***
You drew stars around my scars But now I'm bleedin'
Мокрая кисточка касается кожи, исполосованной вдоль и поперёк белёсыми грубыми шрамами, напоминающими царапины от голодного морского монстра. Одни рубцы похожи на следы от острых клыков, другие – на ожоги, третьи – на россыпь звёзд, четвёртые – на отпечатки от плети, пятые – на результат неудачного падения. А кисточка, потёртая небрежным содержанием, ловко скользит между шрамами, будто боясь задеть их. Следом за неё остаётся приятный яркий синий цвет, похожий на ночное небо. Оно постепенно расстилается на измученной спине, заимевший на себе отпечаток после каждого неудачного приключения. Люциус находит это обворожительным. Он с особенным трепетом выводит силуэты звёзд между шрамами, стараясь выполнить работу максимально аккуратно. Это будет лучшим творением. Оно слишком прекрасно хотя бы за счёт «холста», что смирно лежит на животе, смотрит в стену и не дышит лишний раз. «Холст» даже прикрывает глаза, когда его в очередной раз касается мокрая краска, которую Люциус не жалеет, будто это не он столько месяцев бережно прятал ото всех банку, хранил её как зеницу ока и боялся за её сохранность больше, чем за себя. Теперь он без искры жадности в глазах выливает на свой «холст» содержимое. Звёзды выходят ровными, но некоторые из них лучами заползают на территорию шрамов, от чего выходят слегка волнистыми. Люциус смачивает слюной палец и осторожно, будто боясь порвать чужую кожу, пытается аккуратно стереть лишнее. Подушечки пальцев грубые, покрытые мозолями и мелкими царапинами. Но их не пытаются отстранить, их прикосновения будто бы «впитывают» и смакуют. Вдруг Иззи говорит: – Можешь раскрасить шрамы. Люциусу этого достаточно. Он небрежно и быстро вытирает посиневший от красок палец о штаны, снова берёт в руки кисточку и, едва дыша, опускает её на крупные шрамы, начиная медленно выводить силуэт звезды, а следом ещё одной и ещё... А Иззи сперва морщится, рефлекторно напрягается, но постепенно успокаивается, начиная наслаждаться чужими прикосновениями. Руки Люциуса напрямую не касаются кожи, это делает кисточка, но весь трепет чувствуется, он греет душу, заставляет слабо улыбаться и прикрывать глаза в осознании безопасности. Люциус нагло усаживается на ноги Иззи, вгоняя того в уязвимое положение, и он не пытается сопротивляться или прогнать. Только оборачивается на секунду и замирает, видя, как солнечные лучи падают на лицо Люциуса, как его густые брови сводятся к переносице, как на его губах скользит подобие улыбки азарта. Иззи улыбается шире и поворачиваться обратно не хочет: слишком прекрасная картина ему открылась. А Люциус заканчивает корпеть над своей. И оба счастливы.***