О шпионаже и пророчестве (или как случайно, но бесповоротно влюбиться в книготорговца из Сохо)

      Услышав вызывающе громкий гудок автомобиля у входа в магазин, Азирафель нахмурился, раздвинул жалюзи и увидел красивый «Бентли Дерби» 1933 года выпуска, припаркованный у обочины. Водитель помахал ему рукой, и Азирафель с удивлением узнал темные очки, угловатые черты лица и темно-рыжие волосы.              Отпустив жалюзи, он быстро надел пальто и взял шляпу с вешалки у двери, не забыв прихватить стопку старых кожаных дневников, аккуратно перевязанных бледно-голубой полосатой ленточкой, прежде чем выскочить за дверь.              – Давай, ангел, – позвал Кроули из открытого окна. – Залезай!              Азирафель кивнул, возясь с ключами, – его пальцы работали далеко не так быстро, как хотелось бы. Кроули снова нажал на клаксон, и Азирафель подпрыгнул, бросив предупреждающий взгляд через плечо, когда люди на улице стали оборачиваться на звук.              – Какого черта ты творишь? – прошипел он, забираясь в машину и захлопывая за собой дверь. – Ты же привлекаешь внимание! Я думал, нам нужно держаться в тени!              Кроули повернулся к нему и ухмыльнулся.              – Нет, я сказал, что мне нужно держаться в тени. А ты, напротив, должен вести себя как обычно. Хочешь сказать, что это первый раз, когда какой-то несносный придурок подвозит тебя на крутой тачке?              Азирафель поджал губы, удерживая стопку дневников на колене.              – Пожалуй, нет, – ответил он.              Кроули усмехнулся и резко нажал на педаль газа, отчего машина с визгом шин рванула вперед. Азирафель вцепился в кожаное сиденье и уперся рукой в приборную панель.              Ему потребовалось несколько дней, чтобы договориться о встрече с мистером Шедвеллом, шотландским джентльменом из Финчли, которому он продал первое издание Нострадамуса. Впрочем, «джентльмен» – не совсем подходящий термин для него: мистер Шедвелл был грубым и неотесанным, без малейших признаков каких-либо джентльменских черт. Азирафель и сам был не рад тому факту, что отдал ему Нострадамуса, но Шедвелл предложил в обмен подлинный свиток с лондонским уставом, касающимся рынков и ярмарок в 1432 году, и Азирафель не смог отказать. Он лишь надеялся, что ему удастся склонить Шедвелла к еще одной сделке с рукописными дневниками Не-Прелюбы-Сотвори Пульцифера.              «Бентли» с визгом выскочил из-за угла на Лексингтон-стрит, едва не сбив пару пожилых женщин у магазина, и Азирафель издал испуганный писк, когда его швырнуло об дверь, а дневники соскользнули с колен.              – Боже правый! – воскликнул он. – Где ты научился водить машину – в Седьмом круге ада?              Кроули ответил улыбкой до ушей.              – Тебе не нравится, как я вожу, ангел?              – Да, не нравится! – подтвердил Азирафель. – Ради Бога, сбавь скорость!              Он не мог видеть, как Кроули закатывает глаза за темными линзами очков, но готов был держать пари на свой чайный паек, что он именно так и сделал, когда его нога послушно ослабила давление на педаль газа.              – Весь кайф обломал, – пробормотал Кроули и прибавил громкость радио.              Азирафель вздохнул с облегчением и поднял дневники с пола. Он начинал понимать, что Кроули был именно таким – весело создавал хаос вокруг себя и любил подтрунивать над людьми. В основном Азирафелю это нравилось, хотя и не должно было. Ему также нравилось, что Кроули называл его «ангелом», используя прозвище, которое звучало бы снисходительно из уст кого-нибудь другого, но, произнесенное им, казалось... правильным. Кроме того, подобное обращение разозлило Гэбриэля настолько, что Азирафелю захотелось рассмеяться, а это уже достаточная причина для того, чтобы он как минимум ничего не имел против.       Он чувствовал, что после визита Гэбриэля они с Кроули стали лучше понимать друг друга. Брат поднял вопросы, на которые Азирафель хотел получить ответы, но был слишком вежлив, чтобы их задать. Грубое вмешательство Гэбриэля вынудило Кроули выложить все начистоту, и Азирафель обнаружил, что не был ни шокирован, ни испуган, узнав о прошлом агента разведки до его вербовки в Службу безопасности. Он считал Кроули в основном хорошим человеком и, по правде говоря, охотнее доверял ему, чем Гэбриэлю.              – Машина служебная? – негромко спросил Азирафель. Кроули глянул на него, когда поворачивал налево на Брюэр-стрит.              – Нет, – ответил он, – моя – купил ее совсем новой.              Азирафель не был большим любителем автомобилей, но его семья была состоятельной, так что он немало их повидал. Он точно знал, сколько стоит такая машина, выпущенная прямо с конвейера, – у его семьи была такая же модель.              – Вот как? – пробормотал Азирафель. – Осмелюсь спросить, как ты смог позволить себе новый «Бентли Дерби» 1933 года, Энтони?              Кроули снова озорно усмехнулся.              – Наверное, будет лучше, если это останется тайной, ангел.              Азирафель понимающе хмыкнул и отвернулся к окну, чтобы скрыть улыбку.              По радио заиграла медленная песня: джазовые трубы звучали на фоне фортепиано. Азирафель не очень любил джаз – мелодии были беспорядочными и неструктурированными, а он предпочитал порядок в музыке, – но эта конкретная звучала приятно. Кроули принялся напевать в такт песне.              – Кто это? – спросил Азирафель, указывая на радио.              – Дюк Эллингтон, – ответил Кроули. – Настоящий гений.       – Хм-м...              Наблюдая за тем, как тонкие пальцы Кроули отбивают ритм на руле, Азирафель почувствовал, как по лицу начинает разливаться жар. Последние несколько дней были напряженными, и он почти не проводил времени с Кроули с тех пор, как... ну... с тех пор, как во время принятия утренней ванны предался ярким фантазиям о том, как голый Энтони Джей Кроули извивается на нем. Тогда Азирафель представлял себе эти тонкие руки на своем теле и сейчас покраснел от этих воспоминаний. Он не собирался думать о Кроули – он просто... появился в его фантазиях, и с тех пор Азирафель изо всех сил старался изгнать его оттуда.              «Он не любит меня так, как я люблю его.       И никто не сможет.       Моя любовь лишь боль мне причинит...       Пусть все вокруг и говорят       Мне слезы поберечь,       Я рада по нему с ума сходить.       