пещера девичьих стонов

Kamadi — Moon Sam Smith, Kim Petras — Unholy — Мы пришли! — говорит Беллатрикс, у Гермионы от напряжения, кажется, скрипят зубы. Холодные капли падают на волосы, попадают на кожу, отчего она покрывается мурашками. Гермиона хмурится, ей не хочется здесь находиться: эта полуразрушенная башня напоминает ей о Федре, о той злополучной ночи, когда она была бессильна, когда её магия по-настоящему пробудилась. Дождь надоедает, ветер хлещет. Беллатрикс заставляет Гермиону ловить капли в воздухе, изменять их форму, консистенцию. Заставляет создавать защитный купол и одновременно с тем высушивать одежду. Гермиона раздражена: подол мантии Беллатрикс загорается, ни одна из них не хочет его тушить. Блэк выжидающе смотрит на девушку, вопрошающе вскидывая бровь. — Что же ты будешь делать, девочка? — повисает в разряженном воздухе неозвученный вопрос. Гермиона отчаянно не хочет быть здесь в это промозглое дождливое утро. Она хочет нежиться в своём доме, обнимая книги или урчащего Живоглота. В конце концов она хочет позавтракать. Беллатрикс будто бы не чувствует, как искры охватывают подолы её юбки, распространяются близ щиколоток. Она лишь складывает руки под грудью. Страх за неё вытесняет раздражение из груди Гермионы: она взмахивает рукой, но пламя лишь вспыхивает ярче. — Сосредоточься, — звучит голос Беллатрикс в её голове, и она гасит огонь. Должна была погасить. Она сделала всё правильно. Беллатрикс улыбается и отходит в сторону. Для Беллатрикс это игра, и Гермиона должна подчиниться, даже если не хочет этого. Гермиона не хочет. Она упорствует: пламя не гаснет. Беллатрикс заставляет его загораться вновь. «Магия течёт в ваших венах, так позвольте же ей быть», — вспоминает первые слова книги, которую ей дала Беллатрикс, Гермиона. Она нервно расширяет прохудившийся купол, спасающий их от усиливающегося дождя, укрепляет его, чтобы бросить все свои силы на горящие подолы. Гермиона сосредотачивается, гасит, гасит, гасит. То, с какой лёгкостью, Беллатрикс возобновляет горение, распаляет азарт Гермионы. — Ты же сгоришь! Что ты делаешь? — почти вопит она. Блэк скалится, в её руке появляется огненный шар. Гермиона замирает. Блэк молчит. Шар летит в сторону Гермионы. Девушка уклоняется от него. — Это не смешно! — следующим в неё летит ком грязи, и он разбивается о невидимый щит: Гермиона вычитала это заклятие всё в той же книге. Беллатрикс уважительно кивает и продолжает обстрел. Она горит, она бьётся, она охвачена огнём. Это отвлекает Гермиону. — Как ты делаешь это? — спрашивает она, когда Блэк прекращает дуэль. — Это? — Беллатрикс указывает на юбку и взмахом руки заставляет её перестать гореть. — Безделушки и трюки, — Гермиона догадывается, что огонь был лишён какой-либо температуры, если вообще не был банальной иллюзией. Гермиона закатывает глаза: всё это время она беспокоилась, что может навредить Блэк, пока та приятно проводила время, развлекаясь своим любимым способом. Гермиона улыбается. — Откуда эта улыбочка, девочка? — тоном, не требующим пререкательств, спрашивает Беллатрикс, изучая то, как Гермиона в процессе размышлений становится довольной как кот, укравший со стола. — Тебе идут сражения, — хихикая, отмечает Гермиона, Блэк откидывает волосы за спину. — Мне идёт всё, дорогуша!

