пещера девичьих стонов

Wardruna - Lyfjaberg Munknörr - Uruz Пахнет можжевельником. Пахнет влагой. Гермиона смотрит по сторонам, надеясь по едва заметным очертаниям понять, где находится, однако пейзажа не узнаёт. Совершенно очевидно при этом, что находится она невдалеке от моря: об этом ей подсказывают хлёсткие, острые, даже злые порывы ветра, несущие на своих крыльях неразличимые кристаллы наступающей ночной прохлады. Что-то жужжит совсем рядом, мерцает огонёк. Насекомое приземляется на тонкую травинку. Девушка с любопытством опускается на колени, разглядывая существо. Оно выглядит крошечным и хрупким. Гермиона протягивает к нему руку, надеясь ощутить горбатую спину, сияющую от смешения ярких красок, но новый порыв ветра приносит ощущение страха, тревоги и тоски. Тоски отчаянной, разрывающейся внутри, пульсирующей, бьющейся ключом. В грудной клетке начинает неистово свербеть. Слышится шепот. Почти неразличимые обрывки слов, по которым Гермиона, шатаясь от болезненных схваток между рёбрами, ориентируется в полумраке. – Забери меня, забери дыхание моё, забери, забери, забери… – молит человек, стоящий у водной кромки. Силуэт его скрыт отсутствием солнечных лучей, хотя и без них несложно понять, что всё его естество пропитано болью. – Я молю: забери её, забери! Мне не нужна ни сила, ни бессмертие, ни жажда, умоляю, забери это, забери! – человек падает на колени, запуская пальцы в пески, лбом погружаясь в воду, продолжая молитву. Гермиона ускоряет шаг и внезапно осознаёт, что не может приблизиться к этому человеку. Ей кажется, что он молит о смерти. – Я вспеню твои воды, пронжу тысячами молний! – зловеще произносят невидимые уста, а на волнах по-прежнему качаются спящие чайки. Гермиона силится помочь, подойти поближе – удача отворачивается от неё и вместо успеха преподносит лишь схожее чувство обречённости. Шёпот превращается в крик, нечеловеческий, животный озлобленный крик. А после слышатся лишь всхлипы и стоны. Картина стремительно меняется, и Гермиона снова обретает способность двигаться. На этот раз она точно знает, где находится: это обрыв, где она увидела Беллатрикс впервые. Женщина шепчет что-то на незнакомом языке, смотря в беспросветную темень, откуда доносятся всплески разбивающихся об отвесные скалы волн. – Беллатрикс! – кричит девушка, со всех ног бросаясь к Блэк. Та не слышит. – Беллатрикс! – ещё громче, что есть мочи, взывает к ней Гермиона, Блэк лишь ведёт головой в сторону, будто слыша далёкое эхо, закрывает глаза и падает. Мир на мгновение замирает. Смешиваются воспоминания о холодной пещере, трупах рыб, холоде, смраде, испарениях долины слёз, обтянутых склизкой кожей и чешуёй, руках, рычании монстра, его бесчувственном смехе, лице Федры, израненном теле Невилла, трупе Полумны. Звуки превращаются в какофонию. – Нет! – вскрикивает Гермиона, вскакивая с кровати. – Беллатрикс! – она спешно надевает одежду и буквально выпрыгивает из дома, спеша к Блэк: ей кажется, что с женщиной что-то случилось этой ночью, что ей нужна помощь. Сон казался таким правдоподобным, будто его события уже произошли. Грейнджер настойчиво стучит во входную дверь, но никакого ответа не следует. Она сжимает скулы: вспышкой проносится перед глазами Беллатрикс, падающая с обрыва. Девушке хочется, чтобы её сон оказался сном, а не правдой. Она не перенесёт ещё одной потери. Так и не дождавшись приглашения, она входит в дом и слышит жалобный голос из одной из комнат. – Беллатрикс? – осторожно спрашивает Гермиона. Блэк не могла попасть в беду, не