Тело зверя

      Путь до Облачных Глубин в установившемся темпе занимает пять дней. На гору они взбираются на своих двоих, и Вэй Усянь, полюбивший свою вторую форму за эти дни, идёт подле них волком. Он вспоминает, как тяжело и долго взбирался на вершину в тот день, когда пришёл сюда как ученик, а сейчас, облачённый в шкуру зверя, не испытывает трудностей.       Однако, чем ближе они подходят, тем сильнее волнуется Вэй Усянь. Тело охватывает неприятная дрожь, и он на какой-то миг задумывается о том, чтобы позорно убежать и скрыться в какой-нибудь пещере, где его никто не найдёт, однако отметает эту мысль прочь: он должен получить своё наказание, даже если оно будет смертью.       Умирать не хочется, но это действительного то, чего он заслуживает.       К моменту как они подходят к воротам, он уже чувствует ци, которая окружает собой все Облачные Глубины, и обращается человеком, понимая: иначе барьер его не пропустит.       — Надоело на четырех лапах ходить? — беззлобно интересуется Лань Цзинъи.       — Цзинъи.       — Эй, просто спросил!       Вэй Усянь смеётся, прикрыв лицо рукой, и качает головой.       — Барьер не пропустит. Эти заклинания соткали умелые руки, не сомневаюсь, — улыбается он, умело скрывая волнение. — И не думаю, что ваши друзья обрадуются в Гусу твари.       — Вэй Ин не тварь, — неожиданно вмешивается Лань Ванцзи.       Лань Цзинъи неумело сдерживает смешок, а Лань Сычжуй смущено отводит взгляд — и Вэй Усянь, наблюдая реакцию детей, умиляется. Эти ученики молодые, не знающие тягот и лишений. Именно это и нравится ему: беззаботность, которую обычно он не видел в клане Лань, и простота.       — Боюсь, что правда всё равно такова, какова она есть, — улыбается Вэй Усянь.       Лань Ванцзи пристально смотрит на него — а после пропускает через барьер его и детей. Стража смотрит на него с подозрением, но молчит.       Уже у ворот они разделяются под жалостливый вой Лань Цзинъи и понимающий взгляд Лань Сычжуя.       — Жду отчёт к концу дня. Лань Цзинъи, — он поворачивается к наиболее непоседливому подопечному, — надеюсь, ты помнишь про наказание.       Открыв рот, тот определенно хочет завыть сильнее, но Лань Сычжуй дёргает друга за рукав и уводит прежде, чем случилось бы непоправимое.       Вэй Усянь, тем временем отвлёкшись, разглядывает знакомые виды Облачных Глубин и вдыхает аромат благовоний вперемешку со свежестью облаков. Здесь приятно, почти так же, как в лесу, и от этого по телу проходит лёгкая приятная дрожь. Впервые в жизни ему нравится находиться здесь, и на какой-то миг он забывает обо всём, просто любуясь красотами и наслаждаясь ароматом.       А потом в естественный запах вплетается сандал, и он оглядывается на подошедшего Лань Ванцзи.       Настало время, верно?       — Сразу отведёшь на суд или позволишь попросить последнее желание перед смертью? — шепчет Вэй Усянь.       И вопреки всему, он не напряжён: свободен, расслаблен и даже не боится.       Он повторяет себе это из раза в раз: он заслужил наказание. За все смерти, за все грехи, за все проступки — за всё, что сделал в той жизни неправильно. Не спас и не уберёг горстку людей, погубил Пристань Лотоса и стал причиной, по которой любимые познали боль утраты.       Он заслуживает смерти.       — Суд?.. — выдыхает Лань Ванцзи.       Моргнув, Вэй Усянь теряется. На знакомом — любимом! — лице он видит тень растерянности.       Вэй Усяню приходится прежде прочистить горло, чтобы ответить.       — Да, суд! — он кивает и смотрит на землю. — Знаешь, я ведь вернулся из мёртвых — я, Старейшина Илина. Разве не должны меня теперь убить?..       Сначала он слышит шелест травы и тихие голоса учеников где-то вдали, а после чувствует тепло на своей руке — и, вскинув удивлённый взгляд, смотрит на Лань Ванцзи, так уверенно сжавшего его руку своей.       — Никто не смеет проводить над Вэй Ином суд, — резко выдыхает тот, на миг сжав его запястье так крепко, что будь он обычным человеком — то сломалось бы. — Ты не должен умирать.       