Мне без него не жить,       Господь мой в небесах,       Пусть он полюбит меня так,       Как я люблю его...»(1)              «О, ради всего святого», – подумал Азирафель. Даже музыка теперь мучила его. Видит Бог, его чувства тоже причинят ему лишь боль.              Он заметил, что Кроули перестал напевать; костяшки его пальцев побелели от того, как крепко он стиснул руль, на челюсти заходили желваки. Азирафель испугался, что как-то выдал себя, и быстро отвернулся к окну, поспешно поднося руку к вспыхнувшим щекам и веля себе перестать краснеть, пока Кроули ничего не заметил. В будущем ему придется лучше следить за собой в присутствии Кроули.              – Итак, – начал он, нарушив неловкое молчание обманчиво бодрым голосом, – я надеюсь, что мистер Шедвелл примет мое предложение об обмене книги Нострадамуса.              Кроули сделал глубокий вдох, и его хватка на руле ослабла.              – Ну, если он не согласится, я всегда могу просто пригрозить ему смертью...              Потрясенный, Азирафель вновь резко перевел на него взгляд и увидел, что Кроули зловеще ухмыляется.              – Ты шутишь, – сказал Азирафель с легкими вопросительными интонациями в голосе.              Кроули лишь продолжил ухмыляться, многозначительно поводя бровями в ответ.              Дорога из Сохо до Финчли заняла около тридцати минут, хотя Кроули утверждал, что они доехали бы гораздо быстрее, если бы Азирафель позволил ему вести машину с более разумной, по его мнению, скоростью, и разрешил обгонять непрерывный поток битком набитых красных автобусов. Наконец они остановились перед рядом типовых и довольно непритязательных викторианских домов напротив ряда магазинов. Кроули выразительно выгнул брови.              – Уверен, что это правильный адрес? – поинтересовался он.              – Конечно, уверен, – ответил Азирафель. – В прошлый раз я добирался сюда на поезде, но отчетливо помню ту мясную лавку с мертвой свиньей на витрине.              – Очень надеюсь, что это не та же мертвая свинья... – пробормотал Кроули.              – Да уж, – согласился Азирафель. – Ладно, мне не стоит задерживаться...              – Эй, эй, эй! – воскликнул Кроули, хватаясь за пальто Азирафеля, когда тот пытался выбраться из машины. Даже под несколькими слоями одежды Азирафель почувствовал, как его кожа реагирует на прикосновение Кроули, и поднял голову, заглядывая в медовые глаза, смотрящие на него поверх ободка темных очков. – Что ты делаешь?              Азирафель сглотнул.              – Собираюсь выторговать обратно книгу Нострадамуса...              – Один ты не пойдешь, – серьезно заявил Кроули. – Я не могу позволить тебе заключать такие сделки в одиночку, ангел. Ты слишком важен – если с тобой что-нибудь случится, все будет кончено.       Азирафель удивленно моргнул. Его сердцу хотелось, чтобы слова Кроули имели более личный подтекст, чем было на самом деле, но он знал, что агент разведки просто имел в виду, что его сотрудничество важно для операции и что нацисты исчезнут как дым на ветру, чтобы терроризировать другого продавца редких книг, а отделу Кроули придется начинать свое расследование заново.              – Я... он... он ждет только меня, – заикаясь, пролепетал Азирафель.              Кроули отпустил пальто Азирафеля, и тот сразу же пожалел о потере контакта.              – Мы что-нибудь придумаем, – ответил Кроули, – Скажешь ему, что я твой телохранитель.              Он выгнул губы в легкой улыбке, и Азирафель невольно улыбнулся в ответ. Несмотря на худобу и жилистость Кроули, он выглядел устрашающе и опасно в своем черном костюме, темных очках и с маленькой татуировкой змеи на виске. При первом знакомстве Азирафель счет Кроули весьма пугающим – разумеется, это мнение изменилось, стоило ему только узнать его получше.              – Может сработать, – пробормотал он.              Прижав дневники к груди, Азирафель выбрался из машины, подошел к парадной двери, выкрашенной облупившейся бутылочно-зеленой краской, и энергично постучал в дверь потускневшим латунным дверным молотком. Вскоре изнутри послышались проклятия и тяжелые шаги, звук отодвигаемых засовов и задвижек, а затем дверь приоткрылась.              Мистер Шедвелл, или сержант-ведьмолов Шедвелл, как он предпочитал себя называть, был неряшливым мужчиной с седыми волосами, нуждающимися в подравнивании, и соответствующей трехдневной щетиной на лице. Его одежда была испещрена пятнами и дырами, а из квартиры доносился сильный запах нафталина. Шедвелл недоверчиво уставился на Азирафеля, а затем перевел взгляд на стоявшего чуть позади Кроули.              – Да? – Шедвелл пристально осмотрел их с головы до пят, используя дверь как барьер между ними.              Азирафель натянул на лицо свою самую очаровательную улыбку.              – Сержант Шедвелл, – поприветствовал он мужчину, потворствуя его желанию так именоваться, – как приятно снова вас видеть. – Шедвелл шмыгнул носом, разглядывая книги в руках Азирафеля.              – Ага… – отозвался Шедвелл, не соглашаясь и не возражая. – Ну, вам, наверно, лучше войти, ваш’ честь.       Он повернулся и зашагал обратно по темному узкому коридору. Азирафель оглянулся через плечо на Кроули, но выражение его лица было нечитаемым.              Запах нафталина смешивался с приторно-сладким запахом, происхождение которого Азирафель не мог определить, и он поморщился, поднимаясь вслед за Шедвеллом по лестнице и радуясь про себя, что Кроули настоял на том, чтобы сопровождать его. Почему-то квартира выглядела намного хуже, чем Азирафелю помнилось.              – НЬЮТ! – крикнул Шедвелл, поднявшись на верхнюю ступеньку и толкнув дверь в свое жилище.              Это был самый эклектичный дом, который Азирафелю только доводилось видеть: между потрепанными и выцветшими диванами и исцарапанным журнальным столиком с отколотой ножкой стояло несколько стеклянных сервантов и шкафов для документов, заполненных различными диковинками, словно крошечный независимый музей. На стене висело какое-то причудливое оружие – смесь мушкетона и тубы с маленьким двигателем внутреннего сгорания в нижней части; к стенам были приколоты карты разных уголков страны, соединенные линиями из красной бечевки.              Азирафель бросил взгляд на Кроули, который растерянно посмотрел на него поверх темных очков и пробормотал «какого хр...?».              – Садитесь, – сказал Шедвелл, протискиваясь между журнальным столиком и сервантом. – НЬЮТ! Где этот проклятый мальчишка? НЬЮЮЮЮЮЮЮЮТ!       