take the road less travelled by

Спал он беспокойно. Ворочался, пытаясь устроиться поудобнее, но не проходило и часа, чтобы он не просыпался вновь. Несколько раз он в отчаянии откидывался на подушку, просто желая снова заснуть, но одна и та же сцена представала перед ним, только он закрывал усталые веки: - Я люблю тебя. И прикосновение ее кожи было все так же явственно, будто он прямо сейчас ощущал ее руку на своей. И тепло ее дыхания, и легкая дрожь в ее голосе, когда она говорила с ним. Как будто это было во сне. И ее упрямый взгляд, устремленный на него, когда она сказала ему, что безответные чувства, которые он так долго душил в себе, никогда и не были безответными. Одному богу известно, сколько таких беспокойных бессонных ночей он провел на этой кровати за эти шесть лет, ворочаясь с боку на бок и мучаясь вопросом: а что было бы если? А что было бы, если бы он признался ей в своих чувствах? А что, если она каким-то непостижимым невозможным образом тоже его любит? Он был так глуп, думая, что ответы на эти вопросы принесут ему хоть подобие покоя, что узнав правду, он сможет наконец спать по ночам. И вот, когда желаемое случилось, – он получил ответы на свои вопросы - ночь была одной из худших в его жизни. Не было ни покоя, ни удовлетворения, ни счастья. Все, что он чувствовал в первые часы после их разговора, все, что он чувствует сейчас, несмотря на бесцельные попытки отвлечь себя, - лишь раздражение, усталость и пустота. Бесконечная угнетающая пустота, занимающая все его мысли. Он неподвижно сидит на диване, не в силах устроиться поудобнее после долгой прогулки, и проклинает себя за то, что все еще видит ее понурый силуэт, стоящий там у двери, умоляющий его сказать что-нибудь, что угодно, а он не в силах помочь ей. И вот ее фигура медленно исчезает в глубине холла, а она все равно еще здесь, аромат ее духов витает в комнате, ее голос говорит с ним, ее взгляд устремлен на него. Он трет глаза, желая избавиться от наваждения, засовывает руки под очки, сильно надавливая на веки и прерывисто выдыхая. Когда он убирает руки, его взгляд падает чуть левее дверного проема, останавливаясь на пакете с подарками, оставшимися с прошлого вечера. После того, как Ракель ушла вчера, у Серхио не было ни сил, ни эмоций, чтобы открыть его. И если честно, он не был готов открыть его и сейчас. Но есть большая сила в любопытстве, которую невозможно подчинить другим чувствам: наверное, это что-то детства, когда ребенок открывает подарки в Рождество. Серхио садится на пол рядом с пакетом, и, тяжело вздохнув, осторожно снимает подарочную бирку. «С Днем рождения, Серхио. Я очень надеюсь, что тебе понравятся подарки. Спасибо тебе за все. С любовью, Ракель» Он улыбается, когда читает это рукописное послание, его ноги сложены по-турецки, когда он рукой тянется в пакет, вытаскивая маленькое сложение из бумаги, которое лежит поверх других подарков. Лодка-оригами. Он держит ее между большим и указательным пальцами, поправляя очки другой рукой, любуясь творением перед собой. Она меньше, чем казалась на фотографии, думает Серхио, но это все равно хорошая работа. Отложив ее в сторону, он оборачивается, чтобы посмотреть на первую попытку в оригами Ракель, которая жалко притаилась среди его фигурок. Несмотря на то, что ее первый блин вышел комом, Серхио ни за что на свете не стал бы ее выбрасывать. Поэтому он просто ставит новую лодку рядом со старой – в знак уважения к совершенствованию Ракель в мастерстве. Кто знает, когда он увидит ее новую лодку. Кто знает, когда они увидятся снова. Он тяжело выдыхает, придавленный грудой мыслей, что носит в себе, когда вытаскивает свой первый завернутый подарок из пакета, хмуро крутя в руках странную форму, похожую, как ему показалось, на компакт-диск. Он сдвигает брови и начинает сосредоточенно медленно раскрывать складки бумаги, стараясь ее не порвать. Голос Ракель в его голове говорит ему, чтобы он перестал быть таким щепетильным с оберточной бумагой, отпуская ту же шутку, что и всегда: - Теперь ты