***
Эда оставили работать сверхурочно, поэтому дожидаться того смысла не было. Антон сбегал ему за кофе, чтобы извиниться за то, что идея потусить после кафешки накрылась. Хотя не факт, что он тогда написал это всерьёз, а не чтобы побесить Арсения. Антон привык брать вину на себя, даже когда понимал, что ничего не сделал, а быть виноватым в своём существовании точно не может. А вдруг может? Глядя на стаканчик (в котором было пятьдесят процентов кофе и пятьдесят процентов сахара, потому что Антон уже выучил фанатизм Скруджи по отношению к сладкому), Эд сначала слегка смутился и растерялся, а потом рассмеялся, сказав, что это было неожиданно. Антон с мастерством интернет-олда спародировал мем «как неожиданно и приятно», и Эд заржал уже в голос. С ним было хорошо. За неуместный флирт и попытки сватовства хотелось его придушить, но Антон не умел долго и всерьёз обижаться. Поэтому даже ничего не спрашивал про попытки то ли вызвать ревность у зама, то ли спровоцировать его на то, чтобы их с Эдом досрочно уволили за долбоебство. Однако пожалел, что не спросил, когда встретился с замом в коридоре. Тот был мрачнее тучи — той самой, которая несла в себе циклон кокаинового шторма. В общем… Напрягало всё это. Видеть, что Арсению Сергеевичу не плевать, приятно, конечно. Но хотелось радовать его, а не огорчать. Именно поэтому Антон решил, что попробует сделать ему приятно (в самом невинном из смыслов) самостоятельно. Купить кофе или пирожные было бы подмазыванием к начальству, а позвать в кино или кафе казалось слишком подростковым и неуместным. Они ведь не в ситкоме живут, в конце концов. Но Арсений очень положительно отреагировал на внимательность Антона, поэтому тот придумал, что просто будет стараться больше помогать заму с работой. В общем, постарается поухаживать — насколько возможно в рамках офиса. На следующий день он пришёл в офис первым, будто это могло быть чем-то полезным. Но Антон настроен был решительно — закупил печенье, предварительно узнав у Захарьина (единственный, кто из коллег был всегда в сети и отвечал сразу же), какое заму нравится больше: оказалось, что миндальное. Дороговато, но выглядело оно действительно прикольно — как черепаший панцирь. Антону со времён детской гиперфиксации на черепашках-ниндзя казалось классным всё, что напоминало об этом мультсериале. Как только придёт Арсений с ключом — зам всегда приходил первый, он ведь фактически владыка их конторы, так как Паша слишком занят внешней политикой их компании, — Антон планировал заварить им чай; а потом прибраться в чуланном углу, где стоял огромный шкаф, который никто не прибирал, хотя все жаловались, что надо бы. Все — это Арсений. Вспомнишь солнце, вот и солнечный удар. — Антон Андреевич? — донеслось сбоку. Арсений был откровенно удивлен и выглядел до очаровательного нежно. Даже уголки губ незаметно приподнялись, будто он и правда был рад, что не один припёрся на работу так рано. Кажется, причёска была не такой как обычно, а ещё очки наконец не сковывали его глаза — красивые, необычайно выразительные. — Вы рановато, что-то случилось? — А я, — нужно было что-то придумать, но ответ нашёлся (придумался) на удивление быстро. — Мне ребята сказали, что на Вас свалилась организация вечеринки и Вы ничего не успеваете, поэтому я решил прийти пораньше и помочь. Минус подобной импровизации — последствия. Интересно, как Антон поможет с отчётником, если он даже концепцию толком не понял? А рассеянность, граничащая на уровне недиагностированного СДВГ, мешала ему запоминать самые простые задания вроде «не забудьте полить фикус, Антон Андреевич, у него нет верблюжьего горба, чтобы спастись от засухи». На Антоново предложение помощи зам отреагировал заторможенным, недоверчивым, каким-то полувопросительным «хорошо» и начал копаться ключами в замке. Нужно было срочно смягчить происходящее, потому что Арсений выглядел каким угодно, но только не радостным. — Вам, кстати, красиво без очков, — в ответ на это зам покосился удивлённо и почти пугливо. Надо как-то получше сформулировать мысль. — В смысле, не то чтобы Вам не идут очки. Просто без них у Вас прям такие глаза, как это, ну, большие, такие… Голубые капец. Прям очень цветные, зачем Вы их прячете? Господи блять боже нахуй. Антон отодвинулся подальше от стены, чтобы сдержать желание въебаться в неё башкой. Ну что он несёт? Почему в голове всегда всё звучит красиво, а на выходе получается топ пять самых позорных диалогов, которые могут по кринжовости посоревноваться только с тнтшными сериалами про Галустяна. — Я имел в виду… — Спасибо, Антон Андреевич, — быстро перебил он, жестом указывая Антону, чтобы тот прошёл в офис. — Я ношу их, чтобы сохранять определённую солидность. Всё же у меня целые отделы подчинённых, которые очень любят нарушать субординацию. — Ого, то есть Вы как те чуваки, которые носят солнечные очки, чтобы казаться круче. Только у Вас не солнечные. — Что бы Вы ни пытались этим сказать, наверное да, вроде того, — вот