пещера девичьих стонов

Kam Ara — Irle ile Kiste Feist — Fire in the Water Anne Sophie Versnaeyen — A priceless soul Стук обрушивается на входную дверь, и Скильдрих, прихорашивавшаяся до этого момента, вздрагивает. Стук не прекращается, лишь становится настойчивее. Женщина закатывает глаза, зная, что никто из мальчиков не откроет двери: Гарри занят конструированием очередного макета, а Северус… одному Богу известно, чем Северус занимается в подвале, который любит, кажется, больше самой жизни. — Севии… — голос искажён до неузнаваемости, однако Скильдрих он кажется подозрительно знакомым. — Севи, не дуйся, впусти подружку! — продолжает клянчить незнакомка снаружи. Скильдрих вдыхает всей грудью, приводя в порядок волосы: если какая-то любовница её мужа решила появиться именно сейчас, перед мессой, Скильдрих не удивится: в конце концов, кому, как не ей, знать, насколько странным и загадочным был её муж. О любовницах Северуса Скильдрих думала всего несколько раз в жизни, но каждый раз ей не удавалось ни представить его с кем-то, ни ревновать. Ей почему-то казалось, что Северус не способен изменять, пусть не ей, а давно умершей возлюбленной. — Севи! Недоносок ты поганый, а иди сюда и открой чёртову дверь! — Скильдрих спешит к двери, не желая более выслушивать оскорбления, и удивляется, поняв, что перед её домом стоит Беллатрикс. О Беллатрикс Скильдрих тоже размышляла всего пару раз: не менее скрытная, чем её муж, связанная с ним какой-то давней тайной или обещанием. Эти двое часто проводили время вместе, но нельзя было сказать, что питали друг к другу что-то, кроме неприязни, и в этом Скильдрих не ошибалась. — О, Скильдрих! Мне нужен Сев, двинься, — явно пьяная Блэк, отодвигает огорошенную миссис Снейп и вваливается в дом. — Мне нужно обсудить с тобой важный вопрос, Севи! — Снейп, услышав крики в доме, немедленно направляется к их источнику, проклиная на ходу Блэк с её пьянством. — Севи, Севи, Севи! — размахивая почти пустой бутылкой, Беллатрикс приветствует его. — Что тебе нужно? — складывая руки под грудью, холодно интересуется Северус. Беллатрикс хмурится, не замечая присутствия Скильдрих, надувает губы. — Ты не рад меня видеть? Ни капельки? — Снейп не отвечает. — Ладно, тогда я пойду… — она пытается развернуться, но спотыкается и шатается, Скильдрих ловит её. Беллатрикс будто бы впервые осознаёт её присутствие. — Не пойдёшь: ты остаёшься! — тон Снейпа резок, но он не сожалеет об этом: Беллатрикс не имеет права вваливаться в его дом в таком состоянии, никто не имеет. — У! Как строго, ты строгий, Сев, — Скильдрих непонимающе смотрит на мужа, но тот лишь кивает, говоря таким образом, что всё в порядке. — Гарри, пойдём, милый! — Гарри весело здоровается с Блэк, та кивает ему, прижимаясь к стене. — Тебя ждать? — Скильдрих не теряет надежду на то, что Снейп доберётся сегодня до мессы, но тот отрицательно качает головой. Едва дверь закрывается за Скильдрих и Гарри, Северус шипит: — Ещё раз ты заявишься в таком… виде… — но Беллатрикс пропускает эти слова мимо ушей, бессовестно вторгаясь в дом и плюхаясь на стул. — Чёрт, Сев, а он похож на отца! Ты заметил? С каждым годом всё… — Северус прерывает её также грубо, как и она его. — Заметил. Что тебе нужно? — Беллатрикс улыбается: такой деловой Снейп, всегда деловой и почти что бессердечный: до бессердечности он недотягивал — мешало сердце, которое он так славно скрывал. — Нужно? — внезапно Беллатрикс меняется в лице: дурашливость и пьянство будто испаряются в одно мгновение, она становится грозной, слишком грозной, чтобы находиться в замкнутом пространстве, заполняющимся всплескам её дикой магии. — Нужно? — повторяет она яростнее. — Ты знаешь, что мне нужно, чертвоски хорошо знаешь, и оно нужно мне сейчас! Ни вечером, ни завтра, Северус, сейчас! — Снейп продолжает стоять на месте, не шевелясь, отстранённый и серьёзный. — Я не могу сделать это ни сегодня, ни завтра, мы уже обсуждали это! — Беллатрикс