Не для школы, но для жизни

Затылок щекотало мягкое дыхание. Это было до того приятно, что Артемий минут пять терпел вой скрученного позвоночника. И как только умудрился в такой позе заснуть? Еще и не заметил, как и в нее, и в сон провалился... К сожалению, дыханием на затылке все ограничилось — Данковский был не из тех, кто во сне лезет обниматься. Но Артемий и без того болезненно остро ощущал, что расстояние между приоткрытыми губами и его затылком измеряется в сантиметрах, а между грудью Данковского и его спиной — хорошо если ладонь. Надо быть безнадежным неудачником, чтобы и это счесть манной небесной, но Артемий именно таким и был — сильно сомневался, что когда-нибудь еще проснется с Данковским в одной постели. Однако было и другое болезненно острое ощущение: что если проведет и следующие пять минут в этой загогулистой позе, у него попросту треснет хребет. Пришлось перебороть себя и сесть. В узкое оконце забивался рассвет, еще раз напоминая, что он двое суток не был дома. И — эта мысль отозвалась холодным содроганием, — что сегодня воскресенье. То, что приговор он себе уже подписал, почему-то не избавляло от нервяка: все равно завтра придется выступать перед диссертационным советом со своей несчастной работой и пытаться убедить их, что говорит новое слово в науке. Пришлось признать: в глубине души он все еще надеялся на чудо. Может, вовсе не половина совета у Аглаи в кармане, может, это она сказала, чтобы его запугать. А может, сама передумает, когда поймет, что от него ничего не добиться. Ну или хоть повод для аппеляции найдется... Артемий подавил вздох. Покосился на Данковского. Того его шевеления не разбудили — лежал как лежал, подложив руку под голову и уткнувшись щекой в сгиб локтя. Если несколько дней подряд глаз не смыкал, неудивительно, что спит так крепко. Ну, пускай отдыхает. Артемий осторожно встал. Заставил себя отвести глаза — сложно было не пялиться на непривычно умиротворенное лицо. Но если хочет забежать домой, привести себя в мало-мальски приличный вид, Спичку успокоить и вернуться для финального раунда долбежки текста выступления, нечего время терять. Артемий вышел в лабораторию и оттуда — в коридор. Университет спал в мертвой воскресной тишине. А Артемий вдруг осознал, что полгода пронеслись очень быстро, и время его в этих стенах считай что закончилось, как и вообще учеба. Вряд ли так уж скучать будет — столько вузов сменил, и ни по одному не скучал, да и учиться не то чтобы любил, а все-таки... В голову лезла мешанина воспоминаний. Как отец его в детстве сюда таскал. Как только-только поступил и еще думал, что академический путь будет прямым и понятным. Как в этом году на парах с Кларой сидел, а потом часами Данковского по всему зданию вылавливал... Не самое плохое время его жизни, если подумать. Нет, не самое. Город тоже еще спал, но Артемий сделал небольшой крюк, чтобы забежать в круглосуточный продуктовый и купить на последнюю мелочь в кармане пару чупа-чупсов — пусть Спичка попробует на него после этого дуться. Свернул в свой двор, спугнул дремлющую у подъезда кошку, взбежал по лестнице и ткнул ключом в замочную скважину. Разумеется, дверь открылась — никак он не научится... Уже не чувствуя себя таким виноватым, Артемий принялся стаскивать ботинки. — Спичка! Спичка, ты дрыхнешь еще? Тишина. Ну, если маленький паршивец еще и заснул, заткнув уши плеером, хотя его десять раз предупреждали, что он так рано или поздно наушники порвет... Артемий раздраженно затопал в комнату. — Спичка, я тебе сколько раз говорил... В комнате никого не было. Артемий несколько секунд пялился на раскладушку, которая не только пустовала, но и была развернута под необъяснимым углом, перегородив спальню наискось. Подушка валялась на полу, в полуметре от нее — раскрывшийся CD-плеер с вылетевшим диском. Артемий постоял, растерянно сжимая и разжимая кулаки. Заглянул на кухню и в отцовскую спальню. Пусто. Дверь на балкон была закрыта, по шкафам и под