пещера девичьих стонов

Munknörr - Laguz Munknörr - Völva Это было забавой многих детей: сбега́ть на кладбище, чтобы проверить свою храбрость. Надо сказать: немногие отваживались на этот шаг, но Гермиона не чувствует страха; что с ней может произойти? Конечно, узнай об этом тётя, она бы точно отчитала её за такое безрассудство, но девушка умеет хранить тайны. Луна покрывает долину своим тусклым свечением, и тоскливые надгробия выглядят как затонувшие корабли. Со стороны церкви ветер приносит щебет жителей, расходящихся по домам, но Гермиона слышит и другой звук: звук лопаты, вонзающейся в землю. Недалеко кто-то завершает погребение. Этим человеком оказывается мужчина с почти полностью седой бородой. Мужчина высок, а глаза его лазурные, как летнее небо. Поначалу Гермиона думает, что видит Дамблдора, но вскоре понимает, что это скорее его родственник, потому что мужчина немного полнее Альбуса, неповоротливее и моложе. Когда девушка приближается к нему, он хмурится и прекращает бормотать себе под нос, замечая пришедшую. Выпрямляется, вставляя лопату в землю и неохотно представляется незнакомке Аберфортом. Аберфортом Дамблдором. Его голос низок, брови сведены, и он определённо мог бы источать угрозу, однако Гермиона точно знает, что он не причинит ей вреда. Она сразу же замечает уродливый глубокий шрам, проходящий через всё лицо мужчины, и то, как он осторожно наступает на левую ногу. Эти увечья напоминают ей об увечьях Отца Грюма. Они словно дополняют друг друга, если поставить мужчин рядом. Аберфорт закуривает, недовольный появлением любопытной девушки. На надгробии красуется: Полумна Лавгуд. – Недавно здесь был её отец, надеюсь ты не будешь такой же размазнёй, – грубо говорит он, выпуская клубы едкого дыма. Гермиона рассматривает аккуратно выведенные буквы, и окрылённость, с которой она прибыла в обитель мёртвых, растворяется в ночной прохладе. Она не отвечает младшему Дамблдору, он тоже не собирается нарушать тишину до поры до времени. Гермиона вспоминает, почему у неё не появлялось мыслей по поводу посещения местного кладбища: в обители мёртвых не бывает весело. Мужчине приходится прервать молчание, потому что, закапывая гроб, он всё же начинает говорить. – Каждый раз они появляются у ворот. Умытые и чистые, – в голосе Аберфорта слышится презрение, но не к девичьим телам, о которых он рассказывает, нет, к чему-то иному. – И в них совсем нет жизни, точно их выпивают до капли, высасывают жизнь. Я лишь пару раз видел порезы на их телах, глубокие, словно когти огромного хищника. Наверное, они умирают от страха при виде этого монстра, – израненное лицо Дамблдора перекашивает от ненависти и боли, этого не скрыть даже мгле. – Мы должны были его убить, но эта тварь оказалась сильнее. Бедная Ариана… Аберфорт больше не произносит ни слова и, закончив своё дело, уходит, оставляя Гермиону совершенно одну. В отличие от брата он не боится показаться невежливым или жестоким, в его действиях нет ни капли обмана, он ему ни к чему. По дороге домой Гермиона предполагает, что, вероятнее всего, Преподобный Грюм и Аберфорт Дамблдор так же, как и она, пытались проникнуть в логово монстра, чьё существование невозможно было более отрицать. К собственной радости, Гермиона оказывается дома раньше Федры и ложится спать, не дожидаясь её. Сон смыкает свои объятья над ней мгновенно. В какой-то момент девушка начинает часто и отрывисто дышать, мышцы на её лице то и дело сокращаются, она дёргается, покрывается потом. Она видит мгновенные вспышки, наполненные звериными криками, едва ли похожими на человеческие, но кричит точно женщина. Гермиона видит кровь, мочу, фекалии, боль. Боли так много, что она перерастает в безумие. И другие руки, по локоть испачканные кровью, и голос, заставляющий кричащую дышать глубже: ничто не помогает. Боль, которая ранее была закупорена в бочки, кажется, вылилась за пределы ёмкости и заполнила каждую клетку женщины. Вспышки, словно молнии, проносятся перед глазами Гермионы, между ними