• ━━━━━━━━━『⚕』━━━━━━━━━ •
Субботним утром Йен впервые за месяц проснулся с лёгким сердцем и ясной головой. Может, причина была в том, что экзамены остались позади, а может, в том моменте вчера у озера (моменте, растянувшемся на два момента, на три, а затем и вовсе на весь день), но Йен не чувствовал стресса, беспокойства или «думаешь-тебе-нужно-обратиться-официально?» — ничего такого, что он ощущал до того целую вечность. У него были его друзья и последние выходные перед летом, и казалось, что это может длиться вечно (точно так же, как тёмная туча прошлого месяца). Салли и Саванна взволнованно согласились пойти с ними на концерт, и Йену давно не было так хорошо. Снова его поразила мысль, что он мог бы найти в этом счастье, даже если всё сложилось не так, как он ожидал, и не так, как хотел изначально. Того, что он имел сейчас, вполне могло быть достаточно. День выдался тёплым, и Йен обнаружил, что половина его друзей собрались за столом Слизерина на обеде; сам же он всё утро провалялся в кровати, бездельничая, пока наконец не встал после полудня. Остальные подтянулись за ним, и вскоре их компания в полном составе, веселясь, обедала. Казалось, им принадлежит весь мир. — Давай потом вместе соберёмся на вечер, — умоляла его Мэнди, когда они отвлеклись от других разговоров. Она потянулась к нему через стол, и он крепко сжал её руку. — Только ты и я. Мы выберем себе какие-нибудь... смелые наряды. — Смелые? — повторил Йен, слегка рассмеявшись. — Хорошо. — А с кем тогда буду собираться я? — спросила Карен. — Очевидно, со мной, — откликнулась Саванна с лучезарной улыбкой. Она взяла Карен под руку. — Салли и Микки будут в нашем полном распоряжении. — Ладно, — Карен просияла, несмотря на то что Микки стрельнул в Салли, сидящего рядом с ним, взглядом, в котором явно читалось: «Какого хрена это было?» Йен ухмыльнулся Микки. — Без обид, — бойко сказал он, — похоже, ты вытянул короткую соломинку. — О да, — подхватила Мэнди с притворным сожалением. — Мы с Йеном собираемся повеселиться. После обеда они отправились на озеро, где Мэнди и Микки развлекали всех, устраивая дуэли или пуская случайные искры в воздух. Йен вспомнил, как приятно просто тусоваться одной компашкой. Не было ощущения, что они с Микки пятое и шестое колесо, все проводили время одной кучей-малой, в которой не было явных парочек, а были просто друзья, пусть бо́льшая часть этих друзей и встречались друг с другом. Йен оторвался от игры с Карен — в процессе которой они постоянно лупили друг друга по рукам и кричали, — правила которой она точно выдумала, потому что продолжала выигрывать. Микки сидел скрестив ноги и о чём-то разговаривал с Салли, но он поймал взгляд Йена через его плечо и ухмыльнулся. Йен улыбнулся в ответ. — Ты не остыл к нему, — заметила Карен, и он быстро переключил внимание на неё. — Что? — спросил он, хотя услышал её совершенно отчётливо. В её голосе прозвучала лёгкая грусть за него. — Я горжусь тобой, Йен, — сказала она мягко, мягче, чем обычно. Йен был одновременно встревожен и спокоен. — Я знаю, это нелегко… Вот так проводить время с ним и со всеми нами. Здорово, что ты справляешься. Я рада за тебя. Йен хотел разрядить обстановку, отпустив язвительный комментарий или что-то в этом роде, но почувствовал, что момент неподходящий. Вместо этого он выдавил кривую улыбку. — Спасибо, — тихо сказал он, на секунду опустив взгляд, прежде чем опять поднять на неё глаза. — Я хочу снова быть его другом. Думаю, я готов к этому. — Правда? — удивлённо спросила она и снова хлопнула его по рукам; он нахмурился и встряхнул кистями, прежде чем вернуть их в исходное положение для следующего раунда. Карен всмотрелась в его лицо и, казалось, одобрила то, что разглядела. Её улыбка была нежной. — Хорошо. — Да, — сказал Йен и сам удивился прозвучавшей в его словах убеждённости, но он имел в виду именно это. — Я чувствую себя хорошо. Может, даже впервые за долгое время. — Ты заслуживаешь быть счастливым, Йен, — искренне сказала она. — Я знаю, что Микки делает тебя счастливым. И если он не может дать тебе этого в качестве любовника, ты заслуживаешь этого в качестве друга. Йен снова опустил взгляд. Ему удалось произнести это только шёпотом: — Спасибо. Карен снова сильно хлопнула его по рукам. Она слегка опасно улыбнулась и сказала: — Не за что, — и Йен сразу почувствовал облегчение. Разговор закончился без необходимости всерьёз обсуждать это, и он знал, что, скорее всего, они к нему не вернутся. Именно в такие моменты он ценил Карен как друга гораздо больше, чем обычно давал ей понять. Но затем она поймала его взгляд, когда они перешли к разговору о планах на вечер, и ухмыльнулась, и Йен понял, что она всё равно знала. Когда время приблизилось к ужину, Мэнди объявила, что хочет начать собираться, поэтому Йен присоединился к ней, слегка помахав остальным и пообещав увидеться с ними через пару часов. Карен сказала, что поднимется через несколько минут взять нужные ей вещи из своей комнаты, чтобы они могли собраться в общежитии Пуффендуя. Мэнди поцеловала её на прощание, после чего они с Йеном пошли в замок. В общей гостиной Слизерина было немноголюдно; все наслаждались окончанием экзаменов. Близились летние каникулы, стояла хорошая погода, и всё это было пропитано духом свободы: сочетание, которое уже давненько обходило замок стороной. Спальня Йена была практически пуста. Едва войдя, Мэнди глубоко вдохнула. — Пахнет так, будто мы собираемся вляпаться в неприятности, — сказала она. Йен рассмеялся. Мэнди выложилась по полной ради концерта, надев магловскую одежду: рваные джинсы и классные (по её словам) перчатки без пальцев, которые Йену казались несуразными. Она заставила его примерить кучу разных головных уборов, прежде чем сойтись на том, что он может обойтись без них, после его утверждения, что в них он выглядит как натурал, и её согласия, что это оскорбительно для его имиджа. В конце концов, она одобрила его узкие тёмные