Границы дозволенного

Их тандем работает как хорошо смазанный пистолет: выстрел за выстрелом, и каждый — без промаха в цель. Два этапа Гран-При, две победы и гарантированное место в финале. Финал в Марселе. Женя недосягаема даже для двух других медалисток, Сатоко и Ани Погорилой, а об остальных соперницах нечего и говорить. Всем, кто пишет о фигурном катании, остается только разводить руками: «Сейчас в женской одиночке есть Женя Медведева и есть все остальные, это неоспоримый факт». Никакого сравнения с прошлым сезоном. Год назад были отчаянная девочка и ее тренер, рискнувшие доказать, что они — не случайные гости в элите мирового фигурного катания. Теперь есть победительницы, забирающие то, что принадлежит им по праву. На соревнованиях Тутберидзе не выпускает ее из рук. В буквальном смысле: кажется, будто женщине жизненно необходимо прикасаться к ней. Рука Этери, обнимающая ее за плечи, когда они идут куда-нибудь вместе. Ее пальцы, заботливо разминающие Женины мышцы перед выходом на лед. Ладонь в ладонь и глаза в глаза за секунду до начала проката. Успокаивающее прикосновение в ожидании оценок: не волнуйся, сегодня тебе нет равных, и мы победим. Объятия после объявления результатов, ее дыхание над ухом у Жени, запах ее духов и биение ее сердца, слышное даже сквозь плотную ткань пальто. Объятия на тренировке. Или объятия просто так: «Женька, иди я тебя обниму», «Этери Георгиевна, можно вас обнять? — Конечно. Спрашиваешь еще». Есть ли большая близость между двумя людьми? Иногда Медведева думает, что они ближе друг другу, чем многие влюбленные пары. И есть ли большее счастье? Женю уже нисколько не волнует, о чем там будет шушукаться малышня в раздевалке. Она лучшая среди первых. Она заслужила, чтобы ее обнимали на глазах всего мира. Она особенная. Вот если бы еще научиться спокойно реагировать, когда кто-то называет ее звездой или особенной. Никто не слышал их разговор с Липницкой на Кубке Ростелекома, и уж тем более никто не подслушивал под дверью тренерской во время общения Жени и Тутберидзе спустя несколько дней. Намекам просто неоткуда взяться в словах посторонних людей, но Медведева все равно вздрагивает каждый раз, услышав в свой адрес «новая звезда российского фигурного катания» или «видно, что для тренера она особенная». И если бы еще куда-то прогнать образы, мысли и воспоминания в своей голове, за которые ужасно стыдно, но которые притягательны и сладки, как все запретное. Девушка смотрит на тех, с кем тренируется каждый день, и гадает: кто еще из них особенный? Кто заглядывал в загадочную комнату Этери? Кто позволял причинять себе боль, которая делает сильной? Парни отпадают сразу. При всей своей фантазии, Женя не может представить себе кого-то из них на месте Юли. Поля Цурская? Алина Загитова? Даша Паненкова? Нет. Не те характеры, не та степень доверия, не та степень близости. Алина вообще еще ребенок, с ребенком Тутберидзе никогда не станет играть в такие игры. Аня Щербакова? Саша Трусова? Они еще большие дети, чем Алина. Кто-то из ушедших? Сима Саханович? Нет. С Симой они подруги, общались много и тесно. Волей-неволей чем-нибудь выдала бы себя, это тебе не скрытная Юля. Полина Шелепень? С ней, пожалуй, могло быть что-то подобное, но она ушла слишком давно, ее уже не расспросишь. Женя даже не помнит, где она сейчас, все еще в Израиле или вернулась в Россию? Вот если бы у Тутберидзе были дочь или сын, которые занимались бы вместе с ними, их можно было бы осторожно расспросить. Но своих детей у Этери Георгиевны нет. Из тех, кто может ей что-то рассказать, остается только Липницкая. После неудачи на Кубке Ростелекома она пропадает из новостей. Урманов