки. Санхун ещё тогда настойчиво дал понять, что проведёт всё это время рядом с сыном, и последний физически ощущал те усилия, который тот прикладывал, чтобы стать для него, ну, отцом. В конце концов, Санхун был начальником полиции Пусана, а начальникам вряд ли можно вот так срываться с работы ни с того, ни с сего. (Всё это время у Чонгука болело сердце при воспоминаниях о том, как он выплёвывал ему в лицо все те лживые фразы. Потому что сейчас именно он здесь, рядом, пытается быть отцом после всего того, что Чон ему наговорил). Чонгук понимает, насколько всё напряжённо, когда небольшой рабочий телефон его отца начинает разрываться от звонков, которые тот игнорирует. Поэтому неделю спустя Чонгук говорит своему отцу ехать домой. — Я понимаю, что у тебя нет времени тут со мной сидеть, пап. — Всё своё время я должен был быть с тобой, — настаивает Санхун. — Пап. Я знаю, что ты занят, и что ты нужен на работе. Даже доктору Киму пришлось вернуться вчера. Остальным Кимам, которые всё ещё были в Сеуле, нельзя навестить Чонгука, пока в палате его отец, который не знал о том, что все остальные приехали вместе с Тэхёном и Хичолем. Это бы сильно подпортило их легенду и сделало её максимально неправдоподобной. Действительно, по какой разумной причине всем четырём братьям Тэхёна понадобилось следовать за ним до Сеула, чтобы вернуть его парня после ссоры? У присутствия Тэхёна и Хичоля, по крайней мере, было объяснение, да и Хичоль часто заглядывал, — сначала из-за собственной заботы о здоровье Чонгука, а затем по настоянию Тэхёна, хотя Чонгук пытался сказать, что местных врачей было более чем достаточно. Тэхён, который и без того отличался гиперопекой, достиг маниакальной её фазы. Совсем недавно у них случилась вполне серьёзная ссора из-за того, что он не хотел отпускать Чонгука в уборную одного. Хичолю всё же пришлось уехать вчера, ведь, будучи одним из главврачей больницы в Пусане, он не мог себе позволить долгое отсутствие. — Сын доктора Кима не прикован к больничной койке со сломанными рёбрами и плечом. — Тэхён проводит много времени со мной, пап. Он в любом случае отвезёт меня завтра домой. Все они сошлись на том, что для Чонгука лучше было бы вернуться на машине, чем пытаться справиться с мучительными переживаниями в аэропорту. Поскольку Санхун прилетел в Сеул на самолёте, отвезти Чонгука обратно на его пикапе мог только Тэхён. Признав это, Санхун напомнил ему человека, разом прожевавшего целый лимон. Если честно, Чонгуку не терпится выбраться из этого водоворота гиперопеки со стороны двух альфа-самцов. Последние несколько дней были, мягко сказать, напряжёнными, наполненными, с одной стороны, некой неприязнью Санхуна в сторону Тэхёна и, с другой стороны, периодическими приступами самобичевания и агрессивной заботы последнего. Чонгуку наконец-то удалось убедить Тэхёна покинуть больницу (с момента регистрирации Чонгука, он не покидал ее даже после того, как часы посещения были технически закрыты) и вернуться в отель, где остановились остальные. Он вернётся, вероятно, в течение часа, и Чонгук надеялся потратить это время на то, чтобы убедить отца вернуться в Пусан пораньше. Но, похоже, что Санхун совершенно не желает оставлять Чонгука наедине с Тэхёном в Сеуле даже на один день. Чонгук уже хотел было закричать от разочарования, но Санхун вдруг уступает и начинает искать билеты. Чонгук озадаченно моргает от такой внезапной перемены отца. Он огорошивает его неожиданным объяснением, когда заканчивает паковать скромное количество вещей, которые взял с собой. — Хосок должен скоро приехать. Думаю, сразу после моего вылета. — Что? — охает Чонгук. — Он волновался о тебе, потому что ты несколько дней не отвечал на его сообщения. И потом позвонил мне. Ох, ебать. Его телефон сдох сразу после того, как Хёчжон закончил говорить с Тэхёном. Блять, Хосок точно убьёт его. — Пару часов назад он написал, что выезжает из Пусана, так что он вот-вот должен быть здесь. Чонгук смотрит на отца пустым взглядом. Так вот почему Санхун внезапно передумал. Он хмурится при мысли о том, что его отец оставит его наедине с Тэхёном, только убедившись, что кто-то, кому он якобы доверяет, придёт и возьмёт на себя его роль. Как будто ему нужен телохранитель или что-то в этом роде. — Знаешь, тебе не обязательно приставлять ко мне кого-то после того, как ты