…
— Её никогда не было! — сквозь сон до Гермионы доносится взволнованный голос Макгонагалл. — Что тебя удивляет? — тихо, стараясь не разбудить девушку, спящую в соседней комнате, отвечает Блэк, — У старика всегда было много тайн. — Нет, ты не понимаешь! — ещё громче восклицает Минерва. Гермиона улавливает звук переворачиваемых страниц. — Оно само выбирало себе жертв… Оно общалось с ним… — Макгонагалл звучит растерянной, скорее даже потерянной. Гермиона открывает глаза, замечая, что уже вечер, если не ночь. — Как… что я должна с этим делать? — разговор явно не предназначен для посторонних слушателей, Гермиона чувствует, что Беллатрикс наложила на комнату заклятие, скрывающее пребывание Гермионы. — Уверена, он оставил тебе какие-то подсказки, — поскрипывает стул, на котором сидит Беллатрикс, склонившись над заметками Дамблдора. — Да, но… — Макгонагалл расхаживает взад и вперёд, силясь придумать хоть что-нибудь вменяемое: жертв давно не было, и она чувствует, что вот-вот придёт время новой жеребьёвки, к которой она совершенно не готова, как не была готова к ответственности, свалившейся на её плечи, как не был готов никто к уходу Дамблдора. — У меня скоро будут гости, Минерва, думаю, — Беллатрикс точно знает, что Гермиона проснулась, — ты не хочешь, чтобы это услышал кто-то ещё, — Минерва соглашается, даже не пошутив над Блэк в привычной манере. — Мы обсудим это позже, — Беллатрикс сжимает руку Минервы. Гермиона улыбается сквозь сон этому жесту. — Обещаю, — Макгонагалл, чьё разочарование можно почуять в воздухе, уходит, кивая головой — Гермиона отличает, как мнётся воротник от покачиваний головы. Беллатрикс любезно закрывает за ней дверь, в спешке возвращаясь к Гермионе. Ароматы, окружающие Беллатрикс, врываются в комнату вместе с прохладным воздухом. Улыбка Гермионы становится ещё шире в момент, когда кровать проминается под весом Блэк. — Что ж, пташка, которой нравится подслушивать чужие разговоры, что ты скажешь в своё оправдание? — Гермиона прикасается к рукам, расставленным по обе стороны от её груди, приподнимается, врезаясь в каскад смольных, как тьма, заполнившая комнату, кудрей, и беззастенчиво вдыхает. — Смело, но неубедительно, — Беллатрикс наклоняется, однако не позволяет поцелую свершиться. — Кажется, ты спала, — Гермиона подаётся вперёд, ища утешительного тепла. — Сейчас середина ночи… — Лучшее время, — Беллатрикс оглаживает лицо Гермионы, пока наконец не целует в лоб. — Чтобы спать, — и ложится рядом. В одно мгновение Гермиона мурлычет от наслаждения, а в следующее оказывается в лесу. Это происходит настолько неожиданно и резко, что Гермионе думается, будто она прыгнула из одной реальности в другую, точнее из одного места в другое. Девушка хватается за живот, который совершил вместе с ней кульбит. Сон выглядит слишком правдоподобно, и она не понимает, как очутилась здесь. «Снова в сознании монстра? Но я не хотела, » — размышляет она. Над головой стремглав проносится кричащая птица, привлекая внимание Грейнджер. Неба почти не видно из-за густых зарослей. Пространство утопает во всех мыслимых оттенках зелёного. Гермиону не пугает ни глушь, ни одиночество — теперь с ней её магия, её сила, и она готова положиться на неё, будь то сон или явь. Она оглядывается, примечая любые детали, стараясь запомнить их: жужжание насекомых, шелест листьев. Невдалеке Гермиона обнаруживает странность — землю соломенного, от опилок, цвета, покрытую утоптанной травой, какой бывает всякое иссохшее к рассвету осени растение. Старые шишки, вперемешку с жухлыми листьями, словно устилают дорогу, по которой решает идти Гермиона. Причудливая и петляющая, тропа вскоре приводит её к небольшому дому, сколоченному полностью из дерева. Гермиона давно таких не видела. Даже снаружи постройка пахнет срубленными стволами, смолой и мягкостью древесины. Гермиона обходит дом, отмечая, как износились ставни небольших окон, как на крыше произрастает трава, как из трубы не валит дым. Она проверяет жилище и на предмет защитных чар, но, кажется, ничто не воспрепятствует её проникновению в дом. Грейнджер ставит ногу на первую ступень, ведущую к входной двери. Доска скрипит и только. Ещё несколько шагов, и вот девушка уже на пороге — незваная гостья. Она сомневается в этом, потому как дверь не закрыта, будто ожидает, чтобы её подтолкнули и открыли. Так Гермиона и поступает, оказываясь на пороге самого волшебного и удивительного