Не для школы, но для жизни

Весенняя оттепель к ним в город не спешила — теплыми выдались только первые числа марта, а потом снова ударили морозы. Проверка завершилась в один день, так что на территории вуза все, от ректора до дворника, расслабились и дали ведущим к главному входу ступеням снова зарасти льдом. Из минусов — Артемий там один раз навернулся так, что до третьей пары капал кровью из носа. Из плюсов — Данковский, во-первых, выглядел жутко нелепо, когда почти повторил его подвиг: запутался в плаще и руками, как птица, замахал, — а во-вторых, Артемий успел подхватить его под локоть. Чуть не отправился вниз по обледеневшему крыльцу вместе с ним, но устоял, вмазавшись ладонью в край железных перил. На миг их горячее дыхание сплелось в одно сизое облачко пара. Потом Данковский поспешно отстранился. — Беспредел, — вбуравился едким взглядом в ступени, будто пытался им это ледяное безобразие разъесть. — Помяните мое слово, тут кто-нибудь рано или поздно свернет шею. — Ага, — согласился Артемий, открывая ему дверь. — Мы называем это "естественный отбор". — А надо — "преступная халатность", — Данковский сердито вытер ботинки о серую тряпку на полу, стряхнул с воротника снег и зашагал к лестнице, зябко перебирая плечами. — Вы чего тут так рано? В холле было тихо — только пара перваков сонно хлопала глазами со скамейки, да уборщица, мыча заевший хит с радио, протирала стенд "Наши Выпускники". Дремлющая на своем стульчике гардеробщица даже не заметила мимоходом брошенную куртку. На лестнице — и вовсе ни души. — Да с вами хотел поговорить, — шагая через три ступеньки, Артемий легко обогнал своего спутника. Замер на лестничной клетке, вознагражденный кислым взглядом еще взбиравшегося Данковского. — Что, я вам опять на какое-то письмо не ответил? — Да нет, не об этом. Они остановились у дверей лаборатории — только на миг, но хватило, чтобы Артемий почувствовал себя глупо за эту драматическую паузу. Неловко кашлянул. — Я тут просто ваше имя погуглил... Данковский скучно улыбнулся. — А, только-то, — толкнул дверь. — Понравилось? Так спросил, будто он актер какой, или еще похлеще знаменитость. То есть, знаменитость-то знаменитость, только не такая, с какими постеры для визжащих девчонок делают. — А должно было? — Не знаю, я у вас спрашиваю, — Данковский небрежно пожал плечами. — Мне вот кажется, я на фото из статьи в Википедии лучше выгляжу, чем в жизни. Молодой еще такой. — Да вам всего двадцать восемь, вы и так молодой, — наконец-то Артемий получил подтверждение, что разница в возрасте у них и впрямь никакущая — два года каких-то. — И неправильно кажется. Вам с этой прической лучше, там волосы слишком короткие. Он не собирался говорить это вслух — само вышло. Постарался не смотреть на взлетевшие брови Данковского и захлопнул за собой дверь. В затылок долетело ровное: — Моя прическа называется "в вашем городе нет ни одной приличной парикмахерской, поэтому я перестал стричься", но спасибо. Артемий удержался — не приложился лбом о рябое дверное оконце, хотя очень хотелось. Пробурчал сквозь зубы совершенно неубедительное: — Только плевать я хотел на ваши фотографии. Я о другом. — Надеюсь, о моей последней статье в... — Да ну вас, — Артемий крутанулся на пятках. — Что вы дурачком прикидываетесь? Это я тут вроде бы олух деревенский. Натолкнулся на немигающий взгляд Данковского. Немного протрезвел. — А что вы хотите от меня услышать? Сами же все прочитали. Артемий и хотел бы возмутиться — мол, какое "все"? пару заголовков максимум, — да глупо будет, если Спичка потом сболтнет, как он целую ночь за стареньким тарахтящим отцовским компом просидел, читая одну желтушную статью за другой. Мрачно признал: — Ну прочитал. Вот эту всю муть про молодого ученого, который весь свой великий потенциал в унитаз спустил, помешавшись на конспирологической теории. Только что-то мне в это не верится. Я-то конспирологов навидался — у нас тут полгорода искренне верит, что Земля плоская и стоит на спине огромного быка. — Очаровательный