уедешь, — фыркает Чонгук. Санхун, застёгнув сумку, замирает, не успев надеть куртку. — Чонгук. В последний раз, когда я оставил тебя без присмотра, ты пролетел два лестничных пролёта и выпал в окно, едва не умерев, — голос отца звучит сухо и без намёка на юмор, когда он касается плеча Чонгука. — Меня уже ждёт такси, но Хосок скоро будет. И именно он отвезёт тебя обратно. — Пап! — охает тот, раздражённо. — Нет. Это не обсуждается. Его отец, умело игнорируя поток протестов, льющийся изо рта Чонгука, просто обнимает его один раз и выходит за дверь. Чонгук с громким стоном падает на кровать. — …гук? Что случилось? Тебе больно? Что болит? Чонгук вскрикивает от шока, чуть не падая с кровати от неожиданно резкого голоса Тэхёна, раздавшегося прямо рядом с ним. Холодные руки мягко ловят его и аккуратно укладывают обратно на подушки. Золотые глаза Тэхёна наполняются тревожным беспокойством, когда он бесполезно взмахивает руками в попытке что-то исправить. — Скажи мне, солнце. Мне позвать врача? Где болит? — Тэхён! — шипит Чонгук. — Мне не больно, я просто разозлился, а тебе нужно перестать вот так… возникать из ниоткуда! — Прости, я не хотел тебя пугать, — Тэхён, огорчённый, поправляет ему одеяло и прекрасно игнорирует то, как Чонгук закатывает на его действия глаза. — Я слышал, что ты стонал, и запаниковал. — Ага, запаниковал — это мягко сказано. Чонгук снова вскрикивает, взглядом обнаруживая, что все остальные Кимы каким-то образом оказались в его больничной палате, словно у себя дома: Сокджин и Намджун устроились на диване, Юнги прислонился к стене рядом с ними, а Чимин, который только что говорил, всё ещё стоял у открытого окна, которым, вероятно, они воспользовались в качестве входа. — Что с вами, вампирами, не так, раз вы отказываетесь использовать двери, как все нормальные… — Ну, он явно в порядке, судя по уровню нахальства, — бормочет Юнги, изучая пристальным взглядом каждый сантиметр его тела. — Юнги, — журит Чимин, пробираясь к кровати Чонгука. — Я же говорил тебе вести себя мило, он же в больнице. Чимин устраивается на краю, и Тэхён протестующе вскрикивает, тут же пытаясь его столкнуть. Но Чимин непреклонен. — Тэхён, перестань, всё в порядке, Чимин-хён может сидеть там, где хочет. — Чимин… хён? С каких пор Чимин — хён? Тот с нахальной улыбкой устраивается поудобнее и игнорирует собственного брата, чтобы обратить внимание на Чонгука, разглядывая его слегка взволнованно. — Ты в порядке, Чонгук? Мы хотели прийти навестить тебя раньше, но не стали рисковать, пока твой отец был здесь. Подумали, что со всеми нами будет шумновато. Чонгук застенчиво улыбается ему. Мысль о том, что даже они заботились о его состоянии, согревает сильнее, чем он когда-либо мог подумать. — Да, я в норме, спасибо. Тэхён просто драматизирует. Четверо Кимов начинают посмеиваться, но только не Тэхён, который возмущённо вздыхает, всё ещё склонившись над кроватью Чонгука. — Я не драматизирую, — возмущается он. — Почему каждый из вас старается упрекнуть меня в том, что я просто ухаживаю за своим парнем, который, между прочим, в больнице? Чонгук не в силах сдержать довольную улыбочку, которая так и просится после того, как Тэхён назвал его своим парнем. Он протягивает руку, чтобы взять ладонь Кима в свою, подтягивая ближе, и улыбается ещё шире, когда парень беспрекословно ему повинуется. — Я правда ценю твою заботу, Тэ, — смеётся Чонгук и чмокает Тэхёна в поджатые от возмущения губы. — Но я в порядке, честно. Чон останавливается на мгновение, затем снова хмурится, и Ким вновь впадает в панику. — Что? Что не так? Что-то болит? Я говорил, что надо было позвать доктора, Чонгук… — Ради Бога… Тэхён, успокойся нахер, из-за тебя эмоциональный фон в этой комнате невыносимый, — Юнги успевает закатить глаза даже быстрее Чонгука. Тэхён игнорирует его, отдав предпочтение выражению лица Чонгука, которое рассматривал, пытаясь найти причину его хмурого взгляда. Тот не мог не рассмеяться от того, каким напряжённым и озадаченным он выглядел в тот момент. — Ничего не болит, Тэ, честно. Я просто. Расстроен. Хотел попробоваться в баскетбольную команду в следующем семестре, — бормочет он. — Да уж, ты определённо странный, парень, — фыркает Юнги. Как будто неспособность играть в баскетбол сейчас самая расстраивающая вещь в мире. Чонгук хмурится сильнее, и на этот