О шпионаже и пророчестве (или как случайно, но бесповоротно влюбиться в книготорговца из Сохо)

      В результате Кроули застрял в Уайтхолле, хотя изначально действительно намеревался отправиться домой. Просто он вспомнил, как рассердилась на него Визл, когда он в прошлый раз не выходил на связь дольше ожидаемого. За последние двадцать четыре часа произошло много событий, а значит, нужно было связаться с остальными сотрудниками отдела, которые работали над поиском третьего нациста и копнуть прошлое Монтгомери.              Добравшись до офиса, Кроули никого там не обнаружил. Он все еще был измотан, поэтому, благоразумно застегнув пиджак, чтобы скрыть одолженную бледно-голубую рубашку, плюхнулся в кресло, положил ноги на стол и надвинул шляпу на лицо, защищая глаза от света.              Азирафель никак не желал покидать его мысли. Да и разве могло быть иначе после того танца? Кроули не очень-то любил танцевать – мужчины традиционно приглашали женщин, а поскольку женщины Кроули не привлекали, он никогда не видел смысла учиться. Он знал основы, но по возможности избегал танцев, пока Азирафель не упомянул, что уже много лет никто не приглашал его танцевать. В тот момент Кроули больше всего на свете захотелось потанцевать с ним. Несколько коротких минут он держал Азирафеля в объятиях, ощущая мягкость его тела, вдыхая аромат одежды, волос и кожи. Азирафель обхватил его руками за шею, большими пальцами касаясь полоски кожи чуть выше воротника рубашки, и Кроули перестал соображать. Он был на седьмом небе от счастья, когда усталый Азирафель положил голову ему на плечо и начал засыпать. Кроули хотелось держать его в своих объятиях вечно.              Должно быть, он задремал в тиши кабинета, потому что в какой-то момент его резко вырвал из забвения стакан холодной воды, выплеснутый прямо в лицо. Задыхаясь и отплевываясь, Кроули чуть не упал с кресла, шаркая ногами по полу под аккомпанемент заливистого смеха Хастура откуда-то из угла кабинета. Протерев глаза от попавшей в них воды, Кроули обнаружил, что его окружает весь отдел в полном составе, явно позабавленный представлением.              – Ну, смотрите-ка, кто наконец-то решил почтить нас своим присутствием, – промурлыкала Визл с легкой усмешкой на губах. – А мы уже начали думать, что тебя прикончил один из нацистов.              – Или бомба упала тебе на голову, – добавил Лигур.              – Это было бы не так уж далеко от истины, – пробормотал Кроули и достал из верхнего кармана пиджака платок, чтобы тщательно вытереть лицо, слегка поморщившись от давления на содранные подушечки пальцев.              Когда Дагон с тихим смехом поставила перед ним кружку с дымящимся черным кофе, Кроули благодарно хмыкнул в ответ, убрал платок обратно в карман и попытался придумать, как безболезненно поднять напиток. Ухмылка Визл превратилась в нахмуренную гримасу, стоило ей взять одну из рук Кроули и осмотреть ободранные пальцы и содранные ногти, а также ссадины на ладонях.              – Что с тобой случилось? – отрывисто спросила она.              Кроули вздохнул.              – Долгая история.              Он начал с Азирафеля, выторгавшего у Шедвелла первое издание Нострадамуса в обмен на набор рукописных дневников, но опустил ту часть, где грубо прижал старика к стене за оскорбление книготорговца. Он рассказал им о том, как его остановила полиция на Тоттенхэм-Корт-роуд и ему пришлось провести ночь в метро, пока не закончилась воздушная тревога. И снова Кроули благоразумно не упомянул, что все это время держал Азирафеля за руку, наслаждаясь ее теплом и мягкостью, пока они сидели в тесноте подземной станции, прижавшись спинами к прохладной стене.              Он поведал им о том, как отвез Азирафеля обратно в книжный магазин и увидел поджидающую его там Монтгомери; о том, как вскарабкался по водосточной трубе, цепляясь за нее своими израненными руками, которыми выкапывал людей из-под завалов, и как подслушал упоминание о том, что третий нацист находится в Манчестере. Кроули опять умолчал о том, что заснул в мягкой, теплой рубашке, которую одолжил ему Азирафель – той, что была на нем до сих пор, – или о том, как танцевал с ним под Веру Линн в крошечной задней комнате; о том, как хотел лишь чуть повернуть лицо Азирафеля в сторону и поцеловать его, пока они слегка покачивались под музыку.              