же безучастная ледышка. Ну ничего Антон сегодня был настроен подружиться с замом во что бы то ни стало. — Вы купили печенье? — ледышка кивнула на пакет, который он держал в руках. — Отлично, у нас как раз последнее вчера доели, а я не успел написать в чат, чтобы кто-то взял новое. — Хотите чаю попьём? — Спросил он, выложив пачки на столик — тот как раз был совсем рядом со входом. Не хотелось тянуть с предложением чаепития. Чаепитие — это ведь вообще самый традиционный сдруживающий обряд. Арсений посмотрел на печенье и почему-то скрючил лицо в какой-то отчаянной гримасе, будто Антон не чай предложил попить, а поиграть в ножички тесаком. — Нет, спасибо, Антон Андреевич, — с усталым вздохом ответил зам. — Много работы, нет времени на чаепития. Боясь упустить единственный шанс на около-неформальное общение, Антон затараторил: — Так мы можем обсудить вечеринку за чаем, просто в более расслабленной обстановке! Я могу поштурмить с Вами, в прошлый раз не получилось, вот и должок верну, обещал же. — Вы не обещали мне ничего. — Отдохните немного, у Вас уже синяки под глазами синее глаз. — Спасибо за заботу. И за комплимент. — Простите, пожалуйста. — Антон Андреевич, идите за работу, я по вечеринке вышлю Вам информацию на почту. — Да мне уже показывали эти три сотни ворд-документов, я ничё не понимаю там, ну правда. — Что Вы от меня хотите тогда? — Поработать с Вами вместе. Зам уставился на него в уверенном замешательстве. Антон быстро спохватился: — Вы объясните мне, а я помогу Вам! Взгляд со стороны может помочь! — Антон Андреевич, я не… — Ну пожалуйста, Арсений Сергеевич. Мне сказали, что это Ваше любимое печенье, давайте поштурмим, Вы хоть отдохнёте от бумажек… Я ведь просто подружиться хочу! С Вами, как и с остальными в офисе. Разве это плохо? — Он хотел добавить и то, что Арсению обсуждение вечеринки наверняка куда приятнее разбора недочётов их отделов, но тот резко прервал его поток умаливаний. — Антон, кто сказал тебе, что миндальное печенье — моё любимое? — От очередного перехода на ты стало так приятно, что он подзавис. — Антон? — А-э, Захарьин. Только услышав это, зам тяжело вздохнул и возвёл глаза к потолку. Выражение измученности на его лице было сравнимо со средневековыми картинами, на которых принцесс всегда рисовали максимально заёбанными — наверное, хотели передать их высокомерие и статус таким образом. Антон не особо шарил в искусстве, он просто смотрел очень много мемов разных сортов, а ещё боролся с бессонницей с помощью скучнейших лекций на ютьюбе — возможно, что-то в голове и откладывалось. Бессознательно. Арсений Сергеевич зажмурился и потёр переносицу рукой — впервые он выглядел настолько по-искреннему раздражённым, хотя нет, скорее, по-настоящему уставшим. Когда он открыл глаза, те показались Антону совсем серыми и пустыми. Он подошёл ближе к заму и, вкладывая в слова всю обеспокоенность и участность, на которую был способен, спросил: — Арсений Сергеевич, всё хорошо? Я Вас как-то расстроил? Если Вам не нравится это печенье, я могу сходить купить другое. — Нет, просто, — зам поднял печальный взгляд на Антона и на автомате обнял себя за плечи руками. Антону бесконечно сильно захотелось обнять его тоже, но это было бы слишком, поэтому он просто легонько похлопал его по спине, в ответ на что зам приобрёл ещё более щенячий вид, и это начинало грозить Антону сердечным приступом. — Ладно, заварите чай. Чай с мелиссой успокаивал, а миндальное печенье оказалось невозможно вкусным — почему-то сильно напоминало детство на даче. Арсений Сергеевич, так и не сняв куртку, сидел рядом на маленьком диванчике и сверлил кофейный столик сложным взглядом. Никогда не гадали, глядя на человека, что там у него в голове? — Не жарко, Арсений Сергеевич? — А? — он вынырнул из мыслей с таким удивлённым лицом, будто забыл, что жизнь вообще существует. — Ну, Вы в куртке. — А. Я планировал оставить вещи здесь и сходить до аптеки… — Болеете? — Встревожился Антон, корпусом повернувшись к заму. — Просто нужно обновить нашу аптечку. Чужой тон вместе со взглядом был пропитан непривычной злобой. Её можно было и не заметить, но не было ничего, на что Антон бы ещё мог отвлечься в данных обстоятельствах, поэтому эмоции считывались чётко. То была не злость, а именно злоба — какая-то очень тяжёлая. Арсений находился глубоко в своих мыслях, не замечая повисшее в комнате напряжение. — Вы пугаете, Арсений Сергеевич. — Спустя затянувшуюся паузу признался Антон. — Антон. — Да? Зам покосился на входную дверь и, на секунду призадумавшись, всё-таки грузно поднялся, дотопал до неё и повернул ключ в замке. Атмосфера для тёмного утра была достаточно гнетущей: лампочку они включили только у входа и света было маловато; было невозможно тихо, ведь выключенные комьютеры не шумели, и слышно было только чужое дыхание; даже машины за окном ещё не мелькали. Арсений Сергеевич каждое утро проводит в такой глухой и одинокой атмосфере? Красиво, конечно… В каком-то роде? Арсений, к