раз Тэхён целует его мило надутые губы под имитацию рвотных позывов со стороны Чимина. — Отъебись, Чимин… — Нет, серьёзно, вы двое отвратительны, — Чонгук смотрит в сторону раздавшегося в комнате нового голоса и видит Сокджина со скрещёнными на груди руками и ничего не выражающим лицом. Намджун, сидящий рядом, лишь слегка улыбается. — Джин хотел сказать, мы рады видеть, что ты хорошо поправляешься. — Нет, — шипит Сокджин. — Говори за себя. Джин хотел сказать то, что сказал. Не нужно говорить от моего имени, Джун… — Прекрати, все мы видели, как ты переживал за Чонгука, — отрезает Чимин. — Чонгук, не верь ни единому его слову, он буквально вломился в ресторан вчера ночью, чтобы приготовить ненормальное количество еды для тебя, потому что, цитирую: «Ни один из ресторанов поблизости не может предложить приличную еду, подходящую для прикованного к постели человека». Намджун смотрит на Сокджина восхищенными глазами-сердечками, как будто вот-вот грохнется в обморок. Тэхён прикусывает губу, пытаясь сдержать улыбку (он ничего не может с собой поделать; его старший брат, взявший на себя заботу о его парне, делает его неописуемо счастливым). Даже Юнги хихикает. — Закрой-ка свой грязный рот, Чимин, или однажды я просто зашью его… — Ты готовил для меня? Все умолкают и поворачиваются на Чонгука, который смотрит на Сокджина широко раскрытыми глазами. Его голос звучит тихо, как будто он не в силах поверить, что кто-то готов был сделать для него нечто подобное. Сокджин выглядит поражённым и слегка смущённым. — Ну. То есть. Я не то чтобы сильно старался… — Сокджин умело игнорирует смешок со стороны Юнги. — Да и мы не могли позволить тебе гнить тут наедине с этим жалким подобием пищи, которую подают в больницах. С такой едой не только не восстановишься, но и загнёшься! — последняя фраза звучит громко и будто бы в защитной манере, несмотря на то, что это оправдание звучит слабовато даже на его собственный взгляд. Когда Чонгук всхлипывает, все замирают. Тэхён отмирает первым, паникуя (снова), и отчаянно машет руками перед лицом Чонгука, как будто не знает, стоит ему обнять его или же выброситься в окно. Никто точно не знает, в какой момент Тэхён превратился в полную катастрофу рядом с Чонгуком, но теперь это уже обычное дело. — Малыш, что случилось? Почему ты… Пожалуйста, не плачь, тебе не обязательно есть то, что приготовил Сокджин, если ты не хочешь. Я могу сжечь это хоть прямо сейчас, не плачь, солнце… — Сжечь? Ким Тэхён… — игнорируя оскорблённый возглас Сокджина, Тэхён приподнимает голову Чонгука за подбородок, чтобы заглянуть в глаза. В них всё ещё стоят слёзы, но он больше не плачет. — Ничего, — шмыгает он носом и вытирает остатки слёз. — Я просто. Очень благодарен, — смущённо опускает глаза, пока румянец расползается по его щекам и задевает даже шею. —Никто никогда не готовил для меня вот так, — ну, никто, на самом деле, и не врывался в ресторан посреди ночи ради него, но Чонгук сейчас не об этом. Его мать никогда не была особо хозяйственной и, насколько Чонгук помнит, она нанимала горничных всякий раз, когда нужно было сделать что-то по дому. Именно они занимались питанием Чонгука в рамках их должностных обязанностей, за которые им платили. Позже, когда он повзрослел, Хёджин попросту вручила ему кредитку и стабильно её пополняла, чтобы он мог сам купить себе поесть. Поэтому мысль о том, что кто-то, — Сокджин, — заботится о нём настолько, что бросается на поиски кухни поблизости, чтобы приготовить ему еду (которая вампиру нафиг не сдалась), заставляет сердце Чонгука больно сжиматься. Он краснеет ещё сильнее, когда Чимин умилительно воркует, а Тэхён нежно смахивает застывшие на его ресницах слезинки. И, да, даже Сокджин сдаётся, абсолютно провалившись в своих попытках скрыть выражение нежного умиления на собственном лице (он всё ещё не любит Чонгука из принципа, честно, окей?). — Она в сумке, которую нёс Намджун, — говорит он, решительно стараясь не выглядеть таким снисходительным, каким себя чувствует (пошёл Тэхён нахер вместе со своим милым человеческим созданием). — Спасибо, Сокджин-хён, — Чонгук широко улыбается ему, и Джин, вот честно, совсем не тает из-за этого. — О, Тэ! — в это мгновение Чонгук вспоминает, оборачиваясь к Тэхёну. — Хоби-хён скоро приедет. Тэхён склоняет голову. Хоби-хён. Он слышал о нём, — Хосок, как