Выдохнув, ошеломленный этим ответом, Вэй Усянь теряется вновь.       — Но я преступник… А теперь ещё и нечисть.       Лань Ванцзи отчаянно трясёт головой.       — Вэй Ин — человек. И Вэй Ин — не нечисть.       — Я порождение тьмы…       — Нет.       — Лань Чжань…       — Нет.       Выдохнув, он поражается тому, насколько неожиданно упрямым стал Лань Ванцзи.       Он действительно этого не понимает.       — Ты был одним из тех, кто ненавидел меня в прошлом, — непонимающе произносит Вэй Ин. — Так почему сейчас ты так защищаешь меня?..       Совсем рядом раздаются чьи-то шаги, но Вэй Усянь в этот миг слишком занят Лань Ванцзи, чтобы оглянуться на какого-то проходящего мимо ученика. Сейчас ему важнее понять, отчего Лань Ванцзи так упрямо стоит на своём.       Это ведь нелепо!       Лань Ванцзи — само воплощение праведности, и он больше, чем кто-либо другой, должен настаивать на его казни, в конце-то концов!       — Ванцзи?       Вздрогнув, Вэй Усянь оборачивается и встречается взглядом с Лань Сичэнем.       Лишь в этот миг Лань Ванцзи, издав какой-то странный разочарованный вздох, отпускает его руку и разворачивается, кланяется и приветствует брата как подобает.       — Брат, — произносит тот.       Лань Сичэнь отвечает ему поклоном и смотрит на Вэй Усяня в замешательстве.       — Смею полагать, что вы — господин Вэй?       Вэй Усянь неловко смеётся и кладет руку на затылок. Видимо, его внешность действительно очень похожа на ту, которой он обладал в другой жизни — и на самом деле он не уверен, что ритуал должен был сработать именно таким образом, но выбора всё равно нет.       Лань Ванцзи выходит чуть вперёд, точно пытается закрыть его собой, однако Вэй Усянь кладет руку тому на плечо и качает головой. Он не нуждается в защите — тем более, что не станет препятствовать кому-либо, кто захочет его убить. Он всё понимает.       — Цзэу-цзюнь, приятно увидеть вас снова, — он вежливо кланяется перед тем, — если позволите, я бы хотел всё объяснить… Вы вольны убить меня, если желаете того.       — Брат, — тотчас врывается в разговор Лань Ванцзи.       Вэй Усянь украдкой замечает, как напряжены плечи Лань Ванцзи, и тихо вздыхает, по-прежнему не понимая причин, которыми тот движим.       На лице Лань Сичэня залегает тень замешательства, но он кивает.       — Следуйте за мной.       По тропинкам Облачных Глубин они идут в обоюдной тишине, и Вэй Усянь разглядывает окрестности, замечая много того, чего вспомнить не может. Это место отстраивали заново, буквально воссоздавали из пепла, в который обратили его люди клана Вэнь, все постройки и павильоны. Деревья выглядят молодыми, некоторые и вовсе, кажется, посажены совсем недавно.       Ученики поглядывают на их процессию с любопытством, и Вэй Усянь, усмехаясь, слышит почти каждый разговор, в котором мелькает вопрос о том, кто он такой и что натворил.       Совсем как в прошлом.       В те времена, когда обучался здесь, он вспоминает, как другие ученики, завидев его возле Лань Ванцзи, сразу думали о наказании — и были в большинстве случаев правы.       По закатному небу проплывают кучевые облака. Так близко, словно стоит руку протянуть — и сможешь коснуться их.       Вскоре они приходят к ханьши, и Вэй Усянь заходит внутрь вслед за братьями и прикрывает дверь, а после садится подле Лань Ванцзи. Неуютно поежившись, он смотрит, как Лань Сичэнь заваривает чай и разливает тот по пиалам на каждого, расставляет на столе небольшие угощения из фруктов и садится за своё место.       В иной раз, не зная ситуации, Вэй Усянь счёл бы это за обычное гостеприимство.       — Значит, вы действительно Вэй Усянь.       — Полагаю, что именно так, — горько усмехается Вэй Усянь.       Тем временем Лань Ванцзи молчит и разве что смотрит на брата.       — Не сочтите за грубость, но, насколько мне известно, вы были мертвы.       Прямолинейно, но Вэй Усянь не против. Это действительность, как бы она не звучала.       — Это так, — признаёт Вэй Усянь и взволнованно сжимает под столом руки. — Этот мальчик, Сы Шанвэй, каким-то образом нашёл мои записи и провёл ритуал… Взамен на душу он позволяет призвать другую, которая исполнит его желание, а если призванная душа не сможет — она тоже умрёт.       На этот раз Лань Ванцзи вздрагивает и резко поворачивается к нему, а Вэй Усянь ободряюще касается его колена под столом рукой. Вэй Усянь смог пережить это проклятье и освободиться — и желание, как следствие, он исполнил.       — И зачем вас вернули? — напряженно спрашивает Лань Сичэнь.       Не сдержавшись, Вэй Усянь заходится тихим смехом и с улыбкой смотрит на Лань Сичэня. Эти опасения логичны: Вэй Усянь известен своей жестокостью, бесславным именем и ужасами, и он также знает, что ещё при жизни стал кошмаром для детей, а для взрослых — отличной причиной напугать своё чадо.       В конце концов, он действительно был тёмным заклинателем, а такие, как он, способны только на зло.       — Он попросил освободить его… Ох, я забыл упомянуть, да? Сы Шанвэй был оборотнем в доме Шан, и там их держали как слуг… Вполне логичное желание, наверное?       — Оборотень в доме Шан? — ужасается Лань Сичэнь и смотри на брата. — Ванцзи?       — Это правда, — кивает мужчина. — Мы освободили всех. Их состояние можно было назвать предсмертным.       С уст Лань Сичэня срывается пронзительный вздох, и он прикладывает руку ко лбу, растерявшись от таких новостей.       Вэй Усянь неуверенно обхватывает пиалу руками и даёт Лань Сичэню время, а сам тем временем поглядывает на Лань Ванцзи. Напряжённые плечи, сомкнутые в единую линию губы, чуть прищуренный взгляд — вся эта ситуация, похоже, не очень нравилась Лань Ванцзи.       И это по-прежнему странно.       В самом деле, почему Лань Ванцзи так решительно отказывается его убивать?       От чая исходит душистый аромат, и Вэй Усянь, прикрыв глаза, сначала наслаждается им. Приятные нотки чего-то сладкого и одновременно с этим душистого. Никакой горечи.       На миг мелькает мысль, что это очень напоминает лотосовый чай — тот, который так любят в Юньмэне. При мысли об этом глаза обжигают слёзы, но он, поднеся края пиалы к губам, не позволяет ни единой упасть с его ресниц.       И правда — лотосовый…       — Надеюсь, что отчёты будут всесторонне расписаны, — в конце концов произносит Лань Сичэнь. Он выпрямляется и опускает руки на стол, но по-прежнему не притрагивается к чаю, который сам же и разлил. — Значит, вы оказались… здесь случайно. Но почему вы… это всё ещё вы?       На это Вэй Усянь разве что разводит руками и колеблется с ответом. То есть, да, он знает цель ритуала, его составляющие и прочие процессы, но результат всегда оставался для него тайной.       — Этот ритуал, — он делает неопределённый жест рукой, — был основан на теориях одного мудреца. Я переписывал его много раз, пока не пришёл к конечному результату, но это было лишь разработкой и своего рода развлечением, полагаю? Ещё тогда, в прошлом, я никогда не думал о том, чтобы использовать его, и, поверьте, не хотел бы, чтобы мои записи попали в чьи-то руки. Это жестокий ритуал.       Иногда ему действительно было необходимо коротать время за чем-угодно, кроме размышлений о ситуации, будущем и проблемах. От всего такого у него обычно кружилась голова, появлялось тошнотворное чувство, дрожало тело — порой ему казалось, будто его начинает лихорадить в подступающей к горлу панике.       — Хорошо, —кивает с тихим вздохом Лань Сичэнь. Тот, наконец-то, берёт в руки пиалу, точно закончил расспрос на удовлетворительной ноте. — Признаться, я не представляю, как с вами поступать.       Моргнув, Вэй Усянь теряется.       — А есть повод для раздумий? — неловко спрашивает он, пока Лань Сичэнь делает глоток чая. Лань Ванцзи рядом с ним подозрительно напрягается, и он не понимает этого. — Я хочу сказать, что убийца, верно? Враг всего мира заклинателей, и на моих руках много крови невинных… А теперь ещё и нечисть…       — Вэй Ин! — выдыхает довольно громко Лань Ванцзи.       Лань Сичэнь опускает пиалу на стол с тихим стуком и смотрит, едва нахмурившись.       — Ай, Лань Чжань, это правда. Вспомни сам! Я виноват в смерти Цзинь Цзысюаня, А-Ли, Вэнь Нина — всех тех Вэней. Да и во времена Аннигиляции Солнца…       — Вэй Ин, — выдыхает Лань Ванцзи, — всё не…       — Господин Вэй, — обрывает их Лань Сичэнь, — я понимаю, что вы вините себя во всём, но, если позволите, вам стоило бы взглянуть на некоторые вещи в настоящем времени.       Лань Ванцзи оборачивается к брату и смотрит на того странным образом, а Лань Сичэнь, не изменив своей приветливой улыбке, смотрит на Вэй Усяня — и он вдруг теряется, угадывая в происходящем нотки чего-то неизведанного.       Таинственного.       — Не думаю, что я понимаю вас…       Лань Сичэнь примирительно наклоняет голову чуть вперёд, точно кивает.       — Мы не станем вас убивать, — произносит тот, — и представим в Облачных Глубинах, как очень важного гостя.       — Очень важного гостя, у которого есть шерсть? — он насмешливо вскидывает бровь и качает головой. — Меня узнали вы оба, узнает и Лань Цижэнь, и все ваши Старейшины и старшие адепты, кто знал меня во времена войны. Не думаю, что это будет верным решением.       — Никто не тронет Вэй Ина, — решительно заявляет Лань Ванцзи, взглянув на него, и Вэй Усянь благодарно улыбается тому, но хлопает по коленке, убеждая: не стоит. — Вэй Ин.       — Бросьте, я вас понимаю. Правда.       — Не понимаете, — не соглашается Лань Сичэнь.       Вэй Усянь беспомощно вздыхает: эти Нефриты клана Лань ужасные упрямцы, и он не уверен, что сможет спорить с ними двумя одновременно. Поэтому, признавая поражение, он вскидывает руки.       — Ну, если кто-то увидит тут волка, прошу прощения, сами напросились.       Улыбка Лань Сичэня на миг, кажется, становится более искренней и счастливой.       — Разумеется.       Лань Ванцзи, напрягшись, пристально смотрит на него, но более не роняет ни слова.       Постепенно разговор перетекает в беседу ни о чём, и Вэй Усянь, утративший к их разговорам интерес, сосредотачивается на звуках снаружи и ароматах, которыми полнится и это помещение, где витают нотки лотоса и лаванды, и все Облачные Глубины. Мысленно он спрашивает себя, не находя сил спросить в жизни: «Почему я здесь?» — но, порой бросая на братьев взгляд украдкой, не может найти ответа.       По телу проходит приятная дрожь, и Вэй Усянь, взглянув в окно в который раз, улыбается небу, на котором уже видит проблески звёзд и пока что редких дождевых туч, а ветер приносит с собой их нежный аромат.       Инстинкты, утверждает Вэй Усянь, но поддаётся он им с охотой и легкостью. Шесть дней назад он бы испугался порыва выскочить и пройтись по дождливой улице, а сейчас радуется, словно пятилетний ребенок, и всё его естество буквально кричит об этом желании.       Душа рвётся к такой погоде.       Однако разговоры приводят к тому, что он начинает со временем засыпать, и первым это замечает именно Лань Ванцзи. В голове где-то там, на задворках сознания, мелькает мысль, что этот мужчина вполне мог наблюдать за ним весь вечер.       Но это нелепо.       — Хорошего вам вечера, Ванцзи, — произносит Лань Сичэнь, — Усянь.       Всё ещё немного сонный, Вэй Усянь машет ему рукой на прощание, а Лань Ванцзи кивает — и они вместе спускаются по тропинке ниже, где располагаются ученические павильоны и прочие тропинки, когда его накрывает осознание. Вэй Усянь даже замирает на месте, но, обернувшись, уже не видит Лань Сичэня.       — Он назвал меня Усянем? — недоверчиво спрашивает он.       — Мгм.       Мгм.       Многозначительно.       Вздохнув, Вэй Усянь качает головой, и они продолжают свой путь в обоюдной тишине, пока вечер кутает Облачные Глубины своей вуалью. Голоса учеников звучат реже, чем час назад, а запахи переменились, став более естественными, пропал и аромат благовоний.       Вспоминает, как раньше он ненавидел эти места — а теперь его, самого непослушного из когда-либо приглашённых в это место учеников, собираются представить важным гостем.       