джинсы и футболку, у которой он отрезал рукава. У них ещё оставалось время в запасе, и они сбегали вниз, чтобы быстро поужинать, прежде чем встретиться с остальными в кабинете Астрономии, поскольку Салли заверил, что профессора не будет всю ночь, так что они могут использовать её камин, чтобы уйти и вернуться, если будут осторожны; камины преподавательского состава не подвергались особым ограничениям, так что это не покажется странным, если они им воспользуются, чтобы добраться до города. В это вечернее время в «Дырявом котле» было полно народу, что было как плюсом, так и минусом. С одной стороны, многие могли заметить их внезапное появление из камина. С другой — все там, даже бармен Том, были уже пьяны к семи вечера. Может, потому, что была суббота, а может, потому, что лето было так близко. Так что не нужно было беспокоиться о том, что кто-то забросает лишними вопросами разодетую компанию подростков, появившихся из ниоткуда и спешащих к выходу, прежде чем они наткнутся на кого-нибудь, кто мог бы их узнать. Несмотря на волнение, они выбрались на улицу без проблем и оказались свободны. Йен издал короткий клич, быстро подхваченный остальными, когда они кинулись обниматься, радостно галдеть и вскидывать кулаки в воздух, переполненные адреналином от побега из замка и от перспектив предстоящей ночи. Йен чувствовал себя частью стаи, когда они пробирались сквозь толпящихся на тротуаре маглов и волшебников, не подозревающих, что шестёрка подростков, одетых как маглы (так же, как маглы наряжались ими на Хэллоуин), смеющихся и попивающих из фляжек, которые принесли Карен и Саванна, — это шестеро студентов, которым не позволено покидать территорию школы. Йен заметил, что некоторые держатся за руки, когда повернулся, чтобы сказать что-то Мэнди, и обнаружил, что обе её руки зацепились за локти других его друзей. Ночь казалась гудящей, яркой, живой, отдающей электрическими разрядами по его коже, заставляя сердце биться чаще. Стадион был скрыт, видеть его могли только волшебники; Йен чувствовал антимагловское силовое поле заклинания, пульсирующее по всей арене, подобно живому существу, окружая их со всех сторон. Они, конечно, прошли без проблем, но теперь Йен чувствовал, что посвящён в ещё бо́льшую тайну, чем раньше. Не просто он и его пятеро лучших друзей, тайком покинувшие школу, а он и пять тысяч человек, кричащие, прыгающие и невидимые для мира. Эта ночь была особой тайной, но не только для него, а для всех них вместе. Как и говорила Мэнди, остальные смогли купить билеты у входа. Йен и Мэнди показали свои, и им махнули, пропуская, но они подождали остальных, прежде чем собраться сбоку от лестницы, ведущей вниз, на большую площадку, где все стояли в ожидании разогрева. — Куда пойдём? — спросила Карен, с прищуром вглядываясь в уже значительную толпу. — Поближе к сцене, — немедленно откликнулась Мэнди. — Но не так близко, чтобы нас затоптали эти ублюдки, пытающиеся добраться до ворот, — сказала Карен. — Угу, — согласно подхватил Микки, указав налево: — Вон туда. И до туалетов недалеко, и выйти покурить можно, если что. Под общий одобрительный ропот они похватали друг друга и без дальнейших раздумий нырнули в толпу. Йен был рад, что крепко ухватился за самодельный кроп-топ Мэнди, потому что почти сразу же на него налетели и он чуть не отбился от остальных. Им удалось держаться вместе, пока они не добрались до желаемого места — хотя здесь, в гуще событий, а не с высокой точки обзора, было труднее определить, что они именно там, куда собирались, — и образовали небольшой круг, встав лицом друг к другу. Карен сказала, что это для того, чтобы никто не мог вклиниться между ними, пока не погаснет свет. Она также пыталась заставить их всех сцепить локти в качестве дополнительной меры предосторожности, но Микки пригрозил расправиться с любым, кто рискнёт к нему прикоснуться, остальные подхватили идею, и Карен не стала настаивать. Им пришлось подождать всего около двадцати минут, прежде чем свет погас и начался разогрев. После уже не нужно было так усердно бороться за свои места, хотя время от времени появлялся кто-нибудь пьяный, агрессивный или просто глупый, кто не понимал, что они все вместе, и пытался протолкнуться в их тесный круг, но получал быстрый отпор. Их было трудно игнорировать. Разогрев прошёл неплохо, но ничего выдающегося не было. Но когда после вновь погас свет, воздух внезапно стал немного наэлектризованным, все обернулись и посмотрели друг на друга, гудя от возбуждения. Йен ощущал это всей своей кожей. Толпа горела точно так же, жаждала этого освобождения, возможности почувствовать, что момент так близок — вот-вот вспыхнут огни и заиграет группа, ради которой они все тут собрались, и будет легко потеряться в их бурлящей крови, их кричащих ртах и топоте их тяжёлых, очень тяжёлых ног. Ничего не произошло. Ничего не происходило так долго, что шум немного стих, и народ начал слоняться вокруг. Какофония разговоров пяти тысяч человек усиливалась и разносилась эхом по стадиону, как будто Йен находился в комнате, где все одновременно требовали его внимания. Затем они услышали что-то подобное божественному раскату грома, который был сильнее любого из них, больше, чем все они… — Кто готов к встрече с «Клыкастыми Жмырами»? Это был скорее боевой клич, чем вопрос. Толпа ответила на него своим собственным кличем. Йен не успел ничего понять, как одна половина его друзей кричала ему в лицо, а другая просто кричала. Карен изо всех сил топала ногами по истёртой траве, а Микки ухмылялся Йену, как будто воспринимал всё это как шутку, но Йен видел, что он наслаждался происходящим. Трудно было сопротивляться этому. Даже для такого циничного и решительного человека, как Микки, который ничему никогда не отдавался полностью. Концерты были похожи на зоны боевых действий: внешний мир казался скорее вымыслом, чем реальностью. Первые аккорды поразили Йена прямо в сердце. Он чувствовал басы