Когда Азирафель осторожно присел на край дивана, в дверном проеме кухни появился долговязый парнишка в очках, на вид не старше семнадцати лет. Очки занимали большую часть его веснушчатого бледного лица, каштановые волосы свисали на глаза. Его пальцы были черными от типографской краски, к подолу джемпера прилипли газетные вырезки.              – Да, сержант Шедвелл? – кротко спросил мальчик.              – Поставь чайник, парень! – воскликнул Шедвелл. – Быстрее, и не забудь про сгущенное молоко!              Азирафель почувствовал укол сочувствия к юному Ньюту, когда мальчик поспешил обратно на кухню и занялся наполнением чайника. Он заметил, что Кроули остался стоять, прислонившись к стене у двери.              Шедвелл грузно уселся в оливково-зеленое кресло, которое выглядело так, словно его набивка вывалилась много лет назад.              – Ага, – пробормотал Шедвелл, пару раз ударив по подушке, прежде чем снова перевести взгляд на Азирафеля. – Итак... в вашей записке говорилось, вы хотите заключить сделку, которая может меня заинтересовать?              «Никаких светских бесед», – подумал Азирафель. Шедвелл сразу перешел к делу, но Азирафель не мог сказать, что разочарован: чем быстрее они уберутся отсюда, тем лучше.              – Да, – ответил Азирафель, похлопывая по стопке дневников в кожаном переплете, лежащей у него на коленях. – Коллекция рукописных дневников майора-ведьмолова Пульцифера за 1656 год, которые, как мне кажется, могут представлять для вас интерес.              – Пульцифер, гов’рите? – Глаза Шедвелла на секунду метнулись в сторону кухни. – И что вы за них хотите? Вы упоминали о сделке?              – В прошлом году вы предложили мне оригинальный свиток с уставной грамотой за первое издание Нострадамуса, – сказал Азирафель. – Я хочу предложить вам эти оригинальные рукописные дневники, переплетенные в тонкую кожу, в обмен на того же Нострадамуса.              Шедвелл прищурился.              – Почему?              Азирафель удивленно моргнул.              – Я... я прошу прощения?              Вдруг из кухни донесся грохот, привлекший всеобщее внимание, и Шедвелл нахмурился.              – Что ты там делаешь, парень?              – Извините, сержант Шедвелл, – ответил молодой Ньют, и его долговязая фигура вновь появилась в дверном проеме кухни. – Я, видите ли, искал сахар. Ваш паек закончился несколько дней назад, и, э-э-э... аварийного запаса больше нет, так что...              – Тогда используй свой паек, парень! Девять ложек сахара, много сгущенного молока! Сейчас же!              Азирафель снова взглянул на Кроули. Юный Ньют чуть из кожи вон не выпрыгнул и помчался обратно на кухню, словно отруганная собака, что Кроули явно ничуть не позабавило, как и самого Азирафеля. Мысль о девяти ложках сахара и сгущенном молоке в одной-единственной чашке чая вызывала у него почти такое же отвращение, как и обращение с беднягой Ньютом. Должно быть, мальчик был новым пополнением в «армии» Шедвелла, поскольку Азирафель не помнил его с прошлого своего визита.              – Итак, – невозмутимо продолжал Шедвелл, как будто только что не накричал на ребенка, – зачем вам нужен Нострадамус?              – Это вас абсолютно не касается, – отозвался Кроули из угла комнаты. Он впервые произнес хоть слово с тех пор, как они вышли из машины.              Шедвелл удивленно посмотрел на него.              – Кто... кто вы такой? – заикаясь, спросил он.              – О-о, – вмешался Азирафель. – Это мистер Кроули, мой... коллега.              Шедвелл снова прищурился, внимательно осматривая Кроули: его черный костюм, темные очки, татуировку в виде змеи и в целом устрашающую манеру поведения. Никто в здравом уме не принял бы Кроули за книготорговца.              – Сколько у него сосков?              – Десять, – проворчал Кроули, прежде чем Азирафель успел выразить протест против столь личного вопроса. – Так вы обменяете книгу на дневники или нет?              Рот Шедвелла то открывался, то закрывался, пока его мозг пытался обработать ответ Кроули и сформулировать ответ. К счастью, его спасло появление Ньюта с подносом, на котором стоял большой толстый чайник и несколько чашек из разных сервизов, а также тарелка с печеньем.              – Чай, джентльмены? – вежливо спросил он.              Азирафель тепло ему улыбнулся и ободряюще кивнул, но Кроули отказался, по-прежнему не сводя глаз с Шедвелла. Повисло тяжелое молчание, пока Ньют наливал две чашки чая, насыпав в одну девять чайных ложек сахара и добавив большую ложку сгущенного молока и протянув ее Шедвеллу, а затем передав Азирафелю чашку черного чая без молока и сахара.              – Прочь! Возвращайся к своим исследованиям! – прорычал Шедвелл, и Ньют поспешно ретировался.              – Новый рекрут? – спросил Азирафель для поддержания разговора.              Ему хотелось высказаться, отчитать Шедвелла за его манеру поведения по отношению к бедному мальчику, но... он не знал, имеет ли на это право.              – Ага, – проворчал Шедвелл. – Рядовой ведьмолов Пульцифер – совсем еще молокосос, ему предстоит заслужить свои знаки отличия...              Кроули негромко фыркнул, и Шедвелл нахмурился.              – Мне не очень нравится ваш коллега, мистер Фелл, – пробормотал он.              – Полностью взаимно, – проворчал Кроули в ответ.              – Кроули, пожалуйста! – в отчаянии воскликнул Азирафель.              Кроули даже не пытался скрыть своего отвращения к Шедвеллу, и Азирафель запаниковал. Что, если Шедвелл откажется от сделки? Что, если он вышвырнет их из своей квартиры, не отдав им книгу Нострадамуса? Как Азирафелю тогда разыскать другой экземпляр – это может занять недели или месяцы, а он отнюдь не хотел работать на нацистов дольше, чем абсолютно необходимо. К счастью, Кроули замолчал и привалился спиной к стене, и Азирафель вновь перевел все внимание на Шедвелла.              – Это очень редкие дневники, мистер Шедвелл, – единственные в своем роде, написанные рукой самого Пульцифера. Вы нигде больше не найдете ничего подобного. Такой шанс выпадает раз в жизни.              Шедвелл жадно разглядывал перевязанные ленточкой книги, словно это был лучший кусок говядины на блюде, и паника Азирафеля начала рассеиваться.              – Почему вы хотите вернуть Нострадамуса? – спросил он, облизнув пересохшие губы, и его глаза-бусинки вновь переместились с дневников на Азирафеля.              – Это... ну... я не могу...              Азирафель хотел было сказать, что это вопрос национальной безопасности. Он хотел сказать Шедвеллу, что это нужно ему, чтобы помочь Службе безопасности уничтожить нацистскую шпионскую сеть, но даже если бы Азирафель не был связан Законом о неразглашении государственной тайны, он сомневался, что это поможет: вряд ли у Шедвелла были хоть какие-то моральные принципы.              – Он зря тратит наше время, Азирафель, – проворчал Кроули, отталкиваясь от стены и подходя к нему. – Если бы ему нужны были эти дневники, он бы сразу за них ухватился. А книгу мы можем достать в другом месте.              – Что? – в панике произнес Шедвелл.              – Что? – удивленно повторил Азирафель, когда Кроули поднял стопку дневников и направился к двери.       – Вы не можете так просто уйти!              – Еще как могу, – бросил Кроули через плечо.              Шедвелл вскочил с кресла и устремился за Кроули; Азирафель последовал за ним по пятам, торопливо поставив чашку с чаем на кофейный столик. О чем Кроули только думал? Им нужен был Шедвелл, нужно было умаслить его и склонить к сделке. Это абсолютно точно не было частью плана.              – КРОУЛИ!              В трех шагах от двери Кроули остановился и повернулся. Азирафель чуть не наткнулся на Шедвелла, когда тот резко остановился.              – Либо вы хотите получить эти дневники, мистер Шедвелл, – спокойно сказал Кроули, – либо нет. Если нет, то я выйду отсюда прямо сейчас, и у вас больше никогда не будет возможности запустить в них свои цепкие ручонки; если же они вам нужны, то вам лучше пойти и принести нужную нам книгу, потому что я не собираюсь ждать.              Шедвелл переводил затравленный взгляд между Кроули и Азирафелем, широко раскрыв рот.              – Пять... – начал считать Кроули. – Четыре... три...              – ЛАДНО! – крикнул Шедвелл. – Хорошо, я принесу книгу, только... не уносите дневники!              На лице Кроули появилась зловещая ухмылка, когда Шедвелл протиснулся мимо Азирафеля и, вернувшись в комнату, принялся разбрасывать вещи в поисках книги. Ошеломленный Азирафель уставился на Кроули.              – Что, ради всего святого?.. – зашипел он, забирая пачку дневников обратно.              – Расслабься, ангел, – пробормотал Кроули. – Он отчаянно хотел заполучить эти дневники – просто сначала решил выудить из тебя информацию.              – Это не входило в план! – нахмурился Азирафель, раздраженный тем, что Кроули взял организацию сделки на себя. Кроули нахмурился в ответ.              – Твой план не сработал! – прошипел он. – Иногда нужно учиться быть гибким – меняться, подстраиваясь под ситуацию.              Из комнаты доносились ругательства и проклятия Шедвелла в адрес его бедного рядового-ведьмолова, и Азирафель поджал губы.              – Что ж, – прошептал он, одергивая жилет, – в следующий раз, когда захочешь что-то изменить, сначала подай мне какой-нибудь сигнал – чтобы я знал, что ты намерен сделать.              – Ладно, – проворчал Кроули. – Я дам тебе знать, когда в следующий раз проявлю инициативу.              Это немного задело Азирафеля, и он отвернулся, когда Кроули вздохнул. В соседней комнате Шедвелл все еще ругал своего юного рядового, и сердце Азирафеля сжалось от боли за бедного мальчика.              – ...юный выскочка, УЙДИ С ДОРОГИ! От тебя толку не больше, чем от шоколадного пожарного экрана...              Азирафель посмотрел на Кроули и увидел, что на его челюсти вновь заходили желваки, как тогда, в машине, но агент разведки по-прежнему избегал его взгляда. Вздохнув, Азирафель оставил его в коридоре и вернулась в комнату, где бедный Ньют бегал вокруг, пытаясь исправить хаос, который Шедвелл оставлял после себя.              – Есть успехи? – спросил Азирафель притворно бодрым тоном. Шедвелл посмотрел на него поверх шкафа.              – Могли бы быть, если бы этот проклятый мальчишка убрался с моего пути! – проворчал Шедвелл. – И будь проклят этот дьявол, которого вы притащили с собой!              – Да, ну... – Азирафель возился с нижней пуговицей своего жилета, смотря, как долговязый юноша послушно роется в стопке пожелтевших газет. – Мальчик старается изо всех сил...              – Нашел! – объявил Ньют, поднимая большую тяжелую книгу в кожаном переплете.              – Отлично, – прорычал Шедвелл. – А теперь отдавайте дневники, Фелл, и проваливайте!              Когда Азирафель протянул ему перевязанную ленточкой пачку, Шедвелл жадно выхватил ее из его рук. Шаги за спиной возвестили о появлении Кроули, и Шедвелл слегка отшатнулся, прежде чем дать Ньюту отрывистый кивок. Азирафель сочувственно улыбнулся мальчику, принимая книгу, и быстро осмотрел ее.              Первое издание Нострадамуса было пыльным, его корешок – сухим и немного потрескавшимся, то есть пребывало оно отнюдь не в том состоянии, в котором Азирафель его продал. Шедвелл либо не знал, как ухаживать за старыми книгами, либо ему было все равно, из-за чего Азирафелю очень не хотелось расставаться с дневниками Пульцифера. Что ж, король и страна требовали от него этого, и ему пришлось смириться с неизбежным. По крайней мере первая необходимая книга благополучно оказалась в его руках.              – Пойдем, ангел, – пробормотал Кроули позади него.              Азирафель нахмурился, когда, изучая внутреннюю сторону обложки, заметил на ней влажное пятно.              – Надеюсь, вы позаботитесь о дневниках лучше, чем об этой книге, – презрительно бросил он Шедвеллу, – и этот мальчик тоже заслуживает куда лучшего обращения...              – ГР-Р! – с отвращением воскликнул Шедвелл, ударив ногой по ножке кофейного столика, отчего чай выплеснулся из чашек на испачканную и потрескавшуюся деревянную столешницу. – Мягкотелый ты ублюдок! Мальчик и книга в порядке, а ты не суй нос не в свои дела. Забирай своего демона и убирайся из моей квартиры, ты, педик-южанин!              Азирафель уже открыл рот для гневной отповеди, но не успел и слова сказать: Кроули пронесся мимо него черным пятном. Он молниеносно пересек комнату и в мгновение ока оказался рядом с Шедвеллом, схватив его за изъеденный молью джемпер и крутанув так, что он с силой врезался в стену. Шедвелл издал вопль ужаса и шока, когда его крутануло; в его глазах-бусинках застыл страх.              – Извинись, – прорычал Кроули. – Сейчас же извинись перед ним.              Азирафель уставился на него с неистово колотящимся сердцем. Он давно привык к подобным оскорблениям – на протяжении многих лет он слышал, как их выкрикивали, шипели и шептали в его адрес, но это... возможно, это был первый раз, когда кто-то защищал его.              Шедвелл покосился на Азирафеля и сглотнул.              – Мне... мне очень жаль, ваш’ честь... – заикаясь, произнес он.              Кроули резко встряхнул его, как кошка крысу, и Шедвелл пискнул в ответ.              – Так-то лучше. И если я узнаю, что ты продолжаешь так же ужасно обращаться с юным Ньютом, обещаю, ты об этом пожалеешь.              У мальчика в очках отпала челюсть, и Азирафелю пришлось спрятать улыбку, когда Шедвелл энергично кивнул.              – Ага... клянусь.              Кроули снова зарычал на Шедвелла, смотря на него поверх очков горящими от гнева медовыми глазами. Азирафель медленно шагнул вперед и коснулся его руки своей.              – Достаточно, дорогой, – пробормотал он.              Кроули бросил на него взгляд и резко отпустил Шедвелла, отчего тот запнулся. Проскользнув мимо Азирафеля, Кроули почти бесшумно направился вниз по лестнице к входной двери, перепрыгивая по две ступени за раз.              – Рад был повидаться, сержант Шедвелл, – бодро заявил Азирафель, – и рад познакомиться с вами, Ньют.              – До свидания, мистер Фелл, – пробормотал все еще не пришедший в себя Ньют вслед Азирафелю, направившемуся к выходу с прижатой к груди книгой Нострадамуса.              Когда он вышел на улицу, то увидел, что Кроули держит дверь машины открытой, терпеливо ожидая его возвращения. У Азирафеля в животе затрепетали бабочки, когда он спустился по дорожке и встал на тротуаре возле «Бентли».              – Знаете, – пробормотал он, – вам не нужно было защищать мою честь, мистер Кроули. Я давно привык к подобному обращению.              – А не следовало бы, – мрачно пробормотал Кроули, бросив взгляд в сторону квартиры Шедвелла. – Я не люблю подобные выражения. Он не имел права... никто из них не имеет права...              Он резко замолчал, когда Азирафель снова коснулся его руки и заглянул ему в глаза.              – Спасибо, – пробормотал Азирафель, чувствуя на себе изучающий взгляд Кроули, скрытый за темными очками. Ему стало интересно, о чем тот думал в этот момент и почему так горячо защищал его.              – Садись в машину, ангел, – в итоге пробормотал Кроули. ***       Кроули опасался, что перегнул палку. Он невзлюбил Шедвелла с первого взгляда, и это чувство только усиливалось с каждой минутой, проведенной в его квартире. Его выводило из себя то, как Шедвелл обращался с мальчиком, и то, как груб он был по отношению к ним с Азирафелем. Оскорбление в адрес Азирафеля стало последней каплей, и Кроули теперь очень беспокоился, что выдал себя.              Не то чтобы он стыдился или стеснялся быть гомосексуалистом, просто... ну... за любовь к человеку того же пола могли арестовать и посадить в тюрьму, а Кроули предпочел бы этого избежать. Выказывать свои чувства было опасно, так что он очень хорошо научился их скрывать. Но рядом с Азирафелем это становилось все труднее делать. Книготорговец проник ему под кожу и в его мысли, и от этого было никуда не деться.              Азирафель спокойно сидел на пассажирском сиденье, положив первую книгу пророчеств себе на колени, и большими пальцами нежно поглаживал потрескавшуюся кожаную обложку. Они спорили и в квартире Шедвелла – Кроули видел, как отчаянно Шедвелл хотел заполучить эти дневники, при этом пытаясь надавить на Азирафеля, чтобы тот рассказал, зачем ему нужна книга Нострадамуса. Кроули изменил план игры, чтобы поставить Шедвелла в затруднительное положение, но при этом вызвал у Азирафеля панику, забыв на мгновение, что он не слишком хорошо воспринимал любые перемены.              Азирафель подпевал «Буги-вугийному горнисту», когда Кроули прочистил горло.              – Слушай, – мягко начал он, – мне жаль, что я не стал придерживаться плана. Просто... переговоры с ним зашли в тупик, и я подумал, что надо попробовать другую тактику.              Он покосился на Азирафеля и увидел, что cеро-голубые глаза изучают его в угасающем дневном свете. Помоги ему Бог, но Кроули нравилось, как цвет глаз Азирафеля менялся в зависимости от освещения – то они были бледно-серыми ранним утром, то ярко-голубыми при свете фонарей вечером, то оттенка бурного моря в сумерках. Казалось, они никогда не бывают одного и того же цвета дважды, и от этого у него всегда захватывало дух.              – Мне тоже жаль, – пробормотал Азирафель. – У тебя гораздо больше опыта в таких делах – я должен был просто следовать твоему примеру.              Кроули нахмурился.              – Нет, не должен.              – Что?              – Не соглашайся с чем-то лишь потому, что у кого-то больше опыта, чем у тебя, – принялся объяснять Кроули, – или потому, что так принято. Если тебе кажется, что что-то не так, подвергай это сомнению; следуй своим инстинктам и отталкивайся от них – не принимай с покорностью то, что говорят о тебе люди: ни Габриэль, ни Шедвелл, и никто другой.              Азирафель внимательно в него всмотрелся.              – Ты как будто… зол на меня, – тихо сказал он.              Кроули выругался про себя. Он снова распустил язык, а это был верный способ нарваться на неприятности.              – Я не злюсь на тебя, ангел, – мягко ответил он. – Я просто говорю, что не надо принимать что-то как данность, если ты с этим не согласен. Задавай вопросы. Давай отпор. Ты не боишься давать отпор, Азирафель, и это одна из тех черт, которые мне в тебе больше всего нравятся...              Кроули прикусил язык, когда Азирафель быстро отвел взгляд и уставился на свои колени. Кроули задался вопросом, почему продолжает говорить все, что чувствует или думает, рядом с Азирафелем, выставляя себя на посмешище.              Выехав на Тоттенхэм-Корт-роуд, Кроули нахмурился, увидев впереди оцепление и полицейских, тормозящих небольшой поток машин. Топливо в эти дни было ограничено, поэтому по дорогам, кроме лондонских автобусов, ездили только служебные машины и грузовые фургоны.              – Что за чертовщина тут творится? – пробормотал он, когда полицейский в форме заметил «Бентли» и махнул рукой, чтобы они остановились. Кроули опустил окно.              – Вам придется оставить машину здесь и укрыться в метро, шеф, – сказал коп. Кроули глянул на небо – оно едва начало темнеть.              – Уже? – спросил он. – Ведь еще только седьмой час.              Полицейский пожал плечами, словно бы извиняясь.              – Говорят, бомбардировщики уже вылетели – к полуночи пойдет дождь, так что, полагаю, ублюдки решили начать пораньше.              Азирафель явно пришел в ужас.              – Я живу в Сохо, – запротестовал он, – это всего в десяти минутах езды – в моем книжном магазине есть подвальное убежище.              – У меня приказ – немедленно отправлять всех в убежище, шеф. Без исключений.              Азирафель бросил на него исполненный отчаяния взгляд, и Кроули вздохнул, доставая из внутреннего кармана удостоверение сотрудника Службы безопасности.              – Слушайте, мы из Службы безопасности, – сказал он полицейскому, показывая свое удостоверение. Тот снова пожал плечами.              – Ты можешь быть хоть самим королем, приятель, но тебе все равно придется спуститься в чертово метро.       Азирафель выглядел очень расстроенным, да и Кроули чувствовал себя ненамного лучше, когда вынужден был оставить «Бентли» на обочине и заглушить двигатель. Эта машина была гордостью и радостью всей его жизни, и он поклялся себе, что если на нее упадет бомба, он отправится в Берлин и лично прикончит Гитлера.              – Пойдем, ангел.              – Мы точно должны это сделать? – тихо прошептал Азирафель, когда Кроули собрался выйти из машины. – Мне было бы гораздо спокойнее, если бы мы вернулись в книжный магазин...              – Мы не можем, – мягко ответил Кроули. – С нами все будет в порядке в метро.              Это заявление, похоже, ничуть не ободрило Азирафеля, но он покорно захлопнул дверцу машины за собой и поспешил за ним, завернув книгу Нострадамуса в пальто, чтобы спрятать от посторонних глаз.              – Бэлхэм, – прошипел ему вслед Азирафель.              – Что, прости?              – Станция метро «Бэлхэм», 14 октября 40-го. Бомба пробила дорогу и тоннель станции «Бэлхэм» и взорвала водопровод, убив 66 человек.              Кроули растерянно моргнул. Он помнил об этом случае – он вызвал целую парламентскую дискуссию о том, следует ли использовать станции метро в качестве общественных бомбоубежищ, но в конце концов люди решили пользоваться ими с согласия правительства или без него.              – А потом станция «Бэнк» в январе, – продолжил Азирафель, когда они подошли к Гудж-стрит, следуя за пешеходами. – Прямое попадание создало кратер размером 40 на 30 метров, дорога над станцией обрушилась, и погибло 56 человек.              – Как ты все это запомнил? – поразился Кроули.              Он вспомнил, что Азирафель дословно цитировал библейские стихи в тот вечер, когда они выпили несколько бутылок Шатонёф-дю-Пап, и подивился его памяти.              – Эйдетическая память, – пояснил Азирафель. – Суть в том, что подземные станции не так безопасны, как всем кажется.              – Я запомню, – сказал Кроули. – А теперь спускайся в чертово метро, ангел, пока не начали падать бомбы.              Станция «Гудж-стрит» была переполнена. Хотя класс жителей Вест-Энда и особенно в Фицровии был, по всеобщему признанию, выше, чем на востоке Лондона, то, что они, как сардины, теснились на платформах станций метро, не способствовало улучшению манер даже самых воспитанных людей. В конце концов, люди оставались людьми, и инстинкт выживания преобладал над воспитанием.              Люди расположились тут еще днем, и их было так много, что они напоминали море трупов, наваленных друг на друга. Жара стояла невыносимая, а запах множества потных тел, смешанный с вонью переносных туалетов, установленных в разных частях станции, усугублял ситуацию. Это было совершенно отвратительно, и Кроули вполне разделял желание Азирафеля попасть домой, а не провести ночь на этой Богом забытой станции метро. Подвал книжного магазина казался куда более предпочтительным вариантом.              Им удалось найти место у стены – его едва хватило, чтобы сесть бок о бок, но зелено-бежевая керамическая плитка, по крайней мере, приятно холодила спину. Этим вечером скромность и благопристойность были в основном отброшены невольными обитателями станции – дети лежали голышом на одеялах, а мужчины и женщины разделись до нижнего белья в удушающей жаре. Кроули обошелся тем, что закатал рукава рубашки до локтей, расстегнул несколько пуговиц, спрятал галстук в карман и, сложив пиджак, положил его под голову в качестве подушки.              Азирафель, напротив, избавлялся от одежды гораздо медленнее, и Кроули чувствовал, как с каждым снятым предметом ему становится все жарче; он начал смущаться, словно героиня Джейн Остин.              – Здесь жарче, чем в аду, – пробормотал Азирафель, ослабляя галстук-бабочку и оставляя полоску полосатой ткани свисать вокруг шеи, после чего расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.              – Ты даже не представляешь, – пробормотал Кроули себе под нос.              – Извини?              – Да, согласен, – ответил Кроули громче. – Если не снимешь ни один из своих многочисленных слоев одежды, то в конце концов упадешь в обморок.              Азирафель покосился на него, присмотревшись к расстегнутому воротнику и закатанным рукавам. Кроули видел, как он взвешивает все за и против, не зная, прилично ли будет публично раздеться, но в конце концов преимущества, видимо, победили, потому что Азирафель тяжело вздохнул и принялся расстегивать пуговицы жилета.              Кроули очень нравились руки Азирафеля. Они никогда не выполняли никакой тяжелой работы, а поэтому были мягкими и гладкими, а ногти – аккуратными и ухоженными. У него были красивые запястья – изящные, четко очерченные и в данный момент полностью обнаженные, так как Азирафель закатал рукава бледно-голубой рубашки, открывая предплечья с тонкими волосками цвета белого золота, которые блестели при определенных движениях под ярким светом. Кроули не понимал, почему вид лишь слегка обнаженной кожи Азирафеля вызывал у него такое сильное возбуждение – его окружали сотни полуголых людей, и все же он не мог оторвать глаз от книготорговца из Сохо.              