И вновь эта реальность, наступившая после его смерти, ошеломляет.       Вскоре тропинка приводит их к цзинши, и Вэй Усянь замирает у её порога, вдруг смутившись и покраснев. Конечно, его могут наречь важным гостем и неприкосновенным, но цзинши — это место, где Лань Ванцзи провёл всю свою жизнь, и он почти уверен, что там уже сидит в ожидании та самая загадочная жена, о которой Вэй Усянь порой размышлял в пути. В том или ином случае, он действительно не понимает, что делает здесь, на пороге чужого дома.       Лань Ванцзи, словно уловив его сомнения, оборачивается и вскидывает бровь.       — Вэй Ин?       Моргнув раз-другой, Вэй Усянь поднимает на него взгляд и переминается с ноги на ногу.       Вся эта ситуация делает всё только более неловким.       — Ах, просто… Разве ты не должен был отвести меня в гостевые покои? То есть, — он делает неопределённый жест рукой, указывая то на дом, то на окружение, — там тебя ждёт жена, и ты должен идти к ней явно без меня.       Лань Ванцзи поворачивает к нему лицо и смотрит, словно на дурака, — и Вэй Усянь, вжимая голову в плечи, совершенно не понимает, где он ошибся или что сказал не так. Да, Лань Ванцзи не заявлял о жене прямо, но Вэй Усянь не настолько глуп, чтобы не догадаться о её существовании!       Тишина затягивается, и Вэй Усянь начинает нервничать только больше.       Возможно, он просто не должен был знать о жене? Или он упустил в тех редких разговорах, которые они вели по вечерам, какую-то важную информацию, касающуюся этой темы? Память у него всегда была отвратной, поэтому он не удивится, если это так.       В конце концов Лань Ванцзи отмирает и двигает губами.       — Жена?       Сглотнув, Вэй Усянь кивает.       — Это… это логично? Прошло… Ох, я не уверен, как много лет прошло с момента моей смерти, но, кажется, по меньшей мере десять? — он качает головой. — Если ты обзавёлся женой — это нормально… Ах, если я не должен был знать об этом..       — У меня нет жены, — обрывает его Лань Ванцзи с тихим вздохом.       — О… О, вот как… — он опускает взгляд и закусывает губу. — Я… Я соболезную твоей утрате…       — Вэй Ин, — выдыхает Лань Ванцзи вновь, — у меня нет и не было жены.       Моргнув, он озадаченно смотрит на Лань Ванцзи.       — Но Сычжуй?.. То есть, я хочу сказать, дети ведь не из земли вылазят, — он неловко смеётся. — Я мог шутить так в прошлом, но это шутки. Я в такое не верю.       — Усыновил.       — О…       Неловко замявшись, Вэй Усянь в конце концов тихо смеётся и подходит к Лань Ванцзи ближе, едва касаясь его рук своими.       — Ладно, понял, я глупый-глупый Вэй Ин, — смеётся он. — Ах, но я всё равно не понимаю, почему именно твоя цзинши?       По какой-то причине Лань Ванцзи ведёт себя странно: он не одёргивает рук, как сделал бы это в прошлом, но опускает взгляд и пристально смотрит, дёргает пальцами, словно хочет ответить на этот незамысловатый нежный жест, но в конце концов качает головой и разворачивается.       Так и не получив ответа, Вэй Усянь только вздыхает и заходит вслед за ним, осторожно снимает у двери сапоги и осматривается.       В цзинши он впервые, но в каждой детали видит — да и чувствует, что таить греха, — частичку Лань Ванцзи. Здесь витает аромат сандала, который силён как никогда, и какой-то по-своему естественный запах, так подходящий Лань Чжаню. Здесь полно книг и свечей, стойка для гуциня, низкий столик и аккуратно убранные на край письменные принадлежности, одна кровать — очевидно, прекрасного качества, совершенно не то же, что и жёсткие циновки в доме Шан, — и ширма. Здесь мало предметов интерьера, висят редкие живописные картины — чопорно, аккуратно и очень соответствующе характеру Лань Ванцзи.       И, глубоко вдыхая аромат, витающий здесь, он плавится. Сгорает.       Это сводит его с ума.       — Вэй Ин? — раздаётся взволнованный голос Лань Ванцзи.       Выдохнув, — будто, дурак, это поможет! — он качает головой и делает шаг вглубь помещения, однако походка кажется даже ему самому неуверенной и шаткой.       — Ах, просто… Здесь так много запахов.       