ступнями; каждый присутствующий здесь человек был волшебником, так что группа могла использовать практически любые спецэффекты. У них была дым-машина, которая выписывала туманом слова, названия песен и имена участников группы; у них были пушки, которые выбрасывали в воздух искры и конфетти, повисающие в воздухе над стадионом, меняющие цвет и исполняющие различные другие трюки, прежде чем опуститься на землю. Магия и музыка этого места заполнили Йена до глубины души, и он мог сказать, что на всех остальных вокруг происходящее оказывало тот же эффект. Микки был рядом с ним почти всё время. Где-то между второй и третьей песней их позиции полностью изменились. Йен догадался, что Мэнди и Карен хотели быть рядом друг с другом, как и Салли с Саванной, которые уж слишком тесно жались друг к другу, хотя это было не такое шоу; Йен предположил, что они оба были изрядно пьяны после разделённой фляжки. Мэнди и Карен держали соединенные руки над головами и выкрикивали всякую чушь в промежутках между словами песни, прыгали, топали ногами и время от времени тянулись друг к другу за поцелуями, когда пульс слишком громко бился в их крови, приказывая им сделать это, и они не могли игнорировать этот призыв. Йен чувствовал ту же энергию, но обуздать её было сложнее, когда она не находила выхода. Он просто ухмылялся Микки, подпевал и пытался выжечь это другими способами, растворяясь в музыке и криках, счастливый от понимания, что к утру, вероятно, сорвёт голос. Так прошла почти половина концерта. Йен одновременно и ждал, что это случится, и нет, потому что не знал, когда именно, но потом они с Мэнди посмотрели друг на друга, и оба просто поняли. Он увидел, как её хватка на руке Карен стала немного крепче, когда отголоски последней песни стихли. — Хорошо, — сказал солист группы низким тягучим тоном прямо в микрофон. Видимо, что это должно было прозвучать горячо или типа того, но у парня не очень-то получилось, потому что он был лидером в полу-инди-панк-группе. — Все хватайте того, кого любите... Мы сбавляем обороты. Знакомое чувство паники, что так мучило его в последние несколько недель, и от которого, как он думал, он избавился, стремительно вернулось в его нутро. Лишь оттого, что он увидел, как Мэнди и Карен прижимаются друг к другу чуть ближе, как Салли обнимает Саванну, как все они смотрят друг на друга. Их любовь была настолько очевидной, что Йен практически чувствовал, как их сердца бьются, будто они бились в его груди. Он тяжело сглотнул, вздёрнул подбородок и снова посмотрел на сцену. Одна песня. Ему нужно было продержаться только одну песню, а затем всё вернулось бы к тому, чем он наслаждался последние пару дней. Первые несколько нот ожили на сцене. Что-то акустическое; Йен знал не так много акустических версий их песен, хотя мог бы узнать по словам, учитывая, что в их альбоме было мало медленных композиций. Затем, так же ясно, как билось его сердце в груди, он почувствовал, как чьи-то пальцы осторожно коснулись его собственных. Ошибки быть не могло, они были там, рядом с его пальцами, а затем скользнули между ними. Прикосновение было осторожным, медленным и размеренным. Как только их пальцы переплелись, Йен посмотрел на Микки широко раскрытыми глазами. Микки сжал его руку, Йен сжал в ответ, а затем спросил: — Что ты делаешь? Микки выглядел… немного нервным. Это определение казалось подходящим, хотя Йену оно не нравилось — это было не то слово, которое можно было применить к Микки Милковичу. — Я должен тебе кое-что сказать, — торопливо произнёс Микки. Гитара в песне теперь звучала громче. Йен так пока и не понял, что это была за песня. Сейчас он был слишком занят, сосредоточившись на других вещах, ему некогда было вслушиваться в слова. Таких вещах, как то, как Микки выглядел в переливающихся огнях светомузыки, отбрасывающих тени на его лицо, как он сильно прикусил губу и как сжимал руку Йена в своей. Он выглядел точно так же, как Микки, которого Йен всегда знал, но теперь за его обычным поведением скрывались оттенки других вещей, и Йен не мог их считать. Что-то изменилось, но он не понимал, что именно. Его сердце колотилось в такт барабанам, бум-бум, бум-бум, немного сбившись с ритма, заставляя пульс учащённо биться. Он моргнул и сглотнул. Микки не сводил с него глаз. Казалось, никто больше ничего не заметил; их друзья танцевали и пели, а Йен застыл, и рука Микки была в его руке. Он чувствовал, что толпа должна была остановиться. Кто-то должен был крикнуть им. Группе следовало придумать целую песню, посвящённую им, только им, в этом моменте. Но ничего из этого не произошло. Земля не разверзлась. Время не остановилось. Мир продолжал вращаться, песня затянулась, и сердце Йена бешено заколотилось в груди, как будто оно понятия не имело, что ему делать; не больше, чем сам Йен. Их взгляды встретились на две секунды. Три. Затем Йен моргнул, и губы Микки оказались на его губах, рука обвилась вокруг его шеи, пальцы зарылись в волосы на затылке. Всё это было так неожиданно — в одну секунду он был просто Йеном, а затем стал Йеном, которого лучший друг и любовь всей его грёбаной жизни целовал так, будто вселенная разлетится на части, если он остановится, самым лучшим образом ероша его волосы, прикусывая губу, оставляя следом более мягкие, нежные поцелуи в том же месте, чтобы унять лёгкую боль. Йен внезапно вздрогнул, и вся кровь в его теле попыталась хлынуть в двух разных направлениях одновременно: к лицу и на юг. Он едва успел ответить на поцелуй, как Микки отстранился. Йен знал, что теперь их друзья пялятся на него. Его же внимание было приковано к чему-то другому. У Микки был тот дикий взгляд, который иногда появлялся, когда его переполняло желание убежать, но Йен крепко держал его за руку и никуда не собирался отпускать. По крайней мере, пока тот не объяснится. Не раньше, чем всё это обретёт смысл. Мысль о том, что он чего-то не понимает, что ему не следует тешить себя надеждами, потому