он полагает, его зовут, — от Чонгука достаточно часто; местный друг детства, которого Чонгук чуть ли не боготворил. И да, хорошо, он достаточно смелый, чтобы признать, что раньше он немного ревновал (до сих пор) то, как Чонгук буквально трепетал от счастья и восхищения, когда говорил об этом Хоби-хёне. Но как бы то ни было, это круто, Тэхён это выдержит. Он же мужчина. — Твой друг? — спрашивает Намджун, и Чонгук кивает. — Ага, мы с детства дружим. Он тоже из Пусана, но учится в другой школе. Он услышал от отца сегодня, что я в больнице, и уже едет сюда. — Как мило с его стороны. — Ага, Хосок-хён просто лучший, — улыбка Чонгука становится ещё ярче. Затем в секунду происходят две вещи, и Чонгук не совсем уверен, произошли они одновременно или друг за другом. Первая: все пятеро вампиров резко напрягаются. Глаза Юнги угрожающе вспыхивают, замерев на двери; Тэхён, с громким рычанием себе под нос, движется, чтобы полностью отгородить Чонгука от входа, и Чимин делает то же самое, встав между Чонгуком и окном. Вторая: раздаётся стук в дверь. — Чонгук, молчи… — начинает Тэхён, на что Чонгук лишь закатывает глаза. — Кто там? — Гук? Это ты? Услышав знакомый, приглушенный голос, Чонгук оживляется. Он игнорирует настойчивые попытки Тэхёна заткнуть ему рот, сбитый с толку непонятно откуда взявшейся агрессией со стороны пяти вампиров, но у него особо нет времени на выяснение отношений и расспросов по этому поводу. — Хён! Заходи, пожалуйста! — Чонгук, нет… Когда дверь открывается, Тэхён с шипением обнажает клыки. Чонгук смотрит на него со смесью возмущения и изумления. — Тэхён! Ты чего, успокойся… Хосок весело улыбается, когда проходит в палату. Кажется, его совершенно не смущает тот факт, что пятеро незнакомых парней выглядят так, будто собираются наброситься на него или что-то в этом духе, к полному изумлению Чонгука. — Чонгук-а! Мой малыш! — восклицает он. Тэхён не успевает сдержать задушенный кашель, услышав это «малыш». — Что, чёрт возьми, здесь делает сраный вол… — начинает бормотать, хотя скорее рычать, Юнги на грани слышимости. Намджун, сидевший рядом, уже начинает подниматься навстречу незнакомцу, как вдруг… — Хосок-хён! — улыбается Чонгук и начинает вставать с кровати. Все в комнате, кроме Чонгука и Хосока, замирают. Хосок, всё ещё солнечно улыбаясь, подходит к кровати Чонгука, небрежно отталкивая по пути Тэхёна, не удостоив его и взглядом. Тэхёну едва удается удержаться, чтобы инстинктивно не вцепиться в предполагаемую угрозу, широко распахнув глаза и недоверчиво глядя на этого «Хоби-хёна». Хосок же полностью игнорирует всех в комнате, кроме Чонгука, вокруг которого он немедленно начинает суетиться, взъерошивая волосы и потягивая его за щеки. — Чон Чонгук! — журит Хосок. — Клянусь богом, если ты, мелкий пиздюк, продолжишь такими темпами сокращать мне годы жизни, я полысею годам к двадцати! — Хосок цокает, но всё ещё придерживает Чонгука крепкими руками, оглядывая каждый сантиметр его лица, будто проверяя на наличие травм. — Хён, прости, так вышло случайно… — Ага, заливай, случайно, что ты вообще делал в Сеуле? И ты даже мне не позвонил? Мелкий говнюк, о чём ты вообще думал… Пока эти двое увлечены разговором, между Кимами буквально разворачивается сраная буря. — Какого хера, какого, блять, хера, это же чёртов оборотень прямо… — в голове Тэхёна всплывает мысль Чимина. — Почему Чонгук называет этого ебаного оборотня хёном? — Друг детства Чонгука — один из Пусанских волков… — Это шутка, да? Да ты издеваешься, Чонгук дружит с ебаной псиной? — Заткнитесь все нахрен! — рявкает Тэхён, прерывая эту бесконечную трансляцию чужих истерических мыслей в собственную голову. Они действительно затыкаются (или, по крайней мере, начинают держать свои мысли при себе, не сообщая о них Тэхёну). Тэхён пытается сделать глубокий вдох, как можно спокойнее, стараясь не показывать Чонгуку, что находится в опасной близости от серьёзного нервного срыва. О Господи. Хосок-хён. Хосок-хён, который Чонгука, которому Чонгук практически поклоняется, который был кем-то вроде родителя и лучшего друга для Чонгука более десяти лет, — гребаный оборотень. Тэхён пытается убедить себя, что ошибается, но не может игнорировать невыносимый запах псины, который определённо исходит от парня, который прямо сейчас, — черт возьми, — сжимает щёки Чонгука со