удивлению, не вызывал недоверия. Но всё же было ощущение, будто Антон вот-вот услышит историю про чью-то умершую на днях собаку. В перспективе умершую или уже — неясно. В общем, было предчувствие либо чего-то печального, либо пугающего. — Честно сказать, я не хотел тебе об этом говорить, — голос зама сейчас напоминал тот самый холодный тон отца, который заслуженно отчитывает тебя, но не криком, а фразами в духе «я очень разочарован». А ещё это всё напоминало допрос от полицейского — с ними Антон в жизни не говорил, только в видеоиграх. — Я надеялся, что ты уйдёшь на первой неделе. Или второй. Воздух похолодел на пару градусов, а сердце колюче застучало. Антон ощущал себя апельсином, который собираются проткнуть ногтями, а потом разорвать к чертям и выбросить в окно по причине слишком большого количества косточек. Косточек в теле было непривычно много, и каждая впивалась в мышцы, приколачивая Антона к скрипучему кожаному диванчику. — Не потому что я тебя ненавижу, ни в коем случае, — Антон облегченно выдохнул. Наверное, ни один диалог в его жизни не был так сильно похож на американские горки. — Пойми… Ты очень хороший и светлый человек, очень простой и добрый — во всяком случае создаешь такое впечатление. Безобидное. Чужие слова горьковато, но грели. Хотя желание поговорить с замом с недавних пор достигло такого пика, что, в целом, Антон готов был послушать о том, что он невыносимый тупой еблан. Сложно судить о собственной «хорошести»; простым человеком он себя не считал, но вот безобидным — точно да. Концепция мести, злопамятности и намеренных унижений была для него совершенно чуждой. — Спасибо. — Это не комплимент, Антон, — Арсений наконец развернулся к нему. — Я понимаю, что наша компания воспринимается достаточно домашней и миловидной, но это совсем не так. И проблема даже не в Выграновском, который придумал себе весёлую задачу, и играется с этим, как хочет. Проблема… В том, что есть люди, которые хотят тебе навредить. И я знал, что так будет. Но всё равно ничего не смог с собой поделать. С тобой не мог. Речь зама — достаточно отрывистая — била глухо куда-то под дых. Во рту пересохло, и Антон потянулся за кружкой, оставленной на столике. Остатки чая были горькие и холодные. — Ты хотел помочь мне с работой, но я не могу это принять, — Арсений вязко вздохнул, не решаясь продолжить. — Я правда сильно заваливал тебя заданиями и докапывался до каждой мелочи, надеясь на то, что ты не выдержишь и уволишься. Можешь справедливо злиться на меня за это, но я думал, что цель оправдывает средства. Я всего лишь хотел… Уберечь тебя от этого всего. И, честно признаюсь, работник ты по-своему безалаберный, но справляешься не так плохо, как некоторые. И всё же я надеялся, что смогу отбить у тебя желание работать здесь. Но так ничего и не придумал. — А почему не сказали напрямую? — Говорю прямо сейчас. — Но ведь, — Антон чувствовал, как шестерёнки в голове скрипели, а поганые эмоции им сильно мешали. Арсений, конечно, гад, но он намекал на опасность, при этом не говоря о ней прямо — почему? Очевидно, он не ответит, если спросить в лоб. — Всё же хорошо? — Ты просто этого не видишь, Антон. Что ж, тут крыть нечем. Он действительно абсолютно никого и ни в чём не подозревал, разве что Эда в краже записных стикеров — их за последнюю неделю сильно поубавилось. Поэтому недавно он на верхнем стикере написал «это моё». Что оказалось бесполезным — его тоже украли. Аппетит от разговора пропал, но хотелось ощутить на языке хоть что-то — алкоголь, сигарету. Неважно. Под рукой было только печенье. Маленькое, беззащитное печенье. Однако Антон чуть не подавился им, когда зам спокойно произнёс: — Я ведь Вам нравлюсь, правильно? Желание срочно что-нибудь сказать или спросить было таким сильным, что печенье на автомате поглотилось целиком, неприятно резанув по горлу и оставшись острым комком в груди. Ещё и эти скачки от «ты» до «Вы» путали мозг, завязывая его в один огромный бесполезный узел. Прокашлявшись от эмоционального потрясения, Антон спросил: — Почему Вы так решили? — Вы сказали, что я очень красивый и лапали меня в туалете, пока я был в отключке. — Чего! — Антон гаркнул так сильно, что побоялся, как бы проглоченное печенье не вылетело обратно — в огромной нелепой пародии на пулемёт. — Я вообще-то пытался остудить ваше тело, чтобы Вы проснулись! Я ведь… Погодите, откуда Вы знаете вообще? Вы же без сознания были! Вам кто-то рассказал? Так стоп. Кто мог ему рассказать об этом? Охранник, который наблюдал за ними через камеры безопасности? Через те самые, которые не устанавливают в туалетах? — Вы… Притворялись всё то время? — Он посмотрел на зама со смесью обиды и восхищения. Какие же всё-таки мразотно изобретательные эти актёры. — Не совсем, — на чужих губах проблескивала дурацкая улыбка, но её обладатель смотрел достаточно ласково и даже сочувственно. — Я не хотел над Вами глумиться, и мне действительно тяжело было тогда. Просто обморок не длится так долго: будь я