кроватями — ничего. Артемий не удивился — понял уже, что напрасно тратит время. Вообще как-то слишком быстро сообразил — все и с пугающей ясностью. В этот раз никаких внутренних терзаний не было. Было холодное мрачное осознание: Я ж его голыми руками разорву, если он хоть что-то ему сделал. Механически четким шагом Артемий вернулся в прихожую и натянул ботинки. У него даже не дрожали руки. Ничего удивительного в пустующем фойе не было — раннее воскресное утро, а администратор со стойки регистрации, наверное, отошел сделать кофе. Но светлая пустая тишина, к которой Артемий привык еще ребенком, когда отец  брал его с собой на работу, сегодня казалась зловещей и неподвижной. Он не мог объяснить это разумом, но — как обычно — чувствовал сердцем. Это, и то, куда идти — тут тоже никакого разума, только чутье. Ключ в замок отцовского кабинета влез уже привычно. Внутри мало что изменилось: только зияли обглоданными дырами полки, где он документы подчистил, да... людей прибавилось. На кожаном диванчике у стены, где он сам таким же белобрысым мальчишкой недостающие часы досыпал, лежал Спичка. Несколько кристально-четких мгновений Артемия вообще ничего больше не интересовало — он подошел рваным шагом, с облегчением убедился, что не померещилось: впалая грудь под дырявой футболкой слабо вздымалась и опускалась. Наклонившись, оттянул пальцем подрагивающее веко. Расплывшийся зрачок, объятый блеклой радужкой, никак не среагировал. Артемий выпрямился и обернулся. — Какого черта ты сделал? Непомерная фигура Оюна в отцовском кресле смотрелась до того неверно и уродливо, что глаз резало. Будто неудачный коллаж, только ни один коллаж такой смеси ярости и отторжения вызвать не мог. Только реальность. Оюн посмотрел на него своими тяжелыми бронзовыми глазами. Произнес, низко и гладко: — Ты должен бы разбираться достаточно, чтобы понимать, что я сделал и как. И что большой угрозы это не несет. Если больше ничего не делать, действие закончится само. Что Артемий понимал — это что какой бы умелый специалист процессом ни руководил, а погружать детский организм в медикаментозную кому — это всегда нагрузка и неоправданные риски, растущие вместе с планомерным движением часовой стрелки. А чего не понимал — как это он столько времени здравый смысл держал выключенным. Давно надо было продаться Грифу с потрохами, чтобы вот этому ублюдку горло перерезал. Очевидно же, что это нужно было сделать еще много, много дней назад. О-че-вид-но. Чего ждал? Зачем тянул? Снова упали размеренные слова: — Я уже думал — не придешь. Под тяжестью этого медного взгляда Артемию всегда хотелось назло встать прямее, плечи шире расправить, и если не словами, то хоть жестами невидимо давящую каменную плиту откинуть. Но никогда еще он так сильно самому себе не казался диким псом, которого от прыжка с оскаленными зубами, в глотку нацеленными, отделяет тончайшая пленка человеческого разума. Прав был Сабуров. Все это время бешеная собака в нем только дремала. — У тебя совсем башка не в порядке, — свой голос Артемий не узнал — вроде только одна буква "р", а нет — все согласные и гласные в нее же превратились. — Чего ты добиваешься? Головорезы кончились — хочешь, чтобы я сам себя ножом пырнул? Или тебя, все-таки? Никакого впечатления его рык не произвел — Оюна вообще сложно было впечатлить. Так и сидел — монументальная гора мышц и гнуси. Только губы и шевелились: — Считаю разумным свести риски к минимуму. Завтра — держись подальше от университета. Исполнить такое примитивное требование должно быть по силам даже тебе. Риски... Да, вряд ли дело в том, что головорезы закончились или милосердие в несуществующей душе восторжествовало. Скорее — прослышал откуда-то про Аглаю и решил, что безопаснее обойтись без резни, когда в город такие люди пожаловали. Но черт возьми, если бы все не было так серьезно — это было бы просто смешно. В киднепперы податься, чтобы какой-то вшивый студент на свою защиту не поперся? Такой бред