***
Съесть что-нибудь? Да, но я ведь анорексик. Все, что я делаю каждый день — блюю. Билл Каулитц
Чейз ненавидит толстых, презирает их за лень, считает их самыми слабыми и ничтожными людьми, не испытывает ни грамма сочувствия, видит перед собой не людей, а безобразных свиней, куски жира на ногах. Общается с ними соответственно: максимально отстранёно, не проявляет ни капли сострадания, не говорит, что они не виноваты, и просто старается лишний раз не смотреть на отвратительные складки сала. Толстые тяжело и мерзко дышат, когда передвигаются, смотрят этим тупым коровьим (даже не свиным, у этих животных глаза умные) взглядом, а ещё бесконечно оправдываются. Они сваливают свой вес на гормоны. Депрессию и генетику, но никогда не признают правды — каждый такой человек представляет собой ленивое животное, способное только глушить проблемы едой, а не сталкиваться с ними лицом к лицу. Слышать эти глупые оправдания мерзко. Они режут уши и раздражают своей наивностью. Чейз не хочет их слышать, ему плевать, что там ему говорят, потому что он всегда знает правильный ответ — люди ленятся, набивают желудок пищей, бесконечно ноют, размазывая сопли на себя и окружающих, и пытаются отчаянно надавить на жалость. Хныкают, хрипят и смотрят в душу, будто говоря: «Ну посмотри как мне плохо! Ну пожалей меня! Скажи, что жир — не моя вина! Я же так сильно страдаю! Ну, пожалуйста!» Никого их толстых Чейз не жалеет, только винит и ненавидит их, пусть и знает благодаря медицинскому образованию — избыток веса порой является следствием болезни. А ещё Чейз в курсе –людей, что правда не виноваты в своём состоянии, единицы, чаще всего идут наивные попытки оправдаться хотя бы перед самим собой. Зачем? Чтобы не было стыдно за собственное бездействие, приведшее к состоянию неуклюжей коровы. Чейз не чурается отпускать самые аморальные шутки и комментарии о пациентах с ожирением при коллегах. Чейз над ними откровенно смеётся, но не находит поддержки ни у Формана, ни у Кэмерон, ни у Хауса. Первый просто тяжело вздыхает, просит прекратить и вернуться к работе. Вторая пытается осадить, напомнить про правила этики. Третий просто смотрит не то с насмешкой, не то с чем-то отдалённо напоминающим сочувствие. На самом деле, Чейз даже рад, что Хаус толком не реагирует на его шутки. Так безопаснее и спокойнее. Хотя бы видимость этого создаётся, а она лучше, чем ничего. Почему? Потому что Чейзу в какой-то степени больно слушать ответки от Хауса касательно себя. Он, пусть и является последней сволочью, но вызывает больной интерес и тягу, схожую с зависимостью. Толстые пациенты — отдельный вид пытки. Чейз их ненавидит, каждый раз искренне надеется, что новым случаем окажется человек с нормальным весом, а не избытком или недостатком. Последнее чуть лучше первого, но не во всём. Чейз смотрит на эти безобразно худые тела, на костяшки, на которых «красуются» следы от зубов, а в медицинской карточке — диагноз «булимия» или «анорексия». Тощие не столько отвращают, сколько пугают и в какой-то степени восхищают, но по-прежнему вызывают непонятное чувство неприязни, что отдаётся чем-то тянущим в области желудка и глотки, от чего приходится раз за разом уводить взгляд в сторону и делать вид, будто перед тобой не недоразумение, а обычный пациент. Люди, доведшие себя до состоянии скелета, заставляют Чейза думать о том, насколько же порой определённые личности глупы. Нужно иметь мозги, чтобы понимать — вызывание рвоты и голодовки не принесут ничего, кроме травм и попадания в больницу, а там никто сочувствовать не будет. Эти люди не заслуживают сочувствия. Чейз ненавидит тощих. Чейз ненавидит толстых. Чейз ненавидит себя и потому стремится самоутвердиться за чужой счёт, даже за счёт тех, кто находится при смерти. Ему важно хотя бы себе напомнить, что он лучше, ведь смог взять себя в руки и скинуть вес, привести себя в идеальную форму без вечных голодовок, а не пусто жаловаться на «несправедливую жизнь». Он правильно питается, занимается спортом и делает всё правильно, пусть и порой его выворачивает наизнанку от одной лишней ложки того