пещера девичьих стонов

Quok — Neon Heart (Original mix) Agnes Obel — Wont you call me Michael Kiwanuka- Cold little heart На протяжении всей ночи полыхают молнии и где-то вдали грохочут раскаты грома, сотрясающие землю. Гермиона просыпается от одного из них. Комната, погружённая во мрак, иногда озаряется синеватым свечением, и спросонья девушка никак не может понять, что это не сон и не магия, а всполохи молний. Реальность медленно прокрадывается в её сознание, она потирает глаза, выбирается из постели и подходит к окну: перед домом образовываются огромные лужи, а пространство тонет в черничном свете. Капли мерно барабанят по крыше. Гермиона слишком сильно хочет спать, чтобы наблюдать за беснующейся природой. Одеяло хранит тепло, поэтому она быстро согревается, несмотря на прохладный воздух, врывающийся в комнату в приоткрытое окно. Мысли приходят, сонными обрывками являя себя, и лишь одна появляется цельной, завершённой. «Как жаль, что Беллатрикс нет рядом». Звуки природы успокаивают, и Гермиона вновь засыпает. Во снах ей приходит женщина, больше похожая на богиню, с чёрными кудрями, рассыпающимися по плечам. Она зовёт её и протягивает руки. Она зовёт её с собой в сказочные неизведанные земли, и Гермиона уходит с ней. Утром Грейнджер обнаруживает, что за окном всё ещё моросит, поэтому принимается за уборку: разбирает вещи тёти, собирая целый мешок тех, что точно не пригодятся ей. Приходится очистить от пыли весь дом. Проверить полки на наличие пришедших в негодность трав и остатков пищи. После Гермиона решается заняться садом, поросшим сорняками. После полудня дождь прекращается, как раз к тому времени, когда она устаёт, почти закончив с цветами. Девушка чувствует потребность в купании, невзирая на то, что вода должна быть холодной после продолжительного ливня, впрочем, её не это страшит: в четырёх стенах становится слишком душно. Влажная земля мгновенно оказывается на её голени, заляпывая подолы юбки. Её это лишь забавляет. Оказавшись у пляжа, она замечает знакомые фигуры. Мальчик тут же устремляется навстречу ей, шлёпая босыми ногами по песчаному берегу. — Генри, — выдыхает Гермиона, когда он со всех ног вжимается в неё, обнимая. — Я тоже рада тебя видеть, — и ласково ворошит его волосы. — Папа показывал мне ракушки и рассказывал про рыб, — в его маленькой ладошке оказываются различные раковины, и он принимается рассказывать, какие существа обитали в них. Подходит Оливер, несущий две пары обуви в руках. — Гермиона, Гермиона, — с трудом выговаривая имя девушки, тараторит Генри. — Ты видела как сверкали молнии? — Грейнджер хочется смеяться от одного только вида этого мальчугана. «До ужаса любопытный, » — думает она. — Это облака ломаются, — заключает младший Вуд, явно довольный собственным объяснением природного явления. Оливер смеётся, и Гермионе кажется, что она впервые слышит его смех. Он пожимает плечами, смотря на девушку. — А что происходит, когда облака рождаются? — спрашивает Оливер. Генри хмурится и, не найдя ответа, убегает в сторону, выковыривать из песка ракушки. Они вдвоём смотрят на мальчика, ногами разбрызгивающего воду и заливисто смеющегося высоким голоском. — Я так благодарен, — наконец произносит Оливер, улыбаясь, — За Генри. Им обеим, — его взгляд обращается к Гермионе. В прошлый раз их прервали, и теперь ему было, что сказать, как закончить их предыдущий разговор. — Я знаю, что Федра была беременна и избавилась от ребёнка. Ради Генри, — Гермионе не хочется отвечать и вообще что-либо говорить: она пришла сюда не за этим. Ей нужен покой, васильковое небо и вода, окутывающая тело. — Тогда вам известно, как сильно она дорожила вашим сыном, — ответ выходит холоднее, чем она планировала. — Я никогда не благодарил её, хотя знал, что она всё отдала ради нашего счастья. Она научила меня любить, она… — он замолкает, перебирая, очевидно, воспоминания, — Жаль, что я не сказал ей этого, — их взгляды встречаются, и Гермионе чудится, что Оливеру известны самые потаённые её мысли и желания, даже те, в которых она сама себе ещё не призналась. Вуд срывается на бег, начиная гоняться за сыном, который тут же принимает правила игры и так же устремляется прочь. Гермиона опускается на песок, не заботясь о состоянии юбки. Что-то внутри реагирует на слова Оливера, и ей необходимо понять, что именно. Волна упрямо следует за волной, из раза в раз повторяя одно и то же движение. Гермиона следит за этим мерным дыханием моря, вглядывается в синеву, и покой постепенно обволакивает её нутро. Где-то кричит Генри, призывая её поиграть с ним, собрать ракушек, выловить водоросли и рассмотреть камни, оказавшиеся на берегу, но она не слышит. Оливер