расплывчато отвечает журналистам, что у Юли проблемы со здоровьем и она лечится. Написав ей в мессенджере, Медведева не надеется на ответ, не надеется, что Юля сейчас в Москве, и уж тем более не надеется, что она согласится встретиться. Но ответ все-таки приходит, превзойдя самые смелые ожидания: «Привет. Да, я в Москве. Если хочешь встретиться, приезжай ко мне в воскресенье после обеда. Знаешь адрес?». *** Юлина мама встречает Медведеву сухим «здравствуйте» и неодобрительным взглядом. Она наверняка сто раз переспросила у дочери, действительно ли та хочет видеть Женю. Но все-таки впускает. Женя сидит в комнате Липницкой, пьет заваренный Юлей чай и поглядывает на полки, заставленные книгами, на Юлины рисунки, развешанные по стенам, а больше всего — на хозяйку комнаты. Похоже, Кубок Ростелекома стал для Юли тем самым дном, оттолкнувшись от которого она начала понемногу выплывать на поверхность. Она по-прежнему не излучает жизнелюбие и оптимизм, но «краше в гроб кладут» — это, к счастью, уже не про нее. — Внимательно слушаю, — говорит Юля после обмена вежливыми и ничего не значащими «Ты как? — Нормально, а ты? — Я тоже». «Хотела поговорить, а теперь не знаю, с чего начать, — досадует на себя Женя. — Не скажешь же ей прямо: «Юль, я знаю, что ты в свое время получала ремня от Этери Георгиевны, и мне интересны подробности». — Мне не дает покоя наш разговор на Капе, — Медведева начинает не столь прямолинейно. — Про тайную комнату Этери Георгиевны. Я там не была, но я знаю, что это означает. В глазах Липницкой возникает неподдельный интерес, а на лице — усмешка. — Ничего себе ты прониклась. Если знаешь, то что хочешь услышать от меня? — Подробности, — честно признается Женя. — Потому что знаю только в общих чертах. Усмешку Юли как ветром сдувает. Она становится очень серьезной. — Жень, не лезь туда. Вот правда, не лезь. Это не детские игры какие-нибудь. В ее голосе слышатся раздраженные интонации, так похожие на Этери во время того разговора в тренерской, и это злит Медведеву. — Что я тебе, маленький ребенок? — вспыхивает она. — Можно подумать, ты очень взрослой была, когда первый раз попросила Этери Георгиевну… Женя спотыкается. С некоторых пор некоторые слова очень тяжело произносить. Ей кажется, что они выдают окружающим ее нездоровый интерес. — Ну, договаривай, — Юля снова усмехается. — Попросила о чем? Выдрать меня? Ты, прежде чем влезать, научись сначала называть вещи своими именами. — Д-да, — выдавливает Женя, сникая и чувствуя, как краснота начинает заливать ее лицо. Но долго смущаться не в правилах Медведевой, и она, справившись с собой, выкладывает главный козырь. — Я видела вас на финале Гран-При в Японии. Сезон перед Олимпиадой, помнишь? Вы двери не закрыли. Юля пытается сдержаться, не может, и начинает хохотать, закрывая лицо. — Конечно, помню, — отвечает она сквозь смех. — Этери Георгиевна как в воду глядела, что нас спалят, но кто бы мог подумать, что спалишь нас именно ты! — Ну вот так, — приободрившаяся Женя разводит руками. — Поэтому, раз я уже и так много знаю, выкладывай подробности. — Женька, ты кого угодно достанешь, — отсмеявшись, Липницкая закатывает глаза. — Ладно, настырная. Каких подробностей тебе надо? Как это было в первый раз, зачем мне вообще это все было нужно и прочее в таком духе не расскажу, сразу говорю. Это личное. — Личное — не публичное, — соглашается Женя. Личные подробности ей ни к чему. — Хорошо. Тайная комната — она на самом деле существует, или это ты в переносном смысле? — На самом деле, — кивает Юля. — У Этери Георгиевны дома, рядом со спальней. — Дверь, которая постоянно закрыта? — без труда догадывается Медведева. — Офигеть, я