понимаешь, почему я притаскиваю свою тушку с подарками ровно в полночь? Чтобы у тебя были сутки на разворачивание в твоем темпе. Серхио настолько привык к этой шутке, что в прошлом году закончил фразу за нее, закатывая глаза и хохоча вместе с ней. Невольная, но горько-сладкая улыбка вспыхивает на его лице, когда он вспоминает о Ракель и прошлом дне рождения, перебирая это маленькое воспоминание в своей голове. Маленькое для других, но важнейшее для него. Как и любое другое воспоминание о ней. Сложенная записка выпадает из золотой оберточной бумаги, едва он тянет за последнюю полоску скотча, а его сердце бешено колотится и разрывается, когда до него доходит, что его лучшая подруга сделала маленькое письмо-пояснение для каждого подарка из пакета, потому что в этом году она не могла сделать это лично. «Это для поднятие рейтинга твоего такси с шестизначного до семизначного». Вытаскивая из упаковки легкий пластиковый футляр, Серхио улыбается с неподвластной ему непосредственностью. Это компакт-диск Ван Моррисона, возвращающий его прямо в ту ночь в его машине, когда они вместе пели, а она его отчитывала за неправильный текст, и они смеялись от души, просто и легко. Серхио бросает беглый взгляд на трек-лист, и его глаза останавливаются на шестой песне – «Brown Eyed Girl». Он быстро моргает, как будто это поможет выключить мелодию в его голове - сладостно-печальную смесь песни Ван Моррисона и звуки их двоих на заднем сиденье его машины той ночью: их стоны, прикосновения, ругательства. Следующий подарок, который он достает – это бутылка чего-то, это очевидно по форме, и Серхио готов отдать руку на отсечение, что это бутылка красного вина, которое они всегда пьют. Отодвинув бумагу, он обнаруживает «Panoramico Rioja», точно такую же, которую она дарит ему каждый год, только обычно она ее не заворачивает. Обычно она просто приносит бутылку, чтобы выпить с ним. Они всегда открывают бутылку вместе, Ракель достает пару бокалов, когда они празднуют первые ранне-поздние часы дня рождения Серхио. На этот раз Серхио ставит вино на стол, намереваясь открыть его позже. Возможно, вместе с братом. Но скорее всего, в одиночестве. В пакете осталось всего три подарка. Один из них – коробка с его любимыми сладостями, а второй, который его очень позабавил – набор для чистки виниловых пластинок. «Нашла это в одном винтажном магазине, с вывеской с твоим именем. Уверена, что пластинка Ван Моррисона лежит пылесборником в твоем доме, когда меня нет рядом». Серхио качает головой на ее ложное предположение, сбитый с толку совершенно забывчивой натурой Ракель. Неужели она совсем ничего не понимает, когда речь заходит о нем? Он слушает пластинку Ван Моррисона больше, чем все остальные пластинки вместе взятые, и это не обязательно потому, что Серхио как-то особенно предпочитает его остальным. Он просто отдает предпочтение человеку, который познакомил его с этой музыкой. Отложив аккуратно упакованный набор для чистки в сторону, он тянется к пакету за последним подарком, чувствуя что-то стеклянное, когда вытаскивает его. Он также аккуратно завернут, как и все остальные, только на этот раз бумажная записка, выпавшая из упаковки, написана не почерком Ракель. Почерк скорее детский. «С Днем рождения, дядя Серхио!» Чувствуя, как он проваливается в свою эмоциональную яму, он размышляет об участии Паулы в подготовке подарков. Серхио проводит кончиками пальцев по краю белой рамки, осторожно переворачивая ее и сладостно падая в момент, запечатленный на фотографии. Это было прошлое Рождество: Серхио обнимает Ракель, и смотрит на нее так, будто она – целый мир. Словно она единственная во Вселенной. Ракель широко улыбается, и глаза ее сияют. Они стоят, положив руки на плечи Паулы, а девочка застенчиво улыбается, одетая в очаровательную клетчатую ночную рубашку. Идеальная семья. И ниже, выведенная безупречным каллиграфическим почерком в левом нижнем углу, надпись: Te queremos muchísimo* Его глаза останавливаются на этой фразе, перечитывая ее снова и снова, позволяя своему