столько времени без сознания, это был бы уже коматоз. Я просто вновь подумал, что смогу Вас напугать, и тогда Вы точно уволитесь. — Это жестоко! — Хотелось возмутиться грубее, но виноватое выражение лица Арсения немного сглаживало внутренний бунт. — Вы ради этого рисковали здоровьем? — Что? А, нет, конечно. Оставаться в свитере было глупым решением, за которое я поплатился. Просто… Я уже тогда подозревал, что нравлюсь Вам, и не хотел соблазнять, скажем так, открытым видом. — Кошмар, Арсений Сергеевич, ну это же… — Мне очень жаль, — быстро перебив, он тихо поджал губы и отвёл взгляд. — Мне тоже… очень хотелось быть Вам другом. Эта фраза врезалась Антону прямо в грудь, растапливая непережёванное печенье, которое по-прежнему кололо горло. Вернее, уже не. Он зажмурил глаза, чтобы сдержаться и не сгрести зама в удушающих объятиях — но даже с закрытыми глазами он эхом продолжал слышать мягкий голос, повторяющий одни и те же — совершенно искренние и невинные — слова. Открыв глаза, он встретился взглядом с Арсением. Тот смотрел в ответ очень ясно, пристально и глубоко — глаза в глаза. Теперь нужно было сдерживать себя от невероятного желания поцеловать его, а это уже было невозможно. — Вы всё ещё можете. — Вкрадчиво предложил Антон. — Я не… — Вы всё ещё очень красивый. — Тише продолжил он, наклонившись ближе. Радужка в глазах напротив стала на оттенок синее, Арсений дёрнулся вперёд будто на автомате, но сразу остановился: заломил брови и смотрел, колеблясь. Антон, почти не скрипя диваном, наклонился ещё, и теперь их губы были на расстоянии одного вздоха. — Антон, будет только хуже. — Измученно прошептал он, практически дрожа, бегая взглядом по Антонову лицу, будто видит то ли впервые, то ли в последний раз. — Я не… Не могу. — А я могу. Хватило секунды, чтобы сократить миллиметры между ними. Чужие губы были мягкими, податливыми, со вкусом сладкой гигиенички. Арсений не сразу, но всё-таки ответил: жадно подаваясь вперёд; слабо мыча на каждое ласковое движение губ; впечатываясь своими — глубже, ближе, сильнее. Антон мысленно отругал свою фантазию за скучные сны — то, что происходило в реальности было куда красочнее пошлого бреда, который приснился ему в одну из первых недель работы. Зам нетерпеливо помыкивал, жадно ласкался и очень нежно гладил Антона по волосам, раз за разом прижимая за затылок к себе — хотя никто и не собирался отстраняться. Прикусив и оттянув чужую губу, Антон нетерпеливо вцепился обеими руками в бёдра, обтянутые очередными старомодными брюками. Он настойчиво повёл ладонями вверх, на что зам нетерпеливо поёрзал, хватаясь за Антоновы плечи, чтобы притянуть к себе, и тоненько простонал в поцелуй. Хотелось остаться в этом моменте навсегда: клоня безобразно послушного, растрёпанного Арсения к спинке дивана; ласково поглаживая его скулу большим пальцем; вглядываясь в обкусанные яркие губы, синие глаза и дрожащие ресницы. Звуки поцелуев эхом оседали в пустой ватной голове, с каждой секундой становясь всё громче и гуще. Если Антон услышит будильник и проснётся дома в кровати, то он сразу же выкинет телефон в окно и прыгнет следом. Будильник не звенел, но закон подлости всё ещё оставался чуть ли не действеннее конституции РФ, поэтому стук в дверь не заставил себя долго ждать. Они замерли, жарко дыша друг другу в губы, не в силах оторваться даже ради банальной эмоции испуга. Первым, конечно, очнулся Арсений, суетливо и испуганно оглядываясь вокруг, будто лишь сейчас осознал происходящее. Только Антон хотел успокоить зама, как тот вскочил, цепляя его за собой, и уверенно таща в сторону офисного шкаф-чулана. — Спрячься, — прошептал он, прижавшись губами к уху так близко, что Антон чуть не застонал вслух. Он ещё не до конца осознавал реальность и ждал трели будильника. — Сиди тихо и не высовывайся. То, что его заперли в огромном шкафу (слава богу, этот шкаф — единственное хранилище всей канцелярской всячины с офиса — потому и такой огромный; будь он меньше, поместиться бы не удалось: Антон и так согнулся в пятьдесят две погибели, чтобы не снести верхнюю полку), он понял не сразу, потому как в голове по-прежнему был Арсений — куда ни подумай. Красивый Арсений, робкий Арсений, жаркий и податливый, но в то же время строгий, решительный и сильный — запихал Антона в шкаф так быстро, что он даже сообразить не успел. Казалось, что если бы Антон затупил ещё сильнее, Арсений бы запросто донёс его на руках. Он стопроцентно мог бы, хоть внешне и выглядел хрупковатым. Послышались звон ключей и копошение в замочной скважине. — Арс? — Голос принадлежал вроде бы Захарьину: слышно было даже из дальнего чуланного угла, тот звучал напряжённо и глухо. — Ты чего так рано? — Волнение Арсений скрывал с профессионализмом спецагента. Хотелось подсмотреть чужое взаимодействие, но из-за кучи коробок и хлама снаружи разглядеть что-либо кроме надписи «svetocopy» было невозможным. — С тобой хотел поговорить, захватил, кстати, тебе шоколадку. А ты чего в куртке? Вот