звонким смехом. Тэхён из последних сил сдерживается, чтобы не подкрасться и оторвать этого волка от своего очень человечного и очень раненого парня. Каждая клетка его тела противится этой жуткой картине перед ним с проклятым оборотнем, который игриво касается Чонгука своими руками. — Волчара знает, что мы вампиры? — Чимин прерывает его медленное, но верное путешествие в истерию. Прежде чем Тэхён успевает прочесть его мысли, чтобы проверить, названный оборотень выпрямляется, чтобы наконец обратиться к ним с добродушной улыбкой, несмотря на полное отсутствие радушия в его проницательных глазах. Тэхён подавляет дрожь. — Вау, ну и мертвецкая у тебя тут тишина, Чонгук, хотя народу куча! — улыбается Хосок широко, но без намека на радость. — Что ж, вот и ответ на мой вопрос, — сухо думает Чимин. Чонгук, не уловив убийственные в буквальном смысле вибрации, которые посылал всем присутствующим его предполагаемый лучший друг, и явный намёк на их видовую принадлежность с его же стороны, смущённо улыбается. — Это Тэхён, — представляет его Чонгук первым, указывая в его сторону. — Тэ, это Хоби-хён. — Рад наконец познакомиться с тобой, Тэхён, — здоровается Хосок, улыбаясь почти ослепительно. «Я глотку тебе вырву, кровосос», — читает Тэхён в его мыслях и каменеет. Однако ему быстро удаётся подобраться и сдержанно улыбнуться, чтобы Чонгук ничего не заподозрил. — Взаимно, — бормочет он. Чонгук, склонив голову чуть набок, смотрит на него озадаченно, но быстро отворачивается к остальным. — А это старшие братья Тэхёна, — он кивает в сторону других четырёх парней, каждый из которых так же напоминает восковую фигуру, как и Тэхён. Замешательство Чонгука становится всё более очевидным, но он никак происходящее не комментирует. Им всем вдруг стало плохо, или что? — Рад встрече, — хмыкает Хосок, и его глаз всё ещё не касается улыбка. — Огромное вам спасибо за то, что позаботились о нашем малыше Чонгуке. «Я уничтожу вас всех, если хоть пальцем его коснётесь», — думает Хосок, и Тэхён сглатывает. Ох, это закончится херово. Затем воцаряется напряженная, многозначительная пауза. Никто, кроме Чонгука, за время небольшого разговора так и не сдвинулся со своего места ни на дюйм, смотря друг за другом немигающим взглядом. Чонгук, нахмурив брови, открывает рот, чтобы спросить… как вдруг дверь в палату открывается, разрушая тишину. Медсестра, та, которая всегда забирает Чонгука на обследования, проходит внутрь с улыбкой. — Ох, вау, кто это у нас такой мистер Популярность! — щебечет она, остановив инвалидное кресло рядом с кроватью, и Чонгук смущённо краснеет под её смех. — Сегодня всё как обычно, ничего нового. Отвезу тебя в четырнадцатую палату для дневного осмотра и верну обратно, оглянуться не успеешь. Тэхён дёргается, чтобы помочь ему пересесть в кресло, как обычно, но Хосок тут же блокирует его. Не дав Тэхёну времени возразить, он поднимает Чонгука на руки и усаживает в кресло. — Хён! — фыркает тот. — Не нужно вот такого вот рукоприкладства, ладно? Я могу спокойно ходить. — Пожалуйста, позаботьтесь о нашем Чонгук-и, — потрепав Чона по голове, Хосок обращается к медсестре, которая дарит ему очередную добрую улыбку и толкает кресло к выходу. Затем, на следующее долгое мгновение, в комнате снова наступает напряженная тишина. — Та-а-к, — голос Хосока звучит одновременно беззаботно и зловеще; он небрежно изучает свои ногти, прижав пальцы к ладоням, делая их похожими на когти. — Я так понимаю, вы, кровососы, наконец нарушили договор. Все пятеро напрягаются, и Юнги первым издаёт низкий рык, сверкнув глазами. — Я бы на твоём месте следил за языком, псина… — Если бы дело было лишь в нарушении договора, я бы просто лично выставил вас из Пусана, и дело с концом, — Хосок продолжает, не обращая внимания на угрозу Юнги, но все равно напрягается. Выражение его лица становится прохладнее, губы изгибаются в подобии неозвученного рыка, он внезапно становится полной противоположностью того солнечного человека, которым казался в присутствии Чонгука. — Но поскольку вы, пиявки, решили навредить именно Чонгуку, — когда Хосок поднимает глаза, они уже ярко пылают, а ногти на глазах деформируются в длинные, волчьи когти. — Я собираюсь выпотрошить вас одного за другим. Тогда напряжение достигает высшей точки. Юнги срывается с места первым, напоминая при этом сгусток