сердцу парить, взлетая все выше, чтобы затем опуститься, упасть и разбиться вдребезги, когда он понимает, что оттолкнул самых близких ему людей, которые считали его своей семьей. *«Мы тебя очень сильно любим» **** Когда ей в тот день звонит Агата и зовет ее выпить, слово «нет» просто отсутствует в ее словаре. На самом деле, Ракель хочет закричать на весь мир «да», прежде, чем ее подруга закончит предложение, что только усиливает подозрительность Агаты. - И что там случилось? – спрашивает она в трубку. - Ничего, - тон Ракель звучит неубедительно. - Ну да, конечно, - фыркает в ответ Агата, практические вербализируя закатывание глаз. – И ты не спросишь, куда мы идем? И с кем? Театрально вздохнув, Ракель кладет телефон между ухом и плечом, хитро взглянув на Паулу, когда та пытается достать из буфета конфеты перед обедом прямо под проницательным взглядом матери. - Куда мы идем, Агата? – невозмутимо спрашивает она, пригрозив дочери пальцем, и та поставила коробку обратно. – И с кем? Агата откашливается, делая глубокий вдох и выдает: - Ну… Как обычно: ты, я и Серхио. - Серхио? – сердце Ракель замирает, когда его имя немедленно срывается с ее губ, взволнованно и паникующе. - Да нет, конечно, - спокойно отвечает Агата, давая Ракель возможность выдохнуть. – Но твоя реакция слишком красноречива, - добавляет она со знанием дела. – Я как-то и догадывалась, что с этой стороны что-то не так. Ты вчера не ответила ни на одно мое сообщение вечером, и это был ведь день его рождения, так? А подруга знает ее гораздо лучше, чем Ракель хотелось бы признать. Но не в ее интересах признавать это прямо сейчас. - Ни хрена ты не знаешь, - говорит она с металлом в голосе, солгав Агате. – Во сколько выходим? - Семь… Может, восемь… Или в шесть… - сообщает Агата. – Но все зависит от того, как Мон закончит работу. Мы заедем за тобой. - Буду надеяться, что она закончит работу раньше, - комментирует Ракель. – Мне нужно крепко надраться. - Тебе всегда нужно крепко надраться, - недоверчиво усмехается Агата, вызвав своей колкостью улыбку у Ракель, первую за сегодня. - Не поспоришь с тобой, - ворчит Ракель. Агата приезжает вместе с Моникой около шести. Паула и Мариви в это время наверху смотрят фильм. Ее друзьям, конечно же, Агате особенно, не требуется много времени, чтобы развернуть разговор к теме, которую они так отчаянно желали обсудить. Теме, которую Ракель так отчаянно хотела избежать. - Ну и что случилось? – спрашивает Агата, стараясь выглядеть как можно более беззаботной, игнорируя неодобрительные взгляды Моники, брошенные в ее сторону. - Ты о чем? – отвечает Ракель, но ее безразличие выглядит жалким. - Да хватит уже ломать комедию! Ты исчезаешь с радаров в день рождения Серхио, ты соглашаешься на нашу встречу сегодня вечером, прежде чем я успеваю тебя спросить о чем-либо и чуть не помираешь, когда я произношу его имя. - Хорошо. Ладно, хорошо, - перебивает ее Ракель, раздражаясь. – Мы просто поговорили. И все. - Поговорили? – хмурится Моника. – Ты и Серхио? - Да, именно, - отмахивается Ракель, делая большой глоток вина. – Все хорошо, и у нас все хорошо. - И ты купишься на эту чушь, мать? – громко фыркает Агата, оборачиваясь к Монике. - Я просто к чему…. Ты и правда исчезаешь на две недели… - смущенно добавляет Моника, сидя на подлокотнике дивана с бокалом в руке. - Ага, а потом внезапно подрываешься обратно на день рождения Серхио, - подхватывает Агата. - Вот-вот, - кивает Моника. - И после этого вашего разговора ты опять пропала на день… - Вы двое закончили? – фыркает Ракель, отбрасывая волосы за спину и проклиная собственную трезвость в этот момент. – Может, хватит уже? Моника виновато смотрит на нее и кладет руку на колено подруги. - Мы просто беспокоимся о тебе, - говорит она, оборачиваясь на яростно кивающую ей Агату. – Мы хотим, чтобы ты была счастлива. Тяжело вздохнув, Ракель смотрит в пол, не в силах взглянуть в глаза подругам. - Мы думаем, что он сделает тебя счастливой, - выдает Моника. В другое время Ракель обязательно поинтересовалась