пещера девичьих стонов

Vera Solo — Loving, Loving Black Math — Strangelove Aurora — Murder song Комната залита светом, исходящим от свечей. Маленькие огоньки мерцают и пляшут на книжных полках. Гермиона приподнимается на локтях, привыкая к полумраку. — Ты звала, и я откликнулась на зов, — раздаётся тихий голос Беллатрикс, и вскоре сама она появляется в какой-то чудовищно тонкой накидке, едва доходящей ей до колен. Края расходятся, обнажая бледную кожу. Так много кожи… Гермиона хочет спросить. — Щ-щ-щ! — Беллатрикс наклоняет голову, и жилки проступают у неё на шее. Она улыбается, зная, что выглядит величественно и прекрасно, она улыбается, зная, что она восхитительна. — Ты потратила много сил, девочка, — всегда эта «девочка» или «пташка», не Гермиона, не даже Грейнджер. Девочка! — Щ-щ-щ, — повторяет колдунья, приближаясь к постели. — Не стоит напрягаться, — и Гермиона осознает, насколько она действительно устала. — Я сделаю всё сама. Обещание или угроза, Гермионе нравится, как это звучит, и она совершенно не сопротивляется, лишь поднимается выше на локтях. Не пугает даже темп стремительно развивающихся событий. — Правильно, девочка, смотри, — как она поддевает ткань, и та падает ей в ноги, словно такова участь любого, кто вознамерится прикоснуться к Беллатрикс — быть подле её ног. — Смотри, — глаза у Блэк блестят диким огнём. Внутри Гермионы, где-то под грудью, скручивается тугой узел, в горле становится совсем сухо. Она повинуется и смотрит, и теряется в красоте. Беллатрикс опускается на постель, Гермиона поджимает колени. — Тебе от меня не сбежать, — и шёпот у неё такой же дикий, как и взгляд. Жар разливается по телу, обвивая своими путами каждую конечность. Губы Беллатрикс раскрываются, как бутоны цветов по весне: и запах от неё исходит такой же яркий, как у цветов, только не сладкий он, а горьковатый. Гермиона дышит мелко, дышит рвано; разум затуманивается от возбуждения, нахлынувшего мгновенно, разом, будто она сдерживала его так долго, что теперь оно охватило её без остатка, без шанса подавить его снова. Разум её заполняется запахом Беллатрикс: пахнет смолой, вытекающей из-под коры елей, пахнет можжевельником, пахнет вересковыми полями. Страх уходит, и Гермионе лишь хочется поглотить все эти запахи, сохранить под кожей. Она тянется к Беллатрикс, нависающей над ней, но та резким движением, одним сильным толчком, пригвождает её к постели. Девушка выгибается, прикусывает губу, пытаясь сдержать рвущийся наружу стон. Она плавится, теряет волю, позволяет ей раствориться в воле Беллатрикс. Тугой узел всё разрастается. — Правильно, девочка, — шепчет Блэк, и руки её холодными змеями скользят по ногам Гермионы, отбрасывая одежды, обнажая жаждущую плоть, плоть, ожидающую прикосновений. Дыхание у Гермионы заходится. Она закрывает глаза, разрываясь от ощущений: подушечки пальцев скользят всё выше и выше, будоража. Она чувствует себя совершенно беспомощной в руках этой женщины, и ей нравится это. Гермиона предвкушает: ей хочется больше, ей хочется вобрать в себя всё, что предложит ей Беллатрикс. Гермиона стремится быть ближе, ещё ближе, даже чувствуя, как тело Беллатрикс накрывает её собственное. Ногти впиваются в нижнюю челюсть Гермионы, и она распахивает глаза. Беллатрикс в окружении полутьмы похожа на богиню, сошедшую на землю. Их взгляды сплетаются, скрещиваются, впиваются друг в друга. — Девочка, — мягкость, почти невесомость прикосновения убивает. Гермиона уже готова умолять. — Моя девочка, — жар обрушивается на девушку, и она обращается воском, стекающим на руки Беллатрикс. Гермиона открывает глаза. Возбуждение вполне отчётливо пульсирует во всех уголках её тела. Она облизывает засохшие от недостатка влаги губы, осматривается: всё та же комната, но нигде нет свечей, а из-за плотно сдвинутых штор пробивается яркое солнце. Девушка переводит взгляд на Беллатрикс, лежащую на спине, и в этот момент ей становится страшно. Та же кожа, те же жилки на шее, те же необузданные волосы. Запах елей, можжевельника и вереска. «Был это сон или явь?» Грейнджер, недолго размышляя, приходит к выводу, что ей приснился странный сон. Сознание ещё туманно после ночи, поэтому, лишь пошевелив рукой, она обнаруживает, что нога её покоится меж бёдер Беллатрикс, а рука — на груди. Блэк, кажется, крепко спит, поэтому Гермиона предпринимает попытку незаметно отодвинуться, но не рассчитывает, что с утра она чрезвычайно неуклюжа, поэтому вместо того, чтобы перекинуть ногу через Беллатрикс, она лишь сильнее прижимает её, отчего Блэк шумно выдыхает и поворачивает голову в сторону Гермионы. Глаза её открываются. Она хмурится, непривыкшая к какому бы то ни было количеству света. Гермиона замирает, пока Беллатрикс, всё так же хмурясь, рассматривает, в какой именно позе они оказались. — Так, так, так! — злорадно начинает она, но Гермиона, на этот раз вложив все силы в движение, всё-таки отодвигается от Беллатрикс, не задев её. — Ты когда-нибудь спишь? — ругается Гермиона, сбрасывая одеяло, в котором и так не было необходимости: в комнате было по меньшей мере тепло; и прижимает руку ко лбу. Беллатрикс мгновенно поднимается на локтях, обеспокоенная состоянием «девочки». — Как ты? — всё-таки Гермиона выплеснула вчера много магии, пожалуй, слишком много, даже для кого-то с её потенциалом. Девушка отмахивается вместо ответа, но выглядит так же неважно, как и прежде. Беллатрикс предлагает ей стакан воды. Грейнджер усмехается в ответ, понимая, что графин с водой на прикроватной тумбочке — весьма и весьма полезная вещь, и ей следует обзавестись подобной привычкой: держать воду поближе к кровати. Это напоминает ей о том, в каком плачевном состоянии находится её дом: пыльный, заваленный рукописями Федры. Допив, она падает на мягкую подушку, закрывает глаза, надеясь хотя бы на секунду перестать беспокоиться: о доме, о сне, о бесконтрольной магии, которую источает. — Вчера ты читала мои мысли, — начинает Беллатрикс издалека, — это не удавалось никому… на протяжении многих лет! — конечно, Гермиона знала, что Беллатрикс, будучи её наставницей, выдаст гневную тираду о том, как опасно было использовать магию на Флёр. Внезапно, в этом рое гудящих мыслей, вспыхивает одна: Беллатрикс будет ругаться, но как наставница ли, рассерженная на беспечную ученицу, или же как человек, до одури боящийся потерять её, Гермиону?! Блэк доверяет своим глазам, а они видят, что девушка погружена в размышления, отнюдь не радующие её. Она цокает, привлекая к себе внимание, вырывая из оцепенения. — Ты можешь гордиться собой, девочка, — Гермиона вздрагивает от этого прозвища. Сцены из сна мелькают перед глазами: поцелуи, влажность, жар и кожа, кожа, повсюду эта бледная обнажённая кожа. Божественная… — Гордиться? — выговаривая это слово, Грейнджер кашляет, поперхнувшись воздухом. — Гордиться?! — её глаза округляются, вся она выглядит как ком недоверия. — Я могла убить Флёр! Она не дышала с минуту, пока висела в воздухе! — Беллатрикс не присутствовала при этом инциденте, не могла видеть и чувствовать, что чувствовала Гермиона. — Тем не менее, — возражает Беллатрикс, — она жива и здорова… — поразмыслив, она добавляет: — Относительно… Но исключительно благодаря тебе, — Гермиона мотает головой, поджимая коленки к груди и кладя на них голову так, что челюсть забавно двигается, когда она говорит: — Это не я спасла её, а тётя. Без неё… — Беллатрикс — не та, с кем можно состязаться в упрямстве, поэтому она даже не даёт девушке закончить фразу. — Федра не смогла бы спасти её, не будь тебя там, а ты не смогла бы спасти её без своих исключительных способностей, — «Из-за этих «исключительных способностей» вся моя семья мертва!» — зло замечает Гермиона, но не озвучивает: «Какой в этом толк?!» Она молчит, молчит долго, а после — резко встаёт, разводя руками. — Я могла убить её, я спасла её, я вижу призраков, я… я… — девушка не замечает, как сильные руки Блэк удерживают её в объятиях. Гермиона обмякает: ей не хочется кричать или бить посуду, плакать или смеяться. Она злится какой-то тихой злобой на саму себя, не понимая, почему не могла родиться обычной. На помощь приходит Беллатрикс. Её слова похожи на шёпот, её слова похожи на бальзам, залечивающий раны. — С этим нелегко ужиться, но ты научишься это контролировать. Я буду рядом, чтобы тебе помочь. Щ, — она не позволяет Грейнджер возразить, — вчера ты спасла жизнь и можешь гордиться собой. Никто не пострадал от твоих рук. Никто, — она проводит рукой по плечам и спине, и Гермиона закрывает глаза, но не может отдаться волне