Книга без имени

Kill me, Heal mе*       (*Убей меня, исцели меня)

Ло Бинхэ пребывал в приподнятом настроении, ошеломлённом, но приподнятом. Поведение учителя, мягко говоря, было странным, но таким тягуче приятным и долгожданным, что мыслить рационально не было сил. Да и не особо хотелось. Так даже данное наказание, наказанием то и особо не назовёшь, в сравнении с прошлыми разами! Учитель сказал, что на этот месяц к его обязанностям прибавляется стирка, но он видимо не знал, что к его рутине уже давно спихнули и это... От последней мысли только больше потеплело: если он не знал, значит это была не его задумка. Остается пробежать только 20 кругов, правда, Бинхэ не уверен, что после такого не останется ночевать там же, где упадёт навзничь. Больше всего его сейчас волновало следующее: ...когда залечишь ногу. И отчего сердце билось в груди, трудно понять. Не то от того, что о нем позаботились и разрешили сначала исцелиться, не то от того, что вообще обратили внимание... День этот был полон сюрпризов, которые, наконец были приятными. Ох, и это ещё не все! Самое, самое(!) поразительное: учитель его похвалил! Никогда никого не хваливший учитель похвалил его - ублюдка и звереныша, порочащего его взгляд. Да даже Шицзе-Нин не удостаивалась никогда такого. Ло Бинхэ был в прострации. Счастливой и бездумной прострации. Закончив мыть посуду, он направился к сараю, и когда путь вынудил зайти в бамбуковый лес, прячущий тебя ото всех, он решил сделать главное. Дрожащими руками, мальчик достаёт спрятанную под одеждой подвеску - нефритовую Гуанъинь. - Мама, послушай, я-я верил до последнего и старался изо всех сил не отчаиваться, как ты меня и учила, - тихим, вкрадчивым голосом, он продолжил, - и небеса наградили меня. Учитель стал лучше ко мне относиться. Намного лучше! Уголки губ приподнялись, озаряя лицо нежной и счастливой улыбкой. Ло Бинхэ спрятал подвеску обратно, и легкой походкой продолжил свой путь, на периферии сознания отмечая, что надо не забыть послать письмо на пик целителей. Все же ушибленная нога делала походку не такой... легкой. Голову заполняли разные мысли, в направлении учителя, но немного иные. Если ему понравилась его готовка, быть может попробовать сделать ещё. Пусть заклинатель его уровня не нуждается в пище, но видя, как тот слаб сейчас... Бинхэ сжал кулаки. Он тоже не слепой, учитель даже передвигался с большим трудом. Полезная пища ему сейчас не помешает. Оставался один нерешённый вопрос. А что именно сделать? Не может же он преподнести на свой вкус! А вдруг учитель такое не любит и сильно рассердится, вновь потеряв своё расположение? Поэтому в голову Бинхэ пришла идея: пойти и спросить лично. Как бы неловко и неудобно не было возвращаться так скоро после своего визита. Дорога заняла чуть больше предполагаемого времени, все же ногу надо излечить как можно скорее. По пути Ло Бинхэ пересёкся с Главой школы, медленно семенящим, с абсолютно разбитым и потерянным видом. Ученик поклонился и поприветствовал Лорда, однако тот, не обращая внимания, прошёл дальше. Странно, - подумал Бинхэ про себя, - что могло такого произойти? На ум не приходило возможных причин, ведь Глава и учитель и раньше ссорились, но это никогда не влияло настолько на состояние последнего. Решительно убедив себя, что ему должно быть все равно, Бинхэ как раз добрался до Бамбуковой хижины. Вздохнув и постучавшись, он стал ждать ответа... Которого так и не получил. Потом постучал ещё и ещё, пока в сердце не закрались щекотливые сомнения. Может учитель ушёл? - мальчик тут же покачал головой. - Нет, в его состоянии вряд ли. Постучав ещё несколько раз и не получив ответа, Ло Бинхэ решился на один из самых отчаянный поступков в своей жизни: зайти без дозволения. Не убьют же его, верно? Верно?! Сглотнув вязкий ком, ученик острожно прошёл внутрь - сразу же направляясь к спальной комнате. - Учитель, извините, что вошёл без разрешения, но вы не отвечали и я... - Посмотрев вдаль, он ощутил, что сердце ему сейчас проломит рёбра. - Учитель! Он подбежал