что это что-то другое и означает что-то отличное от того, о чём он думал, не оставляла Йена в покое. Его сердце снова начало болеть, совсем немного на грани всей его надежды. — Чт.. что?.. Слова не шли. Йен готов был проклинать себя, вот только язык отказывался шевелиться. Что он должен был сказать? — Что это было? — выдавил он. Теперь гнев нарастал быстрее. — Микки, я говорил тебе… Я не могу так, я говорил тебе, всё не может быть как раньше. Я знаю… Я знаю, что раньше всё было так, и тогда это было прекрасно, но теперь ты знаешь, что я чувствую, и я... — Я не хочу, чтобы всё было как раньше, — поспешно перебил его Микки. Он провёл по лицу свободной рукой, не той, которой Йен завладел и до сих пор не отпустил. — Чёрт возьми, я не… Я даже не знаю, что ты подразумеваешь под «раньше». Я знаю только… Йен, Йен, я хочу... — он сглотнул. Йен наблюдал, как линия его горла напрягается в попытках произнести слова. Но он был Микки, и они дались нелегко: — Я тоже этого хочу. И, что ж, Йен не знал, что на это сказать. Ему просто нужно было убедиться. — Чего — этого? Его голос звучал настороженно, гораздо настороженнее, чем он рассчитывал. Хотелось бы ему выглядеть как Микки — как будто он наконец почувствовал себя свободным, — но Йен не мог, пока не был уверен. Он должен был быть уверен, иначе его сомнения никогда не оставили бы его в покое. А у него было много сомнений. Микки сказал: — Придурок, блин, — а затем снова поцеловал его. Это было беспорядочно и несовершенно, и Йен не мог дышать. На этот раз поцелуй длился всего пару секунд, прежде чем Микки отстранился, но теперь он остался рядом. Его пальцы снова погрузились в волосы Йена, и он провёл ими по его голове медленно и успокаивающе. С закрытыми глазами он прислонился лбом ко лбу Йена. Йен наблюдал за ним, Микки выглядел так умиротворённо, хотя и затаил дыхание. Сам Йен не мог быть таким безмятежным: ему нужно было сказать так много вещей, и со стольким они должны были справиться. — Микки, — сказал он снова, когда тот не нарушил их молчания. Микки тихо шикнул на него. — Я тоже, Йен. Хорошо? — его голос звучал хрипло, почти незнакомо. Но Микки был здесь, прижатый к Йену, заключённый в его объятия. Он был здесь. Даже несмотря на свой тихий голос, он говорил в точности как мальчик, которым был: неряшливым, сломленным и боящимся получить травму, потому что ему всегда причиняли боль. Но он был здесь. Как и Йен. — Я тоже. Для меня это тоже так. В висках Йена нарастала головная боль. Микки не мог иметь в виду того, о чём он подумал, потому что это означало бы, что он был не одинок в своих чувствах, и Йен не был уверен, что знает, как ему быть в этом случае. — Ты тоже? — прошептал он. Микки кивнул почти лениво. Казалось, для него всё было так просто. Просто кивнуть и провести пальцами по волосам Йена, и теперь всё должно получиться, потому что они были на одной волне. Вот только в Йене продолжали бурлить гнев и разочарование, сопровождающиеся ожогом, как ото льда, если прикасаться к нему слишком долго. Всё это грёбаное время… — Какого чёрта, Микки?! — крикнул он. Микки вздрогнул, когда Йен отпихнул его подальше от себя. Однако его шок быстро прошёл, и он начал смеяться, хотя прямо сейчас Йен не мог найти ни одной чёртовой вещи в целом мире, которая была бы смешной. Он попытался сердито уставиться на него, но Микки действительно смеялся, всё его тело сотрясалось, и жёсткий взгляд Йена дрогнул. Обычно Микки не расслаблялся так сильно или так легко, и это усыпило бдительность Йена больше, чем все слова Микки. — Ты придурок хренов, — всё равно сказал Йен, скрестив руки на груди и изо всех сил стараясь отвести глаза, но было трудно оставаться злым, когда Микки так мило смеялся, притягивая его взгляд. Микки выпятил губу, он явно издевался над Йеном, но его снисходительность компенсировалась тем, насколько мягкими были его прикосновения, когда он потянулся к Йену и погладил его руки и лицо, снова притянув его к себе, пока Йен не был вынужден опустить руки. Микки прижался к его губам ещё одним поцелуем (хотя Йен изо всех сил старался не реагировать), потом ещё одним, потом ещё, и в промежутках между этими крошечными прикосновениями губ он пробормотал: — Ох, засранец. Я так сильно тебя люблю. Оказалось, что ощущения от разбитого сердца примерно такие же, как и когда оно срастается обратно, скреплённое быстрыми стежками. Грудь Йена вздымалась, и он чувствовал, как его дыхание готово участиться, но не хотел этого допустить. Если бы он испортил этот момент приступом паники, он бы никогда себе этого не простил. — Почему ты ничего не сказал? — прошептал Йен дрожащим голосом. Он не знал, был ли причиной разговор, который они вроде как вели (хотя, по-видимому, с перерывами на поцелуи), или то, что Микки держал его лицо в своих ладонях и покрывал поцелуями подбородок и щёки. Руки Йена нашли предплечья Микки и опустились на них. — Почему ты ничего не сказал? — Я не знал, — признался Микки, и теперь он просто прятал своё лицо, потому что больше не целовал Йена в подбородок, но стоял так, чтобы не смотреть ему в глаза. — Я не осознавал этого, пока... пока ты, считай, не подтвердил это для меня. В «Асцендио». В смысле насчёт того, что ты ко мне чувствуешь. Затем, когда я пришёл в себя… А это заняло у меня недели, мне пришлось всё пересмотреть. То есть всё это грёбаное время я… И я даже не знал. А кто бы знал? К тому времени ты сказал, что хочешь двигаться дальше и забыть об этом. Но как, блядь, — он остановился, теперь они смотрели друг на друга, и глаза Микки сияли, но по-хорошему, а не так, как будто он собирался заплакать, — я должен был просто забыть об этом? Йен рассмеялся, наполовину надломлено, на что не было никаких причин, поэтому на другую половину это был счастливый смех. Он был абсолютно уверен, что ему знакомо это чувство. Любовь к Микки не была чем-то таким, что он мог просто забыть. Он пытался месяцами, месяцами и месяцами, но