молниеносно вскакивает на ноги, одним шагом оказываясь возле Северуса. — Сейчас, Северус! Я не проведу ни дня на этой клятой земле, с этим… — она задыхается от гнева. — Проведёшь! — Снейп протягивает руку, требуя бутыль. Блэк презрительно осматривает его и залпом допивает остатки виски, вручая ему пустой сосуд, направляясь к выходу сразу после. Распахивает дверь, впуская прохладный вечерний воздух в дом, замирает. Наступает тишина, нарушаемая только биением старых часов где-то внутри дома. — Я не хотела причинять ей боль, — горестно, тихо, говорит Беллатрикс, не оборачиваясь. Северус дышит глубже и быстрее. Блэк ожидает ответа. — Ты не сможешь сдерживаться вечно, — немного погодя отвечает он. Беллатрикс хмыкает, что раздражает Снейпа ещё больше, чем этот бессмысленный визит. — Ничего этого бы не было, если бы не твоя… — он не знает, как правильно называется то, в чём он так страстно желает упрекнуть Блэк, зная, что её вины в случившемся не больше, чем его. Знает, всегда знал. Ему жаль её и в то же время он хочет ненавидеть её. — Мы не выбираем, кого любим, — совершенно обречённым голосом, какой Северус не ожидал услышать от Беллатрикс никогда в жизни, хрипит Блэк и добавляет с усмешкой. — Тебе ли не знать, — и уходит, оставляя Снейпа в одиночестве, о котором он не жалеет: воспоминания бушуют в его памяти, будто бы произошли не десятилетие назад, а вчера. Он падает на стул, на котором только что сидела Беллатрикс, чувствуя, как слёзы собираются в уголках глаз: чёртово сердце напоминает о себе и Лили, живущей теперь только в его воспоминаниях.

…

— Фух, — Джинни выдыхает так, будто не дышала весь вечер. Девушка смотрит на небо, проверяя время, проверяя, что впереди ещё есть несколько часов до того, как ночь опустится на деревню. Гермиона выходит следом, тоже устремляя взгляд в небо, раскрашенное закатом. Она ничего не успевает сказать, потому что её окликают. — Гре-е-ейндже-е-ер! — тянет пропитый голос, в котором Гермиона безошибочно узнает Беллатрикс. — Чёрт! Что это с ней? — спрашивает Джинни, с отвращением глядя на Блэк. Блэк тем временем, шатаясь, приближается к девушкам. — Нашла свои крылья, растяпа? — усмехается Уизли, когда Блэк равняется с ними. Блэк утрированно хмурится. — Я их не теряла, бестия! — Гермиона хватает Беллатрикс под руку и тащит в сторону. — Беллатрикс, что ты здесь делаешь? — ноги у Блэк заплетаются, что замедляет их движение. Из церкви выходят люди и некоторые замечают невменяемую фигуру Беллатрикс. — Я? — Беллатрикс хихикает и разводит руками, слегка ударяя Гермиону под дых. — Наслаждаюсь присутствием Бога, конечно же! Всемогущего! — уточняет она, наклонившись к Гермионе. Её дыхание пропитано запахом виски. Гермиона сжимает челюсти и набирается терпения. Джинни, что-то шепнув матери, бежит в их сторону. — Тебе понадобится помощь с ней? — Блэк разворачивается на каблуках, Гермиона придерживает её, чтобы она не споткнулась о собственные ноги. — «С ней»? Такого ты, значит, обо мне мнения? Такая же ч… — но Гермиона не даёт ей договорить. — Я думаю, что справлюсь, спасибо! — Джинни пожимает плечами, обещая навестить подругу как только сможет. Вести Беллатрикс оказывается не так сложно, как могла предположить Гермиона: да, Блэк то и дело заваливается и почти падает, но держится какой-то невообразимой силой… или опытом; безостановочно треплется о каких-то людях, оскорбляя всех их родственников до седьмого колена, даже не зная их имён. Гермиона позволяет Беллатрикс разлечься на диване, и та мгновенно затихает, хотя и не перестаёт бормотать. Гермиона замирает рядом с ней: вот она, женщина, которая так нравится ей. Вот она, распластавшаяся на диване, раскинувшая руки и ноги в разные стороны, пьяная и сонная. — Что с тобой приключилось? — спрашивает у неслышащей Беллатрикс Грейнджер, укрывая её. До полуночи Гермиона изучает заклинания. Иногда её выдергивает из книги вскрики Беллатрикс, которая зовёт Нарциссу.