так быстро, как только смог. Это не составило труда, ноги и руки как-будто перестали быть частью его тела. Безвольное тело, лежащее в луже собственной крови, и валяющийся рядом Сюя. - Нет! Нет! Учитель! - комок нервов встал в горле, руки тряслись и не слушались. Широко открытыми глазами Ло Бинхэ смотрел на свои действия: руки в тщетной попытке остановить кровь закрывали рану и бездумно давили сильнее. - Нет, нет, учитель откройте глаза! Скажите что-нибудь! Ударьте меня! Сделайте хоть что-то, но живите! Холод прошедшийся по затылку ни чуть не отрезвлял; глаза, наполненные ужасом, неотрывно смотрели в побелевшее лицо. Нетнетнетнетнетнетнет, - сознание пребывало в паническом состоянии. - Помощь, помощь, помощь, помощь... Ему нужна помощь! Отняв дрожащие руки от тела, Ло Бинхэ не ощущающимися ногами побежал прочь. Глава! Глава школы должен помочь! Он бежал и задыхался, дышать не получалось - липкий страх не позволял, будто закупоривая дыхательный пути. Он падал и поднимался вновь, пока вдалеке не увидел фигуру, забирающегося на меч Юэ Цинъюаня. - Глава! Глава! - завопил он, что есть мочи, хотя думал, что голос вообще потерял. - Прошу, остановитесь! Юэ Цинъюань перевёл пустой взгляд на отчаянно зовущего его мальчика. С тем, как тот приближался, его глаза все больше и больше расширялись от ужаса: застывшая маска отчаяния на лице, бегущие градом слезы и-и... Окровавленные руки?! Он тут же спустился с меча, подбегая и хватая падающего ребёнка. - Что с тобой? Где ты?.. - следующее предложение заставило его умереть на месте. - Учитель, учитель.. он.. он там в-в.. в хижине... Скорее, учитель! Юэ Цинъюань рванул со всей доступной ему скоростью, оставляя ученика на траве. Не может быть, не может быть, - повторял он про себя, - неужели, у него на руках кровь... кровь Сяо Цзю?! Цинъюань вбегает в дом и от увиденного падает на колени. - С-сяо Ц-цзю... - он не чувствует слез, скатывающихся по щекам, или исцарапанных ладоней. Лишь зазубренным движением активирует талисман экстренной помощи Му Цинфана. Голос исчез, единственное, что удаётся, так это доползти на коленях до тела брата, стеклянными глазами смотря на произошедшее. Он, он... Это все он виноват! Он довёл Сяо Цзю до нестабильного состояния! Он! Все опять из-за него! Руки сами тянутся обнять, прижимают холодное, истекающее кровью тело, пока на пороге не появляется Целитель. *** Му Цинфан только закончил перебирать отчеты учеников о новых завозах редких растений, закончившихся трав и подсчитанных раненых. Цифры были не утешительными, ученики пика Байчжань снова особо отличились. Сил его больше нет, завтра же переговорит с Лю Цингэ. Главный лекарь всея Цанцюн заварил себе отвар от головной боли и присел подумать о произошедшем. Искажение Ци, подхваченное Шэнь-шисюном было неожиданной переменной в его графике. Но больше всего его волновала его сила. Слишком... Слишком мощным был всплеск буйствующей энергии. Хотелось бы знать, что все-таки произошло, чтобы в будущем предотвратить. Не первый раз Лорд Цинцзин сталкивается с этим, но ранее оно было в куда более легкой форме. Доказывало серьезность и вмиг изменившееся на более мягкое поведение. Даже если от этого всем будет только лучше, игнорировать побочный эффект нельзя - это не есть хорошо. Терпкий привкус от отвара приятно оседал на языке, в то время как от горячей температуры по нутру разбегалась слабость. Мысли стали вязкими и улетучились, подхваченные вечерним ветерком. Да, о проблемах можно позволить поразмыслить чуть позже. Ох, если бы это было так. Посреди комнаты голубым взрывом засияло свечение, превращая легкий бриз в волнующую бурю. Му Цинфан подскочил с места, круглыми глазами наблюдая. Талисман призыва срочной помощи, такие есть только у горных Лордов. *** Шэнь Цинцю не боялся темноты. Шэнь Цинцю не боялся холода. Шэнь Цинцю не боялся одиночества. Это была правда, которую он клеймом высек в голове, не обращая внимания на пустые недовольства сердца. Однако на пустые ли? Были ли они пустыми, когда он комочком сворачивался