это стало частью его самого — строки, написанные на его костях и въевшиеся в кожу, напоминая о том, что Микки был частью его всегда и Йен никогда не избавится от него. Неважно, что произойдёт потом — завтра, или следующим летом, или через много-много лет, — Йен проведёт остаток жизни, так или иначе любя Микки. Это просто то, кем он был. Он был создан для того, чтобы влюбляться в Микки каждый раз, и теперь от этого никуда не деться. Поэтому он сжал футболку Микки в руках, поскольку они всё ещё были так сильно прижаты друг к другу, и прошептал: «Я знаю. Я знаю», и, наклонив голову, чтобы накрыть губы Микки своими, Йен не встретил никакого сопротивления, только вздох и сильное давление губ Микки. Йен не осознавал, что песня изменилась, теперь она была сложнее, громче и интенсивнее. Совершенно не подходящая чтобы стоять, едва танцуя, слегка раскачиваясь друг с другом в подобии ритма, и целоваться, целоваться, целоваться. Это не решало всех вопросов — им придётся поговорить об этом, обо всём, в конце концов, — но сейчас были только губы Микки на его губах и басы́, проносящиеся по телу Йена, и этого было достаточно, этого было достаточно. Этого было достаточно на всю оставшуюся жизнь.• ━━━━━━━━━『⚕』━━━━━━━━━ •
Йен не знал, как долго продолжался концерт вокруг. Единственное, что он знал во всей вселенной, — это руки Микки, касающиеся его кожи, губы Микки на его губах, и то, как он прижимался к Йену. Прошло совсем немного времени, прежде чем пот, который уже выступил бисеринками от нахождения в такой большой толпе, начал стекать по его шее под футболку. Но Йен только притянул Микки ближе. Он не собирался отпускать его в ближайшее время. Он понимал, что они устроили сцену. На самом деле это не имело значения, настолько, что он был удивлён, когда Микки высвободился, хотя ему, очевидно, хватило одного взгляда на полудикую ухмылку Йена, чтобы рассмеяться и сказать: «Эй, притормози, тигр. Хочешь пойти со мной?», и, не дав Йену шанса осознать, что, чёрт возьми, он имел в виду, Микки взял его за руку и потащил за собой из толпы. Он услышал, как Мэнди сказала: «Наконец-то, блядь», кто-то из их друзей по-волчьи присвистнул, а кто-то толкнул его в спину, когда он, спотыкаясь, шёл за Микки, но Йен был слишком занят, глупо улыбаясь ему в затылок, чтобы обращать внимание на что-либо. У него было это. У него действительно было это. Йену захотелось рассмеяться: Микки повёл его в уборную. Он отпустил его руку, чтобы пройтись вдоль ряда кабинок, убедившись, что внутри никого нет. Самая последняя была заперта, и Микки сильно постучал в дверь, прорычав: — Убирайся! Кто бы ни был внутри, он усмехнулся и крикнул в ответ, явно раздражённый: — Воспользуйтесь любой другой. Микки фыркнул. — Дело твоё, — сказал он, поворачиваясь спиной к двери и направляясь обратно к Йену. — Но мы собираемся тут кое-чем заняться. Оставайся, если хочешь. Йена немного отвлекло то, как уверенно Микки подошёл к нему, как будто они делали это миллион раз до этого, как будто Микки владел этим моментом и был тут главным. Оказавшись достаточно близко, он запустил руки в волосы Йена и подался вперёд, чтобы снова захватить его губы одним движением, не прекращая напирать, пока не встал вплотную к Йену, целуя его. Так что Йен был немного отвлечён, но всё же слышал, как парень из кабинки сбежал, преодолев, кажется, скорость света. Было немного неловко, что Микки мог возбудить его так легко (он продолжал слегка тянуть Йена за волосы, и все мысли Йена просто рассеялись), но, боже, Йен так долго хотел этого, его нельзя было винить за низкий стон, который вырывался из его горла, теряясь где-то во рту Микки, пока тот целовал его. Он вроде как ожидал, что Микки посмеётся над ним, потому что Йен уже так реагировал, а они просто целовались, но либо Микки не хотел испортить этот шаткий момент, которого они достигли, либо чувствовал примерно то же самое, потому что он ничего не сказал, только принялся целовать немного глубже, немного небрежнее, но Йену это понравилось. Это было страстно, даже если и не идеально, и он потянул Микки за бёдра, пытаясь привлечь его ближе. Микки с готовностью шагнул вперёд, пока они не оказались прижаты друг к другу так близко, что было трудно сказать, где начинался он и заканчивался Микки. Отчасти Йен приписывал этот эффект тому, что Микки затуманивал его сознание каждый раз, когда прикусывал зубами губу Йена и посасывал его язык; колени Йена в ответ на это угрожали подогнуться. Пытаясь вернуть себе хоть какое-то преимущество, Йен оттеснил Микки одним плечом, пока они не поменялись местами, и прижал к одной из раковин, а затем скользнул рукой по его шее, как будто ничего такого, как будто он не забрал у него только что часть власти. Ему явно не удалось схитрить, потому что Микки сдержанно усмехнулся, но очевидным было и то, что Микки было всё равно. И не просто всё равно — ему это понравилось, во всяком случае, так казалось, судя по тому, как он сжимал руками футболку Йена, словно не был уверен, хочет ли её снять. Йен принял решение за него, отстранившись ровно настолько, чтобы сорвать футболку через голову. Он не спешил вешать её на раковину рядом, давая Микки время рассмотреть себя, что тот и сделал. Когда Йен шагнул обратно к нему, Микки немного раздвинул ноги, чтобы освободить для него больше места. Они одинаково ухмылялись, пока Йен подталкивал его в бедро, и поскольку Микки и так уже прижался поясницей к раковине, ему ничего не оставалось, кроме как сесть на столешницу. Йен помог, поддерживая Микки, пока тот не уселся на край, так ему было намного легче раздвинуть колени, а Йену встать между ними. Он подался бёдрами вперёд, снова завладевая ртом Микки, всё тело охватил трепет, когда Микки издал сдавленный стон и провёл ногтями по обнажённым рёбрам Йена. Йен слегка задыхался. Отстранившись, он попытался сформулировать мысли, но они ускользали из его головы, как вода сквозь пальцы. Он прижался губами