Отдел Эйч сильно заинтересовала информация, которую разболтала Монтгомери, и Кроули вытеснил мысли об Азирафеле из головы, сосредоточившись на том, чтобы поднести кружку с кофе ко рту.              – Манчестер? – повторила Визл.              – Она так сказала, – ответил он, морщась от жара, обжигающего ободранные пальцы. – Возможно, она просто ляпнула первое, что пришло ей на ум, но... я не знаю. В тот момент она выглядела слишком удивленной, чтобы убедительно лгать. Конечно, она может оказаться чертовски хорошей актрисой...              – Ну, ей удавалось достаточно долго дурачить этого идиота Архангела, заставляя его верить в то, что она добропорядочная гражданка Британии, – пробормотал Хастур с окна.              – В любом случае, – вмешалась Визл, – мы прочесали весь Лондон в поисках этого ублюдка Глозье и не нашли никаких его следов. Монтгомери сказала, что он охотится за древними артефактами в Манчестере, так что давайте свяжемся с нашими людьми на месте – может, они что-нибудь видели или слышали. Кроме того, надо связаться с агентами Службы безопасности в других городах, через которые могут проходить артефакты – Йорк, Кембридж, Оксфорд... может быть, Эдинбург? Возможно, он уже покинул Манчестер, так что нам пригодится любая зацепка.              Хастур, Лигур и Дагон тут же принялись за работу: пооткрывали шкафы с документами и стали рыться в бумагах, отыскивая номера телефонов и имена контактов. Кроули осторожно отхлебнул кофе и взглянул на Визл.              – Итак, – пробормотала она, – этот аукцион в «Кристис» на следующей неделе...              – Да, – ответил Кроули, доставая из кармана пиджака флаер. – Азирафель уже сделал несколько звонков – видимо, одна из книг пророчеств, которую мы ищем, выставлена на аукцион.              Визл прищурила темные глаза.              – Правда? Азирафель уже позвонил?              Кроули вздрогнул. Она уже отчитывала его за излишнюю фамильярность с их новым агентом, но он все равно бездумно продолжил называть его по имени.              – В любом случае, – пробормотал он, делая вид, что не услышал, как она сделала ударение на имени Азирафеля, – я думаю, у нас нет другого выбора, кроме как сходить на аукцион и заполучить эту книгу раньше других.              Визл впилась в него взглядом с нечитаемым выражением на лице.              – Хастур и Лигур пойдут с тобой, – наконец сказала она.              Кроули скорчил гримасу.              – Что? Зачем?              – Потому что в «Кристис» будет много народу, и Хармони может появиться – или любой другой нацист, если на то пошло. Это очень публичное место, там могут быть нацистские агенты, о которых мы даже не знаем и которые следят за Феллом, проверяя, не находится ли он там с британским шпионом или что он действительно активно ищет книги, за которые нацисты ему платят.              У Кроули сердце упало. Да что с ним такое? Три недели назад он и сам первым делом пришел бы к такому же выводу, а теперь... думал только о том, как весело будет провести этот день на аукционе по продаже произведений искусства вместе с Азирафелем. Кроули размяк – слишком размяк, и очень быстро. Он позволил себе сблизиться со своим подопечным, а это было опасно – как для него самого, так и для всего отдела.              – Хорошо, – с тяжелым вздохом согласился он. – Значит, будьте там и глядите в оба, но… держитесь на расстоянии.              – Именно это мы и делаем, – многозначительно ответила Визл.              Она, конечно, была права, но держать Азирафеля на расстоянии вытянутой руки было уже почти невозможно. Взяв карандаш, Кроули пододвинул к себе блокнот и принялся изучать папку, которую передала ему Дагон. Может, он и погрузился с головой в работу, но его сердце все еще билось в такт «Соловью, поющему на Беркли-сквер». ***              Азирафель потратил несколько дней на тщательную реставрацию первого издания Нострадамуса, которое отвоевал у мистера Шедвелла. Его очень огорчало, что старик довел книгу до такого ужасного состояния: тяжелая кожаная обложка были в пятнах и трещинах по корешку, страницы покрылись плесенью и грибком.              