же гад, наверняка взял именно ту, которая Арсению нравится. А не миндальное печенье, к которому зам даже не притронулся и смотрел так, будто оно было не с миндалём, а с сибирской язвой. — Хотел до аптеки сходить, — поспешно ответил он и, судя по звуку, активно переметнулся куда-то по комнате. Наверное, он беспокоился о том, что Зохан заметит «улики», которые они оставили. Две кружки чая и куртка на стойке могли вызвать вопросы. То есть всё-таки именно Захарьин был опасным «недоброжелателем»? Или не он один? — Составишь компанию? — Без проблем, — подозрительно протянул Зохан. Его голос постепенно приобретал какую-то тягость, даже холодность. Хотя, возможно, Антон на фоне стресса додумывал детали, которых на самом деле не было. — Что с волосами? И очки где? — Гель для укладки кончился, а очки потерял, не успеваю из-за вечеринки ничего, — почему-то с виноватой интонацией ответил Арсений. — Поможешь с карточками для отчётника? Обидно. Антон ведь всё утро пытался напроситься за тем, чтобы помочь именно с вечеринкой! Которая Арсению, судя по сплетням, дороже матери. Но тот его виртуозно слил — аж несколько раз. А как Захарьину — так пожалуйста. Получается, что по итогу Антон получил лекцию о том, что Арсений хотел его обезопасить хрен знает от чего, но это всё настолько секретно важно, что теперь он прячется в шкафу в лучших традициях куколдизма. Или куколдинга, в целом насрать — главное, чтобы сейчас эти двое не начали там снаружи лобызаться. Да, Антон, возможно, ревнивый идиот, но он вообще-то ещё и профессиональная терпила: будет молча загоняться и пассивно агрессивить, нежели пойдёт устранять конкурентов. Конкурентов. Дожили. Хлопок двери выбил из раздумий. Вылезая из шкафа, Антон думал об одном: ему точно нравился Арсений — безумно, бескомпромиссно, безвылазно. Но он совершенно не понимал, что с этим делать теперь. Злиться на Зохана, который прежде казался ему максимально простым и добродушным? Или вообще бояться его? Или кого-то ещё помимо него? Стоит ли надеяться на то, что зам ответил на поцелуй не из жалости? А если и так, то тем более, что с этим делать? Отряхнувшись от пыли, он поспешил к выходу и напоследок бросил взгляд на кофейный столик. Белый шоколад. Вот, что нравилось Арсению. И даже в этой ебанутости они были похожи: Антон думал, что он единственный в мире не презирает белый шоколад.***
Пришлось как последнему дебилу пойти шляться по торговому центру, потому что до дома идти было лень: только вернёшься, посидишь час и придётся топать обратно. Трёх часов шоппинга (если разглядывание товаров можно считать за шоппинг) в Антовой жизни не было давно. Он вообще был больше по онлайн закупкам, а ещё больше по системе наследственности в семье: когда толстовки и свитера мама регулярно передаёт от родственников. Он по-прежнему был в замешательстве относительно разговора с замом: хотелось обидеться, но непонятно было, на что именно. Слишком сложно, нужно опять упрощать. Поэтому он купил забавные очки с розовой оправой — не из магазина приколов, а типа красивой бесполезной декорации для ебала, которая сейчас была в моде. Антону нравилось такое, просто в новом коллективе он стеснялся показаться каким-то тинейджером. Очки на нём смотрелись тупо. На нём и офисный официальный костюм смотрелся как на выпускнике — не хватало только пакета из «Красного и белого» в руку. С очками он и вовсе превращался в ходячее противоречие. Зато он знал, кому бы эти розовые очки подошли, и минут пятнадцать отговаривал себя от покупки, потому что не понимал, под каким предлогом сможет надеть их на Арсения. Типа «я говорил, что Вам идёт без очков, но с очками тоже идёт, поэтому держите, розовый мне нравится больше»? Какой кошмар. Он решил, что разберётся с этой величайшей дилеммой позже, поэтому просто убрал их в карман. В офисе было оживлённо — так всегда ближе к концу месяца, ведь все хотят покруче оформить вечеринку, но никак не доделывать хвосты, коих к тридцатым числам накапливалось немало. Антон был чуть ли не единственным, кого данная система не касалась — продажи шли параллельно и постоянно в отличие от, например, рекламы, имеющей конкретный график. Обновление скриптов было бессмысленным к закрытию тестирования новых методик — поэтому последние дни месяца он в основном занимался чаепитиями и, разве что, проверками переписок да чеков. — Мой план сработал. — Скруджи довольной тучей навалился на Антонов стол, как только вернулся, судя по стакану в руке, из кофейни. — О, блин, а мне кофе не захватил? — Ты и так скоро взбодришься, абажди, Арс от Паши вернётся, — он кивнул на кабинет начальства. — Но если сильно хош — пивни. — Сильно хошу, — он взял протянутый стаканчик и присосался к тёплой жиже. Было смертельно сладко (Эду действительно такое нравится или он просто жоско стебётся над Антоном?), но действовало успокаивающе и помогало разлепить глаза, он ведь проснулся в пять утра, чтобы прийти пораньше. Надо было умудриться не уснуть до вечера. — Взбодрюсь, потому