…

Беллатрикс открывает глаза, понимая, что если бы её шея обладала голосом, то кричала бы: она улеглась, кажется, на диване, но под утро сползла на пол и провела час, а может быть, и больше, запрокинув голову назад. Она вытирает слюну рукавом и чувствует, что от неё пахнет хуже, чем от хлева. Для этого на её столе всегда лежат яблоки, но почему-то стол выглядит иначе. Покачиваясь, она добирается до него, трогает, нюхает, но мебель как будто бы заменили. — Пахнет… По-другому, — выталкивает из себя Беллатрикс, не понимая, где украла всё это. — Ты уже проснулась? — Блэк чуть не падает от голоса, хватая стул, как оружие, готовясь защищаться от кого бы то ни было. Гермиона напрягается. — Что ты делаешь? — спрашивает Блэк, не отпуская стула. В голове неприятно пульсирует: похоже вчера она выпила лишнего. Гермиона усмехается, призывает кружку, наполненную ароматным напитком. Беллатрикс пьёт быстро, пьёт много. — Могу спросить у тебя то же самое, — Грейнджер улыбается, а в волосах её пляшет утреннее солнце. Блэк вспоминает, что вчерашний день испортило именно оно, и, сама того не замечая, оказывается подле девушки, пытается поймать хотя бы один луч, чтобы отчитать его. — Дурацкое солнце не ловится! — ворчит Беллатрикс, портя причёску Гермионы. Та лишь смеётся. — Щекотно! — Беллатрикс замирает, перекладывая пряди: воспоминания возвращаются к ней постепенно, и она отскакивает, как напуганная кошка. — Чёрт! Я…? — она не знает, что спросить: не причинила ли она кому-нибудь вред? Не вела ли она себя провокационно? Нет, естественно она вела себя провокационно, по-другому она не умела, но было это в привычном диапазоне или выходило за её собственные рамки? — сделала что-нибудь, о чём могу сожалеть? — Гермиона многозначительно ведёт бровью. Гермиона вспоминает, но не может сказать точно, будет ли Блэк сожалеть о том, что прокляла, кажется, всех жителей. Беллатрикс хмурится, припоминая, как кричала что-то, пока Гермиона уводила её от церкви. — Ну, ты весьма нелестно отзывалась… о всех, — Блэк фыркает: это её не смущает. — Заходил отец Грюм: ему показалось, что он видел тебя вчера. Спрашивал, всё ли с тобой в порядке, — брови Беллатрикс взлетают неприлично высоко. — Мне пришлось соврать, что тебе пришли плохие вести от брата: я не знала, что ещё сказать. Не хотела, чтобы он знал, что ты… пила, — Гермиона пожимает плечами, не чувствуя вины за ложь. Беллатрикс делает ещё один глоток, допивая воду. — Он был засранцем! — с грохотом опускает кружку на стол. Гермиона удивляется, Беллатрикс отмахивается. — Сестра отца произвела на свет двух засранцев: младший подавал признаки разума, а старший был безнадёжным тупицей, — Блэк падает на стул, прижимая руки к вискам. — Чёрт! — повторяет она, понимая, что стучит не у неё в голове, а где-то в доме. — Что это за звук? — Гермиона указывает на плошку, в которой что-то размешивается благодаря заклинанию. — Решила попробовать это заклинание. Оно очень удобное, — Беллатрикс подходит к плошке. — Ты обладаешь редким даром творить волшебство и тратишь его на завтрак? — Беллатрикс горестно вздыхает. — И на что, по-твоему, я должна тратить свой дар? — Гермиона подходит ближе, наблюдая за своим творением с гордостью. Блэк поворачивается и кладёт руку на плечо девушки. — Что ж, моя юная ученица, прежде всего на похмельные зелья: их всегда должно быть в достатке. В добавок на них можно заработать: когда-то я сколотила целое состояние на подобных аферах! — закончив, она смотрит на Гермиону и не убирает руку. Замирает. В Беллатрикс что-то непроизвольно щёлкает, снова и снова при виде Гермионы или… когда она касается её. Грейнджер замирает тоже, сначала