бы даже в "Улице Разбитых Фонарей" не проканал. Артемий перевел взгляд на стол. К сожалению, у отца никаких тяжеленных пресс-папье не имелось, но вон теми длинными ножницами в теории можно... — Попробуй, — прозвучал негромкий голос Оюна. — Я сломаю тебе руку, и начнем разговор сначала. Артемий рванулся вперед, но тут же замер. Оюн оказался на ногах с совершенно необъяснимой для такой громадины скоростью. Они застыли друг напротив друга: скала и клокочущий огненный шар. Пленка разума грозила исчезнуть окончательно. Артемий заставил себя глянуть через плечо. Вид бессознательного Спички немного отрезвил. Он разжал кулаки и сквозь стиснутые зубы выдохнул: — Думаешь, Сабуров тебя вечно покрывать будет? Да он тебя ненавидит не меньше, чем меня. Курс лечения Катерины на всю жизнь не затянешь. Не боишься, что после того, через что ты его протащил, он уже ни себя, ни доброе имя свое не пожалеет, лишь бы ты за решетку отправился? Брови Оюна сдвинулись на миллиметр вверх, и Артемий тут же почувствовал себя идиотом. Можно подумать, этому отбитости не хватит, чтобы и от Сабурова попробовать избавиться, когда срок придет. Оюн степенно кивнул на разоренный шкаф. — Когда завтра вечером придешь мальчишку забирать — не забудь вернуть все, что взял. О нёбо молотилось яростное "я это так не оставлю", но распыляться беспомощными угрозами было даже тошнотворнее, чем их сглатывать. Невелик был выбор: врукопашную шансов мало, а шум поднимать — кто-то, может, и сбежится, да все равно ведь кончится вызовом ментов. А там — черт знает что выйдет, уж Сабуров об этом позаботится. Еще раз в обезьянник загреметь не страшно, а вот Спичку тут оставить после такого... Но в венах бурлил адреналин, мир сузился до тоннеля, кончавшегося безучастными бронзовыми глазами, и все внутри вопило, требуя нападать или бежать. Никогда еще просто стоять на месте не стоило Артемию таких усилий. Оюн ткнул массивным пальцем на дверь. — Иди. Как будто закончилась очередная смена. Как будто все было в рамках нормального, как будто хоть что-то, из происходящего сейчас, вообще попадало в рамки нормального. Как будто Оюн не видел — как будто можно было не видеть, — что у него каждая клеточка, каждый вздутый мускул, каждое перетянутое сухожили чуть не трескалось от едва сдержимоего позыва плюнуть и попытаться — лоб себе расшибить, кости изломать и кожу изодрать в заведомо обреченной попытке. Только это тебе не худощавый Сабуров, не никчемная шпана — у Оюна одно предплечье толщиной с его шею, а удара лопатистой ладонью хватит, наверное, чтобы пол лица ему снести. И это если еще безоружный... Бешеная собака и на слона бы кинулась. А сам он... кто? "Вот и докажи", — прозвучал в голове ледяной и странно знакомый голос. "Докажи, что умнее. Человек бы доказал." Артемий пропустил раскаленный воздух через ноздри. Тяжело сглотнул. Мотнул подбородком на Спичку. — Уговорились. Но если с ним до завтрашнего вечера хоть что-то еще случится... — Не случится, — взгляд свысока навалился еще большей тяжестью. — Если у тебя ума хватит. "Хватит. Не сомневайся." Артемий развернулся, по кусочку отрывая впаянные в пол подошвы, и перевалил себя — к порогу, через порог, за порог... В ушах шумело так, что взгляд шел мутной пеленой. Грудь горела. Он попытался прикинуть, что делать дальше. Ступеньки матово заклацали под ногами. Что-то делать надо. Черта с два он будет сидеть ровно. Что-то... Фойе. Вариантов было несколько, и каждый — по-своему дерьмовый. С Сабуровым все ясно. Гриф — если ввалится сюда со своими ребятами — если вообще удастся его на такое уломать, найти, что предложить взамен, чтобы все риски оправдало, — ту еще заварушку здесь устроит. И кто поручится, что в ней не пострадает бессознательный мальчишка? А работники и пациенты? Охранник, в конце концов, который уж точно не в ответе за своего конченного начальника? Нет, к Грифу надо было бежать раньше, поздно спохватился... В дверях Артемий столкнулся с одним из