провинциальный колорит, — согласился Данковский. — Но если вы не видите меня городским сумасшедшим в шапочке из фольги, значит, вам остается только поверить, что истина за мной. И что вспышка эпидемии, которая в прошлом году чуть не выкосила тот городок и только чудом не расползлась на всю страну, не могла быть вызвана вирусом природного происхождения. — Так это правда? Данковский пожал плечами. — Я могу сказать "да", но слова без доказательств — это только слова. А будь у меня доказательства, я бы не тут сидел, а оббивал уже пороги всех мало-мальски независимых СМИ с результатами своих исследований. Артемий до последнего надеялся, что Данковский извернется и обратит все в шутку — или хоть во что-то, что реальность на куски не рвет. Модифицированный вирус из лаборатории — такое только в книгах бывает. — Погодите, — у него вдруг волосы дыбом на загривке встали. — Так вы это тут изучаете? Вирус, который, если утечет, нас тут всех выкосит? — Ничего у меня не утечет, — ощетинился Данковский — к его леденящему ужасу. — Я вам не дилетант какой-нибудь. И разумеется, я экспериментирую не со смертоносным вирусом, специально созданным для того, чтобы заразить и отправить на тот свет как можно больше людей. От сердца отлегло. — Так бы сразу и сказали. А-то я уже... — Только с его природными аналогами. Артемий поперхнулся. Вытаращился на Данковского — нет, не шутит. Стоит, руки на груди сложил. — Да вы спятили! Как вы... Какого черта... Да у вас же тут дети ходят! — За "детьми" я слежу, — Данковский мрачно сверкнул глазами. — И уж поверьте — за тем, чтобы вирус не утек, — тоже. Больше скажу: это почти невозможно. Я перебрал уже с десяток "родственников" того самого, и ни один из них, даже если вообразить худший вариант развития событий, за человека скорее всего даже не зацепится. А если и зацепится — далеко не уйдет. Чтобы устроить с ними эпидемию того же масштаба, их внутривенно вводить надо — и то не факт, что сработает. Нет, Бурах, я не ошибаюсь. Тот вирус не мог появиться на свет сам по себе, — Данковский сжал губы. Покачал головой. — Все, что писали тогда в официальных источниках, мне сразу показалось подозрительным — что-то цепляло, но я не мог понять что. А когда начал копаться и с немногочисленными очевидцами говорить — это тем более стало ясно. Мне мало кто поверил — убедительных доказательств еще не было, только вой сирен профессиональной интуиции да гипотезы. И времени не дали. Во рту было сухо. — Это как? — Сами видите как. Мне попытались заткнуть рот — и довольно успешно. Прославили на весь свет клоуном-конспирологом и закрыли ход в любые приличные научные заведения, где были лаборатории с необходимым для дальнейших исследований оборудованием. Ситуация казалась совершенно безвыходной, — Данковский снова пожал плечами, с такой деланной небрежностью, что глаза фальшью резануло. — Каюсь, я уже всерьез обдумывал, не наложить ли на себя руки, но со мной связался мой старый коллега — да, я про вашего отца говорю, — и предложил вот это самое место. У работы в такой глухомани есть свои плюсы — никто меня уже всерьез не воспринимал, целых полгода обо мне даже не вспоминали. Если повезет — не вспомнят еще полгода, а за это время я свое дело закончу. Артемий постарался осмыслить услышанное. Это было сложнее любых засад с научной терминологией в диссертации. Просто потому, что не верилось. — Но вы же не могли знать заранее наверняка, — проговорил он, едва себя слыша. — Что все эти вирусы-аналоги к людям не цепляются — иначе не пришлось бы все это столько времени доказывать. Вы настоящую катастрофу могли устроить. Да и сейчас, наверное, еще можете. Глаза Данковского стали сухими и жесткими. — Как связаться с инспекторами из столицы вы знаете. Считаете меня угрозой общественной безопасности — флаг в руки. До всей этой истории я считался одним из лучших эпидемиологов в стране, и в своих выводах уверен, но от вас того же требовать, конечно, не могу, — новая улыбка, холодная, колючая и похожая на трещину