Линия Спички

      Медведь грузно смотрел на него. Спичка стоял перед младшим Бурахом в одних джинсах, с пятном на пузе, всклокоченный, словно по нему били разрядами всех молний враз.       — Ну что сказать, умён. Умён, — закивал Медведь. — Я его тут учу, воспитываю... И только одну просьбу к нему имею, кого сторониться. А он берёт и в дом его ведёт.       Крышка кастрюли зазвенела об пол.       Мимо Спички, тем временем, не поведя и бровью, проплыл Лиза. Он был полностью одет и укрыт своим ушастым чехлом.       — Привет, дядь, — проронил он, пробираясь к лестнице.       — А ну стоять! — рявкнул Бурах.       Все замерли.       — Что ты отсюда взял? — от гнева Медведя дрогнул воздух.       — Я? Ничего, — грел руки карманами Лиза, ссутулившись.       — А ну говори, что взял!       Бурах поднялся. Он сгрёб в руке ткань сюртука псиглавца, приподнял его и потряс.       — Он не брал ничего, Медведь! — опомнился Спичка.       — Да с тебя он уже взял, рот закрой, — мотнул ему головой Бурах. — Иди постель мою прибери. Убил бы вас обоих.       — Да ты чё, дядь! Не брал я вашего добра! Хочешь, карманы смотри, таможня! — кричал Лиза. Бурах тряс его отнюдь не нежно.       — Посмотрю, не сомневайся, курощуп. Посмотрю.       Прихватив Лизу поудобнее, Бурах потащил его наверх к выходу. У дверей в предбаннике парочка остановилась и, судя по брани и крикам, началась проверка на вывоз из подвала чего-то запрещённого. Зашуршали выворачиваемые наизнанку карманы. По полу зазвякала разная металлическая мелочь. Перевёрнуты и вытряхнуты были даже сапоги. Через минуту прозвучал приказ собрать с пола вещи и выметаться.       — Всё. Встал, собрался и вон пошёл. Ещё раз тут увижу — за шкирку и к Сабурову. В воспитколонию поедешь к другим малолеткам.       Грохнула дверь.       Спичка осмотрел каморку. Да... Постель они превратили в настоящее месиво. Простыни и покрывала — всё это скомкалось и закрутилось, словно от торнадо. Под съехавшим матрасом местами даже виден был деревянный остов кровати. Расправлял всё это Спичка ледяными пальцами под барабанную дробь сердца.       — Спичка! — позвал Медведь.       Парень прикрыл понурые плечи рубашкой и вышел к Бураху.       — Садись, — кивнул Медведь на стул.       — А мне постоять охота, — проговорил Спичка одними губами.       Бурах дёрнул щекой и направился к чайнику. Об дно загрохотал водопад набираемой воды.       — Ну что, нашёл, что искал? — поднял парень глаза.       — Так, — развернулся к нему Медведь. — У меня тут макролиды, тетрациклины, гликопептиды, другие антибиотики. Эритромицин, горсть порошков, другие опасные препараты! Детали для устройств, которые не достать НИГДЕ! Они тут не для хулиганья малолетнего, которое себя потравит и окружающих от скуки!       — Ну так и что, много взял он? — повторил Спичка.       — Ничего не взял, твоё счастье! — замахал рукой Бурах.       — Он ничего не брал, а ты его — крысой, — набух Спичка.       — Он — вор и убийца малолетний.       — Ты воров не торопись судить-то, — упрямо заявил Спичка. — Ты пока в столицах учился, у нас тут чума и три голода прошли. Все наши, кто уличные, чем могли, тем и кормились. Я тоже из таких. А что убийца он — это чушь, это болтают.       — Правду болтают. Он Грифого молодчика отравил.       — Гриф врёт!       — Я сам его тело осматривал! Стрихнин знаешь, что такое?       Спичка прикусил язык. По плечам разлился неприятный холод.       — Судороги, тризма, лактоацидоз. Мужик умер в конвульсиях, — захлопнул чайник Бурах. — Лиза ему в брагу насыпал и ждал десять минут, пока того луком не изогнёт. Потом вещи его прихватил и в Степь бежать. Он так делает: натворит беды, потом на камнях своих отсиживается. Гриф меня лично его убить просил, аж трясся весь. А мне хоть и предсказали, что я пролью реки крови, да только в детской крови я руки свои пока не мочил и Грифу мозги вправил, чтобы он ошибок не наделал. Сволочь эту я в Степи отловил, по хребту ему настучал, говорил с ним. Да только он необучаемый.       — Грифские живорезы сами хороши! — выкрикнул Спичка, голос его дрожал. — Нос промеж глаз унесут! Вот кто на гражданку ни ногой, а дома так и руки распускают. Они тут, всякий знает, пояса ослабили, степняков кошмарят. Твоих степняков, Бурах! Так-то. Они Лизке, мож, сделали чего, а он им в ответку!       — Конечно сделали! Сапогом поджопник выписали. Потому что вокруг хранилища шестого крутился, слов не понимал. Да только он на пендель ядом ответил. В тебя камнем кинули, а ты в ответ с дробовиком. Соразмерна кара за дела их?       Кара была несоразмерна. Спичка это понимал. Но молчал упрямо.       — А хорошо он тебя обработал. Быстро, — сощурился Медведь.       — Он мне плохого ничего не делал.       — Ну а ты жди. Жди и дождёшься.       — Мы даже на Спираль поднимались. На самый верх!       — Он тебя на Спираль водил? — нахмурился Медведь. — На высоту? Теперь подробнее.       — А ничего не случилось, как видишь. На город посмотрели и ушли. Он даже страховал меня у краю.       — Страховал у краю? — вытаращился Медведь. — А ещё что делал?       — Неважно.       — Важно! Говори что ещё он делал, башка твоя дурная! — разозлился Бурах.       — Целовал меня! — крикнул Спичка. — Обжимались мы! Чего пристал?       Бурах прикрыл глаза и ударил себя ладонью по лбу.       — Бестолочь ты полоротая, радуйся, что живым оттуда ушёл! Ты ж так ничего и не понял! Он с тебя своё получить хотел, а если бы ты не дал — скинул бы! К краю небось тебя прижимал, а?       Прижимал. Спичка однако молчал. Губы будто склеились.       — Прижимал. Не отвечай, по глазам вижу. Он тебя не страховал! Он тебя к краю притулил, а сам сзади встал, чтоб ты не делся никуда. Он бы тебя домогаться стал, а если б ты взбрыкнул — он бы тебя вниз. Чтоб не отверг.       — Неправда, — тихо проговорил Спичка. Ему было плохо.       — Ты, Спича, добрый, как тридцать сиделок. Вот он и пригрелся теперь на кормовое местечко.       — Неправда это всё, — упёрто повторил Спичка.       — Ещё историю послушай про него. Я когда в город вернулся, меня уже у вагонов мужички ждали. Трое, и все при ножах. Убийцу отца искали. Пришлось защищаться. Я как с ними закончил, чуть сам не кончился. Лиза твой мне жгут перемотаться дал. Да только знаю я, что он их туда и приманил. Приманил и место себе поудобней выбрал, чтобы лучше было видно, как мужики друг друга на мясо режут.       — Ты это точно знаешь, что приманил? Точно?       — Нет, не точно, Спича. Да только не случайно он там на галёрке с бинтами сидел. А я складывать умею. — Бурах раздражённо бросил чайник на плиту. Полез за кружками. — Он — бедовая голова: пока против себя весь город не настроит, не успокоится. А тебя не трогает потому, что пользуется, пока ему удобно.       Под чайником загорелся голубой огонёк.       — Ну? Чего снулый стоишь? Ты подвал мне чуть не спалил, пока друга своего радовал, мужеложец малолетний.       Спичка на это слово не обиделся: он знал, что творит что-то неправильное, и от Медведя в этом деле понимания не искал.       — Заварник дай и садись, — указал Бурах на стул.       Спичка поплёлся выполнять приказ, перегруженный мрачными мыслями.       — В общем так. В последний раз скажу: какие знакомства водить — это уже теперь твоё, раз взрослый такой. Твой выбор. Хочешь грудью на стол ложиться, ложись. Хочешь за ним в лагеря — пожалуйста. Но в жилище его больше водить не смей! Понял?       Бурах склонился. Пронзительный взгляд голубых глаз встретился с мягким медовым.       — Понял, — ответил Спичка.