дома, в каких ей доводилось бывать. Внутри здание представляет из себя одну большую комнату, населённую, кажется, исключительно растениями, каждое из которых одно невероятнее другого: вот из горшка торчит бутон, светящийся светлячком, свисающий со стебля, подобно фонарю. Рядом с ним в таком же глиняном горшке располагается нечто, напоминающее медузу, на вид такое же желеобразное и прозрачное. Гермиона поворачивает голову и невольно усмехается: стол, огромный дубовый стол, стоящий в центре помещения, полностью завален склянками, хитрыми приспособлениями, похожими на небольшие котелки, в которых вода бурлит без огня, свитками, исписанными таким узорчатым почерком, что буквы проще счесть древними письменами, чем привычными словами. Множество самых разных толкушек, лопат любых размеров, вилок, пинцетов, перчаток из чешуйчатой кожи, посудин, больших и малых, с уже размолотыми в порошок растениями и ещё не измельчёнными листьями. Шокирует Гермиону и то, как под стеклянным колпаком кустарник, лишённый листьев, двигается. Над её головой раздаётся кряхтливое бормотание, и она тут же поднимает голову, приседая, вставая в оборонительную позу. Из-под крыши, по вертикальной лестнице спускается низенькая старушка — сомнений быть не может — это и есть хозяйка дома. Её пепельные волосы собраны в замысловатый пучок, хотя Гермиона не слукавила бы, назвав это одним сплошным седым колтуном. Лицо женщины, как её руки и поношенное, десятки раз перештопанное, платье, перепачканы землёй. Увлечённая делом, она, переваливаясь с одной ноги на другую, уверенно направляется к столу и совсем не обращает внимания на Гермиону. «Значит всё-таки сон!» — догадывается Грейнджер, с неподдельным интересом наблюдая за действиями старушки. — Ветвь бадьяна отломись, — напевает старушка, крутя в пухлых, на первый взгляд, неуклюжих пальцах, — с чемерицею сойдись, — она подносит растение к носу, вдыхая его запах, и блаженно улыбается. — Так, — мычит она, постукивая пальцем по подбородку, — что же, что же нужно? — тянет она, перебирая травы. — Цапень? — принюхиваясь к нему, она морщится. — Нет! — цапень, оказавшийся чем-то средним между огурцом и шипастыми плотными листьями, летит через плечо. — Полынь? — от горечи полыни старушка кривится ещё сильнее, отправляя её на пол тем же путём, что и цапень. — Может… Рута? А… Рута горькая, горькая Рута, — старушка вдруг замирает, прислушиваясь к тишине. — Ага! — восклицает она, тряся указательным пальцем. — Ягодка, ягодка, что безумнее яростного кабана, — Гермиона расслабляется, понимая, что женщина всего лишь ищет потерявшийся ингредиент, одновременно с этим восхищаясь, как в этом бедламе вообще что-нибудь может быть найдено. — Ну, где же ты, ягодка моя? — неумелые рифмы напоминают Гермионе заговоры, какими смешила её в детстве бабушка. — Вот ты где, пройдоха! — обращается старушка к посудине, наполовину заполненной переливающимися оранжевым и малиновым ягоды. Старушка извлекает откуда-то лезвие, которым давит «ягоду, что безумнее кабана». Сок пробует на вкус, подпрыгивая и вскрикивая от насыщенного вкуса. Гермиона подходит ближе, наслаждаясь сном, не несущим в себе ни опасности, ни угрозы её рассудку, как вдруг старушка тянется к одному из горшков, надевая при этом перчатки. Дёргая за листья, она вынимает плод и тот истошно вопит. Грейнджер приходится закрыть уши руками. От дикого вопля Гермиона просыпается, внезапно понимая, что за окнами дома Беллатрикс бушует страшная гроза: возвращение случается настолько внезапно, как и погружение в яркое и правдоподобное сновидение. Она бросается к окну и видит, как небо расчерчивает розовая молния, зловещая и смертоносная.Часть 50
6 июля 2023 г. в 21:55
Crescent Sun — Saika
podval capella — cult
Чёрные ткани, бледные запястья. Пальцы Гермионы, никогда прежде не встречавшиеся с причудливой шнуровкой корсета, с лёгкостью справляются с этим, пока взглядом она поглощает Беллатрикс. Их беседа продолжается в безмолвии: не надо читать мысли, чтобы знать, что Беллатрикс позволяет и касаться, и исследовать собственные желания, и остановиться в любой момент. Для Гермионы ещё одна грань Беллатрикс обнажается, и она благодарит её за доверие.
Когда корсет исчезает, очевидным становится глубокое дыхание Блэк, и, хотя от неё не исходит звериной похоти или бушующей страсти, Гермиона видит — Беллатрикс поглощена происходящим не меньше самой Гермионы, возможно, даже больше.