…

Дни пролетают как секунды: Гермиона перестаёт вести им счёт, наслаждаясь своей жизнью. Она много времени уделяет бесценному фолианту, выписывая до глубокой ночи сведения о заклинаниях, а после долго и подробно расспрашивает Беллатрикс. Когда Гермиона в третий раз просит продемонстрировать то или иное заклинание, Блэк горестно вздыхает, но соглашается. Иногда вопросы Гермионы смешат её, и тогда она ласково треплет девушку по волосам. Гермиона считает, что так обращаются с детьми, но не смеет препятствовать происходящему: несмотря на силу, таящуюся в Беллатрикс, её руки умеют быть нежными… и проворными. Это Гермиона узнаёт, когда Блэк в очередной раз остаётся у неё до поздней ночи: каким-то образом она умудряется увести самые лакомые кусочки пирога, который Гермиона с таким трудом испекла. Беллатрикс качает головой и скажет, что, видимо, ей придётся дать Грейнджер пару уроков кулинарии, потому что «питаться этой стряпнёй — преступление.» Гермиона в свою очередь обещает, что найдёт в своём плотном графике окошко для этих уроков. График её становится действительно плотным: в одно утро она обнаруживает женщину, чьё имя она даже толком не помнит. Миссис Криви, так представилась гостья, сетует, что её сынишка кашляет и мучается от ужасной головной боли, и отказывается слушать девушку о том, что у неё ничтожно мало опыта во врачевании. Джинни объясняет Гермионе, что она негласно стала местной лекаркой, сменив свою тётю на этом посту. Это заставляет Гермиону продолжить изучение заметок тёти: если ей не объяснить соседям, что она недостаточно хороша для врачевания, то она сделает всё возможное, чтобы ей не пришлось краснеть за собственные труды. Ей это удаётся с лёгкостью: она всегда безошибочно чувствует, как именно надо помочь больному. Беллатрикс утверждает, что в деле может быть замешана магия, постепенно подчиняющаяся воле Гермионы, Джинни прозаично называет это талантом. Гермиона обнаруживает, что в деревне довольно часто болеют люди, поэтому на занятиях с Беллатрикс ей теперь приходится совсем несладко. Блэк неподкупна: на неё не действуют ни уловки, ни просьбы — она твёрдо уверена, что Гермионе жизненно необходимо владеть своей магией с той же лёгкостью, с какой Гермиона читала или дышала. Беллатрикс хочет, чтобы магия не являлась для Гермионы проблемой, чтобы она стала такой же привычной, как ноги или руки. Гермиона изнеможена. Она упирается руками в колени, как делала это под конец всех тренировок. Блэк, которая, кажется, даже не вспотела, окидывает её оценивающим взглядом, принимая решение. — На сегодня хватит! — Гермиона выдыхает, и выдох смешивается со смешком. — Ты так добра ко мне, — иронизирует Грейнджер, Беллатрикс отмахивается. — Не благодари; ну что ты, что ты, — Гермиона решает, что слишком устала стоять, поэтому опускается на траву, не беспокоясь о состоянии одежды: в конце концов одно несложное заклинание приведёт её в порядок. Вдали она замечает, что в кронах деревьев уже появляются первые редкие желтеющие листья. — Скоро осень, — Блэк не отвечает, лишь устремляет взор в ту же сторону, куда и Гермиона. Они проводят несколько минут в тишине. — Пойдём, — Гермиона непонимающе косится на Беллатрикс: они ведь закончили. «Неужели по новой?» — Тебе надо поесть, — успокаивает её Блэк. — Не хочу же я, чтобы моя лучшая ученица погибла от голода, — она протягивает Гермионе руку. — Да, мэм. Есть, мэм, — рука, за которую хватается Грейнджер, отпускает её и тут же ловит. Сердце замирает в груди Гермионы, когда она замирает в самой неудобной позе, какую только можно представить, удерживаемая от падения только сильной рукой Беллатрикс. — Я не настолько стара, чтобы так меня называть! — оскорблённо шипит она, рывком ставя Гермиону на ноги. — Ты называешь меня девочкой! — парирует Гермиона, направляясь за быстро шагающей