яростной энергии с выпущенными клыками и потемневшим взглядом. — Юнги, стой… — голос Намджуна, размеренный, но с нотками паники, прерывает громкое шипение Юнги. Сокджин, хотя ещё и не бросается активно на Хосока, сам приседает в угрожающем предчувствии, отражая позу готового к атаке Чимина, стоявшего в несколько футах от него. Именно Тэхёну удаётся перехватить Юнги, бросившись на старшего и крепко обхватив его руками. Хосок всего в нескольких дюймах от Юнги, беззаботно смотрит на него с холодной усмешкой. — Тэхён, отпусти меня, — закипает Юнги. — Блять, эта собачонка только что угрожала… — Хён, перестань, — шипит тот в ответ, сильнее сжимая брата. — Это друг Чонгука, ты не можешь вот так вот нападать на него. — Почему, блять, нет? — Тэхён прав, — Намджун присоединяется, помогая сдерживать Юнги. — И если мы нападём, то нарушим договор. — Вы уже это сделали, кровососы… — наконец рычит Хосок, растеряв остатки самоконтроля. — Нет, мы не… — начинает Намджун, но его прерывает громкое шипение Чимина. — Ещё раз назовёшь нас кровососами, чихухуа перерощенная… — Да я тебе горло вспорю прямо здесь, сосалка, — предостерегающе рычит Хосок. — Сосалка… — Я уничтожу тебя раньше, чем ты успеешь хоть шаг в его сторону сделать… — … пятеро против одной вонючей псины, вы, шерстяные мешки, ещё тупее, чем я думал, — усмехается Чимин, но от ледяной ухмылки Хосока у Тэхёна мурашки по спине бегут. — Почему бы не попробовать? Там и увидим. — Так, всё. Все заткнулись! — шипит Намджун, и в палате воцаряется долгожданная тишина. — Никто не будет уничтожать, рвать или потрошить ничего, понятно? Юнги борется с хваткой Намджуна ещё секунду, но, когда становится очевидным, что выбраться из неё невозможно, неохотно отводит взгляд, злобно зыркая в последний раз в сторону Хосока. Чимин открывает рот, чтобы возразить, но закрывает его тут же, угрюмо нахмурившись, когда Намджун пристально буравит его взглядом. Тэхён вздыхает с облегчением. — Думаю, нет, — тянет Хосок. — Я определённо собираюсь что-то потрошить, а тот факт, что вы нарушили договор, даёт мне полное на это право. — Мы не нарушали договор, — повторяет Намджун с нажимом и нотками раздражения в голосе. — Мой, блять, Чонгук-и в больнице со сломанной ногой и рукой. Ага, упал с лестницы, конечно. И вы говорите мне, что я не найду след от ваших клыков где-нибудь на его теле, когда все бинты и гипс снимут? Намджун колеблется. Этого достаточно, чтобы вернуть убийственный блеск в глазах Хосока, что, в свою очередь, заставляет Юнги возобновить борьбу с захватом Намджуна и Тэхёна. (Тэхён, тем временем, всё ещё немного озабочен тем фактом, что Хосок назвал Чонгука своим, и очень, очень старается сильно в этом не погрязнуть). — Нет, стой, ладно, его укусили, но не мы, клянусь! — пыхтит Намджун, сдерживая с усилием конечности Юнги. Хосок смотрит на него со скептическим прищуром. Намджун уже собирается пояснить, когда одна из рук Юнги случайно ударяет его по щеке в непрекращающейся попытке последнего вырваться. Намджун рычит, прижимая его руку с новой силой. Это заставляет Юнги успокоиться, пробормотав проклятие, и Намджун наконец обретает самообладание, необходимое для того, чтобы вся его семья не ввязалась сейчас в кровавую войну с волками. Иисусе. — Это сделал другой вампир. Мы не были с ним заодно и даже не знали его до тех пор, пока он не заявился и не позарился на Чонгука. Мы имеем к нему отношение только в этом ключе, и единственной причиной, по которой наш клан оказался в Сеуле, были наши попытки спасти Чонгука и увести того вампира подальше от него. Хосок не двигается, склонив голову набок и внимательно изучая Намджуна на предмет двуличности. Похоже, он ему не верит. — Тот факт, что Чонгук не умер и, к тому же, не стал вампиром, — я знаю, ты можешь это чувствовать, — доказывает то, что мы лишь вмешались. Чтобы помочь Чонгуку. Это, по крайней мере, действительно привлекает внимание Хосока, и он на мгновение теряет постоянный враждебный блеск во взгляде. — И как вы вмешались? — «Как так вышло, что Чонгук жив и всё ещё человек?». — Тэхён выпил заражённую ядом кровь, чтобы вывести из организма, — сухо отвечает ему Сокджин, хмуро глядя на оборотня с другого конца палаты. Хосок молча смотрит на Тэхёна, затем окидывает беглым взглядом остальных, после чего смеётся, недоверчиво фыркнув. — Ага, дерьмо