С величайшей осторожностью и аккуратностью Азирафель бережно очистил обложку, следя за тем, чтобы она не слишком увлажнилась, а затем обработал ее несколькими тонкими слоями пчелиного воска, которому дал впитаться в кожу, после чего аккуратно отполировал ее. Очистка страниц книги оказалась более сложным и трудоемким процессом – Азирафелю пришлось вставлять по листу вощеной бумаги между всеми поврежденными страницами, а затем протирать пятна перекисью водорода. Работа была кропотливой и от нее щипало глаза, но зато она прекрасно помогла ему отвлечься.              Кроули не появлялся с тех пор, как Азирафель выставил себя на посмешище, танцуя под Веру Линн в подсобке книжного магазина, вцепившись в его воротник и положив голову ему на плечо. Кроули, казалось, поверил ему, приняв объяснение Азирафеля, списавшего кратковременный промах на усталость, но по мере того как шли дни, а от агента разведки не было никаких вестей, он начал все сильнее беспокоиться, опасаясь, что перешел грань дозволенного.              Азирафель влюбился так быстро и так сильно, что уже не знал, что ему делать. Каждый взгляд был прекрасен и в то же время мучителен; каждое прикосновение заставляло его сердце бешено колотиться, и в то же время оно болело от того, что он проникся столь глубокими чувствами к человеку, который не может ответить ему взаимностью. По крайней мере... он так думал. Когда Азирафель только познакомился с Кроули, то был уверен, что агент разведки гетеросексуален, но... постепенно его начали одолевать сомнения. Иногда он ловил на себе взгляд Кроули, а прикосновение кожи к коже словно бы создавало электрический разряд – Азирафель готов был поклясться, что в такие моменты не только он чувствовал себя как никогда живым.              Кроули обнимал его. В тот день, протянув руку и пригласив Азирафеля на танец, он обнимал его так крепко и с такой уверенностью, касаясь губами кончика его уха. Обнимать Кроули в ответ было так естественно и приятно, но с тех пор минуло уже почти четыре дня, и Азирафель начал сомневаться в себе.              В конце концов, когда Кроули все-таки позвонил, его голос звучал... совершенно нормально... Азирафель не знал, что об этом и думать. Кроули явно не чувствовал себя неловко и не испытывал дискомфорта, словно ничего необычного не произошло... словно, в отличие от Азирафеля, он отнюдь не переживал снова и снова каждую секунду с тех пор, как взял его за руку на станции метро. Да и с чего бы?              В конце концов, Азирафель был рад получить от него весточку, даже если это было всего лишь подтверждение договоренности об аукционе в «Кристис».              Рано проснувшись, Азирафель быстро умылся и выбрал рубашку цвета утиных яиц и галстук-бабочку в светлую клетку. Он, конечно же, надел свой любимый жилет, наслаждаясь ощущением приятного бархата, когда застегивал пуговицы, и привычным весом карманных часов, когда вешал их на обычное место. Он проверил свое отражение в старом богато украшенном зеркале над комодом, нахмурился и пригладил локоны с помощью небольшого количества геля, в миллионный раз за последний год пожелав, чтобы его волосы были более послушными и менее... пушистыми.              Он словно почувствовал, что найдет Кроули за столом в задней комнате еще до того, как его увидел: агент разведки читал книгу в своих неизменных темных очках; рядом с ним на столе лежали два маленьких пакетика с чаем и маслом и яйцо. Сердце Азирафеля радостно забилось, когда Кроули поднял голову и одарил его кривой улыбкой.              – Доброе утро, ангел, – пробормотал он. – Я закончил «Дориана Грея», так что, надеюсь, ты не против, что я одолжил еще одну книгу.              – Конечно, нет, – мягко ответил Азирафель, обходя стол и поднимая пустой холодный чайник.              