в кровати ночью, мечтая, чтобы кто-то погладил по голове и сказал: "Спи, все хорошо, я рядом"? Не он ли кутался в несколько одеял зимой и чихал от небольшого переохлаждения? Не он ли с завистью взирал на щебечущие компании учеников и тайные для него собрания Горных Лордов? Не его ли сжирала обида?! Так была ли эта "правда" истиной или выдумкой больного сердца? Ах, подождите, он вспомнил: его у него нет, во всяком случае, по обоюдному решению окружающих. Так, как он может чувствовать без сердца и плакать без души? Которую также отнесли к ряду невозможного по отношению к нему. Почему он всегда скребется вверх, ползет, сдирает пальцы в кровь? Ради чего? Действительно, просто, чтобы пополнить словарный запас оскорблений. Люди, не утруждайтесь, он и так вполне разнообразен. Жизнь всегда плюет его стремлениям и решениям в лицо, не сдерживая себя. Так и сейчас, даже пожелав умереть, он не может этого осуществить. Иначе, почему перед глазами знакомое убранство бамбуковой хижины и измученное лицо Юэ Цинъюаня? Шэнь Цинцю пытается пошевелить рукой, но даже это не удается. Все тело поразило онемение, и только горящая боль в районе груди мучительно обжигает. Однако, хоть физически она в ней и ощущается, какой-то родной и фантомной не хватает. Он еще раз приоткрывает глаза и пытается протолкнуть в горле липкий ком. В легкие будто бы сразу вошло больше воздуха. - Зачем ты здесь? - хрипит он с трудом. Юэ Цинъюань ближе приникает к нему, и его голос звучит не лучше: - Заботиться. - Зачем? - Совершенно искренне недоумевает Цинцю. - Правда, зачем? - Как это зачем... - еще больше недоумевает Цинъюань; на его глазах выступают явно не первые слезы. - Я очень сильно не хочу тебя терять, боюсь за тебя, беспокоюсь... - Разве это не понятно? - Почему беспокоишься? Зачем я тебе? - Пусть каждое слово дается с трудом, но он продолжает: - Мог бы просто не прийти, как и все, как и всегда. - Нет! Нет! Нет! - Юэ хочется рвать глотку. - Послушай меня хоть раз! - Я слушал, если бы ты говорил, - и прокашлявшись, дополнил, - я готов. Однако Шэнь Цинцю не верил, что скажут что-то кроме набивших оскомину "извини" и "прости". Глава самой могущественной школы сейчас чувствовал себя абсолютно беспомощным. Он сжал кулаки до фиолетовых отметин, грозящихся перерасти в кровоточащие раны, и, словно ребенок, крепко зажмурил глаза. - Прежде, я хотел у тебя кое-что спросить: зачем ты э-это сделал? - Хм, это мое дело, ты так не думаешь? - Почему-то Шэнь Цзю чувствовал, что ничего не чувствовал, и даже привычно препираться не было желания. - Я устал. В комнате повисло напряженное молчание. Ни для кого не надо было уточнять от чего. Юэ Цинъюань с замирающим сердцем, сидя на полу, облокотился лбом о кровать, а слова, так с трудом запертые под замками, боязливой скороговоркой вырвались наружу. - Я помню, как очень давно, еще в нашем детстве, ты признал меня другом, помню твои беззлобные подколы, улыбки, задорный смех. Я также помню, как в ту ночь дал клятвенное обещание, что разрушило нашу дружбу. Ты говоришь, что я тебя предал - бросил, как ненужный мусор, пачкающий новую блестящую жизнь, но нет... Нет! Я не хотел тебе говорить, так как считаю, что это будет звучать, подобно жалкому оправданию, но я не мог. Помнишь пещеры Линси и их состояние, о котором ты у меня выпытывал? - Его губ коснулась горькая усмешка. - Это я тогда там был, меня постигло искажение Ци, из-за которого учитель запер меня в них, пока не приду в норму и не закончу единение с мечом. Я рвался к тебе, слишком спешил закончить быстрее и в итоге мою душу чуть не разорвало, а единственным решением оказалось связать ее с Сюаньсу. Вот почему я опоздал, вот почему никогда не использую меч в битвах - срок моей жизни просто укорачивается. Я вовсе не тот добряк, за которого меня все кругом принимают, я самый обычный идиот - самый главный идиот всего поколения. Время почти замирает, маленькими каплями оттягивая будущее. После долгого ошеломленного молчания, Шэнь Цзю достает дрожащие руки из под непривычно