бы, почему эти двое обсуждают состояние ее счастья и мужчину, который составит его, у нее за спиной, но прямо сейчас это не важно. - Вы обе правы. Да, он – мое счастье, - тихо говорит она, и голос ее кроток, а взгляд по-прежнему устремлен в пол. Хотя она не смотрит им в глаза, она замечает, как ее подруги с энтузиазмом смотрят друг на друга, с почти по-комедийному раскрытыми глазами и оптимистичными улыбками. - Прям вот самое счастливое-пресчастливое? – с надеждой спрашивает Моника. – Настоящее? - Да, настоящее, - бормочет Ракель, сгорбив плечи и подавленно вертя в руках стакан с вином. – Но это больше не имеет значения. Аура надежды мгновенно ускользает из комнаты, когда Агата хмурится, пытаясь поймать взгляд Ракель. - И кто это сказал? Кто посмел? – нетерпеливо вопрошает она. – Кто такое сказал? - Серхио и сказал… - Какая несусветная чушь! – усмехается Агата. - Да как бы и нет. - Ты вот сейчас хочешь мне сказать, что он тебя не любит? Ракель инстинктивно хочет сказать «да», но слова застревают в горле прежде, чем они она открывает рот, когда сердце начинает проигрывать в груди ритм исповеди Серхио. «Я не думаю, что когда-нибудь полюблю кого-то так, как люблю тебя» Откашлявшись, Ракель подносит бокал к губам. - Да нет, любит… Любит… Пропади она пропадом эта ваша любовь… Просто…. Просто мы… - тут она делает большой решительный глоток вина. – Просто я не то, что ему сейчас нужно. - Я чего-то не догоняю, - прямо заявляет Агата, прищурив глаза. – Он либо хочет быть с тобой, либо нет. Третьего не дано. Моника корчит гримасу: - Я думаю, что все несколько сложнее, чем в алгоритме у Агаты, - говорит она, поворачиваясь к Ракель с сочувствием в глазах. – Я думаю… Нет, очевидно, что он любит тебя. Слегка улыбнувшись подруге, Ракель беспомощно пожимает плечами: - Наверное, любит, - выдыхает она. – Иногда одной любви недостаточно. Агата щелкает языком, встает с дивана и идет к зеркалу, чтобы получше рассмотреть свой макияж. - Что ты мелешь? – недоверчиво спрашивает она, покосившись на Ракель через зеркало. Она начинает поправлять уголок рта от размазавшейся губной помады указательным пальцем. – Если ты любишь кого-то, ты идешь и добиваешься своего. Если он любит тебя в ответ, то вы поскакали на единорогах навстречу радуге. Зачем придумывать сложности? Взгляд Ракель падает на жидкость в ее бокале, крутящимся в ее руке. - Я просто хотела, чтобы он сказал эти слова раньше, - бормочет она. - Наверное, он ждал от тебя примерно того же, - предполагает Моника, положив руку на колено подруги. Она сочувственно вздыхает, посмотрев Ракель в лицо. – Не думаю, что ему было легко отказаться от тебя. - У него сейчас другая, - уныло говорит Ракель. - Ну умереть и не встать, - хрюкает Агата. – Ничего себе новости! И что за чучундра? - Вообще-то, она очень милая, - парирует Ракель, одним быстрым глотком допивая вино. Она встает на ноги, поправив свои волосы. – Ты видела ее? Прежде чем так о ней говорить? - И не надо, - Агата пожимает плечами. – Это очевидно. Ракель поворачивается к Монике и закатывает глаза: - Ну конечно, - бормочет она, забирая свой стакан на кухню. Она отчаянно пытается выбросить эту картину из своей головы: Серхио, как всегда неловко топчущийся рядом, когда она предлагает ему выпить. - Что будешь? – спросила она его на новоселье у Моники и Даниэля. – Пиво? Пунш? Вино? Он улыбнулся в ответ, всегда такой добрый, всегда такой скромный, почесывая лоб, когда выбирал между двумя бутылками, которые она держала в руках: - Красное, пожалуйста. Это маленькое воспоминание, такое, казалось бы, незначительное, и все же каким-то образом оно тяжело давит на ее хрупкие сердечные струны, заставляя переживать тот момент снова и снова. Только на этот раз она бы не потрудилась даже поздороваться со Суаресом, не говоря же о том, чтобы уделить ему все свое внимание в тот вечер. - Такси приехало! - раздается голос из гостиной, вырывая ее из мыслей и возвращая в ее нынешнюю реальность. Она ополаскивает стакан, ставит его на стойку и с успокоенным