отводит сына: он и так навязал девушке своё общество, пусть и ненадолго. Море дышит, и Гермиона дышит, и ей чудится, будто где-то там, на песчаном дне, под песчаным дном находится сердце дремлющей стихии; она словно слышит стук, от которого по поверхности разносится рябь. Её руки сами собой тянутся к пуговицам, расстёгивая одну за другой, и, будучи нагой, она ступает по холодному влажному песку, и воды поглощают её, принимают в свои просторы. Грейнджер совершенно заворожена. Стихия прислушивается к её движениям. Оказавшись на суше, чары начинают слабеть, и девушка выходит из оцепенения, чувствуя себя обновленной. Это было что-то волшебное: ощущать, как вода прощупывает её способности, её намерения, молчаливо, осторожно. Гермиона накидывает рубашку, предпочитая обсохнуть под тусклым солнечным светом, подставляя всё тело под струи ветра. — Ты понравилась ему, — говорит юноша, просидевший неизвестно сколько времени невдалеке от её вещей. Гермиона вздрагивает, но что-то в этом голосе, мягкость или спокойствие, заставляет её мгновенно перестать волноваться о том, что незнакомый юноша может увидеть её полуобнажённой. «Он использует успокаивающее заклятие» — догадывается она, и этот факт не пугает её — заинтересовывает. — Кому? — стараясь не прозвучать потревоженной, спрашивает она, наконец разглядывая незнакомца. Он сидит прямо на земле, замечает она, разглядывая землю перед собой, не смотря в её сторону, заботясь о том, чтобы не смущать её ещё больше. Она почему-то уверена в этом. Она знает это. Словно догадываясь, о чём размышляет девушка, юноша закрывает боковое зрение прядками непослушных чёрных волос. — Морю, — отвечает он, немного приподнимая голову, чтобы устремить свой взор на берег, где вода облизывает сушу. — Морю, — зачем-то повторяет Гермиона, и незнакомец повторяет за ней. — Морю, — он хочет посмотреть на неё, разделить долгий взгляд, однако останавливает себя, замирает, не позволяя себе причинить девушке какой-либо дискомфорт. — Оно прислушивалось к тебе. Проверяло… не опасна ли ты, — Гермиона спешно одевается, с трудом натягивая на влажное тело ткани. — Кто может быть опасен морю? — её больше интересует, кто этот юноша и почему он оказался подле неё. Может, он как то странное существо, пришёл, ощутив её магию?! — Многие, — беззаботный. Почти такой же беззаботный, как Полумна. Одевшись, Гермиона думает, следует ей вернуться на своё место или приблизиться к юноше. — Я Гарри, Гарри Снейп, — представляется он, протягивая ей руку. — А ты Гермиона, — ласково, он произносит её имя ласково. Она всё-таки садится рядом с ним, и они молчат, а перед ними шумит море. — Твои способности, — возобновляет разговор Гарри, — удивительны, — сама Гермиона предпочла бы слово «пугающие», оно точнее описывало суть её силы, Гарри считал иначе. Он протягивает к ней руку, выудив что-то из карманов брюк. На его раскрытой ладони лежит крохотная ветка сосны, наполовину обращённая в золото с вкраплениями рубинов. — Это я нашёл в лесу. В том месте всё пропахло твоей магией, — без упрёка, скорее с восхищением рассказывает он. — Люди веками силились обратить свинец в золото, а ты сделала это… — Тогда… — ахает Гермиона, вспоминая, как Беллатрикс впервые показала ей пламя, пляшущее на верхушках елей. — Впервые… — она смотрит на Гарри, и её поражает лучистость его изумрудных глаз. Он улыбается ей столь невинно, что, не будь она ошеломлена открытием, почувствовала бы себя грязной рядом с ним. Наконец до неё доходит. — Ты тоже присматривался ко мне? — Гарри улыбается ей. — Я приглядывал за тобой, — он немного смущается того, что, очевидно, следил за ней. — Но теперь я знаю, что ты не причинишь никому вреда! — заверяет он её. — Я не обижаюсь, я бы тоже приглядывала за мной, если бы была на твоём месте, — Гермиона кладёт голову на колени: она всё ещё не понимает, как ей совладать с магией. — Раньше самой сильной колдуньей была Беллатрикс, но Белла никому не причинит зла. Я знаю, это может звучать странно, но она очень добрая… — тараторит Гарри, оправдываясь. — Она добрая, да, — мечтательно произносит Гермиона, не отдавая себе отчёта, что, во-первых, озвучивает свои мысли, во-вторых, озвучивает перед человеком, с которым только что познакомилась. Гарри поворачивает голову и всматривается в лицо Грейнджер, различая оттенки самых разных эмоций. — Белла часто приходит к отцу, — он усмехается. — Считают меня ребёнком, закрываются в комнате отца и подолгу обсуждают какие-то зелья и заклятия, — он морщится, вспоминая об этом. Наступает очередь Гермионы всматриваться в его лицо. — Белла? — Гарри кивает. — Я подружился с ней, это было не так уж и сложно, — девушка хихикает, вспоминая