собачье. Кровососы не могут остановиться, попробовав кровь, если только не убить их в процессе. — Да что ты знаешь о вампирах, пёс блох… — взрывается Чимин. — Тэхён смог, — ровно отвечает Джин, прерывая Чимина. Он полагает, что в комнате и так достаточно враждебности, а его парень уже выглядит так, будто вот-вот потеряет рассудок в его одинокой попытке предотвратить смертельную войну между их кланом и волками. — Ты смог, — недоверчиво хмыкает Хосок, поворачиваясь всем телом к Тэхёну. Но дело в том, что сам он не может даже с уверенностью заявить, что это правда, потому что всё, о чём он может думать сейчас, — это то, как он подвёл Чонгука; то, как он не смог сразу же остановить себя и в конечном итоге выпил у него крови куда больше необходимого; как он чуть не убил его тем самым. — Да, — говорит за него Сокджин. — Тот факт, что Тэхён взял на себя колоссальную ответственность, высосав яд вместе с кровью Чонгука, вместо того, чтобы позволить ему стать вампиром, и то, что ему действительно удалось остановить себя, как только яд исчез, уже доказывает намерения Тэхёна по отношению к Чонгуку. Хосок безмолвно оценивает Тэхёна пустым взглядом. — Мы не нарушали договор даже частично, — бормочет Намджун. — Мы не кормились, не причиняли вреда и не обращали никого из людей в Пусане. Тэхён не был вампиром, укусившим Чонгука; этот вампир мёртв. Мы убили его сразу же после того, как он напал на Чонгука. То, что Тэхён пил кровь Чонгука, не может быть нарушением договора, учитывая тот факт, что это было сделано для того, чтобы остановить процесс превращение в вампира. Но даже если бы обращение случилось, оно также не нарушило бы договор, потому что не наш яд был в его крови. Проницательные глаза Хосока не отрываются от Тэхёна ни на одну долгую, напряженную минуту. А затем Тэхён сам наконец поднимает голову, решая, — на мгновение, — не обращать внимание на давно кипящую волну вины, ненависти и необоснованного сожаления, которое он испытывает. Он вдвойне отплатит Чонгуку позже. Но сейчас… — Я люблю его, — голос Тэхёна едва ли громче шепота, будто он только что признался в своём самом страшном грехе. Он всегда представлял, что Чонгук будет тем человеком, который узнает об этом первым, но потом. Но потом Хёчжон причинил ему боль. Вернее, Тэхён подвёл Чонгука и позволил Хёчжону причинить ему боль; а затем уже Тэхён причинил ему боль. Тэхён больше не имеет права признаваться Чонгуку в чувствах. Так что, если это поможет убедить Хосока в том, что они не нарушили договор, — поможет Тэхёну оставаться рядом с Чонгуком, не будучи вынужденным покинуть Пусан, чтобы он мог провести остаток жизни Чонгука, искупая свои ошибки, — тогда Тэхён совсем не против, если Хосок узнает первым. Тогда Тэхён вскидывает подбородок, в его глазах нет ничего, кроме абсолютной решимости, и повторяет слова, которые он никогда не сможет сказать тому человеку, которому отчаянно хочет. — Я люблю Чонгука, — выпаливает он. — Я никогда не наврежу ему. И я также никогда не прокляну его. Он никогда не обратит Чонгука. Он не сможет, не станет тем, кто обречёт его чистейшую душу на такие страдания. Он игнорирует то, как незаметно напрягается рядом с ним Чимин, предпочитая удерживать все еще неуверенный и расчётливый взгляд Хосока. Наконец, после ещё нескольких мгновений безмолвных, пристальных переглядок, Хосок улыбается. Это не совсем дружелюбная улыбка, лишённая энтузиазма и искренней теплоты, которую он дарил Чонгуку, а скорее блёклое её подобие. Но формально это всё же была улыбка. — Ладненько, — говорит он. — Пока что. И кажется, будто все в помещении издают коллективный вздох облегчения. — Но на всякий случай, — хмыкает Хосок, и это вызывает новый всплеск напряжения. — Я предупреждаю тебя прямо сейчас, крово… вампир, — Намджун оценивает попытку в дипломатию, хоть она и не была очень успешной. — Если в итоге хоть ещё один волосок упадёт с головы Чонгука, беспокоиться вам придётся уже далеко не о нарушенном договоре. К тому моменту отъезд из Пусана будет вашей последней заботой. Я буду расценивать это, как официальное объявление войны между вашим кланом и моей стаей, — взгляд Хосока, холодный и расчётливый, говорит о том, что он не из тех, кто разбрасывается пустыми угрозами. — Я понимаю, — Тэхён заранее усиливает хватку, предвидев новое агрессивное