столько раз у нее в гостях проходила мимо, и даже подумать не могла. Всегда считала, что это кладовка. — Ну а что ты хотела? — Липницкая удивлена. — Большую табличку «Здесь играют во взрослые игры»? Это такая вещь, которую не афишируют, знаешь ли. — Да, — соглашается Женя, и продолжает свои расспросы. — Особенные, которых она водит в эту комнату — это кто? Она их сама выбирает? — Особенных было две, — Юля опускает глаза. Здесь начинается если не личное, о котором она не хочет говорить, то что-то около личного. Но все же она рассказывает. — Сначала Полина Шелепень, потом я, когда она ушла. Этери Георгиевна не выбирает. Это… Не знаю, как правильно сказать. Липницкая задумывается, ища слова. — Она чувствует, что тебе это надо. Чувствует твой интерес. И, когда ты к ней приходишь, оказывается, что она разглядела это в тебе чуть ли не раньше, чем ты сама. Понимаешь, это же не наказание за плохой прокат или за то, что ты на тренировках дурака валяла. Это тоже близость такая. Обмен чувствами и эмоциями. Похоже, что Юля все же забралась в область того, что не предназначено для чужих ушей. И Женя, пока она не осознала этого, не пожалела о своей откровенности и не закрылась, уводит разговор в чуть более безопасное русло: — А договор она никакой не заставляет подписывать? Как в кино: что можно, что нельзя, кто что должен делать? При словах «как в кино» Юля презрительно кривится. Года полтора назад на сборах, когда Женя вместе с другими девочками краснея и хихикая смотрели фильм про оттенки серого, Липницкая вышла из комнаты с гордым видом и со словами: «Пф! Детский лепет. Что я там не видела?». Теперь Медведева понимает, почему: что какой-то Кристиан Грей по сравнению с Этери Георгиевной Тутберидзе? В самом деле, детский лепет. — Женя, ты смотришь отвратительные фильмы, — фыркает Юля точь-в-точь как тогда. — Ну какой еще договор? По заднице и на ручки, безо всяких формальностей. Выдрала, приласкала, обе довольны. Что еще прописывать надо? От ее называния вещей своими именами в голове у Жени снова начинаются всякие интересные картинки, и она чувствует, что снова начинает краснеть. И опять возникает вопрос, который она столько раз задавала сама себе: а не было ли между Этери и ее особенным девочками что-то сверх того, что она видела? Но об этом Юля ей точно не расскажет, не стоит даже пытаться узнать. — Перестань краснеть как рак, — смеется Липницкая. — Я чувствую себя совратительницей малолетних. — Неловкие разговоры, — разводит руками Женя. — Хочешь не хочешь, а покраснеешь. Они допивают чай, и Медведева говорит, что ей пора домой. Общаться о спорте нельзя — Юля с самого начала предупредила, что сейчас даже слышать не хочет о фигурном катании, а для разговоров на отвлеченные темы они никогда не были достаточно близкими. — Женька, — обращается к ней Юля, провожая до дверей. Голос у нее очень серьезный, а глаза хмурые, как будто не смеялась она совсем недавно, глядя на смущение Медведевой. — Ты меня, конечно, хрена с два послушаешь, судя по твоему интересу, но все равно: не лезь туда. Ничего хорошего тебе это не принесет. — Спасибо за совет, — отвечает Женя. — И за откровенный разговор. Говорить, что она прислушается к совету, будет нечестным. Потому что не прислушается, и потому что интерес ее после этого разговора стал во сто крат сильнее. Интернет дома у Медведевой в последнее время работает раздражающе медленно. Видимо, провайдер впал в шоковое состояние от ее поисковых запросов и пытается хоть как-то ограничить доступ к тем вещам, о которых читает Женя. *** Кажется, что чемпионат России решили устроить в самой холодной точке страны, иначе чем еще объяснить