что «кое-кто» сегодня злой или гиперактивный? — Сам увидишь. Главное, что план сработал, — по-чеширски улыбнулся Эд. — Да блин, ты ща мне всё вылакаешь! Аппетиты поубавь, шампуник. — Да, Эд, бля, про какой план ты говоришь? — Пристрастие друга к дурацким кличкам и загадкам одновременно раздражало и веселило. — Он ревнивый, — Эд наклонился, понизив голос, и подтянул к себе стаканчик с сахарным диабетом. — Но не в привычном понимании. Знаешь, есть люди, которые готовы прихуячить человечка за измену, типа собственники дохера. Ещё есть ежи, как ты — которые в депресняк скатываются, если кто-то их обгоняет, — Антон хотел было возмутиться, но Эд, зараза, был прав где-то на уровне чтения мыслей. Он правда такой наблюдательный или просто очень самоуверенный в догадках? — А Арсений… Не терпит, когда кто-то получает больше внимания, чем он сам. Его прям в щепки пидорасит от этого. Кажется, Скруджи хотел добавить что-то ещё, но дверь Пашиного кабинета распахнулась, и вылетевший оттуда зам поспешил в сторону своего стола. Проходя мимо них, он подцепил Эда за локоть — тот схватился за кофе, как за спасательный круг, — и одной рукой оттянул его от Антонова столика, подталкивая (если не швыряя) к Эдовскому рабочему месту. А сам припарковался около своего, кинув жирненькую папку с бумагами прямо на клавиатуру. — Выграновский, у Вас три макета не готовы. — Да я их за час сбацаю, Арсень Сергеич. — Вот сиди и бацай. На Антона зам даже не посмотрел. И слава богу. Если бы он посмотрел на него в таком виде, Антон бы поперхнулся слюной и сдох. Зато стало понятно, что Эд имел в виду, говоря про «взбодриться». Арсений. Арсений был другой. Во-о-бще другой. Никаких очков; никаких глупо зализанных волос — в стиле «я не мыл голову со сталинских времён»; вместо огромного до коленей свитера на нём была шёлковая рубашка, какой-то ебучий элегантный платочек и строгие штаны, поддерживаемые ремнём. В таком прикиде фигура зама была подчёркнута идеально: аккуратно, одновременно и остро, и плавно. Образ ботаника-переростка сменился на образ секс-символа советской канцелярии — серьёзность и строгость никуда не делись, но теперь они были приправлены не нелепостью, а нежностью. Хорошо, что Арсений проебал очки, потому что иначе Антон бы позорно кончил себе в штаны от одного взгляда на данную картину. Очки, блять. Даже с глупыми розовыми очками он бы выглядел в разы солиднее, умнее, величественнее, ебабельнее — более недостижимо что ли. Антон бы забил на всех и всё: на «недоброжелателей», которые хотели ему навредить; на Захарьина, который заделался Арсению, видимо, либо в ухажёры, либо в опекуны; на Эда, который невнятным пазлом притесался к этой истории. Если бы на Арсении сейчас, были бы ещё и очки, Антон бы просто начал наяривать посреди офиса, неотрывно глядя ему в глаза. Какая же изящная гнида, вызывающая кучу противоречивых чувств. Хотелось подарить ему цветы — и обязательно розы; хотелось зацеловать его скулы до розовых пятен, обкусать его с ног до головы сквозь одежду; хотелось расстегнуть эти простроченные брюки и дрочить ему, пока он не кончит на выглаженную коричневую рубашку — пока не запачкает свой идеальный образ. — Антон Андреевич. Он ведь был правильным во всех аспектах: работал с утра до ночи, знал каждую мелочь; таскал тяжеленные коробки с доками — из их офиса Арсений был единственным способным их унести (возможно, ещё Тор мог бы, если бы существовал и работал в их конторе); умудрялся выглядеть, как произведение искусства, сбежавшее из-под рук Микеланджело. Да, из-за постоянных тёрок с учителем по МХК в десятом классе, Антон запомнил, что каких-то дохуя важных для истории скульпторов зовут, как черепашек-ниндзя. Боже, ну вот настолько они были разными! Арсений, по рассказам коллег, был фанатом театра и скучных книжек про культуру разных народов. А Антон бы даже ради выебонов, не смог бы прочитать нечто подобное. Вот были бы экзамены по «Фифе» или «Лиге легенд»… Из культурных познаний у него были только самые бесполезные: например, он знал, что сейчас у девчонок появилась мода на стиль, который называют «офисная сирена». Антон в Байонетту гамал, поэтому сразу понял, почему все так от этого стиля тащатся. Узнал он о нём от бывшей, которая записывает тиктоки, а Антон, как типичный еблан с разбитым сердцем, по-прежнему иногда их смотрит. Уже, правда, не дрочит на них, так как словил ебучую влюблённость в зама. Зам, конечно, та ещё офисная сирена, просто в мужском обличье. Господи, если подобрать ему тонкие очки с ебучими подвесками по бокам… Или рубашку с вырезом, и ещё штаны такие, чтоб щиколотки было видно. И если бы он был немного строже, он ведь может… Непонятно, от чего становилось жарче: от фантазий о том, чтобы быть под столом Арсения Сергеевича на коленях, или о том, чтобы перекинуть его через тот же самый стол и трахнуть — грубо, грязно и громко, с кучей засосов на шее, с кончёй на ангельски-красивом лице. Блять, на очках. На глупых очках с