к линии челюсти Микки, к его шее и постарался собраться. — Почему ты не сказал мне раньше? — спросил он в основном одними губами напротив кожи. — Господи, Микки. Последняя фраза должна была прозвучать раздражённо, но Микки выбрал этот момент, чтобы так низко опустить руки, проведя ими вдоль спины Йена, что кончики пальцев оказались за поясом его джинсов, и это вышло хрипло и глухо. — А что? — Микки рассмеялся. — Думаешь о том, что мы бы уже давно могли заниматься этим? Должно быть, он знал, что делает, предотвращая эту недоразмолвку ещё до того, как она началась, потому что он сильнее вонзил ногти в кожу Йена. Йен задрожал всем телом: Микки был так близко к нему. Йену не особо нравилось, когда с его задницей играли, но понимание того, что теперь у Микки был доступ — зная, что это возможно, — открыло что-то глубокое и первобытное внутри него. Йен обдумал эту мысль; он мог бы вернуться к ней позже. — Нет, — сказал Йен, но его тело выгнулось навстречу Микки, и он подумал: «Да, да, да». — Потому что у тебя был месяц. — Я же говорил тебе, — теперь голос Микки звучал резче, вероятно, в голове у него прояснилось. И Йен сразу решил, что этому не бывать. Если он собирается сойти с ума, Микки вполне мог лишиться рассудка вместе с ним. Он потянул за пояс его джинсов, пока Микки не сдвинулся ближе к краю, приподняв бёдра, на что Йен с шумом выдохнул. Затем его дыхание участилось, и он прижался губами к шее Микки. — Что говорил? — вопрос прозвучал приглушённо из-за того, что Йен был занят шеей Микки. — Ты... — Микки издал какой-то задыхающийся смешок. — Ты сказал, что не хочешь... Бля. Он потянул Йена за волосы, пока Йен не наклонился и не поцеловал его снова, заявляя права на его губы — желание длиною в вечность. Йен целовал его так, словно хотел что-то доказать, погружая язык в его рот, проводя пальцами по плечам Микки и его волосам, притягивая его всё ближе, ближе и ближе, пока между ними совсем не осталось пространства. Микки отдал это ему со вздохом, и он всё ещё задыхался, когда Йен отстранился. — Я заставил тебя понервничать, — уличил его Йен, лукаво улыбаясь. Микки толкнул его в плечо. — Заткнись, чувак. Йен радостно рассмеялся, дёргая Микки за футболку, пока тот не поднял руки над головой, чтобы Йен мог окончательно стянуть её. Он поцеловал Микки в плечо, в том же месте, куда Микки толкнул его. — Я заставил тебя понервничать, — повторил Йен. Микки слабо пнул его. — Так сильно, что тебе все мысли натурально вынесло. — В моих мыслях никогда не было ничего натурального, — парировал Микки. — Сплошная гейчатина на повторе. Йен снова рассмеялся, взяв Микки за подбородок и соединяя их губы, не желая держать их разъединёнными дольше необходимого. Микки улыбнулся в поцелуй той особенной улыбкой, которая у него была только для Йена, и то, что он улыбался ей Йену, потому что они целовались, вызвало в животе Йена ощущение миллиона (и ещё одной) порхающих бабочек. Голова закружилась, он почувствовал, что может захватить весь мир. — Я влюблён в тебя, — сказал Йен, задыхаясь, нащупывая пальцами пуговицу на джинсах Микки. Он поцеловал его, затем ещё раз, бормоча слова в губы Микки. Микки нежно и ободряюще провёл пальцами по его волосам. — Я так люблю тебя. И ты наконец-то можешь это услышать, чёрт. — Я уже слышал это, говнюк, — откликнулся Микки, ухмыляясь, когда они соприкоснулись лбами. Йен на секунду забыл о джинсах Микки, его руки замерли, когда он посмотрел на Микки с такого близкого расстояния, что ему пришлось на секунду скосить глаза. — Необязательно озвучивать всё, чтобы я понял. Ты же знаешь, я не полный идиот. Йен фыркнул. — Ты около месяца не понимал, что влюблён в меня. — Ты не понимал, что влюблён в меня, три месяца, — ответил Микки, передразнивая интонацию Йена. — Значит, я довольно хорошо держал язык за зубами, а? — То, что до меня долго доходит, не значит, что ты не кричал об этом. — Заткнись, — фыркнул Йен, возвращая своё внимание на его джинсы. — Посмотрим сейчас, кто громче. Он наконец расстегнул пуговицу и молнию, и Микки пришлось неловко поёрзать, чтобы они могли стянуть их до бёдер. Йен, возможно, нашёл бы это забавным, вот только Микки раздевался, и не просто так — он раздевался для Йена, чтобы Йен мог прикоснуться к нему. От трепета в горле перехватило дыхание при мысли о том, что когда-нибудь (в ближайшем будущем) он получит больше, чем это, получит всё. Но на данный момент этого было достаточно: не то чтобы они хотели раздеваться догола в общественном туалете. — Мы даже в кабинку не зашли, — легкомысленно заметил Йен, запечатлевая новые поцелуи на губах Микки. — Мы даже дверь не заперли, — подхватил Микки, просовывая пальцы в шлёвки джинсов Йена и дёргая за них без особого результата. — Блядь, сними штаны, чувак. Я бы хотел отсосать у тебя до того, как мне исполнится восемьдесят. — Меня, кстати, тянет на мужчин постарше. — Господи, а то я не знаю. Йен отступил, чтобы дать Микки спрыгнуть с раковины. Тот откровенно ухмыльнулся, оттесняя Йена назад бёдрами, пока он с толчком не врезался в кафельную стену. Прямо в джинсах Микки рухнул коленями на пол уборной. В тот же момент дверь позади них открылась. Наступила пауза; парень в дверях посмотрел на Йена, Йен посмотрел на парня, и Микки повернулся, чтобы тоже посмотреть. Йен вспомнил, что они не в Хогвартсе, а в реальном мире, где не всем нравились парни, стоящие на коленях перед другими парнями. Йена словно окатили ведром холодной воды. Затем Микки сказал ровным, твёрдым голосом: «Убирайся, мы трахаемся», парень издал негромкий писк и практически выпрыгнул спиной за дверь. Они не стали ждать, чтобы убедиться, что он действительно ушёл; Йен запустил руки в волосы Микки, прошипев: «Блядь, это странным образом заводит», а Микки одним движением стянул с него боксеры. — Заткнись и не открывай рот, если только не собираешься произнести моё имя, — приказал Микки, и голова Йена с грохотом ударилась о стену. Охренеть. Ладно. Было