удовольствия, прошедшей по всему телу. — Тогда почему я чувствую, словно всех подвела? — Беллатрикс делает глубокий вдох. У неё так много ответов. Она отодвигается, и тепло покидает Гермиону. Бледная рука поднимает подбородок девушки, не надавливая, не сжимая, и в этом жесте столько заботы и нежности, что Гермиона чувствует себя ещё хуже: ничего подобного она ведь не заслуживает. — Ты не отказала своей подруге в помощи в момент нужды? — Блэк смотрит на неё снизу вверх. Гермиона не отводит взгляда лишь потому, что её голову удерживают на месте. — Любой поступил бы так, — пожимает плечами девушка. — Благодаря тебе, когда Флёр проснётся, она не будет помнить то, что свело её с ума? — Беллатрикс беспощадно уничтожает все аргументы, которые Гермиона использовала, чтобы обвинить себя. — Благодаря тебе у Уизли будет жена, а у их сына — мать, — не вопрос. Гермиона разглядывает тёмные глаза напротив. Что бы с нею было, если бы не Беллатрикс? — Видишь? — Блэк улыбается. Тепло снова возвращается к Гермионе. Беллатрикс заставляет Грейнджер поесть, хотя та отчаянно отказывается, заверяя, что поест дома. «Тебе меня не провести!» — говорит взгляд Беллатрикс. Однако сама она, видимо, питается яблоками, растущими за её домом, потому что ей с величайшим трудом удаётся найти что-то, кроме них. Они сидят на полу, обдуваемые ветром, когда Грейнджер всё-таки нарушает тишину. — Ты тоже видела её вчера? Мою тётю? — Беллатрикс отрицательно качает головой, тщательно разжёвывая чёрствую лепешку, к которой не позволила прикоснуться Гермионе. — Призраки, — она хмурится, недовольная вкусом пищи, — являются только в случае, когда в них нуждаются. По сути их присутствие зависит исключительно от тебя. Твоя тётя мне была не нужна, поэтому, нет, её видела только ты, — женщина смотрит на жалкое подобие завтрака, проходящего после полудня. — А ты? Ты видишь призраков? — Гермиона поднимает на неё глаза, замечая перемену в лице Блэк: оно замирает. — Видела, когда-то очень давно, — она вспоминает, как проводила месяцы со своей сестрой и разжигала костёр исключительно для того, чтобы её маленькая Цисси не замёрзла. Беллатрикс взмахивает рукой, обрывая воспоминания. Гермиона, которой позволили погрузиться в это, вздрагивает, возвращаясь в реальность. — Это? — Моя сестра, — Беллатрикс использует свою печальную улыбку, не означающую ничего, кроме скорби. Предвосхищая следующий вопрос, без язвительности она отвечает и на него тоже: — У меня было две сестры, — кусок не лезет в горло, и Беллатрикс, погружаясь в мысли, левитирует остатки лепёшки. — Они… обе? — осторожно начинает Гермиона. Она знает, что это делает Блэк уязвимой, но она обязана знать. Девушка толком не понимает, что ею движет в этом безграничном желании: узнать о семье Беллатрикс, о её близких. — Да, — левитируемая пища загорается, пока не становится пеплом. Смотря, как он просачивается подполу, она продолжает рассказ, впервые в жизни доверяя его живому существу. — Я пережила их обеих. Мои. способности, — в её голосе проскальзывает нотка презрения к самой себе, своим талантам, — позволяют мне стареть… не так, как другим… — голос у неё едва различимо, но дрожит. — Их убили… я надеялась, –Беллатрикс Блэк не плачет. Она стискивает зубы до такой степени, что слышен скрип, отворачивается, дышит глубоко, зло, сжимает кулаки. Грейнджер невольно осознаёт, о чём говорила Беллатрикс, когда рассказывала, как нашла воронят. «Их было трое.» Рука Гермионы ложится на напряжённое предплечье в успокаивающем жесте. — Ты не виновата, — озвучивает девушка свои мысли самым мягким тоном, каким только может. Блэк никак не реагирует, очевидно, возвращая себе самообладание: судя по всему, у неё было предостаточно времени, чтобы научиться сдерживать эмоции. Однако один тот факт, что она скрывает своё лицо, говорит о том, насколько эти воспоминания были нестерпимы для неё, ибо перед лицом любых опасностей и невзгод Беллатрикс Блэк оставалась: невозмутимой, неумолимой, стойкой. — Ты первая, кому я говорю это… вот так, — мучительно медленно она поворачивает голову, и в её глазах стоят слёзы, которым не разрешено скатиться. — Я знаю, — шепчет Гермиона, сильнее сжимая предплечье. — Спасибо, — и когда Блэк безмолвно вопрошает, добавляет: — За доверие.