могла решить свести счёты с жизнью! Она сильная, она сильнее любого, кого Гермиона когда-либо знала. Звук, похожий на всхлип, повторяется. Девушка заходит в комнату и тут же вылетает из неё, заливаясь пунцовой краской. – Чёрт! – Грейнджер сжимает кулаки, настолько стыдно ей становится. – Дура! Дура! Дура! Она не должна была верить глупому сну, не должна была входить без разрешения, не должна была видеть руки Блэк, ласкающие её. Не должна была! Не должна была! – Заходи, девочка! – звучит властный строгий голос. Гермиона подчиняется, покидая своё укрытие. – Я разве не просила предупреждать о своём приходе? – шипит Блэк, расправляя складки юбки. Грейнджер замечает, что на её пальцах всё ещё блестит влага. Девушка силится заговорить, открывает рот, но ей слишком стыдно. Её ведь не звали, действительно не звали и не ждали. – Я… – выдавливает она. Слова застревают посреди горла. Она стала свидетельницей того, чего никогда не должна была видеть. – Прости, – на большее она не способна. Сердце её бешено стучит, жар лишь сильнее приливает к щекам. Беллатрикс отмахивается. – Сделай вид, что ничего не видела, – разметавшиеся кудри прикрывают её бледное лицо, но даже так можно увидеть лёгкий румянец. – Почему ты пришла? – меняет тему Беллатрикс, помогая гостье справиться с неловкостью, но той всё равно требуется ещё минута, чтобы вновь смочь говорить. – Я видела сон, – Беллатрикс фыркает, закидывая ногу на ногу. — Все видят сны! — Гермиона осмеливается посмотреть ей в глаза. – Видела, как ты падаешь с обрыва, – лицо Блэк на мгновение изменяется: волна ужаса проносится по нему. Она прочищает горло. – Я звала тебя, но ты будто не слышала, ты… – Я здесь тем не менее, — звучит холодно. — Живая, как ты можешь видеть, – уже мягче перебивает её Блэк. – Это всего лишь сон, – девушка сверлит её взглядом, ей кажется, что Беллатрикс что-то скрывает. Возможно, она когда-то пыталась покончить с собой. Это многое бы объяснило. Пока Гермиона размышляет об этом и об увиденном, Беллатрикс забивает трубку, делая самый безразличный вид. – Ты часто прикасаешься к этому кресту, – как бы невзначай говорит Блэк. Девушка осознаёт, что всё это время прокручивала свой крест между пальцев. – Он многое значит для меня, – комнату заполняет запах табака и едкие клубы дыма. – Мне казалось ни ты, ни твоя тётушка не пылали любовью к Всемогущему и Вездесущему, – женщина театрально возводит руки к небу, будто тот, о ком идёт речь, находится совсем близко. Гермиона грустно улыбается, пропуская толику язвительности, звучащую в голосе Блэк. – Этот крест достался мне от отца, – Беллатрикс фыркает снова, не скрывая явного пренебрежения. Гермиона непонимающе смотрит на неё. – Мало того, что ты так трепетно относишься к кресту, так ещё и отцовскому?! Ха! Я не знала никого отвратительнее отцов… – Мой отец не был отвратительным! – не давая закончить фразу, обрывает её Гермиона. Её отец был замечательным человеком. Блэк сверлит её взглядом, словно читает мысли или того хуже: копается в воспоминаниях. Они замирают. Девушка хмурится: этот день начался с дурного сна и ничего хорошего это не сулит. Наконец, будто найдя подтверждение своим словам в воспоминаниях гостьи, Беллатрикс снова откидывается на спинку дивана, кладя на неё же свободную руку. – Уверена, и твоему отцу было чего стыдиться, – она качает головой. В Гермионе вскипает злость. Кошмары сделали её нетерпеливой и вспыльчивой. – Нам всем есть чего стыдится! И не тебе об этом говорить! Не после того, что я видела! Да и