Скорее, один единый, смешанный из нескольких других, но Лань Ванцзи знать этого не обязательно. Как и того, что Вэй Усянь купается в этом аромате, словно в винной бочке.       Всё внутри него урчит в удовольствии, и он отчаянно хочет обратиться волком, лечь на пол и позволить этому запаху пропитать собой его шерсть — но он давит это чувство на корню и запирает мысленно в дальний ящик, напоминая себе: «Ты человек».       — Это… слишком? — неуверенно спрашивает Лань Ванцзи.       Вдохнув вновь, Вэй Усянь качает головой.       — Нет, просто… непривычно, — он оборачивается к мужчине и улыбается тому. — А где я буду… — он взмахивает рукой, указывая на одну-единственную кровать, — ну, спать?       На языке вертится вопрос, не отправят ли его в гостевые комнаты теперь, когда он ступил на столь сокровенную для Лань Ванцзи территорию — и, признаться, совершенно не хочет. Какие бы причины не терзали этого человека, Вэй Усянь хочет воспользоваться этим мигом, словно жадный до сокровищ дракон. Возможно, это его единственная в этой новой жизни возможность оказаться здесь и быть с Лань Ванцзи столь близко, как должны быть близки, наверное, разве что родные люди — семья.       Ах, он ведь может побыть немного жадным, раз его решили не убивать, верно?       При мысли о том, что всё позади — тот страх, что он не проживёт долго, и та уверенность, что он получит наказание за все свои злодеяния прошлого, — по его телу проходит волнующая дрожь и волна облегчения.       Это слишком хорошо, чтобы быть правдой, но пусть так — он хочет побыть немного эгоистичным, пока ему это позволяют. В конце концов, когда ещё выдастся шанс, чтобы Лань Ванцзи вытирал с его шерсти влагу и гладил массивную морду? Едва ли ещё когда-нибудь.       — Можешь занять постель, — произносит между тем Лань Ванцзи.       Моргнув, Вэй Усянь поворачивается к тому — а мужчина уже, оставив у входа сапоги и сняв верхнюю мантию, заваривает им чай.       Эта такая простая рутина, которая кажется Вэй Усяню непривычной, странно греет его душу.       — А ты? — спрашивает он, едва выдохнув. — Это твоя постель, Лань Чжань.       Вместо ответа Лань Ванцзи молча разливает им чай и с грацией усаживается за стол, а после безмолвно смотрит на Вэй Усяня, словно приглашая присоединиться.       Вздохнув, он слушается и занимает место напротив, однако не позволяет уйти от ответа.       Пиала чая приятно пахнет — тот же душистый аромат, но уже с какими-то иными нотками, которые Вэй Усянь не узнаёт, сколько бы не пытался. Тем не менее он уверен, что когда-нибудь в первой жизни да пробовал такой.       — Где ты будешь спать, Лань Чжань? — спрашивает он, придав голосу суровый тон.       — Могу занять место в гостевых покоях, — отвечает тот отчётливым нежеланием.       — Гостевых? — с подозрением спрашивает Вэй Усянь.       Сначала Лань Ванцзи молчит и только делает глоток горячего чая, едва прикрыв глаза — а после, поставив пиалу на стол, тихо вздыхает.       — Мгм. В гостевых.       Этот ответ Вэй Усяня не устраивает. Он здесь — гость, а не хозяин, и да, он решил побыть жадным, но не до такой степени, чтобы уснуть в чужой постели, пока истинный владелец этого места спит в каких-то гостевых покоях.       — Нет, — отказывается Вэй Усянь, — ты спишь на своей постели, а я — в гостевых покоях.       Лань Ванцзи хмурится, словно такой ответ всё равно, что оскорбил его.       — Нет.       — Да.       — Нет.       — Лань Чжань! — пораженно выдыхает Вэй Усянь и качает головой. — Когда ты стал таким упрямым? О, Небеса, как давно меня не было?       — Шестнадцать лет.       — О, всего… — он замирает, едва протянув пальцы к пиале, и смотрит в стол глупым взглядом, а после медленно поднимает взгляд на Лань Ванцзи. — Сколько, говоришь?..       Дыхание замирает где-то в горле и оседает в лёгких странной тяжестью, и он, кажется, почти не может дышать.       — Шестнадцать.       Шестнадцать.       Десять и ещё шесть.       