пещера девичьих стонов

Gavin Greenaway & Lisa Gerrard - Sorrow Denis Stelmakh - Anhedonia Гермионе снится тьма и ощущение абсолютной невесомости: словно из неё вдруг вынули все кости, мышцы, органы, и осталась кожа, ощущающая полупрозрачные голубые потоки холода и вместе с тем янтарные волны тепла. Она замирает посреди незримого водоворота, образовавшегося меж пространством и временем, кружащего в бесконечной темноте; видит сменяющие друг друга мерцающие частицы. Они не настроены против неё, вероятно, они даже дружелюбны. Они не подобны ей или какому-либо иному известному ей существу или силе. Они обладают каким-то особым видом сознания, которое прежде никогда ей не встречалось. Гермиона протягивает к ним руку и удивляется лёгкости. Мерцания проходят сквозь развоплощающееся тело, издавая попутно странные звуки, похожие на дельфиний зов. Кто-то стучится в дверь. Предыдущие ощущения ускользают от Гермионы, тело постепенно тяжелеет, обретая вес. Мерцания мечутся в вихре, нарушая порядок, сталкиваясь друг с другом. Внезапно откуда-то сверху появляется темнота и давит многотонным весом, распугивая эти странные волны. Девушке тоже хочется избежать столкновения с тьмой, но ей некуда деться: пространство вдруг оказывается ограниченным, замкнутым, тугим. И тогда темнота проходит сквозь всё её естество, наполняя его скрежетом и болью, и растворяется, как отголоски ночи. Грейнджер медленно просыпается. Стук не стихает, заставляя её вынырнуть на поверхность, где поджидает тяжесть, за которой она следует и идёт ко дну, вбирая её в себя всю, без остатка. Раньше она всё ломала голову: Почему смерть преследует её? Почему неизменно дышит именно ей в лицо? Ведь она, Гермиона, готова отдать собственную жизнь, если она кому-то так нужна; почему же забирают не её? Раньше она думала, что её прокляли, и никак не могла понять: за что? Её ведь ровным счётом не отличало от других ничего. Теперь же всё вставало на свои места: она нравилась монстру, не просто нравилась, нет: он вожделел к ней, хотел завладеть ею. По какой-то причине он маниакально преследовал её, и именно он оказался причастным к каждой потере, которую перенесла Гермиона. Монстр кружил всё это время подле, не смея приблизиться к своему заветному желанию: у него не было такой возможности. Запах Гермионы побуждал его жить, давал стимул, поэтому он забирал всех, кто был похож на неё, но не являлся ею. Откуда-то выходит Живоглот. Грейнджер видит это сквозь пелену тусклости и безразличия. Он демонстративно тянется перед ней, выгибая спину, как-то по-человечьи зевает, после чего замирает, смотря на Гермиону. Что это с тобой? – будто спрашивает он. Кот жалобно мяукает, но звук раздаётся издалека. И как молния в памяти вспыхивает: "Уходи". Гермиона жмурится. О чём думала Федра перед последним вдохом? Почему просила уйти? Почему не ушла сама? Почему Гермиона ушла? Почему не помнила ни голос монстра, ни его лица, и почему была уверенна, что слышала его, видела его уже несколько раз? Чем больше времени проходит, тем сложнее вычленить из воспоминаний, налипших одно на другое в грузную кучу, очертания острых камней, холод, сковывающий внутренности, и капающую воду. Она должна была спасти тётю. Она должна была. Гермиона лежит на диване, стоящем напротив двери, ведущей в пустующий сад Федры. Перед ней стоит обеденный стол. Федра любит открытые пространства, любила, точнее. Кто-то настойчиво продолжает стучаться. Гермиона садится. Яркие лучи окутывают её. Глаза болят, будто в них попали стеклянные осколки. Она не раздевалась вчера: одежда на ней помялась, а волосы спутались, на щеке отпечатался след пледа, пролежавшего всю ночь под ней. Пошатываясь, девушка направляется к двери и отпирает. Вообще-то ей неважно, кто прерывал её и без того некрепкий сон, наполненный абсурдом, тревогой и тяжестью, – она не собирается быть вежливой, здороваться или говорить, даже не думает об этом, выполняя привычные действия. Не смотрит, кто стоит на пороге. Продолжает стоять. – Пойдём, – после минуты бездействия говорит Беллатрикс тоном, не требующим пререкательств. Гермиона, едва доковыляв до дивана, падает на него, откидываясь на мягкую спинку. Смысл произнесённого недоступен для неё. К Беллатрикс она тоже безразлична. Блэк не двигается, ожидая. Гермиона