темнота переливается, как обсидиан, но иногда, словно с другого конца Земли, она чувствует чей-то голод, чьи-то животные хрипы. Кто-то помимо неё видит эти роды, и они заставляют его желать этой крови и плоти. Гермиона не может остановить этот сон или вырваться из него. Он продолжается до тех пор, пока не раздаётся детский плач. Точнее два. Наступает тишина. Кромешная тьма. Гермиона дышит, как если бы обежала половину земного шара. Она надеется, что кошмар закончился, но слышит завывание ветра. Видит мужчину, обливающегося слезами. Он стоит где-то у утёса, далеко от деревни и в руках у него крошечный свёрток. Он закапывает его глубоко в холодную землю: бездыханное тело младенца, и рыжие волосы Билла Уизли пламенем развеваются по ветру. Гермиона буквально вскакивает с кровати от такого сна. Её простынь мокрая от пота. Она знает, что произошло этой ночью, но не может принять это. Воспоминания вихрем проносятся перед её глазами. Она никогда не видела ничего отвратительнее этого. Ей никогда не было так больно, плохо и мерзко. Скрипит входная дверь: Федра вернулась домой. Не желая говорить с кем-либо после перенесённого, Гермиона ложится на бок, притворяясь спящей. Федра, как и следовало предполагать, заглядывает в её комнату, и Гермиона чувствует необъяснимую, незнакомую ей смесь запахов, от которой ей хочется кричать и плакать, бить кулаками по полу, по стенам, разбить их в кровь, залезть в кипяток, умыться лавой из сердцевины вулкана, чтобы не чувствовать этого. Федра касается её плеча, и сквозь закрытые глаза Гермиона видит два обнажённых тела: мужское и женское. Видит, как сначала женщина с обречённым, измученным лицом вошла в его дом, и как после они сплелись в единое целое. Такое обилие видений за короткий промежуток времени сводит её с ума. Поняв, что племянница спит, Федра уходит, осторожно закрывая за собой дверь. Они встречаются позже, когда Федра готовит завтрак. Она выглядит довольной, Гермиона – хмурой. Ей не хочется ни есть, ни говорить, поэтому она, перебросившись парой фраз с тётей, уходит. – У Флёр были схватки, – устало говорит Федра после того, как Гермиона встаёт из-за стола: она принимала роды, она видела все эти страдания, но дурно отчего-то Гермионе. Девушка никак не реагирует, погружëнная в свои мысли. Федра понимает, что племяннице приснилось что-то зловещее, и поэтому даже не думает обижаться на её безмолвие. Она берёт её за руку, надеясь, что она преодолеет и эту напасть тоже. – Я проведаю их, – после нескольких минут молчания заявляет Гермиона. В доме Уизли все суетятся, перебегая из комнаты в комнату, лица всех членов семьи заспанные и уставшие, но ни один из членов семьи даже не думает сетовать на это. Джинни улыбается при виде подруги и тянет её вглубь дома. Она подводит её к комнате, в которой дремлет Флёр, что-то радостно говорит, но её голос растворяется в воздухе, не долетая до ушей гостьи, которая смотрит на изнеможденное лицо спящей. Флёр, прекрасная Флёр, – одна из самых красивых женщин, что видела Гермиона, сейчас походит на труп: её кожа покрыта испариной, грудь не вздымается, кожа будто бы стала жёлтой, на щеках горят лихорадочные пятна. Девушка боится, что Флёр не дышит. Она будто бы постарела на десяток лет за время, прошедшее с их последней встречи. Рядом сидит миссис Уизли, укачивая свёрток в своих руках. Весь её вид говорит, что она держит нечто настолько ценное, что никаких богатств не хватит, чтобы выкупить это. Младенец тоже спит, его почти не видно, но Гермиона чувствует этот запах: запах новой жизни, давшейся матери с огромным трудом. В руках миссис Уизли держит новую жизнь, которая чуть не привела к смерти другого человека, и бабушка благоговеет перед внуком, ощущая в нём не будущее своего рода, не человека, а воплощение чистоты. Гермиону мутит. Она всё ещё помнит крики женщины, пронзённую вспышками боли. Совсем недавно Флёр горела, а сейчас дремлет. Джинни не прекращает говорить, уводит Гермиону, сообщая, что родился здоровый мальчик, но