дыханием возвращается в гостиную. - Готова? – спрашивает Моника с ободряющей улыбкой, протягивая ей ладонь. - Готова, - улыбается Ракель, взяв Монику за руку. – Спасибо, что всегда так понимающе относишься к теме с Сер… - Нет! – быстро перебивает ее Моника. – На сегодня забудем про него, ладно? Ракель устало вздыхает. Она должна хотя бы попытаться забыть о нем сегодня вечером, не только потому, что это необходимо ради ее собственного здравомыслия, но и потому, что ее друзья беспокоятся о ней. И нужно думать и о них. - Конечно, - бормочет она, следуя к выходу за Агатой и Моникой. – Конечно. *** Серхио не знает, зачем он здесь. Нет, знает, но стоя на пороге ее дома, он чувствует себя неловко, с грузом тяжести и тревоги на душе. Он все время спрашивает себя, что толкнуло его сорваться и приехать к ней, не позвонить, не написать, а поехать и поговорить с ней. Посмотреть в глаза. Что он делает? Вскоре после того, как он открыл все подарки Ракель, он схватил ключи от машины, выскочил из дома в домашней одежде и помчался к дому Мурильо. Он даже не спросил себя, имел ли он моральное право врываться в ее жизнь внезапно, особенно после вчерашнего жестокого разговора. Хотела ли она вообще сейчас видеть его? И он не знает, что будет ей говорить, не знает, что она хотела бы теперь от него услышать. Он просто знал, что хочет увидеть ее, и хотя бы поблагодарить за прекрасные подарки, которые она ему подарила. Может быть, сказать, что он прочитал ее надпись на фотографии, и тоже очень их любит. Бесконечно сильно. Или, может быть, ему просто нужно объясниться за вчерашнее поведение. Извиниться. Сказать ей хоть что-то, чтобы услышать, что он не потерял ее навсегда. Когда дверь открывается, он откашливается, готовый поприветствовать удивленную Ракель. Но дверь открывает не Ракель. - Серхио! – довольно восклицает Мариви, но вскоре ее лицо вытягивается, и она снова начинает сомневаться в своей памяти. – Прости, сынок…. – он колеблется, почесывая затылок. – Я ждала тебя? - О нет, что вы! – успокаивает ее Серхио. – Я пришел повидаться с Ракель… - объясняет он, неловко поправляя очки. – Но… она тоже меня не ждет. - А она ушла, - хмурится Мариви, в отчаянии силясь вспомнить имена ее подруг. – Она ушла с друзьями… Прости, я не помню их имен. Несмотря на свое разочарование, Серхио ободряюще улыбается ей, стараясь не вызывать у женщины лишнего стресса. - Ничего страшного, - добавляет он тихим, но добрым голосом. - Если хочешь, я могу написать записку… Я скажу ей, что ты заходил, - предлагает Мариви. - Право, не стоит себя утруждать. Я просто… - он колеблется, поправляя очки на носу. Может быть, увидеть ее так скоро, все-таки было плохой идеей, учитывая, что пластырь с этой раны только-только сорвали. И это все еще приносит боль им обоим. - Да… Все в порядке… - повторяет Серхио, неловко свесив руки по бокам. – Не забудьте закрыть дверь за мной, хорошо? - Она тебя попросила так говорить? Ты хороший… - Мариви улыбается ему. Серхио открывает рот, чтобы ответить, но его обрывает пронзительный крик из-за двери, и Паула дико машет ему, протискиваясь мимо своей бабушки. - Дядя Серхиоооо! – приветствует она его, едва давая ему возможность опомниться и повиснув у него на талии. Он кладет руку ей на спину, нежно поглаживая между лопаток. - Привет, Паула, - тихо говорит он. Она смотрит на него из-под длинных ресниц, и Серхио ловит ее взгляд, когда Мариви складывает руки на груди, прислонившись к дверному косяку. - У меня, конечно, проблемы с памятью, но я точно помню, что твоя мать настаивает, чтобы в это время ты была в постели, - замечает она, хотя Паула не обращает на это никакого внимания. - Так ты войдешь? – с надеждой спрашивает девочка, убирая руки с его талии и хватая его за руку. – Бабуля, он же может войти? Мариви и Серхио переглядываются, и первая покорно пожимает плечами. Он не думает, что она будет возражать, но есть более серьезные причины, почему ему не стоит оставаться. Как и сказала Мариви, Ракель надеется, что Паула уже спит, а