же салата. Но это нормально. Желудок просто привык к малому объёму пищи, а мозг постоянно уверен, будто организм голоден. Иногда эта вера настолько сильна, что руки сами тянут в рот всё больше и больше еды, пока желудок не пронзают протяжные болезненные спазмы, буквально выталкивающие всё, что было проглочено, наружу. Но это нормально. Такое происходит у всех. Каждый человек остро реагирует на любой комментарий о своём внешнем виде. Каждый человек ловит комплименты, долго тешит ими себялюбие, а потом убивается, когда кто-то бросает это проклятое «а ты поправился». А Чейз — банально не исключение из правил, а прямое им подтверждение. Он как и другие люди срывается, слыша, что стал выглядеть толще, урезает размеры порций, увеличивает нагрузку на тренировках и бесконечно обманывает организм, вливая в него литрами воду. А потом срывается, набивает несчастный желудок килограммами еды, сочетанием несочетаемого, а в конце концов сгибается пополам над унитазом и вырыгивает всё до капли, до того момента, пока в рвоте не проступает желчь, отвратительно горькая на вкус. Когда внутри ничего не остаётся, мозг даёт команду «вперёд», и Чейз снова и снова запихивает в брюхо еду, которую вскоре вырыгивает. Продолжается это до тех пор, пока в холодильнике и полках кухни ничего не останется. Но это нормально. Так происходит у всех людей. Чейз обычный, просто порой ему настолько плохо от понимания, сколько он съел за обед, что ноги сами ведут к кабинке туалета, рука сама закрывает дверцу, а вторая лезет глубоко в глотку, чтобы нажать на ту самую «точку», от чего всё съеденное фонтаном вытекает наружу, с плеском сталкиваясь с водой унитаза. Но в таком поведении нет ничего удивительного. Ничего. Все вызывают у себя рвоту, когда им плохо. А Чейзу плохо постоянно, просто иногда хуже, чем обычно. Он такой же, как и сотни других людей, имеющих здоровые отношения с едой. Это раньше Чейз был откровенно жирным, ел, не занимался собой и справедливо страдал от насмешек. Потом взял себя в руки, но до идеала так и не дошёл. Сколько бы не тренировался, сколько бы не голодал, сколько бы не вызывал рвоту, но в зеркале красуется безобразно жирное тело, покрытое шрамами от падений во время занятий спортом, растяжками и прыщами. Последних становится в несколько раз больше, когда происходят «срывы», когда вес становится слишком большим. Кэмерон и Форман не комментируют то, как Чейз меняется, то, как сбрасывает вес, как постоянно бегает в туалет и выблёвывает еду. Кэмерон и Форману проще игнорировать, не вникать в эти проблемы, а вот Хаус… он смотрит иначе, будто анализирует, изучает и готовится что-то сделать. Но зачем? У Чейза обычное поведение, как у всех. Каждый человек стабильно несколько раз в год срывается. И это не означает наличие расстройства пищевого поведения. Вызывание рвоты, ненависть к себе и постоянная погоня за несуществующим идеалом — рутина, а не психическое заболевание. Его у Чейза нет. Он правильно всё делает, его рутина схожа с рутиной миллиарда других людей. Правда, образование врача и практика, наблюдение и остатки объективной оценки мира подсказывают — никто нормальный не бегает в туалет после каждого приёма пищи, не тренируется на износ и не «наматывает» шаги, чтобы заслужить еду. Правда, Чейзу нравится «отключать» врача и верить, будто его рутина ничем не отличается от чужой. Так проще. Так спокойнее ковыряться у себе в глотке. Ничего необычного. Ничего плохого. И вот Чейз снова опустошает желудок в слепой надежде, что станет чуть лучше, чем «паршиво», тяжело дышит, пытается прийти в себя и унять головокружение, выходит и почти сразу же сталкивается с мрачным Хаусом. Но тот не шутит, ничего не говорит и лишь внимательно наблюдает за тем, как Чейз умывается ледяной водой и подолгу моет руки. Они дрожат. На костяшках ссаднят следы ранки от зубов. — У нас новый случай, — резко начинает Хаус, сверля затылок Чейза взглядом. — белый мужчина, стремительно теряет вес, недосыпает, покрывается прыщами, а ещё его стабильно рвёт, и он сам вызывает у себя рвоту. На что это похоже? Чейз молчит, смотрит