такие температуры. Но в Челябинске на каждый день разобраны все билеты и, кажется, что публика ждет чемпионат больше, чем сами спортсмены, для которых это еще один старт, что пойдет в личный зачет. На чемпионате России Медведева решает снова прощупать ситуацию с секретами Этери Георгиевны. — Если я выиграю… — начинает она разговор в паузе во время тренировки. Взгляд у нее при этом хитрый до невозможности. — Что значит «если «? — начало уже не нравится Этери. — Ты выиграешь. — А что мне за это бу-у-удет? — по-детски тянет девушка. Просящие интонации на Тутберидзе не действуют совершенно. — Медведева, ты все-таки не в магазине. Со мной бесполезно торговаться, за столько лет ты должна была это усвоить. Я не поддаюсь на шантаж. — Могли бы в виде исключения пойти на уступки, — Медведева не отступает. — С какой стати? — улыбается женщина. — Это твоя работа, точно так же, как моя — быть твоим тренером. — Никакой мотивации, — скорбно замечает Женька, искоса поглядывая на Этери Георгиевну. Женщина в приподнятом настроении, раздает редкие интервью, на которые дала свое согласие и помогает остальным спортсменам своей группы. Женя даже пренебрегает рабочим временем и, замерев у бортика, смотрит за тем, как Этери взаимодействует с другими. Ей нравится наблюдать со стороны, словно она впервые рассматривает жизнь спортсмена под таким углом. Ровно до тех пор, пока женщина не оборачивается. — Как-то ты рано расслабилась, Женечка. Если я не слежу за тобой, это не значит, что я не замечаю, как ты отлыниваешь от работы. Одними взглядами на других победу себе не обеспечишь. — Хотела посмотреть, как вы ведете себя с другими. — Узнала что-то принципиально новое? — насмешливо интересуется Этери. — Может и узнала. Я вообще в последние два месяца много чего узнала, — самодовольно бросает Женя, с удовольствием замечая, как женщина на короткое мгновение хмурится, понимая, о чем идет речь. — Тогда мне придется тебя убить, — будничным тоном заключает Этери, с самым серьезным выражением на лице. — Ты слишком много знаешь. — Лучше я работать пойду, — фыркает Женя, раскатываясь и привычно набирая скорость для прыжка. У нее еще будет время поразмыслить над тем, как планомерно подобраться к чужим секретам. *** Еще одна ступень покоряется девушке, что проживает на льду пронзительные истории, демонстрируя их всему миру и словно открывая собственную душу. И ее работа трогает других настолько, что на финальных аккордах «Жутко громко и запредельно близко» целый зал поднимается на ноги и аплодирует стоя. А Женя, такая маленькая и хрупкая, в центре ледовой арены чувствует себя едва ли не всемогущей. — Я замерзла. — Кутаясь в кофту, зябко поводит плечами девушка, как только они оказываются за кулисами. — Давай согрею. — Этери привычным жестом притягивает спортсменку к себе, и Женя просовывает ладони под распахнутую белую кофту, прижимая руки к теплому мягкому свитеру под ней. Так уютнее всего. Они возвращаются в Москву абсолютными победителями, потому что Жене Медведевой нет равных среди соперников. Даже поразительной настырности девушки остается только позавидовать. И мотивацию для себя она находит отменно. — У меня есть просьба, — явившись вечером в тренерскую, Женя осторожно начинает издалека. — Для двукратной чемпионки России просто обязаны быть поблажки. — Как-то много у тебя прав и поблажек получается, — усмехается Этери. Эта девочка своего никогда не упускала. — А у меня и обязанностей немало, — дипломатично подмечает Женя. — Говори уже, чего желает твое чемпионское сердце, — позволяет Тутберидзе. — Принцессу и полцарства в придачу, — нервно смеется Женька, смягчая обстановку. Неизвестно, как