не так уж сложно следовать указаниям Микки; через две секунды после того, как он обхватил ртом член Йена, Йен быстро забыл всё, кроме его имени. Он даже не был уверен, что помнит своё собственное. Йен на мгновение обрадовался, что в Хогвартсе было не так много геев. В такой закрытой среде все они знали друг друга, во всяком случае, те, кто был открыт для секса. И получалось, что все друг с другом перетрахались: настоящий хаос сексуальных контактов. А с романтическими чувствами дела обстояли и того хуже, но это также означало, что все были в курсе того, что кому нравится, и прямо сейчас Йен определённо пожинал плоды того, что Микки точно знал, что ему нравится, как потому, что Йен много с кем путался, так и потому, что Микки в любом случае знал его хорошо, и для него не составляло труда считать реакции его тела. — Господи, бля, нахуй, боже, — выдохнул Йен. — Святые... яйца. Микки отстранился. Йен на мгновение растерялся, пока не увидел, что тот смеётся. Микки вытер подбородок тыльной стороной ладони. — Что? Ох... прости. — Ты придумываешь всякие необычные ругательства, когда заводишься, — сказал Микки. — Это интересно. — Интересно? — повторил Йен. — Не то, что я хотел услышать, конечно... — Я не имел в виду, что это плохо, — сказал Микки. — Это забавно. И... Он не закончил. Через секунду глаза Йена расширились. — Срань господня. Ты думаешь, я милый. — Ну… да. Я твой член сосу вообще-то. — Нет, ты типа считаешь меня милым. Очаровательным. Славным, — он взмахнул рукой. — Называй, как хочешь. Микки покачал головой, но не смог скрыть слабый румянец на своих щеках, не от Йена. — Ты всегда такой разговорчивый? — Я не слышу отрицания. — Я слышу, как ты себе кайф обламываешь, — предупредил Микки, но, очевидно, лишь для вида, потому что, похоже, решил, что лучший способ заткнуть Йена — вернуться к минету. Надо сказать, это сработало; Йен переключился на стоны и бессмысленные ругательства, иногда добавляя имя Микки, пока тот качал головой и обрабатывал член Йена так, как будто был знаком с ним гораздо дольше последних пяти минут. Йен был бесконечно благодарен за любую практику Микки, потому что тот не просто выглядел сексуально, стоя на коленях, но и справлялся отлично. Чёрт, Микки мог бы включить это в своё грёбаное резюме. Наконец Йен сильно дёрнул Микки за волосы и выдохнул: «Вот же дерьмо, иди, бля, сюда». Микки вскочил на ноги и прижался к его губам в крепком отчаянном поцелуе, будто умирал от сильного желания, как и сам Йен. Йен вцепился в спину Микки, пробуя себя на его языке, наклоняя его голову, чтобы углубить поцелуй. Микки приподнял ногу, нуждаясь в дополнительной опоре, и Йен подхватил его и сильнее прижал к своему боку, что дало Микки необходимый рычаг, чтобы начать потираться о него, отчаянно и так чудесно. — Господи, ты такой чертовски горячий, — пробормотал Йен, когда они остановились, чтобы отдышаться. Он направил голову Микки в другую сторону и снова поцеловал его. Микки сказал что-то неразборчивое, попытался повторить, но не смог сделать это, не отрываясь от губ Йена, и бросил попытки, полностью переключившись на то, чем они занимались. Его язык был горячим и требовательным, и он знал, что делал. Йен тихо застонал и ухватил его за бёдра, а затем, не особо задумываясь, сдвинул ладони дальше, почти схватив Микки за задницу. Микки отстранился от их поцелуя, наклонив голову так, что его лоб прижался к плечу Йена. Он издал тихий звук, значение которого Йен не совсем понял, но счёл чем-то хорошим. Микки подался бёдрами вперёд-назад, явно что-то ища. Йен впился пальцами в его мягкую кожу и выдохнул: — Скажи мне. Микки глубоко вздохнул. Йен гадал, действительно ли тот ответит; затем, выдохнув, как будто пытаясь казаться резким, но потерпев сокрушительную неудачу, Микки прошипел: — Блядь... просто сделай это. Ты знаешь, что я имею в виду. Видимо, это было максимально близко к просьбе трахнуть его пальцами. Микки не был застенчив, он просто не привык выражаться словами, и Йен мог это понять. Это всё равно было возбуждающе — может, потому, что просьба исходила от Микки, — и Йен притянул его в крепкий горячий поцелуй, сильно стиснув его бедро одной рукой, в то время как другая скользнула вниз, между его ягодиц. Без смазки они мало что могли сделать, но Микки, казалось, не слишком беспокоился об их ограничениях. Он приглушил крик плечом Йена, когда Йен в первый раз надавил пальцами на его дырочку — несильно, недостаточно, чтобы тот почувствовал боль или удовольствие, — но Микки тяжело задышал, как только перестал кусать Йена. Йен сделал это снова и снова, потому что было прекрасно наблюдать, как Микки задыхается, постанывает и прижимается к руке Йена. Как будто Йен был единственным способным доставить ему это удовольствие, и Йен действительно хотел сделать Микки приятно. Когда Микки начало трясти, Йен прижал пальцы к его губам, наблюдая, как Микки посасывает и облизывает их, делая достаточно влажными, чтобы Йен мог продолжить. На этот раз он был немного грубее, уверенный, что Микки сможет это вынести, и Микки не разочаровал: он подался на пальцы в ответ, будто хотел большего, и когда Йен сильнее вжался в него бедром, тот тоже принялся раскачиваться взад-вперёд между рукой Йена и его бедром. Микки посасывал его шею, пока Йен не застонал и не задвигал бёдрами так же уверенно, как и он. Это было великолепно. — Чёрт возьми, прикоснись ко мне, — выдохнул Микки. — Йен, Йен. Чёрт возьми, прикоснись ко мне. Йен был так заведён, он слишком далеко зашёл, чтобы дразнить Микки тем, что он, вообще-то уже его трогает. Возможно, он вспомнит об этом позже. Он понял, что расцарапал спину Микки, вероятно, оставив слишком глубокие следы; его ногти сильно впились в лопатки Микки. Он обхватил рукой член Микки и начал дрочить ему, подстраиваясь под ритм, в котором дразнил пальцами его задницу, и Микки запричитал что-то невнятное, но сумел собраться, чтобы протянуть руку и