Беллатрикс, вырвавшейся вперёд. — Мы уже обсуждали это, мальчик! — Гермиона закатывает глаза. Беллатрикс замедляет шаг, чтобы Грейнджер имела возможность поравняться с ней. Когда это происходит, Блэк наклоняется к Гермионе, зачем-то понижая тон. — К тому же, я уверена, на самом деле тебе это нравится, просто ты капризничаешь как ребёнок, — довольная собой, Беллатрикс снова шествует впереди. «Ей даже не надо бежать, чтобы убежать!» — думает Гермиона. — Я?! Капризничаю?! — возмущается девушка, желая назвать Беллатрикс проклятой несносной ведьмой. — Если Вы хотите увидеть ребёнка, советую посмотреть на собственное отражение, мисс Блэк! — шутливо, но достаточно ядовито отвечает на поддразнивание Гермиона. В доме Беллатрикс они застают странную сцену: Хугин пытается клюнуть Мунина, в то время как Бергамот беззаботно спит невдалеке от них. Однако, почувствовав присутствие хозяйки, вороны разлетаются в разные стороны и лишь изредка недовольно каркают друг на друга со своих насестов. — Так-то лучше, — потирает руки Беллатрикс, окинув питомцев строгим взглядом, — Еда… Так-так, — задумчиво тянет она, шаря по полкам. Гермиона предлагает помощь, но Блэк отмахивается и от этого, поэтому девушке ничего не остаётся, кроме как сесть возле Бергамота и аккуратно, боясь вызвать его неприязнь, гладить за ушком. Кот отзывается на это действие слабым мурлыканием, достаточно довольным, чтобы продолжить почёсывания. Впрочем, вскоре ему надоедают ласки, и он мягко, почти нежно, лапой призывает гостью прекратить. Гермиона подчиняется: ей совершенно незачем было портить отношения с этим чудесным котом. А ещё ей совершенно не хочется сидеть без дела. Пытаясь занять себя хоть чем-то, она встаёт, намереваясь задать вопрос. — А что…? — но замолкает из-за ощущения, возникшего в ней обескураживающе внезапно. — М? — переспрашивает Беллатрикс, в то время как что-то начинает шкворчать на сковородке. — Ничего, — едва выдавливает из себя Гермиона. Усталость покидает её тело, уступая место чему-то другому, чему-то, что она и не представляла обнаружить сейчас. Беллатрикс стоит прямо перед ней, и в этом нет ничего необычного, по крайне мере именно в этом Гермиона пытается убедить себя, однако, стоит признать, получается у неё это с трудом. Говоря откровенно, у неё это вообще не получается: то, в какой расслабленной позе находится Беллатрикс, то, как она что-то смешивает, зло шипя на сковородку, о край которой успела обжечься, то, как она подносит палец, несомненно, к губам, как облизывает его, приводит Гермиону в состояние, которому она так долго не позволяла быть. Это приходит тупым ударом под дых, выбивая воздух из лёгких. Приходит как гроза солнечным днём. По мере того, как туман окутывает мысли Гермионы, а всё внимание фокусируется на одной лишь Беллатрикс, девушка прекращает попытки сдержать клокочущие мысли: и вот она уже представляет, как Беллатрикс, смотря на неё беззастенчивым, совершенно безбожным взглядом, проводит кончиком языка по своему пальцу, наклоняя голову вбок, совсем немного, когда доходит до середины. Гермиона прикрывает глаза, не анализируя фантазии, чувствуя, как жар расползается по её телу, неспешно, туго, неизбежно, оставляя после себя слабый след. Не отдавая себя отчёт, Гермиона прикусывает губу и её собственные пальцы сжимаются в невообразимую фигуру. Настоящая Беллатрикс фыркает, Беллатрикс из мечты раскрывает рот, уводя этот палец вглубь, смыкая влажные губы на нём. Гермионе кажется, что там, во рту Беллатрикс, весь её мир, что сама она разорвётся на тысячи мельчайших частиц, если хотя бы на шаг приблизится к этому миру. Беллатрикс замирает, прислушиваясь к тишине. Гермиона размякает, как если бы она была хлебом, забытым в кружке с водой. Беллатрикс оборачивается, складывая руки под грудью. Новая волна жара, смешанная с волной