тренер отреагирует на простую просьбу. — Царство мое хрустальное, и такое хрупкое, что доверить кому-то страшно. А принцессы нынче все перевелись. — Тогда покажите мне свою другую сторону, — Медведева снова идет на штурм. — Где вы храните все свои секреты. Познакомьте меня с тем, что вы любите. — А заблудиться ты там не боишься, девочка? — Этери тоже смеется. — Просто покажите, и все, — Женя чувствует, что вот-вот — и от волнения ее начнет трясти. — Больше я ничего не прошу. — И почему я стану это делать, расскажи мне? — Тутберидзе вопросительно поднимает брови. — Раз уж ты все равно уверена в том, что та другая сторона существует. — Уверена, — твердо отвечает девушка. — Вы может и не сказали об этом вслух, но и я умею читать между строк. Во-первых, мы ведь доверяем друг другу? — Женщина утвердительно кивает. — А во-вторых, потому что вас попросила любимая ученица. — Знаешь, чем вы все так похожи? — вздыхает Этери. Женя отрицательно мотает головой. — Каждая хочет правды. Увидеть, узнать, но как только получаешь желаемое… возрастают и запросы с желаниями. Выходит, что хочется еще больше. Пойти еще дальше. И сунуть свой любопытный нос туда, где ему не место. — Я буду осторожна, — почти шепотом отвечает Женя. — Нет, не будешь, — Этери, кажется, видит ее насквозь и заранее знает, что будет дальше. — Вам же удается себя контролировать. Так почему я хуже и у меня должно не получиться? Я много чего могу. — Я знаю, чего я хочу. — терпеливо объясняет Тутберидзе. — Я знаю, насколько глубоко мое доверие. И чем отличается одно от другого. Думаешь, в этом все дело? Увидишь и удовлетворишь свое любопытство? Женя кивает, сжимая повлажневшие ладошки покрепче в кулаки. Она никогда не пасовала перед трудностями, и сейчас не станет. — А я по-вашему глупый ребенок что ли? — Будь ты глупой, тебе бы даже в голову не пришло спрашивать о таком, ребенок. В тебе жгучее любопытство, и волнующий интерес, что толкает тебя все дальше… но это все тебе не надо. — Так и скажите, что просто не доверяете мне настолько. — Нет Жень, просто дороги назад не будет. И я не хочу, чтобы потом ты начала меня бояться или того хуже, считала монстром… и возненавидела. Вселять страх в того, кого любишь, не самая лучшая идея. Худший кошмар, кроме предательства, который можно учинить наяву своими же руками. В тот вечер Медведева снова уйдет домой, не добившись цели. Но думать, что она так просто возьмет и откажется от нее, означает плохо знать Женю. Она больше не попросит открыто, но все равно станет упорно напоминать о своем желании. До тех пор, пока в один из субботних вечеров Этери, снова увидев ее на пороге тренерской, не поймет, что проще взять настырную девчонку с собой на другую сторону, чем объяснить, почему ей не стоит туда ходить. — Ты добилась своего, — тяжело вздохнув, Тутберидзе поднимает руки в знак капитуляции, выходит из-за стола и достает пальто из шкафа. — Поехали. Вид у Жени ошарашенный. На секунду Этери кажется, что Медведева отступит, не решившись взять желаемое, когда оно наконец-то идет ей в руки. Но девушка не отступает. Коротко кивнув в знак согласия, выходит в коридор. Не говорит ни слова: похоже, от волнения она утратила дар речи. *** — Не думала, что вы все храните дома. — Ты никогда не спрашивала, что за этой дверью. — Вы бы все равно не ответили. — Пожалуй, да. Воображение рисовало Жене либо подземелье с холодными каменными стенами, пылающими жаровнями, цепями, свисающими с потолка и разложенными повсюду жуткими инструментами, либо что-то вроде красной комнаты из фильма, названного Юлей отвратительным. Где в стандартной городской квартире можно поместить мрачное подземелье или