смотрит в потолок, не думая ни о чём. – Вставай, – снова звучит властно. Слышится шум, на который Гермиона не обращает внимания, закрывая измотанные глаза. Блэк повисает над ней, заслоняя свет. Она молча протягивает ей обувь. Гермиона устало переводит взгляд на ботинки. Ей нестерпимо хочется спать. Принимает она их через несколько мгновений, правда, они тут же падают на пол: сил не хватает, чтобы удержать что-либо в руках. Девушка ложится на свои колени, медленно обуваясь. Беллатрикс удаётся поставить её на ноги, она тащит её за собой. Дом остаётся незапертым, девушка плетётся за Блэк, жмурясь от утреннего солнца. Они идут, не произнося ни слова. Гермиона не смотрит на встречающихся соседей, не пытается разобрать их короткие фразы. Беллатрикс невозмутимо вышагивает впереди: на неё косятся, перед ней расступаются, с ней молчат. Отсутствие голосов имеет значение – оно помогает разрастись пустоте. Гермиона идёт, но будто бы всё ещё находится на диване, в полудрёме, в дымке. Руки её почти не шевелятся, безвольно дёргаясь при шагах. Ноги заплетаются. Быстро идти она не может, но и промедление будет означать остановку и бессильное падение – всё-таки она ничего не ела несколько дней. Блэк заводит её за последние дома деревни, не обращая внимания на следующие за ними всюду взгляды. Не колеблясь ни секунды, не оборачиваясь, она идёт дальше, направляясь в лесное царство, не страшась его. Обычно Гермиона чувствует в лесах облегчение, но сейчас не понимает, где она, да и в принципе ничего не понимает. Вокруг щебечут птицы: их здесь великое множество. При иных обстоятельствах Грейнджер непременно бы остановилась, закинула голову назад так, что дышать стало бы затруднительно, посмотрела на замысловатую паутину из будто бы сплетённых меж собой крон, зажмурилась от то и дело перескакивающих бликов и теней, а потом закрыла бы глаза, не ища источники звуков, но слушая. Слушая, как листья прикасаются друг к другу, отличила бы трели птиц, шорохи зверей. Принюхалась бы, чтобы распознать хвою, влажную древесную кору. В данную минуту всё это неважно, в данную минуту не существует ни запахов, ни животных, ни красок. Они долго идут, пожалуй, несколько часов. Гермиона хнычет, не замечая воздуха, пропитанного илом и стоялой водой, едва передвигаясь, отставая от Блэк. Та слишком далеко, чтобы мычать ей вдогонку просьбу об остановке, а на крик всё так же не хватает сил. Положение осложняется тем, что они попадают в буреломы: гниющие деревья тут и там лежат на земле – огромные многовековые стволы, поросшие мхом. Местами над путницами устрашающе нависают уродливые, вырванные из земли, корни, похожие на застывших змей. Даже самые узкие тропинки давно закончились. Постепенно изменяется почва, и ступни мокнут от пружинящей трясины. Раздаётся жужжание надоедливых насекомых. Гермионе становится жарко, выступает пот, Блэк теряется в изумруде, заполняющем горизонт. Грейнджер замедляется, переступая через гниющий валежник, облепленный грибами. Ей трудно дышать от усталости и духоты. Меж высоких трав и кустов мелькает чёрный движущийся силуэт. Нехотя девушка направляется в его сторону. Беллатрикс выходит из зарослей и направляется к пригорку, и застывает, ожидая, пока Гермиона поравняется с ней. Подъём отзывается покалыванием в затвердевших мышцах ног. Запыхавшись, Грейнджер опускает голову, закрывает глаза. Ей нужно несколько минут, чтобы отдышаться, и Блэк не отказывает ей в этом. – Мы называем это место Долиной слёз, – нарушая молчание, произносит Беллатрикс, – Здесь тебе станет легче. Через некоторое время Гермиона выпрямляется, цепенея от удивления: перед ней расстилается зеленеющая водная гладь, вечно цветущая, разлагающаяся, клубящаяся. Раньше Грейнджер не видела таких болот; обычно они расстилались на множество миль вдаль и вширь, подобные пустыням, обратившимся водой. Это так же не походит на долину. Кое-где виднеются кости неразборчивых животных, спасавшихся, очевидно, от хищников. Туман клубится везде, докуда дотягивается зоркий взгляд, взвивается пеленой, постоянно движется, исходится рябью, дребезжит. Пахнет прелой травой. – Сюда приходят плакать, – словно боясь разрушить какие-то чары, слишком спокойно для своенравной Беллатрикс, шепчет она, не обращая внимания на Грейнджер. – Люди долгие годы