тяжелого одеяла, и закрывает ладонями лицо. Тудум. Сердце впервые после пробуждения отчетливо ударяется о ребра. Заклинатель ощущал, как истерика начинает душить его, а разум попадает в капкан безумия. Медленно он начинал задыхаться, не смея даже ухватиться хоть за одну из эмоций в кружащем водовороте. - Сяо Цзю, простишь ли ты когда-нибудь этого Ци-гэ? - спросил в конце концов Юэ Цинъюань, с волнением в голосе и трепетом во взгляде, не в силах и дальше выдерживать это молчание. - А как этот Ци-гэ думает? - Трепещущим голосом отозвался Шэнь Цинцю, а после именно Шэнь Цзю, брат Юэ Ци, надсадно прокричал: - А что мне еще делать с таким неотесанным пнем, кретином малодушным! Идиотом! С чего ты вообще вообразил, что это не важно?! Позволь мне самому это решать! - На последних словах он резко поднялся, отчего комната закружилась, и ударил Юэ-придурка-Цинъюаня кулаком в грудь. - Идиот! - Глава с улыбкой подумал, что его брат повторяется. - Не важно?! Да в тех пещерах такая бойня прошла, что я думал, что кто-то сдох! Привычная запальчивость вернулась, подпитывая заклинателя. Цинъюань смирно сносил слабые удары младшего брата, наконец, за столько лет испытав немыслимое облегчение. Неужели все? Неужели все теперь будет хорошо, как раньше? Он вгляделся в лицо Шэнь Цзю и с замиранием схватил тонкие запястья, останавливая брыкания. - Сяо Цзю, ты плачешь? - Юэ Ци изумленно смотрел на влажные покрасневшие глаза и скатывающиеся хрустальные слезинки. Увидев слезы на глазах брата, которых тот и в детстве-то не проливал, он почувствовал, как сердце его перевернулось, и тут же обнял его. Шэнь Цзю же застыл в ступоре, не зная, что с этим делать и как реагировать. Но, когда открылась правда, объятия внезапно стали приятными, а скользкий страх отступил. В родных руках брата, его Ци-гэ, было спокойно... и тепло. - Прости, я опять виноват в твоем состоянии. Шэнь Цзю устало закатывает глаза: - Хм, может тогда тоже попробуешь? Говорят, горбатого могила исправит. Такому непостижимому идиоту не помешает. Так они просидели еще немного, пока Цинъюань не наказал ему отдыхать и ждать прихода Му Цинфана. Стоило ему только выйти, а Цинцю устало облокотиться на подбитые под спину подушки, как из-за угла высунулась, боязливо подрагивающая, черная макушка. ... Его дом, что, проходной двор? Однако этого гостя ему следовало принять. Перед Шэнь Цинцю предстал неожиданно опрятный и ухоженный ученик: с вычесанными и вымытыми волосами, умытый, переодетый в целую белую одежду, подпоясанную зеленым поясом. Скрепя сердце можно признать, выглядел тот симпатично. Он цепко следил за нервничающим ребенком, мнущим пальцы рук в нерешительности. - Раз уж пришел - говори. Мальчик опустил голову и вжал в плечи, быстро подбегая и делая тоже самое, что Юэ Ци ранее. Цинцю прикрыл ладонью глаза, что им всем так не терпется падать на колени перед ним? Неужели он успел проспать момент, когда стал монаршей особой? - У-учитель, - осторожно позвал Ло Бинхэ и Цинцю посмотрел на него, - учитель. Потом начались судорожные всхлипы и вздохи, пока по лицу мальчика не потекли дорожки слез. Шэнь Цзю: "..." Может он и сам только что был не лучше, но это уже перебор! Пусть он очень пытается быть терпимее, но не до такой степени, чтобы превратиться в его мамочку! Но самым большим откровением для Цзю, стало вообще их наличие. Он мог припомнить ситуации в мелочах, "наказания" в подробностях и красках, состояние этого ребенка после, но единственное, что не может - слезы. Сколько раз он ни жаждал довести до полного отчаяния ненавистного звереныша, ни разу не добился успеха. Неужели просто нужно было умереть? Тогда опять же встает вопрос: отчего на лице слезы облегчения от того, что его главный мучитель выжил? Разве не должно быть наоборот? - Я-я, - Ло Бинхэ продолжал шмыгать носом, - когда вас увидел, когда вас нашел, я был в ужасе - так испугался, что вы больше не проснетесь, - последнее было добавлено почти шепотом. Шэнь Цинцю явственно ощущал, как брови поползли вверх. То есть, вы хотите