своё собственное знакомство с «Чёрной леди». — Ты тоже могла бы когда-нибудь зайти к нам, родители будут рады видеть тебя. Ты нравишься маме, и, кажется, Белле, — то, с какой простотой он приглашает её навестить чету Снейпов, известную нелюдимостью, то, с какой нежностью он говорит о Белле… «О Беллатрикс!» — поправляет себя Гермиона, хотя сокращённое имя кажется ей чем-то милым; буквально кричит о том, что этому юноше стоит доверять. — Ты думаешь? — интересуется она, не зная, впрочем, интересно ей узнать о симпатии Скильдрих Снейп или же о симпатии Беллатрикс. Гарри решает за неё. — Конечно, симпатизирует, — заверяет он её. — Она ни с кем не была такой… — но нужное слово вертится у него на языке, никак не формируясь хотя бы в одно. Гермиона погружается в раздумья. Вскоре раздаётся звонкий смех; это Гарри смеётся над девушкой, прочитавшей буквально половину книг библиотеки Отца Грюма за ничтожно малый промежуток времени, беспомощно блуждающую в размышлениях о том, что ему видится очевидным. — Она нравится и тебе тоже. Девушка замирает и что-то щёлкает у неё в голове, встаёт на своё место: конечно, нравится! Не поэтому ли она тянется к Блэк за прикосновениями, не поэтому ли сожалеет, засыпая в одиночестве, не поэтому ли ей приснился тот странный сон, не поэтому ли сейчас она сгорает от желания ощутить присутствие Беллатрикс?! Всё новые и новые мысли и чувства возникают у неё, словно освободившись от единственного, что её сдерживало: она просто не знала, что так тоже может быть. Гарри спасает её и в этот раз. — Уверен, вам будет что обсудить, — он хихикает, пока Гермиона принимает решение: Беллатрикс должна знать, она заслуживает только правды, которой девушка теперь располагает. Она встаёт, кивает в знак благодарности и спешит. Она спешит: дыхание её сбивается, а мысль, единственная мысль, вертящаяся у неё в голове, как белка в колесе, становится только громче с каждым шагом: сказать Беллатрикс, сказать Беллатрикс, сказать. Они вместе придумают, как им быть, что делать с её чувствами. Почему она была такой глупой? Почему не осознала столь очевидную вещь сама? У них было так много времени, она могла догадаться. Её не беспокоит ни небо, снова затягивающееся пеленой грозных туч, ни то, как воздух наполняется опасным запахом, который всегда возникает перед грозами. Сказать, она должна сказать; должна признаться ей, должна признаться себе. Достигнув цели, она отчаянно стучит, не прекращая до того момента, пока дверь не открывается, а на пороге не появляется хозяйка жилища, хмурая и озлобленная на нежданного гостя, так нагло потревожившего её спокойствие среди бела дня раздражающим стуком. Выражение её лица изменяется на удивлённое, едва она осознаёт, кто именно потревожил её в этот час. — Гермиона? — успевает спросить она, прежде чем девушка, ничего не объясняя, влетает, останавливаясь посередине кухни. — Что…? — но её прерывают, не давая шанса узнать, в чём причина такого поведения. — Я должна сказать тебе! — Гермиона, кажется, горит: не то от жара, не то от нетерпения. Беллатрикс разводит руками, всё ещё слегка раздражённая. — И что заставило тебя…? — но её снова перебивают, что лишь раззадоривает её гнев. — Я много думала об этом, — тараторит девушка, не думая о том, как выстроить речь, как сделать её понятной и простой. — Не хотела себе признаваться, но тётя, мама… все они… Они помогли мне понять, — Блэк считает, что сейчас Гермиона скорее похожа на сумасшедшую, охваченную лихорадкой, и закатывает глаза. Однако Гермиона дёргается всем телом, напрягается, а взгляд её становится осознанным и твёрдым. — Я хочу сказать, что ты дорога мне, — и кисти сжимаются в кулаки, будто в них сосредоточена вся её воля к речи. — Не просто дорога! Не так, как… остальные. Гораздо больше… гораздо сильнее, — «Ну вот, теперь она ещё и звучит как сумасшедшая» — внутренний голос Беллатрикс язвителен. Гермиона прикусывает губу, очевидно, ей очень больно, но боль заставляет её собрать все свои силы. — Я, — слова, словно камни, падают с её губ, отзываясь грохотом в сердце Беллатрикс, — симпатизирую… тебе, — внутренний голос Блэк замолкает. Сказав это, Гермиона чувствует, как её тело наполняется искрами. Проходит эйфория, исчезает уверенность, она в то же мгновение осознаёт, что именно только что озвучила. Жар накрывает её волной, больше похожей на цунами. Сердце колотится ещё быстрее. Она следит за каждым движением Беллатрикс, но та, словно окаменевшая, стоит на месте, и ни один мускул не дрожит. Наконец Блэк шумно втягивает воздух, наощупь находит стул позади себя, опускается на него и достаёт из складок чёрной юбки трубку. Табачный дым заполняет пространство.