Он смотрел, как Азирафель отложил жилет в сторону и достал большую кожаную книгу пророчеств, внимательно изучая обложку и озабоченно хмурясь. Его ладони были большими с восхитительно толстыми пальцами; он нежно провел большим пальцем по сухому, потрескавшемуся корешку книги, проверяя, насколько она податлива. Он с таким бережным вниманием относился к книге, лаская ее, словно любовника, поглаживая потертую кожу.              Кроули обычно легко поддавался страсти, живя моментом с любым заинтересованным в нем человеком, который был доступен и разделял его желания. Он привык, что страсти накаляются и быстро утоляются; привык, что все – от внезапно возникающего вожделения до кульминации – происходит молниеносно. С Азирафелем это больше походило на тлеющий огонь – ни мгновенного влечения, ни вспышки жара, ни жгучего желания – только сладкая боль, томление и глубокая потребность в чем-то, что выходило за рамки того, что он мог получить здесь и сейчас. И дело было не только в изменчивого цвета глазах и белокурых локонах, мягкости и теплоте кожи, от взгляда на которую у Кроули подкашивались колени, но и в его доброте, уме и смелости. По мере того, как Кроули все больше узнавал этого человека, он все сильнее увлекался им и всем, что он собой представлял.              Пока Азирафель осторожно листал сухие, потрескивающие страницы, внимание Кроули привлек блеск золота, приковывая его взгляд к кольцу с печаткой на мизинце Азирафеля.              – Это... семейная вещь? – спросил он, вспомнив, как несколько дней назад заметил нечто подобное на руке Гэбриэля, когда агент СРС в гневе схватил его за пиджак.              Азирафель опустил взгляд на свою руку и растопырил пальцы, так что золотое кольцо заиграло на свету.              – Да, – пробормотал он, протягивая руку Кроули для изучения, но тот не рискнул взять ладонь Азирафеля в свою.              – Это лев?              – Грифон, – тихо ответил Азирафель, – на щите с короной, обрамленной пернатыми крыльями. Грифон символизирует силу, воинскую доблесть и лидерство, а также интеллект. – Он грустно улыбнулся Кроули. – Моим братьям и сестрам он подходит куда больше, чем мне.              – О чем ты говоришь? – пробормотал Кроули. – У тебя есть сила, мужество и интеллект – я наблюдал все эти качества. Ты заслуживаешь этот сигил в равной степени.              Азирафель отвел взгляд и опустил руку обратно на колени, продолжая изучать страницы книги.              – Ты очень добр ко мне, Кроули.              Сердце Кроули с силой забилось о грудную клетку, словно стремясь выпрыгнуть.              – Не говори глупостей, – пробормотал он.              Азирафель открыл было рот, чтобы возразить, но оказался прерван громким урчанием в животе, заставившим его отчаянно покраснеть от смущения.              – Голоден, ангел? – спросил Кроули, расплываясь в широкой улыбке.              – Умираю с голоду, – пробормотал Азирафель. – Я ничего не ел с обеда и рассчитывал вернуться домой к ужину...              – Я найду тебе что-нибудь перекусить, – немедленно ответил Кроули, уже поднимаясь на ноги.              – Что? В этом месте?              – Предоставь это мне, – просиял Кроули.              Он уже провел достаточно времени рядом с Азирафелем, чтобы понять, как тот любит еду – даже те убогие продукты, входящие в скудный рацион военного времени. Кроули не мог допустить, чтобы его агент голодал, а потому стал пробираться через груды тел в поисках семей с корзинками для пикника, чтобы выторговать или выклянчить что-нибудь съедобное.        ***              Казалось, Кроули отсутствовал несколько часов, оставив Азирафеля одного на платформе в окружении незнакомцев в разной степени раздетости. Азирафель затруднялся припомнить, когда в последний раз ему было так неуютно или так одиноко. Ему хотелось вернуться домой, в свой книжный магазин с нормальной едой и чаем, в надежное укрытие переоборудованного подвального убежища вместе с самыми редкими и дорогими книгами.              Будь прокляты эти немецкие бомбардировщики. Азирафель не слышал ни одного разрыва снаряда, а ведь он уже провел на этой станции как минимум полчаса. Наверняка он успел бы добраться до дома гораздо быстрее. Ему довелось побывать в общественном бомбоубежище лишь однажды – в самом начале Блица, – и он пообещал себе, что больше никогда туда не вернется. Все его органы чувств работали на пределе, по спине стекал пот, прилипая к рубашке, и, лишившись успокаивающего присутствия Кроули, он начал паниковать.              – Вот, держи, – раздался над ним веселый голос Кроули, и Азирафель радостно поднял голову как раз в тот момент, когда что-то упало ему на колени.              Кроули нависал над ним, довольно ухмыляясь; его шляпа была нахлобучена на голову под щегольским углом, серая рубашка расстегнута на несколько пуговиц у воротника, обнажая немного бледной кожи. Быстро заметив все это, а также эмалированную кружку у него в руке, Азирафель опустил взгляд на небольшой сверток из вощеной бумаги у себя на коленях.              – Что это? – спросил он.              Просияв в ответ, Кроули изящно согнул свои длинные ноги и уселся рядом с Азирафелем в узком пространстве, стараясь не пролить содержимое кружки.              – Сэндвичи, – сказал он, выглядя очень довольным собой. – И чай – для тебя.              Он протянул кружку Азирафелю, который с благодарностью принял ее, обхватив руками и вдыхая знакомый аромат. Кроули устроился поудобнее, мягко прижимаясь плечом к плечу Азирафеля; темные очки скрывали его медовые глаза, которые почти наверняка следили за каждым движением Азирафеля.              – Где ты их взял? – удивленно спросил Азирафель, беря в руки сверток.              – У парня на соседней платформе, – ответил Кроули. – У него огромная корзина с едой, и он ее продает.              – За сколько?              Азирафель подозрительно прищурился. В такие времена всегда находились люди, готовые нажиться на других.              – Два шиллинга шесть пенсов.              Чай чуть не вылился у Азирафеля из носа.              – Больше двух шиллингов? – возмущенно воскликнул он. – За сэндвич и чашку чая? Это непомерно дорого!              – Я могу их вернуть, если расхотел есть.              – Я этого не говорил, – пробормотал Азирафель, мертвой хваткой вцепившись в сэндвич, словно хищник в добычу.              Кроули самодовольно ухмыльнулся и прислонился к стене, надвинув шляпу на лицо и откинув голову назад. Сделав еще один глоток чая, Азирафель отложил кружку и принялся разворачивать бумажную упаковку. Его нос сразу же уловил пикантный запах мармайта(2).              