глупой розовой оправой. — Антон Андреевич… Антон чувствовал себя очень жалким и жадным — абсолютно отчаянно нуждающимся. Ему нужен был Арсений — в любом образе — нужен до скрежета зубов и кипятящегося сердца. А ещё ему срочно нужно было куда-нибудь телепортироваться, чтобы сдержать желание обнять арсеньевские ноги и плакать подле них от красивости. — Антон! — Зам шикнул почти в ухо, на что Антон вздрогнул, растерянно озираясь по сторонам. — А? Какой Антон? Я? — Не пялься, пожалуйста, так откровенно, — он перешёл на шёпот, махая клипбордом рядом с Антоновым лицом. — Во-первых, своим тупорылым выражением лица ты смешишь весь офис, и они не работают. А я не могу их организовать, потому что мне неловко! Во-вторых, скоро вернётся Захарьин, и выстрелит в тебя из снайперской винтовки, если ты продолжишь заливать стол слюной, глядя на меня. Я понял, что ты оценил наряд, спасибо. Зам был вновь так близко: когда говорил, обдавал жарким дыханием. А ещё так очаровательно краснел, что пришлось неприлично долго переваривать смысл услышанного. Чужие губы были сухими и бледными, и казалось невозможно правильным сначала обкусать их, а потом зализать, настойчиво сжимая большим и указательным пальцами челюсть, притягивая зама к себе, не отпуская… — Ай! Ему сейчас прилетело по башке планшетом? Серьёзно? — Цвай! — Арсений выпрямился и продолжил уже громче. — У Вас работы нет? Я Вам с удовольствием её найду, Антон Андреевич. Теперь властный тон и официоз Арсения действовал совсем не так, как раньше. Хотелось скулить и подчиняться. Или протестовать, брыкаться и раздражать. Или перебороть и подчинить… Тем более, тот всё ещё горел щеками, несмотря на напускную строгость. Это было настолько обезоруживающе-красиво, забавно и горячо, что Антон невольно залип, расплываясь в улыбке, и подпёр рукой щеку, чтобы не расплыться по столу окончательно. — Дава-а-айте, — протянул он, плавая в фантазиях о том, с какой работой он мог бы помочь заму. Например, они могли бы уединиться в служебном туалете, где Антон бы усадил его на мокрую тумбу и в отражении зеркала смотрел бы на то, как его собственные руки сжимают крепкую замовскую задницу в намокших штанах. Сжимают, массируют до синяков, а рядом с ухом раздаются несдержанные стоны. — А я Вам с удовольствием… Помогу. Со стороны зама послышался вымученный вздох. Быстро скрыв лицо от остального офиса планшетом, Арсений посмотрел на него очень выразительно: сначала укоризненно, а потом жалостно надломив брови в какой-то немой просьбе остановиться. И даже в тупой невербалике Арсений был хорош и выглядел очаровательно-смущенно вкупе с пунцовостью на щеках. Останавливаться, конечно, не хотелось, но продолжать было как минимум безрассудно. Организм решений Антона не разделял, поэтому он (Антон, а не организм, хотя, по сути, это одно и то же) потянулся за рандомной папкой с документами, чтобы прикрыть стояк. — Да господи боже. — Глядя на это, выдохнул зам, отворачиваясь и возвращаясь к своему месту. И тоже положил папку себе на колени. Блять. Ощущение было, будто на них смотрят все, и Антон надеялся, что это просто ощущение. В любом случае он был благодарен Эду за то, что тот с громким выкриком «наконец-то нашёл!» смачно наебнулся со стула, отвлекая внимание коллектива на себя. — Выграновский! Научитесь уже сдерживать восторг от подходящих шрифтов! Антон Шастун Скринджи, спасибо, что живой [14:11] Эд да пошёл ты в жопу [14:14] Эд причём в одну конкретную [14:14] Эд это было горячо)) [14:15] Антон Шастун что блять было горячо [14:16] Эд ну как вы с ним воркуете [14:16] Эд я почти представил как вы шпёхаетесь на твоём столе [14:17] Антон Шастун зачем ты это представлял вообще? я тебя переименую в куколджи [14:19] Эд это типа чё [14:21] Антон Шастун куколд плюс скруджи [14:22] Эд аа да пожалуйста хоть в эдик-педик мне пахую [14:24] Эд ты у меня вообще как шампунь для геев записан [14:24] Эдик-педик кста давай я тебя провожу вечером до дома [14:27] Антон Шастун опять твои подкаты? [14:28] Эдик-педик не там грустнее история [14:29] Эдик-педик дождусь тебя по пути домой расскажу [14:29] Ближе к марту закаты приходили позже, поэтому они с Эдом шли и щурились — солнце бликовало в свежевыпавшем снегу, а небо было яснее ясного. Половину дороги Скруджи болтал о том, что его не устраивали макеты, которые пришлось лепить на скорую руку. Антон всё гадал, когда они уже обсудят «грустную» историю. — Так почему ты решил меня проводить? Только не говори, что хочешь в любви признаться — не поверю. — Эй, дядя, а что, если бы и хотел? Обидно, мудак. Кстати, дай сижку, — обиды в его голосе было так же много, как взбитых сливок в сигарете. — Нам нужно крюк сделать, можно через парк. — Зачем? Холодрыга же. Зарежешь меня за то, что я от тебя стикеры спрятал? — Ах ты сука, всё-таки спрятал. Я думал, ты не заметишь, — усмехнулся он и затянулся. — За нами хвост, не оборачивайся. Антон на автомате обернулся. — Сказочный ебланоид. Эд больно толкнул в бок. Больно, но справедливо.***