— Ты волнуешься? — спрашивает Гермиона, не издавая при этом ни звука.
— За тебя, — шепчет Беллатрикс в ответ, наклоняя голову, улыбаясь румянцу, охватившему щёки Грейнджер.
— Не надо, — Гермионе хочется насладиться видом: ключицами, выглядывающими из-под рубашки, ярёмной ямкой. Девушка ощущает мягкость кожи и твёрдость кости под ней, удивляясь очередному контрасту, словно Беллатрикс и есть воплощение контрастности: упрямая и уступающая, присваивающая и отдающая, яростная и умопомрачительно умиротворяющая. Гермиона бредит о чёрных тканях и бледной коже, чёрном и белом, смешивающимся на Беллатрикс.
Пуговица поддаётся манипуляциям легко, затем следующая и следующая. Гермиона замечает выпуклые линии шрамов, располосовавшие Блэк всюду, куда достигает взгляд: кривые, уродливые, сокрытые от всего мира, словно нанесённые разными орудиями, в разное время. Это пугает. Пугает количество боли, вынесенное Беллатрикс.
— Посмотри на меня, — пальцы обхватывают подбородок Гермионы, возвращая зрительный контакт. Беллатрикс, не смущаясь частичной наготы, думает лишь о Гермионе, и забота наполняет каждое её движение. — Не думай об этом, — вслух произносит она: ей и самой не хочется думать о них, о множестве историй, связанных с отметинами. Им не место в истинной красоте, расцветающей перед ней.
Гермиона действительно перестаёт, вздрагивая, когда руки Беллатрикс ложатся на её рёбра, затем на плечи. Шрамы начинают исчезать под заклятием.
— Не надо, — просит Гермиона. Ей необходимо видеть Беллатрикс настоящую, без маскирующей магии. Блэк прикрывает глаза на мгновение, надеясь, что эти видимые напоминания о пережитом не повлияют на происходящее.
— Хорошо, — Беллатрикс так же безмолвно, неподвижно прекращает накладывать на себя заклятие, и грубые полосы покрывают обнажённые участки кожи, как прежде. Гермиона вопреки просьбе вновь обращает на них внимание.
— Сколько в тебе силы, — одними губами произносит она, сжимая какую-то часть тела Беллатрикс, не зная даже какую — это становится неважно, потому что Беллатрикс здесь и никуда не денется.
— Несчетно, — отзывается голос внутри головы Гермионы, не принадлежащий ни одной из них, но обе они оказываются поглощены процессом, чтобы заметить это.
Беллатрикс здесь, и для Гермионы нет большего дара. Гермиона здесь, и Беллатрикс чувствует себя на своём месте: рядом с существом, обожающим её за одно, кажется, только существование.
Когда Беллатрикс обнимает запястья Гермионы, направляя к губам, ощущения Гермионы обостряются: она чувствует стук сердца Беллатрикс, запах её волос, залёгший у корней, чувствует самые слабые дуновения ветра, слышит, как покачивается трава за окном и шелестят листья в саду, слышит шорох крыльев подлетающих воронов, и всё живое единым потоком втекает в неё. От прикосновений становится невыносимо жарко, невыносимо тесно. Гермиона выдыхает ртом, выпуская как можно больше воздуха из лёгких, надеясь, что часть ощущений выйдет вместе с ним. Её встречает взгляд из вязкой смолы, приклеивающей к себе, и тёплые слова.
— Я с тобой, — и невозможно отличить поцелуев Беллатрикс от поцелуев Гермионы. Беллатрикс здесь, и Гермиона оглаживает её бока.
— Какой-то… — находит в себе силы Гермиона, — древний танец, — Беллатрикс здесь, и её рука скользит по бедру. Беллатрикс здесь, и она усмехается особенно мягко.
— Я покажу тебе танцы, — хрипит Блэк, — самые древние из существующих, — слова Беллатрикс опутывают тонкими завитками дыма, искажая реальность. «Наверное, так выглядит божественное благословение», — думает Гермиона, без страха и сомнений следуя за Беллатрикс.
Их спутавшиеся ноги греют друг друга. Гермиона уверена: нет ничего правильнее происходящего. Она кладёт руку на живот, сжимая кожу, наклоняясь, облизывая, чувствуя, как расходятся вибрации под языком.
— Щекотно, — посмеивается Беллатрикс. Гермиона пытается запечатлеть расслабленное выражение лица Беллатрикс, а после переводит взгляд на потолок, украшенный созвездиями, побледневшими с того момента, когда Гермиона оказалась здесь в первый раз. «Если существует счастье, оно заключено в этом моменте» — и это единственное, что приходит на ум Гермионе, когда она снова и снова касается Беллатрикс.