стремились спастись от боли бегом. Убегали в чащобы, чтобы не видеть, не слышать, не чувствовать. Деревья не требуют силы. Не соболезнуют, не злорадствуют. Они молчат, – ветер пронёсся над головами путниц, будто бы дружески трепля их за волосы. – С кем, как не с ними, делить свою скорбь? Гермиона смотрит на поднимающиеся клубы беловатого вещества, которое растворяется и поднимается вновь. Одни завитки сменяют другие, проходя тот же путь. И Гермиона плачет, не зная, почему. Слёзы текут непрерывным потоком, застилая взгляд. Она протягивает руку, желая потрогать дым, но он оказывается далеко. Она шагает по склону вниз, становясь на самом краю суши, хотя носки её уже касаются мутных вод. Она тянется вперёд, но чья-то рука вновь сжимает её плечо, умоляя вернуться на твёрдую почву. Гермиона плачет и удивляется: прежде она не видела ничего подобного. Дымящееся болото, позволяющее людям плакать, и вправду — долина слёз. Болото шкварчит, рычит и изредка булькает, иногда раздаются отдалённые признаки живых существ: то ворон пролетит высоко-высоко, где-то у старых сосен, то, пожалуй, бессмертная лягушка квакнет, то пролетит насекомое. Болото живёт своей жизнью, но таит в себе смерть для любого оступившегося. Оно готово помогать, но не готово подпускать к себе близко. В этом его прелесть: лишь приблизившись, возможно познать его силу, но сталкиваться с ним лицом к лицу означает верную погибель. Гермиона исследует новую прибрежную зону, пытаясь разглядеть, что там, на дне. – Я часто здесь бываю, – только и говорит Беллатрикс, сидя на остатках голого дерева, объеденного термитами, смотря, как любопытство возвращается к девушке без её ведома. Остальное время они молчат, не смотря друг на друга. Точнее это Гермиона забывает о существовании женщины, приведшей её сюда, и погружается в предмет своего интереса: разглядывает крупного светлячка, который будет светится лишь с наступлением ночи, рассматривает хрупкий труп бабочки, посеревший от времени, редкие растения особливо занимают её. У тёти таких немного. Мысль о тёте уже не даётся ей с трудом. Испарения усмирили её несметную боль, обратив в покой. Водная гладь уже не так манит её, она отходит к деревьям, прикасается к листьям, копается в земле, рассматривая почву и сломанные ветви, принюхиваясь к травам. Закатное солнце. Её лица касается солнце. Кажется, оно пряталось за тучами все предшествующие дни. Отчего сегодня оно так ярко уходит за линию горизонта? Отчего несут его лучи сегодня такую нежность? – думает Гермиона и внезапно осознаёт, что думает, а не разрывается от чувств. Осматриваясь по сторонам, она не может вспомнить, как оказалась здесь, но, видя рассматривающую её Беллатрикс, успокаивается. Блэк грустно, прикладывая усилие, улыбается ей, желая таким образом сказать, что всё в порядке, что она в безопасности. Грейнджер и сама знает это: здесь её никто не обидит. Не только потому, что ни один человек в здравом сознании, ни даже ни один зверь, не напуганный до смерти, не явится сюда, но и потому, что Беллатрикс здесь. Она никогда не позволит кому-либо, чему-либо навредить Гермионе. Девушка поднимает голову и видит пелену серо-голубых облаков. Они вьются вокруг друг друга, а из-за них проглядывают янтарные и кровавые проблески зарева. Она останавливается, позволяя вернувшимся в её жизнь краскам поглотить её. И во всём этом буйстве ею овладевает спокойствие. Грейнджер вдыхает полной грудью и задерживает дыхание. – Пора возвращаться домой, – Блэк двигается бесшумно, и когда Гермиона открывает глаза, стоит прямо перед ней. У Беллатрикс очень бледная кожа – видит она и улыбается этому факту. Бледная, как раньше, как и всегда. Гермиона кивает и, не задавая вопросов, следует за Беллатрикс. Путь оказывается долгим. Когда они доходят до деревни, небо исходится сливовыми оттенками, и сквозь неровные линии перистых облаков проглядывает месяц. – Я зайду завтра, – говорит Беллатрикс, не ожидая благодарности. Грейнджер всё смотрит наверх, словно желая потрогать облака, месяц, звёзды. Не дожидаясь ответа, Блэк уходит, оставляя девушку на пороге. Отвлекает от разглядывания недосягаемых высот её призывное мяуканье Живоглота. Он сидит на диване, на котором ночью дремала Гермиона. Она ложится, обнимая его, и засыпает крепким сном без сновидений.