сказать, что это он - опять он нашел его в полумертвом состоянии и спас? Нелепица какая... Этот ребенок первый, кто должен был вонзить в его безвольное тело нож, чтоб так - наверняка. Чушь! Заклинатель подтянул одеяло, смахивая внезапно появившуюся дрожь на происки холодных температур, и плевать, что лето. За долгие годы, он, наконец, мог спокойно сказать, что пребывает в приподнятом расположении духа, или, как там это называется? Точно, в хорошем настроении. Поэтому, раз уж сегодня выдался день откровений и признаний... То почему бы и нет? - Ответь мне, - ровный тон голоса идеально скрывал всю внутреннюю тревожность, - и только попробуй солгать, - ученик тут же превратился в слух. - Почему ты мне помогаешь? Ло Бинхэ замер, не смея даже дышать. - Потому что вы мой учитель, - ответ последовал незамедлительно. Цинцю сощурившись, продолжил: - Неужели, каждый учитель избивает своего ученика: подвешивает того за руки и приказывает калечить деревянными палками? Единственное, что ты можешь ко мне испытывать - ненависть, и нет нужды ее скрывать.. - Нет! - Эмоционально перебил Бинхэ и серьезно посмотрел на наставника, правда, из-за все еще бегущих слез выглядело комично. - Я вас никогда не ненавидел! Да, был много много раз зол и обижен, но никогда! Учитель это тот, благодаря кому я имею нынешнее, и тот, благодаря кому, я могу совершенствоваться! Я бы не смел так подумать о нем. Ло Бинхэ продолжал непривычно серьезно смотреть, пока Цинцю подавлял богомерзкое желание уронить челюсть на пол. Что, что это недоразумение только что сказало? Шэнь Цинцю несколько раз сглотнул слюну, которой что-то слишком много скопилось во рту. Благодарность? Совершенствование? Он позорно отвел взгляд в сторону, признавая свое поражение, и тут вспомнилась книга по совершенствованию, что он ему дал. Как ты можешь меня благодарить за это, если даже твое пособие по практике не верно? - Шэнь Цзю прикрыл глаза. - Насколько же сильно я был ослеплен завистью? Однако почему сейчас закоренелая и закостенелая зависть отступила? Что изменилось? Цинцю опять смотрит на ученика, только теперь куда внимательней и вкрадчивей. Вдруг, найдется ответ на мучающий вопрос? И, как бы иронично ни было, но безумный ответ находится, вспышкой яркой энергии озаряя разум: опора - он для этого ребенка опора. Как, когда-то для него был Ци-гэ, и как он стал ею вновь. Все надежды, вера, убеждения сейчас опираются на него, и от этого становится оправданно страшно. Неужели в его руках вся жизнь и будущее этого человека? Ну вот, к горлу опять подкатывает ком от тошноты. Шэнь Цзю еще не знает, стать ли для этого ребенка Ци-гэ, или же нет? Хватит ли в нем                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                             жалких кусочков света? Он хлопает рукой по месту рядом. Ло Бинхэ стоит и никак не может вразумить, что от него хотят. Шэнь Цзю его не винит, на его месте он бы сбежал уже подальше от такого человека, как он, или убил. Он с хмыкающим звуком вспоминает распростертого на полу в луже собственной крови Цю Цзяньло. Его кривая усмешка пугает мальчика. Не убил, - думается ему, и впервые в жизни честно признается, - если бы не воля случая. - Залезай, - почти шепотом произносит Цинцю, а Ло Бинхэ сморит на него такими глазами... Такими широко открытыми глазами цвета ночи, в которых через край выливаются изумление и недоверие, бурным потоком текущие и доходящие до него. Он еще раз хлопает рукой по покрывалу и бледная рука вновь прячется в рукав. Ученик переступает с ноги на ногу, нерешительно переводит взгляд с наставника на кровать и обратно, но все же заползает наверх. Кровать слегка прогибается под весом другого человека и издает несильный скрипучий звук. - Учитель, - робко тянет мальчик, - что, что вы хотели? - Что я хотел? - Цинцю перестает отстраненно пялиться в пустоту и фокусирует взгляд на вихрастой макушке ученика, он медленно тянет руку к ней и хватает за одну из беспорядочно свисающих кудряшек. Та выпрямляется, а потом забавно