докторов-старожил. Тот удивленно глянул из-под седых бровей: — С добрым утречком, а ты что тут? Кое-как приподнял голову над пенящейся поверхностью мыслей. — Доброе утро. Да так, заносил кое-что. — У тебя же защита завтра, да? Готов? Защита... Как же вывороченно и сумбурно стыковались друг с другом фрагменты нормальной реальности и того, что происходило сейчас. — Да вроде готов, — солгал Артемий. А что еще было говорить? В ответ ему сверкнула блаженно-неведающая улыбка: — Это хорошо, что готов, — старик вдруг хлопнул Артемия по плечу и уронил голос до заговорщического шепота: — Сам понимаешь, мы тебя тут ждем. Что ответил — сам уже не запомнил. В другой день его бы такие слова от бывшего отцовского коллеги растрогали, но сейчас — ни за одну мысль, ни за одно чувство толково уцепиться не мог. Буркнув что-то на прощание, вышел под солнечный свет. Прикрыл глаза ладонью, попытался сосредоточиться. Что осталось, если не милиция и не бандитская шайка? Была Аглая. Цену за свою помощь она уже назначила — слишком высокую. Ну и наконец... "Это просто смешно", — подумал Артемий, молотя подошвами по пыльному асфальту. "Уж тут-то он тебе ничем не поможет." И все равно — просто от осознания, что ему есть куда идти, почти даже расхотелось расшибить голову о стену ближайшего дома. Впервые он так остро ощутил, до чего же долго топать с одного конца города на другой. Автобуса в такую рань было не дождаться. Движение, и без того не шибко оживленное, воскресным утром решило вымереть полностью, так что даже о попутках думать было нечего. Оставалось топать, топать, топать... В университет Артемий ввалился весь в поту и пыли. Уже без всякой фантомной ностальгии пронесся по пустым коридорам и лестницам, ворвался в лабораторию. Та пустовала — ага, еще дрыхнет. Артемий всунул голову в подсобку. Ну да — уткнулся носом в койку, завесился от лезущего в окно солнца беспорядочно-черными лохмами и спит себе дальше. Вот до чего невменяемый режим доводит... Он подошел и легонько тряхнул Данковского за плечо. — Вставайте, у нас опять чп. Тот еще в полусне поморщился. С усилием приоткрыл один глаз. — Ради всего святого... — слова обводил пластилиновыми губами, как пьяница. — Что там еще? Пожар? Да лучше бы пожар... — Хуже, — Артемий не мог отделаться от ощущения, что читает очень хреновый сценарий для очень хреновой криминальной драмы. — Спичку похитили. Данковский вяло моргнул. — И что, просят забрать обратно? — Да ни хрена это не смешно, — сюррово, разве что, но отходив несколько месяцев на физру с ножевым ранением в брюхе, Артемий принципиально изжил это слово из своего лексикона. — Оюн накачал его какой-то дрянью и держит у себя в клинике, а мне угрожает что-нибудь с ним сделать, если я на защиту явлюсь. Как будто Аглаи недостаточно... Данковский сел. Осоловело проморгался. — Да что у вас за город такой... Одну ночь спокойно нельзя поспать. — Делать-то что — идеи есть? — Артемий переступил с ноги на ногу. — Может, вы как-нибудь на Сабурова опять нажать сможете? Потому что мои идеи дерьмо полное. Грифа с ребятами я откинул — если они там бедлам устроят, случайных жертв не оберешься. А просто все оставить — все равно за Спичку страшно. Пока вот склоняюсь к тому, чтобы себе пистолет надыбать и в одиночку Оюна ухлопать. Меня-то охрана без проблем пропустит. Убийственный взгляд Данковского немного сгладили полуопущенные веки. — Для начала — прекратите паниковать. Нарешаете сейчас тут... Дайте подумать. Не больно обнадеживало — если решение не пришло сходу, откуда ему потом взяться? — Сабуров, — напомнил Артемий. — Нет? — Нет, — Данковский качнул головой. — Сам я его заставить что-то сделать не смогу, он во что упрется — за то держаться и будет. Да и неужели вы думаете, что местные милиционеры сработают четче, чем этот ваш Гриф? Нет, это все бессмысленно. — Тогда... — Тогда помолчите вы хоть две минуты, — Данковский стиснул пальцами виски. — Сколько времени? — Десять почти. — А защита у нас? — В