в земле, исказила его губы. — Только подумайте заранее, как будете Сабурову историю с моргом объяснять. И почему мне вам швы в кладовой накладывать пришлось. Захотелось его ударить. Сильно так, чтобы нос кровью брызнул, и улыбка эта жуткая исчезла. Сквозь горло продрался глухой рык: — Вы, может, не знаете, но у нас тут в городе с шантажистами разговор короткий. Странно, вообще, что вас до сих пор никто заточкой не пырнул в подворотне — больно язык острый. — Я бегаю быстро. — Я быстрее. Артемий подошел к Данковскому почти вплотную — надвинулся, до злорадного остро ощущая, что выше на голову и в плечах здорово так шире. Но испуганным тот не выглядел — так и стоял со своей мерзкой мертвой ухмылочкой, опершись бедрами о край стола. Только руку поближе к карману передвинул. Что у него там — скальпель, что ли? Артемий окатил его тяжелым взглядом сверху-вниз. Нет, ну взять бы за грудки да трясти, пока подбородок о грудь не изобьется и ноги не подломятся. Сволочь такую. Вместо этого процедил: — Ну вы и дурень. Нашелся мне шантажист. Правда думаете, после всего, что вы сделали, я на вас кляузы катать пойду? Напряжение готовящейся к броску кобры из Данковского не ушло, но невыносимая улыбка сползла. Теперь просто смотрел, темно и серьезно. — Не знаю. Я о людях хорошо думать не привык. — Так привыкайте, — Артемий не удержался — ткнул его пальцем в грудь, туда, где сердце должно быть. — Давайте уже это, ассимилируйтесь. Тут вам не столица: на двадцать мудаков один нормальный человек да найдется. Данковский опустил глаза на его руку. Снова поднял. Уже без всяких острых граней, гладко-задумчивые. — А знаете, с вами, может, и привыкну. Артемий знал, что должен был подумать: "хитрит, зараза. Знает, как легко тебе под кожу может залезть, и пользуется". Только не подумал, конечно, потому что когда Данковский так на него смотрел — без раздражения, без яда, а внимательно, будто по-настоящему видел, — Артемию вообще не до мыслей было. В груди распускалось что-то светлое — так с приходом настоящей оттепели и солнечных дней скоро начнут распускаться почки на деревьях и ранние весенние цветы. Он представил, как наклоняется, стукается с Данковским лбами, сплющивает носы и ищет губами губы — плевать, что опять небритый и последний раз целовался года два назад, с какой-то пьяной девчонкой, с которой вместе ехали в полупустом сидячем вагоне и пили дешевое вино из картонной коробки, а после — никогда больше друг друга не видели. И плевать, что потом получит гневную отповедь, а может и злосчастный скальпель под ребро. Может ведь и не получит. Может, Данковский сам хочет — иначе чего смотрит так черно и тихо, будто ждет чего-то? Потом в мозг разделочным ножом врубились слова "преподавательская этика", и надежда угасла. Ежу понятно, что для Данковского ничего важнее этого его исследования сейчас в жизни нет, раз так далеко зашел. Все бросил, все на карту поставил, на что угодно готов, лишь бы до конца довести. И рисковать всем этим точно не станет. Даже просить о таком неправильно. Да и наверняка Артемий себе все навоображал. Вон и не смотрит уже — отвел глаза, чтобы перехватить подкатившуюся опасно близко к краю стола ручку. Он медленно шагнул назад. Запоздало сообразил: — Так вы поэтому согласились моим научруком быть и Сабурова с хвоста согнали? Потому что отец вам тогда помог? Данковский изогнул губы, но смотрел рассеянно, в сторону. — То есть, способным на хорошие поступки по доброте душевной вы меня не считаете? А кто про веру в людей только что говорил? Артемий моргнул. — Я не... — Я думаю, — негромко перебил Данковский, — человеческие поступки редко определяются только одной причиной. И во многих мы и сами не отдаем себе отчет. Как обычно — ушел от ответа. Артемий вздохнул. Пытай не пытай, а большего не добьешься. Да и пытает он сейчас, похоже, себя. — Ладно. Я на пару пошел. Постарайтесь тут не выпустить на город чуму из пробирки. — Не беспокойтесь, — Данковский уже сидел к нему спиной. — Никакой чумы в мое дежурство.