– Куда ты? – всё же осмеливается на вопрос в один из вечеров Павел, и ловит на себе пристальный взгляд. – Куда нужно, – сухой ответ, но также и тяжелый выдох. – Прогуляться, голову проветрить. Ночной город успокаивает, – Никита говорит тише обычного, словно опасаясь того, что Паша его осудит, хотя за что и почему – большая загадка.

– Ты меня не помнишь? – у Паши почти голос срывается, ломается просто на глазах, и парень занимает оборонительную стойку, разбивая стеклянную бутылку об стол. – А должен, молодой человек? – Костенко задерживает спокойным жестом руки своих парней, и смотрит на Вершинина.

— Павел, я с тобой разговариваю, — голос Никиты становится намного твёрже, но Пашу это никак не пугает — он продолжает перемешивать овощи на сковороде. — Я вроде всем своим видом показываю, что не хочу об этом говорить, — тяжело выдыхает Паша. — Снился и снился, что было, того не изменить. Атмосфера висит тяжёлая, практически едкая. Они оба молчат, и Паша лишь берет соль, присыпая еду на сковороде, и больше не смотрит на Никиту. Разговор закончен.

Это последнее «Ко мне» звучит так истошно и болезненно, словно окатывает огромным ведром с ледяной водой — Гром поднимает голову, понимая, что Юра прав. Он снова полез без веской причины со своей самодеятельностью, снова подверг себя, и не только себя опасности, и да — они остались на стороне «победителей», но какой, черт дери, ценой?