Гермиона видит лишь простыни, в которые была завёрнута умерщвлённая сестра новорождённого, слышит шум разбивающихся о скалы волн. Она не может понять: из-за какого монстра можно пойти на убийство собственного ребёнка? Ей удаётся вырваться из дома, наполненного рыжеволосыми людьми, сочинив на ходу какую-то небылицу. Выйдя, Гермиона чувствует облегчение. Воздух кажется ей свежее в тысячи раз, он вымывает из её лёгких ощущения слизи, затянувшей внутренности за время пребывания у Уизли; но как только слизь покидает её, внутренности сжимаются, обращаясь в камень. Гермиона прикладывает руку к груди и, не поднимая взгляда от земли, движется вперёд, вперёд и только вперёд, не замечая ни направления, ни пейзажа. Подобная сосредоточенность на мыслях, перерастающая в банальное отсутствие наблюдательности, играет с ней злую шутку: дойдя до каменистой местности, она идёт, не сбавляя темпа, её ноги заплетаются, попадая в выемки и прочие неровности, отчего она спотыкается и не успевает никак среагировать. Это приводит к тому, что девушка кубарем катится по склону, ровно до того момента, пока не натыкается на валун, тормозящий её движение. В ушибленных местах тут же вспыхивает тупая боль, и Гермиона шипит, как змея, почуявшая опасность. В висках неприятно пульсирует, поэтому она ложится, прикрывая глаза. Рядом раздаётся шум, состоящий из нескольких голосов и звуков спешки. Два лица заслоняют собой солнце. Макгонагалл что-то говорит об осторожности, но Гермиона лишь сводит брови, рассматривая её лицо и недовольную Беллатрикс, которая помогает ей подняться на ноги. – Я позабочусь о ней, Минерва, иди, – наконец различает слова пострадавшая, потирая лоб. На руке остаётся кровь. Морской дьявол зовёт детей, оставшихся далеко позади. Беллатрикс внимательно наблюдает за Гермионой, она готова подхватить её в любой момент, если та вдруг начнёт падать. – Можешь идти? – Гермиона пошатывается и кивает. Движение вызывает ответную боль в шее. Руки ложатся на её талию, придерживая. Беллатрикс куда-то ведёт её, ступая очень медленно, понимая, что Гермиона почти ничего не видит после падения. Девушка просит отвести её домой, но Беллатрикс отказывает, ссылаясь на то, что идти придётся долго, поэтому они направляются в её дом. Всем видом Беллатрикс осуждает девушку за неосмотрительность, но мыслей не озвучивает. Гермиона благодарна ей за эту тишину: ушибленные места слегка ноют, зато ощущения, тревожащие её до падения, возвращаются, но уже с меньшей силой. Она удивлённо смотрит на женщину, протягивающую смоченную тряпку. Та лишь вздыхает, мягко прикладывая её к ссадинам. Гермиона понимает, что, должно быть, испачкалась. – Ты была права, – нарушает молчание Гермиона, когда Беллатрикс с особой тщательностью и осторожностью обводит ещё кровоточащую царапину на лбу. – Наверное, у всех есть тайны, – девушка смотрит в одну точку, почти не моргает, – Блэк замечает это. – Ты хочешь это обсудить? – Грейнджер наконец моргает, возвращаясь к настоящему, и долго смотрит на Беллатрикс, обдумывая следующий вопрос. Он кажется Беллатрикс странным и даже неуместным. – Что случилось с мисс Макгонагалл? Почему чудовище отпустило её? О какой участи она говорила? – Беллатрикс молчит, заканчивая умывать Гермиону. Выпрямляется, смотря в пол. – Её муж… – она делает паузу, обдумывая, следует ли ей произносить следующие слова, – и ребёнок… покинули её, – Гермиона не вполне понимает, что имеет в виду Беллатрикс, но, слыша слово "ребёнок", не хочет даже думать о том, что могло произойти. Слишком часто за этот день она видела детей и больше не хочет даже слышать о них, хотя бы несколько часов. – Я видела тебя у церкви, – меняет тему девушка, не разрывая зрительного контакта. – С человеком в чёрном. Беллатрикс улыбается. Совершенно очевидно, что её забавляет интерес девочки к ней. Она смотрит на неё, будто проверяя, сколько та выдержит, не имея ответа. – Иногда тайны должны оставаться тайнами, – говорит она и качает головой, игриво вскидывая брови.