Это… Это больше половины его первой жизни, и — о, Небеса, — это так долго! За это время может произойти столь многое, что Вэй Усянь даже боится представить масштаб изменений в Поднебесной. Заклинатели никогда не стоят на месте, а учитывая, какой след оставили после себя Вэй Усянь и Цишань Вэнь, — тем более.       И самое главное — он потерял так много времени.       — Шестнадцать… — выдыхает Вэй Усянь, сжав пиалу почти до треска — и тут же ослабляет хватку, понурив голову. — Так долго…       Лань Ванцзи не произносит ни слова, что не является странным, однако по какой-то причине Вэй Усянь воспринимает это как поддержку.       Усмехнувшись, он поднимает на него взгляд снова и смотрит со слабой улыбкой.       — Тогда не удивительно, что ты так изменился.       Тот наклоняет голову вбок, словно задумавшись, а после кивает на удивление Вэй Усяня.       — Чай остывает.       Удержав себя от смеха, Вэй Усянь кивает и подносит пиалу к губам — и пьёт, постаравшись вытеснить недобрые мысли. Теперь у него новая жизнь, и он не тёмный заклинатель, которого все только и мечтают, что убить, и он не слаб, как тогда.       Верно, у него новая жизнь. У Лань Ванцзи есть сын, но нет жены, а его самого не собираются убивать; отношение Лань Ванцзи к нему заметно изменилось, и Вэй Усянь, конечно, не дурак, но не станет с вершины падать в пропасть, не отыскав лестницу. Раз у него есть время — даже день, пусть так! — он хочет сделать так много всего, сколько сможет.       У него есть время, и он может побыть эгоистом и влюблённым дураком. Тогда, в первой жизни, когда война закончилась, он не мог позволить себе подобной роскоши, а теперь, когда Поднебесная окружена спокойствием, он может.       Сразу после, как они допивают чай, и убирают сервиз вместе, словно делали так всегда, Лань Ванцзи, стоя на месте, думает о том, чтобы уйти в другую часть дома, как Вэй Усянь останавливает его, осторожно обхватив его руку своей.       — Давай сойдёмся на середине и оба займём эту постель?       На лице Лань Ванцзи мелькает странная эмоция, которую он не может распознать, однако тот кивает — и сердце Вэй Усяня взволнованно трепещет в груди, а по телу струится волна безмерного счастья и тепла.       Вечер размывается: они по очереди купаются, переодеваются — и Лань Ванцзи даёт ему один из собственных комплектов, потому что Вэй Усянь не обладает ни единым и до сих пор блуждал в порванной одежде, — а после занимают места на постели. Вэй Усянь ложится ближе к стене, поджимает под себя ноги и переворачивается на бок, а Лань Ванцзи устраивается на краю и лежит на спине — истинно Лань.       На лбу того, впервые на памяти Вэй Усяня, нет ленты, и он замечает эту странность с ошеломлением, но не решается спросить. Знает: лента клана Лань священна, неприкосновенна — он запомнил это из первой жизни, когда частенько довольно-таки небрежно поступал по отношению к этому атрибуту.       — Тебе не противно? — шёпотом спрашивает Вэй Усянь, когда свечи гаснут, кутая их пеленой мрака, и Лань Ванцзи поворачивается к нему лицом и хмурится. — Ну, знаешь, я вроде как оборотень… И просто я, который часто донимал тебя в юношестве… Ты ведь не выносил меня.       — Нет.        Нет?       Вэй Усянь фыркает, смеясь, и придвигается чуть ближе, словно подталкиваемый инстинктами. Он задал ему вопрос, и назвал прочие факты утверждением, а Лань Ванцзи отвечает простым нет, словно это должно иметь иной смысл.       — Нет? Нет, не противно?       — На всё — нет.       Выдохнув, он смотрит на Лань Ванцзи сквозь мрак — ясно, отчётливо, как никогда чётко.       — На всё? — выдыхает он, не в силах поверить собственным чувствительным ушам.       — Мгм, — тот едва кивает. — Спокойной ночи, Вэй Ин.       Вэй Усянь открывает рот, так отчаянно желая спросить ещё много всего, но в итоге говорит ответное пожелание — и прикрывает глаза.       Некоторое время он просто лежит, слушает дыхание Лань Ванцзи и завывание ветра за окном, оставив попытки понять заклятого друга, и в конце концов засыпает, когда звучит серенада насекомых.