огромное помещение для специфических миллионерских забав, воображение не уточняло. Увиденное оказывается гораздо скромнее: когда-то это, видимо, была самая обычная комната, пока в ней не заложили окно, не обили стены и дверь войлоком, глушащим звуки, так что она была не красная, а светло-серая, и не внесли мебель. Стол, пара стульев и кресло внимания Жени не привлекают, тем более, что сейчас на них ничего нет, а вот деревянная скамейка, стоящая посередине комнаты, и закрытые шкафы… Нетрудно догадаться, для чего служит эта скамья и что хранится в шкафах. Девушка чувствует, что ладони ее снова начинают потеть, по спине табунами бегут мурашки, а во рту пересыхает. — М-можно? — оборачивается она. Тутберидзе видит, что с ней происходит, и женщину явно забавляет ее реакция. — Хочешь прилечь? — в глазах Этери вспыхивают веселые искорки. — Сначала надо раздеться. Хотя бы частично. У Жени, кажется, покраснели даже кончики волос. — Н-нет, — она пытается овладеть собой и скрыть свое смущение. С горем пополам получается. — В шкафы заглянуть можно? — Конечно, — пожимает плечами женщина. — Смотри, трогай. Смущение уступает место любопытству. В шкафах есть на что посмотреть. Веревки разной длины и толщины, мягкие и грубые. Стеки для верховой езды, которыми вряд ли хоть раз погоняли лошадь. Школьные линейки, с помощью которых вряд ли хоть раз что-то чертили. Нечто вроде кожаных ракеток для настольного тенниса. Деревянные лопатки, похожие на маленькие весла. Связанные в пучки прутья. Гнутая ротанговая трость: при взгляде на нее Женя вздрагивает; в процессе своих поисков в Интернете она уже успела прочесть, что это за штука и какие страшные следы она оставляет. Во втором шкафу на самом видном месте развешены плетки из множества тонких и гладких ремешков — целый набор. Женя глядит во все глаза, даже не пытаясь скрыть удивление. — Я и не знала, что столько всего. — Это далеко не все, что бывает, — отвечает Тутберидзе. — К тому же, хорошим девочкам и не надо знать такие вещи. — А может быть, вы ошиблись, и я плохая и испорченная, — Женя оборачивается и смеется. Ее ладошка скользит по плетеной коже и деревянным ручкам, не останавливаясь нигде. Этери смотрит со стороны, раздумывая над тем, как Женя, такая маленькая, но любопытная, несуразно смотрится в этой комнате. Она была натренированной и выносливой, порой каталась через боль и мужественно терпела восстановления после травм. Болевой порог при таком ритме жизни довольно высокий. Но никогда, за все те годы, что они были вместе, Женя не стремилась к боли. Или все дело в простой человеческой пытливости? — Как первое впечатление? — Страшно, но интересно, — любопытство в больших глазах девушки к удовольствию Этери разгорается только сильнее. Забавно получается: та единственная, кого ты сюда не желала, напрашивается по итогу сама. Сколько Жене понадобится времени, когда она решит, что хочет попробовать? — Только здесь ремня не хватает, — задумчиво роняет Женя. — Не хватает для чего? — Для полноты коллекции, — ухмыляется Женька. И слышит, как звякает пряжка за ее спиной, а потом ремень с шорохом выскальзывает из ткани брюк. — Держи. Его я всегда ношу с собой. — Серьезно? — опасливо интересуется девушка. — Никогда не знаешь, где пригодится. Женька опускает взгляд, чувствуя, как щеки горят от воспоминания. — Шучу, это самый обыкновенный ремень для брюк. И он не кусается, поэтому ты можешь смело его взять. — А я и не боюсь. — Очень зря. — А сейчас у вас есть человек, которого вы приглашаете сюда в… гости? — Женя отворачивается, сжимая жесткий кожаный ремень в кулаке. — Медведева, мне помнится, что я только обещала тебе показать и