на Хауса через зеркало и поджимает губы, впитавшие в себя вкус желудочного сока. — На что это похоже, Чейз? — Голос требовательный и твёрдый, отдалённо напоминает отцовский, но тому доверять нельзя. А вот Хаусу… По-хорошему ему тоже не стоит верить, но что-то внутри Чейза заставляет того тянуться к Хаусу, ловить каждое его слово и стремиться проводить с ним как можно больше времени. В этот раз больная тяга принуждает ответить: — Похоже на обычное состояние людей. — Ты врач, Чейз, если, конечно, диплом тебе вручили не за убитых кенгуру, — Хаус «фыркает», продолжая пытать взглядом. — А теперь давай вместе сложим симптомы и ещё раз подумаем, на что они похожи. Повторяю — белый мужчина, покрывается прыщами, воняет рвотой, потому что… Сюрприз, сам у себя её и вызывает, потому что верит, будто разжиреет, если этого не сделает, хотя сам находится в шаге от того, чтобы стать пациентом больницы. Что это за диагноз, Чейз? Даю подсказку. Диагноз начинается с «расстройство», а заканчивается на «поведения». Что у нас стоит посередине, а, Чейз? Тут исключительно идиот не догадается, о чём идёт речь, Чейз объективно понимает, что должно стоять «посередине», но субъективно продолжает упираться и прятаться за верой, будто он не изводит свой организм и не тонет в болоте, медленно-медленно погружаясь на холодное дно, коим рискует оказаться гроб или урна для кремации. — Чего ты молчишь? Разве я не дал достаточно подсказок? — Хаус не даёт шанса сбежать. Он, как охотник, держит ружьё на прицеле, но выстрелить в себя должен именно Чейз. Эдакое извращённое убийство того, что оберегает рассудок. — Это похоже на расстройство пищевого поведения, — Чейз смотрит на Хауса через зеркало и думает, насколько же стыдно представать перед ним в таком жалком положении. Дело не в насмешках, а в том, кем этот самоуверенный и бесцеремонный человек стал для души. Кем-то важным. — Кто наш пациент? — Чейз, ты либо идиот, либо не хочешь признавать очевидное и прячешься за своими наивными фантазиями. Но пора посмотреть правде в глаза, пока в них не посмотрел патологоанатом, — отчеканивает Хаус. Тема неприятная. Чейзу хочется огрызнуться, спросить, какого чёрта Хаус лезет в его дела, но останавливает понимание — Грегу не всё равно, вот он и прицепился, заставляет произнести правду вслух и ждёт, когда его «помощь» сработает. Ничего из неё не выйдет, тут нужна не грубость и осуждение… Хотя… Чейз глядит в глаза начальника через зеркало и видит там только беспокойство, но никак не призрение или нечто в этом роде. Простое беспокойство и оттенки паники, какая есть у тех, кто боится за близких. Но нет жалости. Ни намёка на неё. Это к лучшему. Она сейчас не нужна. Необходимо просто понимание того, что рядом кто-то есть. Тот, кто не осудит, а по-своему поддержит. — Этот пациент я? — Чейз проглатывает слюни, ощущая, как остатки рвоты скатываются по глотке. Хаус не кивает, молчит, выжидает, когда же его собеседник спустит «курок». — У меня расстройство пищевого поведения. Признание (если его можно так назвать) ломает что-то внутри. Чейз будто начинает иначе смотреть на мир, но не на себя. В отражении он по-прежнему видит жирные минусы и никаких худых плюсов. Волшебства озарения нет. — Его нужно лечить, — Хаус, пыхтя, подходит чуть ближе и вытаскивает из кармана какой-то шоколадный батончик. — На, съешь это. Тебе нужно поднять уровень глюкозы в организме, чтобы не грохнуться, как спящая красавица. Чейз забирает шоколадку и переворачивает её, чтобы посмотреть на калорийность, но соответствующее место оказывается яростно закрашено маркером. Хаус предугадал, что Чейз будет смотреть, поэтому своеобразно спас его. Мелочь, но приятно. Чертовски приятно. — Попробуй съесть хотя бы часть и не выблевать, для начала пойдёт, — Хаус опускает взгляд и немного молчит. — Нужно бороться, Чейз, пока не стало слишком поздно. А Чейз соглашается. Он не выблюет этот батончик, зато завтра снова вызовет у себя рвоту, но попробует перед этим хоть немного продержаться. Бросить это сразу не получится. Придётся постараться. Хотя бы ради Хауса.***