По итогу переговоров они решили поехать домой к Скруджи. Жил тот далековато, но пообещал помочь с таксой, если будет дорого. Серьёзность происходящего набирала обороты. Антон старался верить, что Скрудж просто в таких кругах вертится, что говорит обо всём, как о гангстерской погоне. Чужая однушка была ещё более крохотной, чем собственная: в студийке не было коридора, сразу — раскладной диван, стол с компом, шкаф, а в двух шагах от этого всего кухонной островок. — Ты, как пёс в будке. — Спасибо, — протянул он довольно. — Зато теперь можно расчехлить базар. Падай на диван, домогаться не буду. — Точно? — Больше в шутку, нежели серьезно спросил Антон. — Надо мне в этот ваш треугольник влезать, — ответил Эд, плюхаясь на потрёпанное кресло на колёсиках у стола. — И не смотри так на меня, ты знаешь, какой треугольник я имею в виду. — Третий — это Зохан? — Умница, — он подцепил недопитую банку энергетика со стола и начал немного нервно крутить её в руках. — Я тебя просвещу в то, шо знаю. Тебе одновременно повезло и не повезло с тем, что ты приглянулся Ебусевичу. Но точно повезло, что приглянулся мне. В ответ на подмигивание Антон нервно улыбнулся: — Ты обещал, что не будешь домогаться. — Боже, такой же нежный, как и Арс, — легонько скривился Скруджи. — Я же просто шуткую, алё. — Ты его хорошо знаешь? — Было дело, — он отпил энергетик, поморщившись. — Фу, ему уже неделя… Ладно, короче. Я же года полтора назад устроился, мб чуть раньше. А контора молодая, тогда ещё меньше народу было. И Арсений был не таким. — Не каким? — Не Арсением Сергеевичем, шампуник. Он был Арсом — креативным, с шилом в жопе, ярким таким, как дешёвая шиномонтажка, весь неоновый шо ле, — он затормозил нерешительно и вновь отпил недельной настойки. — Ты не подумай, я просто человек простой — мне кто-то нравится, я флиртую, всё. Вот честно, похуй на последствия. Я, как этот долбоёб, которого по радио крутят… В моменте, во. А Арсений, он вроде ничё и не хотел: мы просто спали периодически, без заёб. Антон поперхнулся ничем. Причём поперхнулся до кашля со слезами, Эд даже напрягся. — Ты с ним спал?! — Вот только не ревнуй, я тя умоляю. Говорю же, не всерьёз всё было. — Пиздец. — Дальше хуже. Его Зохан приревновал сильно — прям очень. Он какой-то повёрнутый на этой теме, — Антон не перебивал Эда, потому что тот выглядел достаточно напряжённо и даже виновато. — Я не знал, что они встречались — Арс ни о чём таком не говорил, хотя не сказать, что мы много болтали. Но в какую-то пятницу после смены Зох жоско меня отмудохал. — Серьёзно? — Я бы хотел назвать это «мы попиздились», но пиздили в основном меня. В целом, сам нарвался, потому что на его вежливую-в-трёх-кавычках просьбу отъебаться от Арса я просто послал его нахуй. Ну, не поверил я, что они встречаются. Всё ещё не особо верю. Но после того дня Арс взял отгул на неделю, а, когда вернулся, имидж сменил сильно — не только одёжку, вообще всё. Базарить начал по-другому, запал зажигалочки офиса куда-то провафлил; со мной общаться начал так, будто видел впервые. Он долго игнорил мои вопросы, и единственное, чего я добился, это фразы «забудь всё, что было, иначе будет хуже». Из-под завалов на столе Скруджи достал дудку и начал парить. Сладкий запах мешал думать. — Пиздец. Арсений в абьюзивных отношениях или типа того? — Не, там какая-то пизда посложнее. Но я не шарю, Тох. — Слышать это было тяжело. Не ножом по сердцу, а сразу в мясорубку. Что он, длинноногая глиста, противопоставит Захарьину? Даже в схватке со Скруджи шансов было бы немного. Хоть они все сильно ниже его, но единственный генетический выигрыш никак не выручал. Антон в драке одолеет разве тараканов, и то, если они не мадагаскарские. Хотелось защитить Арсения, но сможет ли он? И хотел ли бы сам Арсений этого? — Да ты не плакай, дядь. Придумаем шо-нибудь. — Да я не плакаю, — хотелось скорее отпиздить стену от несправедливости, нежели плакать. — Ты поэтому мне так стремишься со всем этим помочь? — Если честно, то да, — ответил Эд, потупив взгляд. — Я тогда каши наварил. Хотелось бы и дохавать как-то. Думал, что помогу тебе с этим и перестану чувствовать вину. Надеюсь, так и получится. Арса жаль, но он вроде и сам ничего с этим не делает, значит не особо хочет. Либо… не знаю. — А что, если Захарьин его в заложниках держит… и бьёт? — Ну не неси хуйни, видно было бы. Ты думаешь, я такой внимательный по приколу? Год уже пытаюсь чёто вычислить, но не втыкаю. Да и Антон от меня отвалил почти сразу, даже извинился потом. Странный тип, бля, ничё не пойму. — Ты говорил, что Арс на отчётниках другой, да? — Там можно прикрыться ролями, мы ж в них весь вечер. А на обсуждении все на энтузиазме — после ролевого движа-то, ну и подвыпившие чаще всего. — Надо с ним поговорить. — С Арсом? Боюсь, Зох тебя отпиздит, даже если ты к какому-то дельному решению причешешь. — Зохан не выглядит таким… Плохим? — Да он и не плохой. Просто, наверное, пизданутый. Как и все актёры.