рычание со стороны Юнги. — Я знаю, как всё это выглядит со стороны, — Хосок на это фыркает. — Но я действительно имел это в виду, всем своим существом, когда говорил, что никогда не причиню ему вреда. Безопасность Чонгука — это самое главное для меня, единственное, что вообще имеет значение. И я знаю, что между нами очень много враждебности, но… — Тэхён закусывает губу. — Я благодарен тебе, что тоже его защищаешь. Спасибо тебе. И если есть хоть какая-то возможность, пусть даже маловероятная, что мы сможем работать вместе, чтобы обеспечить Чонгуку безопасность и счастье, тогда… тогда мне бы этого очень хотелось. Тэхён очень хорошо осознает тот факт, что сейчас все четверо его братьев смотрят на него, не говоря ни слова по поводу серьёзности его заявления. Но что ж, он уже сказал вслух, что любит Чонгука; все остальное уже не должно вызывать удивления. Однако даже Хосок выглядит немного озадаченным после слов Тэхёна. Он не полностью покорен, или что-то в этом роде, но впервые с тех пор, как он вошел в эту комнату, он замечает в глазах Тэхёна это печальное, тусклое сияние. Но, прежде чем он успевает ответить, Тэхён слышит шаги в коридоре, ощущает знакомый запах своего любимого мальчика. Все остальные в комнате тоже улавливают его и рассаживаются по своим местам, изображая непринуждённую обстановку. Тэхён отпускает Юнги, который, сердито глядя на Намджуна и Тэхёна, присоединяется к своему парню у окна. Намджун возвращается, чтобы сесть рядом с Сокджином, а Тэхён идет к кровати Чонгука, где начинает расставлять подушки в точном порядке, который, как он знает, ему больше всего нравится. К тому времени, когда медсестра возвращает Чонгука обратно в комнату, Тэхён уже наполняет стакан воды, чтобы поставить его на прикроватную тумбочку. Он пересекает комнату до того, как Хосок успевает это сделать, — он даже не замечает присутствие Хосока, если честно, потому что весь его мир сужается до фигуры Чонгука, появившегося в дверном проёме, — чтобы присесть перед инвалидной коляской. Тэхён смотрит на него, пытаясь уловить какие-то отличия от того состояния, в котором Чонгук покидал палату (его волосы теперь слегка взлохмачены и убраны на другой пробор, появились две новые складки на рубашке и запах доктора, в котором он узнает главного врача, ответственного за лечение Чонгука). — Всё прошло хорошо? С ним всё в порядке? — спрашивает он с вызовом, от которого Чонгук невольно краснеет. Медсестра, уже привычная к гиперопеке парня своего пациента, только улыбается. — Да, мистер Ким, — смеётся она с умилением. — Чонгук, как обычно, хорошо постарался на осмотре. Он полностью восстановится через шесть недель, если продолжит себя беречь. Хотя, — она умолкает, хитро улыбаясь, — не сомневаюсь, что вы позаботитесь об этом. Чонгук становится ещё краснее, и из его горла вырывается сдавленный тихий писк, когда Тэхён совершенно серьёзно кивает. — Да, — говорит он, а затем, пока Чонгук всё ещё краснеет (в отчаянии) от безжалостного внимания Тэхёна, отвозит его к кровати и с кропотливой осторожностью укладывает его. Медсестра, пользуясь возможностью, забирает кресло и уходит с играющей на губах улыбкой. — Тэ, перестань суетиться, я в полном порядке, — бормочет Чонгук, отважно (тщетно) пытаясь оттолкнуть руки Тэхёна от покрывала, которое он аккуратно подпихивает под него. — Просто позволь мне это сделать, солнце, — бормочет Тэхён, но на Чонгука даже не смотрит, уделяя всё своё внимание установке столика. — Тебе нужно поесть, чтобы можно было принять следующую дозу лекарства, когда её принесут через час. Чонгук вздыхает, но позволяет Тэхёну, который напоминает небольшой ураган посреди комнаты, продолжить свою работу. Хосок же наблюдает за всем этим тихо и задумчиво. Тогда только Чонгук замечает его и одаривает яркой улыбкой. Хосок медленно приближается, улыбаясь в ответ совсем иначе, искренне. — Шесть недель, а? — он садится рядом с ногами Чонгука, по другую сторону от Тэхёна, и игриво, нежно щиплет Чонгука за щеку. — Похоже, тебе наконец-то придется хоть раз расслабиться и отдохнуть, как нормальному ребенку, вместо того, чтобы бегать вокруг, раздавая мне сердечные приступы направо и налево. — Это нечестно. Я же не сам себя избил, — дуется Чонгук. — Нет, — вздыхает Хосок. — Очевидно, ты просто магнит для опасности. И, ну, да, иначе и не скажешь.