одиннадцать. — Значит, двадцать пять часов... С этим работать можно. Он соскочил с койки и протиснулся мимо Артемия в лабораторию, к столу с ноутбуком. Повозил мышкой по коврику, нетерпеливо дожидаясь, пока зажжется монитор и прогрузится голубой экран заставки. Артемий встал у него за плечом, и Данковский тут же огорошил его новым вопросом: — Какие у вас тут ближайшие крупные города с аэропортами? Чтобы железной дорогой соединялись? Чтобы перечислить хоть несколько, пришлось поковыряться в памяти — сам Артемий на самолетах отродясь не летал. С еще большим изумлением он увидел, как Данковский разворачивает браузер и вбивает в строку поиска запрос на авиабилеты. — Только не говорите, что это была последняя капля, и вы решили сматывать удочки. — Не говорите ерунды, — Данковский яростно защелкал колесиком мышки по вылезшим предложениям авиакомпаний. — У меня исследование незакончено и лаборанта в заложники взяли, и вот это уже личное. Да почему все эти сайты такие кривые... Артемий вскинул брови. — Ну да. Если бы только был какой-нибудь сайт, где... — А, вот, — Данковский его не слушал — жадно вгрызся глазами в экран, выискивая там что бы ему ни было нужно. — Хорошо... Это тоже сгодится... А поезда... Он снова забряцал клавишами. На минуту Артемий обо всем забыл, просто глядя, как его белые пальцы над клавиатурой летают. Потом встряхнулся. — Я все еще даже примерно не понимаю, что вы делаете. — То, до чего надеялся не доводить, — пробормотал Данковский мрачно. — Нет бы угомониться и дать мне работу закончить... Ладно. Вы посидите-ка тут, а мне позвонить надо. Он метнулся к порогу, на ходу нашаривая в кармане телефон. Артемий заглянул в экран, убеждаясь, что билетов на ближайшие поезда полно — удобно жить в дыре, куда никого в здравом уме не потянет. Потом не удержался и выглянул в коридор. Данковский ходил туда-сюда в другом конце, держа трубку у уха и что-то в нее выговаривая — слишком тихо, чтобы разобрать слова. Заметив его взгляд — раздраженно замахал рукой. Вот вечно надо секретности напустить... Ну ничего. Если сработает — ничего. Артемий терпеливо дождался конца разговора — а длился тот добрых минут десять, — и только тогда подошел ближе. — Ну что? Данковский, привалившись к стене, устало тер лоб. — Если не начнется какая-нибудь свистопляска с самолетами и поездами, как это часто бывает, мой прогноз оптимистичен. Теперь про вашу защиту... — Погодите-погодите, — Артемий нахмурился. — Вы мне хоть что-нибудь объясните? — Нет. Ответ был так непрошибаемо-лаконичен, что он даже опешил. — В смысле — нет? — В прямом, — Данковский глянул на него из-под уткнутой в лоб бледной руки. — Я втягиваю во всю эту историю людей, которых, по-хорошему, тут быть не должно, так что уж извините мне мое нежелание трепать языком. Вам достаточно знать, что я обратился за помощью и рассчитываю получить ее в ближайшие двадцать четыре часа. И — что я скорее удавлюсь, чем позволю вам пропустить защиту. К черту Аглаю Лилич, я тоже не лыком шит — найду, к чему прикопаться и затребовать аппеляцию. Aut cum scuto, aut in scuto. Артемий растерянно покачал головой. — Вы что, хотите, чтобы я просто... — Сделали то, что я бы на вашем месте, наверное, не смог, — Данковский криво улыбнулся. — Поверили мне на слово. Менее растерянным Артемий себя не почувствовал. Если бы речь шла о нем одном, он бы, наверное, не колебался. А тут — опять вспомнился злосчастный разговор с Кларой: как все меняется, когда на кону — не ты сам, а близкий человек. Да уж, если б верил в карму, невольно засомневался бы, не намекает ли мироздание ему на что-то про Сабурова. Только... Только черт возьми, Данковский смотрел так спокойно, будто лучше него знал, что он ответит. И это, наверное, было решающим. Артемий потер затылок запястьем. — Вы точно уверены? Потому что я все еще могу раздобыть пистолет и... — Как же вам не терпится сесть в тюрьму! — покачал головой Данковский. — Нет уж. Давайте делать по-моему.