мурашек, вспыхивает в Гермионе с новой силой, проносясь по ней стремительно, молниеносно: настоящая Беллатрикс стоит практически в той же позе, что и Беллатрикс из её мечты. Гермиона не знает, сколько времени прошло с тех пор, как она замерла между Бергамотом, лежащим на диване, и Беллатрикс. Изначально слегка раздражённый взгляд Беллатрикс сменяется в сосредоточенный, когда она замечает выражение лица Гермионы. Блэк молчит, словно анализируя ситуацию, возможно, даже, понимая, что способность анализировать что-либо осталась только у неё. — Тебе не стоит смотреть на меня так, девочка, — тихо, уверенно говорит она, и Гермиона вдыхает шумно, глубоко, но воздух оказывается тёплым, плотным. Проникая в неё, он не освежает, не приводит в чувства, но становится частью однородной массы жара, превращающегося в бушующий пожар. — Как? — на большее Гермиона не оказывается способна. Картинка перед ней подрагивает, и иногда она будто бы видит ту Беллатрикс, закрывающую глаза, наслаждающуюся тем, что глаза Гермионы плотоядно впитывают всё, вплоть до мельчайших деталей, ту реальную Беллатрикс. Голос Гермионы хриплый, но она даже не думает прочищать горло, она вообще не может думать о чём-либо, кроме Беллатрикс. Блэк снова молчит. Молчит долго, ожидая, когда нужные слова и формулировки сами придут ей на ум. Желваки ходят на её скулах, пока взгляд блуждает по Гермионе, обнаруживая странность позы, в которой замерла её юная подруга. Взгляд Беллатрикс прохладен, он будто бы наполнен свежестью горных ручьёв, светом летнего солнца, ласкающего на рассвете редкие почти просвечивающие облака. Беллатрикс наклоняет голову, и Гермиона вздрагивает и сжимается, осознавая, что знает все эти движения и жесты так же хорошо, как буквы алфавита. — Словно перед тобой самая грязная распутница Содома, — Беллатрикс не увиливает, не шутит: даже если бы Гермиона могла на мгновение задуматься, то не смогла бы распознать: давит ли это на Беллатрикс, неприятно ли ей это или напротив. — И Гоморры, — добавляет Блэк в ответ на выразительное молчание Гермионы и едва уловимое движение её бровей, из-за которых на краткий миг могло показаться, что Гермиона вот-вот готова броситься умолять Беллатрикс стать этой самой распутницей. Этого не происходит. Этого не происходит: в Гермионе откликается упоминание грязи. Само это слово, ощущение грязи зацикливается где-то у неё на подкорках. «Грязно,» — почти что шепчет девушка от переполняющих её эмоций, навалившихся снежным комом, сметающим всё рациональное на своём пути. Гермиона чувствует, как пол под её ногами пускает в неё свои корни, будто бы ожив. В этом нет никакой магии, как нет и ничего реального: она чувствует как столбенеет, не имея сил, чтобы сдвинуться хоть насколько-нибудь. — Прекрати, — слово соскальзывает с губ Беллатрикс, растворяясь в воздухе, смешиваясь с ним, настолько тонким, прозрачным и тихим тоном оно было произнесено. Гермиона не может прекратить. Гермиона чувствует, что её щёки объяты лихорадочным румянцем, замечает, как тяжелеет взгляд Беллатрикс. Из-за наклона головы он ощущается хищным, несущим опасность. Гермионе нравится эта опасность, таящаяся в Беллатрикс: ей нравится всё, что таит в себе Беллатрикс, сколь ужасны ни были бы эти тайны, Гермиона понимает, что ничто и никто не будет волновать и будоражить её так, как это делает Беллатрикс. Мысль врезается в Гермиону с оглушительной силой. Ей не сразу удаётся выдавить из себя связную речь. — Ответь мне, — она медлит не потому, что боится, но потому, что пробирается сквозь языки пламени. Беллатрикс вдруг напрягается, хмурится. Гермиона делает рывок, усилие, которое позволяет ей выбраться, встать у подножия этого адского пламени. — И я приму любой твой ответ, — она удерживает это состояние, — Мне надо знать, что ты чувствуешь, — пожар поглощает её.