все, — осаждает ее женщина. — А ты задаешь мне десяток совершенно немыслимых вопросов. — Просто хочу узнать побольше. — Ну, сейчас у меня в гостях ты. — Этери подходит ближе, и Женя на несколько секунд чувствует себя добычей, что сама же и полезла в соблазнительный капкан, ведомая собственной заинтересованностью. — Я просто ваша ученица. — Уверена? — Тутберидзе пристально смотрит на нее. — Вдруг у меня в планах запереть тебя здесь на все выходные и показать все, что я умею. Будешь учиться новому, ты ведь всегда была способной девочкой. Женя даже вздрагивает от того, как стремительно меняется выражение лица женщины с бесстрастного на заинтересованное. Ее голос звучит настолько многообещающе, что тело девушки отзывается постыдными желаниями. Их много, и Жене приходится даже зажмуриться, чтобы избавиться от затейливых картинок. — Вы же не серьезно? — Откуда тебе знать? — взгляд Тутберидзе становится хищным. — Может быть, я специально согласилась… и хочу исполосовать тебе спину, чтобы горела огнем. И без того большие глаза девушки расширяются еще больше. Но никакого намека на страх в них нет. — Или хочу сделать так, чтобы ты сидеть спокойно не могла в ближайшие несколько дней, — продолжает Этери. — Или чтобы ты извивалась в узоре из веревок, когда пытаешься освободиться, но не можешь. Но даже это не вызывает у Жени никакого отвращения. Не из пугливых. Сложив ремень вдвое, она с размаху бьет себя по руке, вызывая вспышку боли, и вскрикивает: — Ай! — Смешная, — хищное выражение исчезает с лица Этери, уступая место более привычной иронии. — А ты думала, он тебя приласкает? — И что, люди испытывают от этого удовольствие? Разве такое возможно? — с сомнением интересуется Женя. — Если все сделать правильно. — А вы, значит, умеете правильно? — Хочешь проверить? — и Жене отчаянно хочется этой умелой неправильности от женщины, но вместо этого девушка качает головой и просто отдает ремень в руки хозяйке. Возможно, Этери была абсолютно права, что любопытство не угасает, а только разгорается еще сильнее. Человек так устроен, что чем больше он получает, тем больше становятся его запросы и желания. В любом случае остается выбор: идти дальше или остановиться. — Пожалуй, мне пора домой. Уже поздно. Всегда не хватает еще одного шага для того, чтобы пересечь границу дозволенного. Не только потому, что Женя боится отказа, а потому, что и сама толком не понимает, чего именно ей хочется. Бесконечные картинки, мелькающие в голове, убранство комнаты и женский голос на несколько тонов ниже заставляют одновременно испытывать целую гамму незнакомых чувств, в которых запросто можно потеряться. Угрозы запереть Женю в комнате на все выходные, и использовать на ней всю богатую коллекцию Этери, конечно же, оказываются шуткой — женщине и в голову не придет оставить ее здесь силой. Она отвозит Женю домой, и за всю дорогу от дверей квартиры Тутберидзе до подъезда Медведевой, пока не придет время прощаться, они не говорят друг другу ни слова. Жене, внутри которой бушует фонтан эмоций, сейчас не до слов. Надо как-то осмыслить увиденное и привыкнуть к тому, что у Этери Георгиевны, знакомой c детства Этери Георгиевны, есть сторона, о которой она до недавнего времени даже не подозревала. Не приходится сомневаться в том, что, если в понедельник Медведева, придя на тренировку, сделает вид, будто сегодняшнего визита не было, женщина ни словом, ни жестом не покажет обратного. Они спрячут сегодняшний вечер в дальний угол памяти, как прятала девушка увиденное на финале Гран-При шесть лет назад. Но они обе знают, что будет по-другому. Что двери комнаты со стенами, обитыми мягким войлоком, еще откроются перед Женей.