***
Это ветер все растратил Невпопад из ниоткуда Если вспомнится некстати Забери меня, забери меня отсюда Би-2 «Забери меня отсюда»
Стейси не вернётся. Хаус понимает это поздно, с затяжкой, когда однажды просыпается посреди ночи, включает светильник, не находит рядом никого и не видит на тумбочке дурацкой фотографии в не менее дурацкой рамке. Эту вещь любила Стейси. А теперь обоих нет. Тогда Хаус ещё держится, убеждает себя, что рамку переставили, и сквозь невыносимую боль, опираясь на стены, плетётся в ванную. Хочется самостоятельно справить нужду без помощи Уилсона, чтобы хотя бы раз он не видел этого унизительного состояния и не смотрел с жалостью, как на своих умирающих пациентов. Хаус пока живой. По крайней мере физически. Ментально Хаус в порядке, пока чувствует, что рядом с ним кто-то есть. И совсем скоро этим «кем-то» станет Стейси. Она же вернётся. Нога ноет, раздражает и унижает. Смотреть на неё тошно, но и не делать этого не получается. Шрама не видно благодаря надетым пижамным (кажется, это пижамные штаны, по крайней мере так сказал Уилсон, когда приносил их) скрывают всё. Больное любопытство, жажда лишний раз убедиться в реальности происходящего. Хаус старается не издавать лишних звуков. Уилсон не должен проснуться, потому что… он и без того видел слишком много, то, что должна было лицезреть только Стейси: нервные срывы, выливающиеся в отказы от приёма пищи, бесконечная ругань на врачей, долгое молчание, слёзы боли от того, что ногу скручивает так, что хочется лезть в петлю, отрицание инвалидности и необходимости пить обезболивающие. Без них невыносимо, но порой боль отступает. Хаус подозревает, что Уилсон просто подмешивает таблетки в еду и воду. По-хорошему этим должен заниматься не лучший друг, который недавно развёлся с женой, а любимая девушка. Но та ушла на неопределённый срок, обязанный с минуту на минуту закончиться. Стейси обязательно вернётся. В гостиной лежат вещи Уилсона, всё пахнет его стряпнёй, одеколоном и дезодорантом. Уилсон живёт здесь достаточно долго, чтобы квартира впитала его запах в себя, сделал его своей неотъемлемой частью. Стейси достаточно долго тут нет, чтобы её запах выветрился. Хаус старается об этом не думать. В конце концов даже самые близкие устают от больных. Стейси — не исключение, а Уилсон просто… сердобольный или же он тоже устал, но не собирается уходить, потому что любит. Раньше Хаус не думал об этом… Он просто привык к тому, что его лучший друг рядом, но насколько долго… Посчитать не получается. От боли числа плывут в голове, превращаются в кашу, которую невозможно расхлебать. В ванной светло и идеально чисто. Сразу видна рука… Уилсона. Именно он дотошный до идеального порядка, именно у Уилсона все вещи лежат по-определённому принципу, его расчёска, фен и гели для волос ютятся там, где должна располагаться косметика Стейси. Та никогда не устанавливала правила, не старалась сгруппировать всё, что находилось в ванной. Стейси бы не позволила замашкам перфикционистов проникнуть в её дом. Однако именно они сейчас царствуют в ванной, ослепляя Хауса, на мгновение отвлекая его от боли. Он будто в первый раз видит эту комнату, будто он никогда в ней не жил, будто это не его вещи покоились на полках. Действительно, здесь всё выстиранное, даже выглаженное и новое. В том числе и зубная щётка. Одна из них идеально ровная, на ней почти нет следов от зубов. Она не принадлежит Стейси, имевшей дурную привычку кусать пластик во время процедур. С щёткой бережно относится Уилсон, для которого красота зубов важна. Это он трясётся над своей внешностью и обкладывает средствами ухода свою «берлогу». И сейчас всё это «добро» в квартире Хауса. Он нервно поджимает губы, снова забывает о желании справить нужду и боли, ищет глазами хоть что-то, что могла оставить Стейси перед тем, как временно уйти. Люди, когда временно покидают квартиру, обычно оставляют мелочи, чтобы не забивать ими чемоданы. Однако тут присутствуют принадлежности только двух людей: Хауса и Уилсона. Тот будто перебрался в эту квартиру насовсем и не бывает дома. Хаус отвлекается от мыслей: желание поссать отдаётся спазмом в мочевом пузыре, а нога снова напоминает о себе. Из-за неё пришлось сесть. Было бы намного проще, если бы Хаус проглотил свою гордость и согласись нормально принимать… викодин? Кажется, Уилсон выписывает именно его. По крайней мере, так написано на этикетке. Однако если начать пить обезболивающее на постоянной основе — это будет значить, что Хаус признал свою инвалидность, принял ей и согласился жить по её дурацким правилам. Не согласен он. Он не сдастся и будет держаться. Мозг понимает, насколько эта недоборьба бессмысленна. Конечно, она обречена на позорное поражение со стороны Хауса. Его гордость и сила воли не смогут снова отрастить мышцу, не снимут боль и не заставят Стейси вернуться. С колоссальным трудом Хаус встаёт, смывает за собой и вновь рассеянно оглядывает ванную, где нет и следа того, что тут когда-то находились вещи Стейси. Она будто ушла насовсем. Но она не могла, не могла… Однако верится в это всё меньше. Окончательно что-то внутри обламывается, когда воспалённый мозг приказывает телу посмотреть на срок годности одного из гелей Уилсона. Дата показывает, что Стейси нет рядом уже около трёх месяцев (дата её ухода почему-то хорошо отложилась в голове). И тогда горючее осознание накатывает с головой. Стейси не вернётся. Не вернётся. Хаус не замечает, как опускается на пол, как слёзы сами собой начинают течь по щекам, как в лёгких перестаёт хватать воздуха, как всхлипы становятся преступно громкими. На чувство собственного достоинства уже всё равно. Оно разбито и растоптано. Стейси не придёт. Зато на шум приходит взъерошенный Уилсон, который сразу же кидается расспрашивать, что случилось, а потом просто позволяет выплакаться себе в плечо. Тёплые руки гладят Хауса по спине, а потом просто укачивают, как мелкого ребёнка. Почему-то мерзко от этого не становится. Хаус ничего не объясняет, просто позволяет эмоциям выйти наружу, а себе понять, что всё-таки один человек, несмотря на усталость, истерики и трудности остался, остаётся и останется рядом. И этот человек Уилсон. Он всё это время терпел, а сейчас буквально вытирает слёзы и даже не морщится от того, как это мерзко. Он обнимает, но не как умирающего пациента, а как своего самого близкого человека, которого никогда не оставит. И Хаус больше не ждёт возвращения Стейси. Он ждёт, когда сможет нормально связывать слова в предложения, чтобы попросить у Уилсона костыли и обезболивающие в «чистом» виде.***