Он владел книжным магазином, но не слишком любил, когда люди прикасались к его книгам или даже покупали их, если, конечно, они не были готовы заплатить за них много денег. Как ни странно, с Кроули все было иначе. С самого начала Азирафель не возражал против того, чтобы он одолжил у него одно из драгоценных первых изданий Уайльда из его личной коллекции.              Азирафель с улыбкой наклонился вперед, чтобы посмотреть, что Кроули выбрал для чтения, и вдруг его улыбка померкла.              – Кроули?..              – Хм-м?              Кроули поднял взгляд от книги. На самом деле это была даже не книга, а тетрадь, переплетенная в красную кожу и заполненная рукописными стихами. Азирафель получил ее анонимно пять лет назад, тайно вывезенную из Испании, где работы автора были запрещены правительством Франко за гомоэротический подтекст. У него было несколько работ этого автора – подборка пьес и стихов, все из которых были тайно вывезены из страны и попали в коллекцию Азирафеля, – однако эта была особенной.              Из всех книг в магазине Азирафель меньше всего ожидал, что Кроули возьмет именно эту, поскольку, написанная непосредственно самим автором и испещренная чернильными кляксами, она была полностью на испанском языке.              – Ты... понимаешь, что там написано? – спросил он в замешательстве.              Губы Кроули растянулись в медленной ухмылке, когда он откинулся в кресле и, положив книгу на колено и глядя на Азирафеля, большим пальцем продолжил перелистывать страницы.              – Неужели ты думал, что я возьму в руки тетрадь испанского поэта, если не понимаю ни слова по-испански? – игриво поинтересовался Кроули.              – Так ты... знаешь испанский?              – Да, – ответил Кроули. – А что? Ты нет?              Удивленный этим открытием Азирафель тяжело опустился в пустое кресло.              – Признаюсь, не знаю, – вздохнул он. – Эту тетрадь мне прислали несколько лет назад – незадолго до того, как я узнал, что автор был убит своим правительством.              Ухмылка Кроули исчезла, мгновенно сменившись совершенно серьезным выражением. Он посмотрел на рукописную книгу в руке и провел пальцами по обложке.              – Как его звали?              – Федерико Гарсиа Лорка, – тихо ответил Азирафель. – Я так и не узнал, о чем были стихи в этой книге.              Кроули тихо вздохнул и снял темные очки, убрав их в верхний карман, а затем снова взял книгу в руки и осторожно перевернул несколько страниц.              Все выплакать с единственной мольбою       – люби меня и, слез не отирая,       оплачь во тьме, заполненной до края       ножами, соловьями и тобою.       И пусть на сад мой, отданный разбою,       не глянет ни одна душа чужая.       Мне только бы дождаться урожая,       взращенного терпением и болью.       Любовь моя, люби! – да не развяжешь       вовек ты жгучий узел этой жажды       под ветхим солнцем в небе опустелом!       А все, в чем ты любви моей откажешь,       присвоит смерть, которая однажды       сочтется с содрогающимся телом».(1)              Азирафель едва дышал, когда Кроули замолчал и посмотрел на него своими прекрасными медовыми глазами, изогнув рот в грустной полуулыбке.              – В общем и целом, так, – пробормотал Кроули. – Я владею испанским только на разговорном уровне.              Азирафель сглотнул и отвернулся, упершись взглядом в стол, пока обдумывал стихотворение о любви к другому мужчине – любви, которая причиняла боль и была исполнена тоски и отчаяния.              – Это прекрасно, – прошептал Азирафель. – Они все такие?              – Более или менее, – ответил Кроули, закрывая книгу и аккуратно кладя ее на стол.              Азирафель почувствовал на себе пристальный, изучающий взгляд Кроули. Иногда ему было не по себе, когда он наблюдал за ним вот так; Азирафель боялся, что Кроули сможет заглянуть прямо ему в душу и обнажить все посещающие его мысли и чувства. Он и так уже висел над пропастью, с каждым днем все больше влюбляясь в этого мужчину и не имея возможности признаться ему в этом. Молчание было почти невыносимым.              – Ну что ж, – сказал Азирафель, вытесняя эту мысль из головы. – Тогда я когда-нибудь попрошу тебя перевести их для меня.              Кроули снова усмехнулся.              – Честно говоря, на испанском они звучат куда лучше.              Чайник весело засвистел, и Азирафель, радуясь возможности заняться чем-то полезным, вскочил с кресла, чтобы приготовить чай. Однако одна вещь не давала ему покоя.              – Откуда ты знаешь испанский?              На лице Кроули появилось игривое выражение, когда он уперся ногами в ножку пустого кресла и скрестил руки на груди.              – Разве я не похож на человека, который говорит на иностранном языке?              Азирафель почувствовал, как запылали щеки.              – Я не имел в виду... ну... то есть...              – Я дразню тебя, ангел, – пробормотал Кроули.              От мягкости его голоса и нежности во взгляде Азирафель ощутил слабость в коленях. Он не привык к таким отношениям, в которых его легко и игриво поддразнивали.              – Из Испании пребывает много агентов, – объяснил Кроули. – Поскольку это нейтральная страна(2), там больше свободы в передаче информации и, конечно, в получении информации от другой стороны. Одним из моих первых заданий была работа с испанскими двойными агентами.              – А-а...              Странно, но Азирафелю казалось, что они с Кроули занимаются этим уже целую вечность, хотя познакомились всего несколько недель назад. Ему и в голову не приходило, что Кроули уже много лет занимался шпионажем, что у него было множество других заданий... других подопечных агентов. Ему стало не по себе от осознания того, что когда-нибудь все это закончится и он станет очередным закрытым делом, а Кроули переключится на следующее. Эта мысль ему совсем не понравилась, и, бросив взгляд на лежащие на столе дополнительные пайки, Азирафель решил сменить тему.              – Ты же знаешь, что тебе не нужно было восполнять мой рацион, – сказал он, отрезая два толстых ломтя ужасного «Национального батона» и протягивая Кроули пайку масла. – Я был более чем счастлив приготовить тебе завтрак.              Кроули уперся взглядом в пол.              – Знаю, – пробормотал он, – но раз я их не ем, они в конце концов все равно достаются кому-нибудь из моих соседей, так что...              – С тем же успехом ими могу воспользоваться я, – улыбнувшись, закончил за него Азирафель. Кроули вновь поднял на него глаза.              – Да.       Азирафель широко ему улыбнулся, немало позабавленный тем, что Кроули уже второй раз дарил ему пайки и оба раза при этом смущался. Это было очень мило.              – Спасибо, – поблагодарил он.              Кроули тепло улыбнулся в ответ.              – На здоровье.        ***              Кроули взглянул на Азирафеля, сидящего на пассажирском сиденье «Бентли», и улыбнулся: тот с воодушевлением напевал себе под нос, в такт постукивая кончиками пальцев по коленям. Его широко распахнутые небесно-голубые глаза смотрели по сторонам, пока Кроули мчался по улицам центрального Лондона к тому месту, где проводился аукцион. Азирафель был, возможно, самым очаровательным человеком из всех, кого Кроули когда-либо видел, и у него внутри все сжималось от мысли о разговоре, который он откладывал все утро.              Он с неохотой отключил радио и глубоко вздохнул.              – Знаешь, ангел...              – Да, мой дорогой? – спросил Азирафель, мгновенно повернувшись к нему с улыбкой яркой, как солнечный свет. Кроули пришлось очень сильно сосредоточиться, чтобы не разбить машину.              – Э-э... – заикаясь, пробормотал он, возвращая взгляд на дорогу, – я должен тебе кое-что сказать. Когда мы приедем на аукцион... тебе придется притвориться, что ты там сам по себе.              Азирафель мгновенно пал духом, отчего Кроули почувствовал себя последним негодяем.              – Мой отдел указал на то, что в «Кристис» могут появиться и другие нацистские шпионы – люди, о которых мы даже не знаем, поскольку предполагаем, что эта сеть состоит только из Монтгомери, Хармони и Глозье, но у них могут быть и свои агенты. Мы решили, что тебе слишком рискованно появляться там со мной.              – О-о... – тихо протянул Азирафель, опустив взгляд на руки, которые больше не отбивали такт у него на коленях.              Это чуть не разбило Кроули сердце.              – Я все равно буду там, – пробормотал он, протягивая руку, чтобы осторожно взять Азирафеля за рукав пальто, – как и еще двое агентов моего отдела. Кто-то всегда будет следить за тобой, Азирафель, не волнуйся.              Азирафель поднял голову и слабо улыбнулся.              – О, я не волнуюсь, – ответил он, – просто... ну... мне не терпелось показать тебе твой первый аукцион по продаже предметов искусства, и...              Кроули почувствовал, как его рот дернулся в улыбке, и не смог сдержать смешок. Азирафель резко перевел на него взгляд.              – Что?              – О, ангел, – ответил Кроули, ухмыляясь. – Это точно будет не первый мой аукцион по продаже произведений искусства – только первый легальный.              Азирафель растерянно моргнул.              – Что ты имеешь в виду, дорогой мальчик?              Кроули хихикнул.              – Ну, знаешь ли, я занимался не только азартными играми и скачками, – пояснил он. – Время от времени Змеи торговали и предметами искусства на черном рынке. На самом деле это была единственная часть той жизни, которая мне действительно нравилась.              Он покосился на Азирафеля и увидел, как выражение его лица превратилось из удивленного в откровенно восторженное, и он начал смеяться.              – О Господи, – сдавленно хихикал Азирафель, – как восхитительно скандально.              Кроули снова усмехнулся. Азирафель никогда не осуждал его за сомнительное прошлое, относясь к нему с пониманием и сочувствием. Вот и сейчас мысль о черном рынке произведений искусства показалась ему весьма забавной. Кроули всегда любил искусство – картины и скульптуры, наброски и керамику. Ему нравились различия между художниками и эпохами, используемые ими средства. Не то чтобы Кроули мог назвать себя экспертом в этой области, но... он наслаждался искусством – получал удовольствие, смотря на него, и от тех чувств, которые оно у него вызывало. Кроме того, он точно знал, что Азирафель Фелл и сам пару раз промышлял на черном рынке – это была одна из немногих объединяющих их черт.              Аукцион проходил в Спенсер-Хаусе – красивом неоклассическом аристократическом дворце в Сент-Джеймсе. Граф Спенсер сдал его в аренду «Кристис» после того, как офис аукционного дома на Кинг-стрит разбомбили, и Кроули не мог представить более красивого места для проведения аукциона по продаже предметов искусства. Он припарковал машину на некотором расстоянии от здания, чтобы они с Азирафелем могли зайти внутрь по отдельности; при этом он не отрывал взгляда от белокурых локонов, пока они двигались вместе с толпой по большой подъездной аллее.              О, как же Кроули нравилось это место! Спенсер-Хаус был до отказа забит предметами искусства – они висели на стенах, в коридорах, в больших залах и в маленьких гостиных. Основные торги проходили в Большом зале и в Столовой – ни в одном из них не осталось ни оригинальной мебели, ни предметов искусства, а вместо них стояли ряды стульев перед небольшим, наспех сооруженным помостом. Многие уже заняли места, но Кроули был слишком увлечен увиденным, а потому просто ходил по дому, рассматривая все вокруг.              Другие государственные залы были открыты для публичного осмотра, во многих из них хранились картины и скульптуры, которые должны были быть выставлены на аукцион в этот день, и Кроули с удовольствием переходил из комнаты в комнату, наслаждаясь потрясающей архитектурой, а также выставленными на продажу предметами. Больше всего ему приглянулась Пальмовая комната – бледно-зеленая с розовым оттенком, с резными и позолоченными пальмами и фризом из грифонов и канделябров. Это было претенциозно, но Кроули понравилось.              