даже не замечая прикосновения, но мысли Беллатрикс отражаются в складке, залегшей между бровей, в том, как она хмурит лоб, как ходят желваки на её скулах. Её ещё не протрезвевшая мимика полностью выдаёт её мысли: Блэк точно знает, что должна убрать чёртову руку, — Гермиона явственно представляет себе тон Беллатрикс во всех подробностях и деталях — но не может. Они не двигаются, поглощённые чувствованием друг друга. Тишина разрастается, а вместе с ней и ощущение правильности этого момента. — Ты кричала ночью, — Гермиона звучит иначе, и это изменение в голосе посылает волну мурашек по коже Беллатрикс. Блэк уверена, что не имеет значения тон, важно лишь, что это голос Гермионы, сама Гермиона, смотрящая на неё с заботой. — Звала… — но Беллатрикс не обращает на это внимания. — Гермиона… — первая сдаётся Блэк, шепча это имя как имя святой, сошедшей со страниц великой книги, явившей чудо одним своим присутствием, нахождением рядом. — Беллатрикс… — вторит ей Гермиона, за счёт ясности ума сохранившая большую сопротивляемость внезапно вспыхнувшим чувствам. — Не надо… — скорее себе, чем Гермионе, повторяет Блэк. Дыхание её становится глубже, она чувствует себя беззащитной из-за похмелья, сознание путается, границы меркнут, и то, что ещё вчера казалось запретным, сегодня выглядит единственным, чего она по-настоящему желает. — Я не должна… Гермиона неосознанно двигается вперёд, будто бы на каком-то глубинном уровне уловив смятение Беллатрикс, но толком его не поняв. — Почему? — спрашивает она, не надеясь получить ответ. Беллатрикс закрывает глаза, забывая о назойливой пульсации у висков. Она пытается совладать с собой, и это даётся ей с невероятным трудом. — Если ты узнаешь, то захочешь убить меня, — Блэк открывает глаза и с обречённостью преступника, слышащего свист клинка у шеи, добавляет, — Но не сможешь, — Гермиона уверена, что эти слова не лишены правды, так же, как уверена в том, что никогда не навредит Беллатрикс, какие бы ужасные вещи ни хранило её прошлое. — Ты не сможешь вынести, — слова хрупки, будто рассыпятся, стоит ветру подуть. — Ты не сможешь простить, — Беллатрикс не жалеет себя — на себя ей плевать, но Гермиона, то, как она убивается из-за чувств Гермионы — невыносимо для самой Гермионы. — Ты не сможешь любить… — она замолкает, словно не произнесла что-то важное, что-то гноящееся, что-то пульсирующее так же, как пульсирует её собственное сердце. — Не сможешь… Ветер влетает в открытое окно, и пара редких прядей спадают Грейнджер прямо меж бровей. Беллатрикс с необычайной нежностью поддевает их пальцами, убирая в сторону так, чтобы те не мешались. — Я не знаю, за что ты коришь себя, — глаза Гермионы наполнены любовью, и Беллатрикс сожалеет об этом, глаза Гермионы, глаза Гермионы… сожаление исчезает. — Но я научусь выносить это, — Беллатрикс хочет отвернуться, но мягкая рука останавливает её лицо, придерживая за подбородок. — Позволь мне узнать, — просит Гермиона. Они снова молчат, горящие изнутри. — Позволь мне не дать тебе узнать, — Беллатрикс снимает руку со своего подбородка и прижимается к тыльной стороне губами. — Позволь мне не причинять тебе боль, хотя бы этим, — словно сумасшедшая, говорит она, держа руку в своей руке, призывая Гермиону подойти. — Позволь мне… — Беллатрикс медлит, но неизбежно приближается для поцелуя, испытывая давно забытый трепет. Бережно, почти невесомо она касается губ, и Гермиона откликается, откликается именно так, как Беллатрикс себе представляла: невинно и уверенно, податливо и твёрдо. Их лбы соприкасаются, а руки сплетаются. Гермиона сглатывает, улыбается: — Обещай мне не пить… столько, от тебя очень неприятно пахнет!