Азирафель никогда не был большим поклонником этого спреда, но сейчас был голоден настолько, что съел бы собственную левую руку. К счастью, лежащие у него на коленях четыре толстые половинки сэндвича помогали ему избежать таких крайностей. Он с жадностью набросился на одну из них и принялся тщательно жевать, украдкой поглядывая на Кроули.              – А где твой? – спросил он, нахмурившись, когда заметил отсутствие еды у Кроули.              – О, я не хочу, – ответил тот.              Азирафель нахмурился. За все время их пока еще довольно короткого знакомства он ни разу не видел, чтобы Энтони Кроули что-нибудь ел.              – Когда ты ел в последний раз? – поинтересовался Азирафель.              Кроули дернулся, убирая шляпу с лица и сдвигая темные очки на край носа.              – Не помню, – с виноватым видом ответил он. – Дни просто как бы... сливаются друг с другом, знаешь ли.              Азирафель покачал головой и положил толстую половинку сэндвича ему на колени к вящим протестам Кроули.              – Ешь, – без обиняков велел ему Азирафель. – Не хочу, чтобы ты рухнул от голода – тебе надо поддерживать силы. Если не можешь вспомнить, когда в последний раз что-то ел, значит, прошло уже слишком много времени.              Кроули хмыкнул, но послушно взял сэндвич и осторожно откусил.              Азирафель никогда не понимал людей, которые не наслаждаются едой. До войны это было одним из любимых развлечений Азирафеля – походы в «Ритц» или «Савой», где он лакомился копченым лососем и яичницей с шампанским на завтрак или восхитительным стейком au poivre(3) на ужин. Даже сейчас Азирафель научился готовить достаточно приличную еду из скудного пайка с помощью книг рецептов, выпущенных Министерством продовольствия как раз для такой цели.              Кроули потребовалось почти в два раза больше времени, чтобы доесть одну половинку сэндвича, чем Азирафелю – остальные три и запить их остывающим чаем. Это была не самая сытная еда, но она утолила голод, и, по крайней мере, его желудок больше не издавал смущающих звуков.              Вокруг них люди начали дремать в духоте подземной станции, и Азирафель понял, что с удовольствием присоединился бы к ним. Кроули засунул темные очки в карман, свернул пиджак в импровизированную подушку и снова надвинул шляпу на лицо; его едва заметные из-под края шляпы глаза были слегка прикрыты. Азирафель мог бы часами смотреть на его профиль.              Возможно, он задремал или погрузился в раздумья, потому что резко очнулся, когда начали падать бомбы. Даже под землей на станции «Гудж-стрит» Азирафель слышал пронзительный свист снарядов, летящих к земле, и затем, когда они поразили улицу над ними, вся станция содрогнулась. Пыль и штукатурка с потолка посыпались на людей внизу, но почти никто из них не поднял голову: они настолько привыкли к почти еженочным бомбардировкам, что для большинства лондонцев это стало обычным делом.              Азирафель же, со своей стороны, сильно сомневался, что когда-нибудь привыкнет к ним, и, когда пол задрожал под ним, в панике слепо выбросил руку в сторону, наткнувшись на прохладную гладкую кожу. Один из теплых медовых глаз Кроули медленно открылся.              – Прости, – пробормотал Азирафель, убирая руку, только чтобы снова вцепиться в Кроули, когда на улицу упала вторая бомба, отчего свет на станции зловеще замигал.              Когда прохладные пальцы обхватили его руку и нежно сжали, Азирафель поднял голову и увидел, что Кроули положил шляпу на колени и теперь не сводит глаз с его лица.              – Можешь держаться за меня, если хочешь, – пробормотал он.              Сердце Азирафеля пустилось вскачь, отдаваясь пульсацией в крови. Прикосновение Кроули успокаивало его, но раньше они всегда дотрагивались друг до друга в уединении книжного магазина Азирафеля без свидетелей. Теперь же Кроули держал его за руку в присутствии сотен людей.               – Что, если кто-нибудь увидит? – отчаянно прошептал Азирафель.              Кроули ответил долгим взглядом, а затем, не отпуская его руки, наклонился и накрыл их сцепленные пальцы жилетом Азирафеля.              – Вот так, – тихо сказал он. – Никто не увидит и не станет осуждать.              Когда над землей разорвался еще один снаряд, Кроули осторожно сжал ладонь Азирафеля. Он почувствовал, как по его лицу разливается жар, но страх почти прошел, даже когда Кроули закрыл глаза и снова прислонился головой к стене, ведь он по-прежнему держал его за руку.        ***              Было, наверное, около трех часов ночи, когда Азирафель проснулся от звука тяжелых шагов по ступеням станции. Его голова покоилась на прохладном плече Кроули, а их пальцы по-прежнему переплетались под жилетом Азирафеля, так что он сразу почувствовал, как Кроули зашевелился, повернув голову в сторону шума и света фонарей, заливавших платформу.              – Нужны добровольцы, – раздался голос с лестницы. – На Уитфилд-стрит обрушилось здание, внутри находятся люди – нам пригодится любая помощь для разбора завалов.              В одно мгновение гладкие прохладные пальцы Кроули исчезли, когда он вскинул руку вверх.              – Я пойду, – ответил Кроули, уже вставая, пока Азирафель еще сонно моргал. Вокруг них другие мужчины медленно поднимались на ноги, пока Кроули подбирал свой пиджак и шляпу.              – Почему ты вызвался? – спросил Азирафель, возмущенный потерей прикосновения Кроули.              Кроули наградил его кривой, но мягкой усмешкой.              – Люди угодили в ловушку, ангел, и я не собираюсь позволить им в ней сгореть. Оставайся здесь, в безопасности, хорошо?              В безопасности.              Азирафель вспомнил те несколько минут, когда Кроули оставил его одного в поисках еды, и охватившую его панику. Он не чувствовал себя в безопасности в этом месте, в окружении незнакомцев.              – Будь я проклят, если останусь здесь один, – пробормотал Азирафель, тоже подбирая снятую одежду и книгу. – Я пойду с тобой.              Кроули снова ухмыльнулся и, непринужденно пробираясь через спящие тела на платформе, направился в сторону фонарей пожарных; Азирафель последовал за ним, не зная, что его ждет, когда они выйдут на поверхность, но понимая, что он скорее войдет в пасть ада вместе с Кроули, чем останется позади.