последнее, чего бы хотел Серхио, так это нарушать режим сна ребенка вопреки желанию ее матери. Он присел на корточки, положив руки ей на плечи, а она моргнула в ответ, и в ее глазах появилось любопытство. - Мы могли бы снова сыграть в «гамбургеры», - с оптимизмом предлагает Паула, и Серхио ничего не остается, кроме как улыбнуться ей. - Я не думаю, что твоей маме бы понравилось, если бы она вернулась, чтобы найти нас в гостиной, орущих на планшет. - Кричащих друг на друга! – поправляет Паула его с хихиканьем. - Именно, - улыбается ей Серхио, поправляя очки. Удовлетворенность на лице девочки быстро исчезает, растворяясь в искренности, когда она снова смотрит на Серхио: - Я думаю, она будет рада видеть тебя, - говорит она. – Как и я. Серхио наклоняет голову и издает короткий смешок, полный подавленных эмоций, почти заставляя себя поверить в наивность слов Паулу. - И я рад тебя видеть, - говорит он, решив пропустить мимо ушей замечание о Ракель. - Тогда почему ты не можешь войти? – Паула дуется, выпячивает нижнюю губу и нежно дергает Серхио за кончики пальцев. - Потому что…. - Потому что тебе давно пора спать! – раздается голос позади него. – Вот почему. Серхио чувствует, как ком в горле сжимается, он одновременно напуган и успокоен пьянящим эффектом тона ее голоса на его сердцебиение. Он поднимается, когда Паула смотрит на мать, улыбаясь самой невинной улыбкой. - Мама, что она здесь делает? – спрашивает Ракель у Мариви, хотя в ее голосе нет раздражения. - Так она спала, - объясняет Мариви. – А потом пришел твой друг. Лицо Серхио выражает тысячу эмоций, застенчивое, неловкое, невероятно извиняющееся, и Ракель не может сделать ничего, кроме как беспомощно улыбнуться, хотя он уверен, что она изо всех сил старается этого не делать. - Ладно, - бормочет она, прежде чем попросить мать отвести дочь обратно в постель. Раздраженно фыркнув, девочка тянет Серхио за руку, побуждая его наклониться чуть ниже. Когда он это делает, Паула приподнимается на цыпочки и шепчет ему на ухо, стараясь, чтобы Ракель не услышала: - Я же говорила, что она будет рада тебя видеть. Легкая улыбка появляется на лице Серхио, он подмигивает девочке. Ракель прищуривает взгляд, глядя как ее мать уводит Паулу спать. - И что она там тебе шептала? Серхио откашливается, засовывает руки в карманы и поворачивается к Ракель. - Не имеет значения, - бормочет он, снова осознавая реальность их ситуации. Он все еще неловко топчется на пороге, и тишина между ними становится громче, чем когда-либо. – Т-твоя мать сказала, что ты ушла с друзьми… - Да, уходила, - кивает Ракель. - Н-не думал, что ты будешь так рано дома, - рассеянно бормочет Серхио. - Да я как-то и не собиралась, - сообщает ему Ракель, заправляя волосы за ухо, когда вечерний ветерок начинает развевать их. – Настроение пропало, вот и вернулась. Серхио оглядывается на нее, его глаза остекленели от извинения, когда он берет на себя невысказанную вину за это. Он резко вздыхает, заставляя себя сказать, как ему жаль, как все запуталось в его голове, но слова застревают в горле. - Ты как? – осторожно спрашивает Ракель, заполняя тишину. - В порядке, - быстро кивает он, но врать у него получается плохо. Он видит это потому, как она смотрит на него. Смотрит сквозь него, как будет вернее сказано. - А вообще, - неуверенно выдыхает он, вытаскивая руку из кармана, чтобы поправить очки. – Вообще-то… Я надеялся, что мы можем с тобой поговорить. Лицо Ракель, поначалу смущенное, смягчается, когда слова слетают с его губ. - Ты хочешь поговорить? – спрашивает она, и Серхио слышит, как она пытается подавить надежду, которая отчаянно пробивается в ее голосе. - Да… Если ты не против, конечно, - признается Серхио, хотя так и не придумал, что должен ей сказать. Быть здесь прямо сейчас – это его способ найти нужные слова, пропустить их через свое сердце, перестать прятаться. Нужно говорить. О чем угодно. Обо всем. Только не бежать. Больше нет. Кивнув головой в сторону входной двери, Ракель слегка улыбается ему: - Что же, давай поговорим.