Власти твоей нет надо мной

Наше время. Вечером того же дня Воланд в не свойственной ему манере нерешительно мнётся у двери в квартиру Мастера с чемоданом вещей, которые было решено оставить здесь для удобства. Сейчас он едва ли может вспомнить, как вышло так, что Мастер за несколько фраз убедил его в целесообразности этой затеи. Выданный ему личный ключ предательски прожигает карман пальто. В той руке, что не занята чемоданом, он сжимает за горлышко бутылку красного вина, решительно не понимая и то, каким образом идея захватить её с собой получила от него удовлетворительную оценку. Флёр сюрреализма оседает на ситуации тяжёлым серым пеплом, обусловленный её бессмысленностью. Теперь, когда Мастер не нуждается в покровительстве Воланда по части защиты его проектов перед вышестоящим руководством, функция их связи неясна. Люди должны что-то давать друг другу, чтобы у них был смысл оставаться вместе. Как только Гала стала востребованной актрисой, а он добился успеха в Mephisto Studios, их и без того номинальный брак стал вовсе фиктивным. Она перестала нуждаться во второстепенных ролях, которые Воланд мог обеспечить ей с помощью своих знакомств, а он – в неизменно сопровождающей его под вспышками фотокамер красивой молодой супруге. В своих размышлениях Воланд теряет счёт времени, и когда его уставшая от бесконечных промедлений рука, наконец, стучит в дверь костяшками пальцев, он не сразу вспоминает, где находится. – Иду! – раздаётся из-за двери голос Мастера, а потом дверь открывается, и Воланд смотрит ему в глаза с глупой полуулыбкой, абсолютно искренне не находя слов, которые было бы уместно сейчас произнести. Мастер – в домашних штанах и футболке с мультяшными персонажами, с растрёпанными волосами, грызёт яблоко, на его шее висит небольшое скомканное полотенце, а за его спиной – эта странная маленькая квартирка, тёплая и тепло освещённая, со всеми этими лежащими повсюду книгами, подушками, статуэтками и исписанными вручную листами бумаги. Так не похожая на его собственный дом. – Ты пришёл, – Мастер затягивает Воланда внутрь, закрывает за ним дверь и выглядит искренне радостным, и уместное слово вырывается само собой: – Конечно. Чемодан падает куда-то на пол, вино – хочется верить, что на какую-то полку, когда они, не сговариваясь, как и в первый раз, сжимают друг друга в объятиях и соприкасаются губами сначала поверхностно, мягко, едва ощутимо, словно спрашивая разрешения. А потом – жадно и требовательно, сплетаясь языками под глухие тихие стоны, подрагивание ресниц и нетерпеливые прикосновения зарывшихся в волосы на затылке пальцев.