отдать Йену столько внимания, сколько получал от него. Их руки были скрещены, пока они надрачивали друг другу в одном ритме, а свободной рукой Микки обхватил Йена за подбородок, чтобы удержать в том положении, в котором он мог целовать его снова, снова, и снова. Время перестало существовать. Йен был в уборной минуту, час, день. Казалось, он прикасался к Микки целую вечность и в то же время недостаточно долго. Планеты выстроились в линию, и Йен потерялся во времени и пространстве. Это было именно то, что ему нужно, и что до этого момента он не мог получить в полной мере. Он подумал, что к этому всё и шло, назревая месяцами и месяцами (а может, гораздо дольше). Именно тогда Йен почувствовал, что вся его жизнь была лишь ожиданием влюблённости в Микки, и теперь, когда Микки полюбил его в ответ, ему наконец открыт весь мир, который так долго был ему обещан. Микки кончил с низким стоном, который был приглушён ртом Йена. Руки Йена не прекращали работать, пока Микки не затих, прислонившись к нему, такой удовлетворённый. Йен тяжело дышал, сильно вспотев, и всё ещё был заведён, но чувствовал, что частично отпустил вместе с Микки. Микки медленно пришёл в себя. Он прижался губами к коже Йена, покрывая его шею и подбородок поцелуями, и возобновил движения рукой по его члену. Пальцы ног Йена подогнулись; он был уже так близко, что возбуждение только усилилось, когда он увидел, как Микки кончил первым, приглушённо выкрикнув его имя. Когда Йен всё-таки достиг оргазма, он прижался губами к шее Микки и сильно укусил, заработав ещё один его низкий стон. Микки тоже не останавливался, пока Йен полностью не закончил. Они испачкались, и им нужно было вытереться, но он пока не хотел двигаться. Рано или поздно ему придётся, но сначала Йен потянул Микки на себя, пока тот не позволил себе упасть вперёд. Йен обвил руками его талию, а Микки принялся играть с его коротко остриженными волосами. Они молчали долгое время. В этой маленькой уборной было странно тихо, что удивило Йена, потому что стена за раковинами была общей с женским туалетом, и он мог слышать, как там спускают воду в унитазах и открывают краны. Басы концерта, бушевавшие снаружи, вибрировали сквозь пол, и музыка оживала, пульсируя в воздухе вокруг них. Радостные крики толпы, неослабевающие и эпохальные, прорвались сквозь закрытую дверь и облаком окружили Йена. Его сердце размеренно качало кровь, и пульс громко стучал в ушах. Всё это было весьма громким. Но в голове Йена на этот раз была тишина. Он не устал, но отчётливо чувствовал, что наконец-то сможет уснуть. Он получил то, в чём так долго нуждался, и теперь ему была дарована возможность отдохнуть после столь долгой борьбы на пути к этому. Какая-то часть его уже отдыхала, расслабляясь так, как не могла долгое время; например, его давно ноющее сердце вернулось к своему обычному ритму и больше не болело. Наконец Йен нарушил молчание. Однако сначала он поцеловал Микки в щёку, прямо у виска. — Я действительно чертовски влюблён в тебя, — пробормотал он. Микки закатил глаза. Очевидно, это был единственный стимул, необходимый ему, чтобы вырваться из объятий Йена, потому что он так и сделал, отойдя взять несколько бумажных полотенец, а затем намочил их под краном в раковине. — Ага-ага, — пробормотал он. Йен удовлетворённо вздохнул и раздвинул ноги, чтобы Микки было удобнее его вытереть. Он чувствовал себя ни на что не годным, но на самом деле не возражал, чтобы Микки позаботился о нём. — Я тоже тебя люблю. Мудак. Йен рассмеялся и снова обнял Микки за талию, прижимаясь лицом к его лицу. Через секунду он услышал, как бумажные полотенца упали на пол с тошнотворным влажным плюхом. Микки рассмеялся и тоже обнял Йена.• ━━━━━━━━━『⚕』━━━━━━━━━ •
Концерт почти закончился, когда они, спотыкаясь, вернулись на стадион. Друзья встретили их на том же месте, теперь с соответствующими взглядами: Мэнди подняла брови, Карен скрестила руки на груди и сурово смотрела на них, Саванна ухмылялась, а Салли изобразил серию непристойных жестов. — Ненавижу дружить с этими людьми, — надулся Микки. Йен засмеялся и обнял его за плечи. Концерт закончился лучше, чем начался, хотя Йен был уверен, что он чрезвычайно предвзят в этом вопросе и, вероятно, не должен в ближайшее время давать какие-либо комментарии по этому поводу. Он подпевал с ещё бо́льшим удовольствием, прыгал и танцевал с Мэнди и остальными, как впервые влюблённый мальчишка. Но это было не так, он влюблялся много раз, но любовь к Микки была самым важным из всех его предыдущих увлечений. Он знал это совершенно точно. К тому времени, как группа сыграла последнюю песню, а затем участники вышли на бис, они с друзьями закончили передавать фляжки по кругу, и теперь те были пусты. Йен чувствовал лёгкость и опьянение, его руки и ноги расслабились, а запреты спали. Они присоединились к толпе, направлявшейся на выход, и вырвались на прохладный ночной летний воздух с переполняющей сердца радостью, которая могла бы удержать и небеса. Они шли на спотыкающихся ногах обратно к «Дырявому котлу», алкоголь и усталость замедляли их шаги. Но несмотря на это, они громко смеялись, наперебой делясь впечатлениями от концерта, и Йен чувствовал себя даже лучше, чем вчера на озере. Если бы тогда он знал, что через двадцать четыре часа будет чувствовать себя вот так, словно может завоевать весь мир, он бы ни за что не поверил. А может, и поверил бы, ведь всё, что он чувствовал там, казалось максимально возможным счастьем. Так что теперь он мог завоевать целую галактику, если бы захотел. Он не хотел. Рассмеявшись над шуткой Мэнди и последовав за Салли в «Дырявый котёл», а затем шагнув в камин, чтобы вернуться в Хогвартс, где они очутились в пустом кабинете Астрономии и прокрались по коридору к главному холлу, Йен переплёл свои пальцы с пальцами Микки на лестнице, ведущей на второй этаж, и подумал, что у него уже есть всё, чего он когда-либо хотел или захочет.• ━━━━━━━━━『⚕』━━━━━━━━━ •