возвращается в прежнее состояние. Просто маленькая прихоть - небольшое дурачество, но промерзающие ледяной стужей кости, внезапно отогрел легкий парящий туман, совсем как в горячем источнике. Выражение лица Бинхэ было... Сложным. Столько потрясений он испытал за последние дни, что нормального человека должно было бы уже постичь помутнение рассудка. Его то поднимало на Девятые небеса, то бросало на самое темное дно Бесконечной бездны. Эти События чередовались, отчего стучащее подстреленной птицей сердце грозилось намекнуть, что скоро стрела станет смертельной. Прямо сейчас Ло Бинхэ чуть не простился с миром дважды: сначала учитель - его Учитель! - подозвал к себе на постель, а после, словно новорожденный ребенок, открывающий для себя мир, начал играться с его волосами. Начал. Играться. С. Его. Волосами. Как это - дышать? И что вообще такое это ваше дышать? Он зарделся, как спелая редиска, от шеи до кончиков волос. Ло Бинхэ поспешил спрятать лицо в ладонях, через них сдавлено мыча: - У-учитель. Шэнь Цинцю прекратил свое занятие и скосил взгляд чуть ниже, вдруг почувствовав, что из него грозится выйти смущающий смешок. Кашлянув в кулак для отвода глаз, он ощутил щекотное покалывающее чувство, начинающееся в грудине и спадающее аж до самых кончиков пальцев. Подушечки щекотало так, будто они имели желание чего-то коснуться, спрятаться, ощутить тепло. Дыхание перехватило как-то неправильно быстро, а уголки красивых лисьих глаз покраснели. Цинцю втянул воздух, поглубже проталкивая в непослушную глотку, и сделал, пожалуй, свою вторую, самую большую глупость в жизни, - он обнял ребенка. Тельце в руках крупно вздрогнуло. На этот раз, похоже, Ло Бинхэ все же умер. Действительно, как нелепо. Он чувствовал исходящий холод от этих прекрасных, но жестоких рук, что неожиданно оказались ласковыми. Он чувствовал, насколько его тело горячее в сравнении с ними. Может его учитель просто хотел согреться? Бинхэ посмеялся со своих глупых мыслей и, после непродолжительного замешательства, обнял в ответ, стыдливо хлюпая носом в открытый ворот нижнего халата. Возле шеи учитель теплый, совсем не холодный, и сердце у него бьется, как у обычного человека. Шэнь Цзю целую жизнь не ощущал себя так потеряно, как сейчас, когда детские руки обхватили его за спину в ответном жесте. Что он творит? - не укладывалось в голове свое абсурдное поведение. - Зачем он это творит? Очертания стола, стульев, пергаментов в комнате, начали стираться. По ним словно пошла рябь от всколыхнувшейся озерной глади, что была потревожена закинутым камнем. Шэнь Цинцю был всегда этой чистой, незамутненной водой, на дне которой скрывались разномастные черти. Однако ее взбаламутил булыжник, со всей скорости так неожиданно попавший в нее. Благодаря ему, скрытое на дне стало проявляться - всплывать наверх, отпугивая путников темными тенями. Но озеро вначале не волновалось, ведь его и так все обходили за несколько ли, наслушавшись историй о ядовитости и дурмане. Озеро не отчаялось, смирилось, пока тот самый булыжник не выплыл, и оказалось, что никакого неотесанного булыжника и нет, а воду разбередил неосторожный человек. Его глаза искрились радостью и неподдельным обожанием, когда тот смотрел на кристальную воду. Он черпал руками и говорил: "Вкусно!", а после смеялся и болтал, засиживаясь допоздна. Озеро не привыкло к такой компании, и становилось тем самым "ядовитым" из россказней, в надежде вернуть себе привычный покой, пока... Пока мучительно долгое время спустя не осознало, что компания приятна, а похвала заставляет сиять лучи солнца на его поверхности еще ярче. Шэнь Цзю подавлял в себе вырывавшиеся всхлипы и крепче сжимал в руках... Кого? Звереныша? А разве он был им? Разве он был тем неотесанным булыжником?! Нет, его ученик им не был, он был-был чем-то странным. Его кучерявым нечто. Со стороны казалось, что мастер утешает лаской своего ученика, но на самом деле тот сам искал долгожданного утешения и маленькой капельки тепла. Начхать, - подумал Шэнь Цзю, - я буду тем, кем захочу.