к тому же… Ты не знала моего отца, как ты..? – Беллатрикс встаёт медленно, заставляя девушку замолчать. Она выпрямляется, демонстрируя свой рост. Гермиона чувствует в воздухе нечто зловещее, пока хозяйка дома шаг за шагом приближается к ней. – Ты не глупая девочка, Гермиона, – растягивая слова, произносит Блэк, – Посмотри на меня, посмотри! – как будто Гермиона собиралась отводить взгляд, – Думаешь, мне стыдно прикасаться к себе? Мне? Стыдно? – А стоило бы! – бурчит Грейнджер, не желая мириться с тем давлением, которое оказывает Беллатрикс. – О, существует множество вещей, недоступных твоему юному сознанию, которых я стыжусь, но только не этого, – она встаёт так близко к девушке, что ткани их одежд соприкасаются. – Что касается твоего отца, – Блэк наклоняется к уху Гермионы, – Не одна ты видишь эти странные сны, – шепчет она. – Этим можно управлять, – паучьи пальцы нежно скользят по девичьей ключице, поддевая крест. Этот ничем непримечательный крохотный крест в руках Беллатрикс выглядит смертоносным: наверное, она могла бы заколоть им человека. Гермиона вздрагивает. Из-за того, что пальцы Блэк оказались слишком близко к её носу, она чувствует волну запаха женского возбуждения. Сны? Беллатрикс? Она тоже их видит? Что она знает? Как? Ей удаётся только, запинаясь, спросить: – Ч-что? – Что я видела? – женщина пробует прокручивать крест, как это делала недавно Гермиона, но убирает руку, будто крест отравлен. – То же, что и ты. Гораздо больше! – и, снова замечая это непонимающее выражение лица, она наклоняется, принимаясь шептать утробным голосом: – Видела тела, сплетшиеся воедино. Женщину и мужчину. Видела их лица, поглощённые страстью, слышала их голоса, – Гермиона помнит, как тётя коснулась её, как в этот же момент ей пришло точно такое же видение. Оно стало обретать краски в этот самый миг. – Видела, как раз за разом она заботилась о своём теле, об одной конкретной его части вообще-то. Давилась собственными стонами, пока маленькая племянница мирно спала в соседней комнате, – Гермиона чувствует отвращение. Беллатрикс усмехается. – Видела, как твоя тётя держала в руках нож, намереваясь убить младенца… – Нет! – лопочет Гермиона, не веря, что такое возможно. – Как она занесла его, – Прекрати! – надломленно умоляет Гермиона. – Ты хотела знать, чего стыдится твой отец? Как он… – какая-то глубокая личная ненависть ко всем отцам мира подпитывает Блэк. –Замолчи! – кричит Гермиона, сжимая кулаки. Она не хочет этого знать, не хочет слышать этой грязи про своего отца. – Как он спал после того, как из… – слово, незавершённое слово так и остаётся незавершённым, потому что Гермиона вспоминает ту ночь, крики, которые слышала. Она не хочет, никогда не хотела этого ни слышать, ни помнить. Тело реагирует быстрее, чем сознание, и её рука летит к лицу Беллатрикс. Мгновение. Беллатрикс с нечеловеческой скоростью хватает летящую руку, сжимая её с такой силой, что, кажется, тонкая девичья кость вот-вот переломится, словно сухая ветвь. – Никто, — делая паузу после каждого слова. — Не смеет бить меня! – ядовито выплёвывает она. Тяжелеет воздух. Блэк отталкивает руку с появляющимся синяком. Гермиона хочет извиниться, хочет ударить Беллатрикс. Она не должна была говорить, не должна была знать! Отец должен был быть сейчас рядом со своей дочерью, с Гермионой! Как и мать! Как и Федра! – Ты ничего не знаешь о моей семье! – слышится сквозь рваные вдохи, прежде чем Грейнджер покидает негостеприимный дом. Беллатрикс вдыхает полной грудью. Ей хочется кричать.