Он пожалел, что не может обойти весь дом вместе с Азирафелем. Кроули так много хотел сказать, так много прокомментировать, зная, что Азирафель с радостью обсуждал бы с ним декор, искусство и архитектуру часами. Но ему приходилось притворяться – делать вид, что он не сопровождает книготорговца; делать вид, что он не смотрит по сторонам в поисках белых локонов или проблеска ткани в клеточку; делать вид, что его не тянет к нему, когда Азирафель находится в одной с ним комнате.              Кроули заметил его в углу библиотеки, с видом глубокой сосредоточенности разглядывавшего полки. Он намеренно отошел подальше, но не прошло и десяти минут, как Азирафель встретился с ним взглядом поверх греческой вазы. Книготорговец робко улыбнулся ему, слегка выгнув губы, и быстро отвел глаза. Почувствовав, как кровь приливает к щекам, Кроули повернулся и вышел из комнаты. Он вращался вокруг Азирафеля, как планета вокруг Солнца; даже удаляясь от него, но снова и снова необъяснимо притягивался обратно.              Его окружали скульптуры всех форм и размеров из камня и мрамора, темные, светлые и розовые. Кроули ходил среди них, впитывая детали высеченных тел и изображения животных, лиц, часть из которых были реалистичными, тогда как другие – нет. Один спрятанный в глубине комнаты предмет привлек его внимание больше других – статуя обнаженного ангела с распростертыми крыльями и лицом, обращенным к небу. Выражение лица ангела было... меланхоличным, но добрым – старая душа с молодым лицом, изображение того, кто видел страдания, которые люди могут причинять друг другу, но все равно любил их. Скульптор вложил столько любви в свою работу, изобразив гладкую кожу и мягкую плоть, округлые изгибы бедер ангела и его живота, нежные завитки волос.              Ангел напомнил ему Азирафеля.              Покачав головой, Кроули глубоко вздохнул. Азирафель был повсюду, даже когда его на самом деле не было рядом. Он проник в его мысли, обволакивая его, словно дым, и Кроули терял силы сопротивляться. Повернувшись на пятках, он вышел из комнаты со скульптурами и быстро двинулся по коридору, заглядывая в комнаты на ходу. С момента своего прибытия он еще не видел ни Хастура, ни Лигура и сказал себе, что ищет Азирафеля, чтобы проверить, как у него дела, убедиться, что с ним все в порядке и он не паникует – присмотреть за ним на случай задержки прибытия коллег.              Заметив в толпе белокурые локоны, он направился к нему, в спешке проталкиваясь мимо людей. Азирафель стоял перед большой картиной, жадно впитывая ее детали; на ней был изображен человек в белом с яблоком в руке и большой черной краснобрюхой змеей, обвивавшей его за плечи. Кроули тяжело сглотнул и, сделав несколько неуверенных шагов, встал плечом к плечу с Азирафелем. Он слегка задел его ладонь своей – всего лишь призрачное прикосновение, но все же достаточное, чтобы почувствовать тепло его кожи и легкий укол томления, вызванного мучительным желанием по-настоящему взять руку Азирафеля в свою.              – Ангел, – пробормотал он, достаточно громко, чтобы Азирафель услышал.              Голубые глаза покосились на него всего на миг, а затем снова обратились к картине.              – Привет, – едва слышно ответил Азирафель.              Он не предпринял ни малейшей попытки отстраниться, и от осознания этого сердце Кроули пустилось вскачь. Он тяжело сглотнул и уставился на картину, увидев Азирафеля и на ней – в серо-голубых глазах, светлых волосах, мягкости тела и одиноком выражения лица центрального персонажа. Это была странная картина, но каким-то образом она задела Кроули за живое.              Осторожно оглянувшись через плечо, он осмотрел толпу, проверяя, не заметил ли кто-нибудь, как близко он стоит к Азирафелю, и вдруг встретился взглядом с Хастуром. У Кроули упало сердце: конечно же, Хастур появился именно сейчас, именно в эту секунду, когда его рука касалась руки Азирафеля в комнате, полной потенциальных нацистских шпионов, при том что ему было четко сказано держаться на расстоянии. Кроули вздохнул.              – До встречи, – пробормотал он и усилием воли заставил себя уйти. Он чувствовал на себе взгляд Азирафеля, обходя комнату по периметру и делая вид, что рассматривает картины и скульптуры, пока не добрался до Хастура.              Его коллега был явно недоволен.              – Во что ты, черт возьми, играешь? – пробормотал Хастур, перехватывая Кроули рядом с невзрачной пасторальной сценкой.              – Ни во что, – прошипел Кроули в ответ. – Он нервничал, запаниковал. Я просто проверял его. – Хастур нахмурился, и Кроули изо всех сил постарался не чувствовать себя виноватым.              – Лигур сейчас в Большом зале. Теперь я буду присматривать за Феллом, а тебе лучше не мешать.              Кроули хмыкнул, когда Хастур в своем бежевом макинтоше с поднятым воротником прокрался прочь. В Спенсер-Хаусе он выглядел совершенно нелепо и неуместно. Даже Кроули с татуировкой змеи на лице вписывался в окружающую обстановку лучше, чем Хастур.       Бросив последний взгляд через плечо на белокурые локоны рядом с все той же картиной, Кроули вздохнул и снова двинулся прочь. Как бы ему ни было неприятно это признавать, но, вероятно, лучше держаться от него в стороне до окончания аукциона, поэтому Кроули направился во вторую аукционную комнату, чтобы как-то убить время.              Лоты, продававшиеся в Столовой, были менее дорогими, чем в Большом зале, но все равно выходили за пределы ценового диапазона Кроули. Его поражало, что в этой стране еще остались люди, которые могли позволить себе пустить деньги на ветер, когда повсюду правили бал рационализация и практичность. Ему пришло в голову, что Азирафель был одним из таких людей – даже без нацистского финансирования он происходил из старинной богатой семьи, имевшей собственное состояние.              Тем не менее Кроули с удовольствием наблюдал за тем, как один за другим продаются на аукционе различные произведения искусства: небольшие статуэтки, керамика, книги. Некоторые из них вызвали у него интерес, и он чуть было не сделал ставку на любопытную книгу «Демонология и магия: руководство по колдовству», но она была на латыни, которой Кроули не владел, и в итоге была продана по гораздо более высокой цене, чем он мог позволить себе заплатить из собственного кармана.              – Следующий лот – первое издание «Идеального мужа» Оскара Уайльда...              Кроули внезапно выпрямился в кресле, когда аукционист объявил лот. Ассистент вынес книгу, которой, очевидно, зачитывались – обложка потерлась и выцвела от многолетнего использования. У Азирафеля уже были все первые издания Уайльда, и большинство из них находились в гораздо лучшем состоянии, чем это. Что же такого особенного было в данном экземпляре?       – ...с посвящением на титульном листе: «С любовью, Оскар»... – «О-о, – подумал Кроули. – У Азирафеля такого точно нет».              – ...и, как полагают, была подарена Уайльдом одному из его многочисленных любовников – хотя мы можем только предполагать, кто это мог быть.              По залу пронеслось несколько смешков, и Кроули обвел Столовую взглядом – большинство людей, казалось, не проявляли интереса к этой потрепанной книге. Конечно, с эстетической точки зрения она была не так привлекательна, как другие книги, выставленные на аукцион в этот день, но Кроули полагал, что рукописное посвящение внутри должно было заставить коллекционеров разинуть рты. Неужели все они были такими снобами, что не обратили внимания на нечто столь необычное?              – Я открываю торги с пяти фунтов.              В комнате воцарилась оглушительная тишина. Кроули озабоченно потер затылок. Пять фунтов были большими деньгами – его недельная зарплата и как раз столько, сколько лежало у него в бумажнике. Никто в комнате не шелохнулся, и ведущий нахмурился.              – Есть желающие приобрести лот за пять фунтов?              Если бы пять фунтов не были такой значительной суммой денег, Кроули ухватился бы за него в одно мгновение, но в результате он остался бы ни с чем, даже без денег, чтобы заплатить за аренду. Он прикусил губу.              – Нет желающих за пять фунтов, – пробормотал аукционист. – Я снижаю начальную ставку до трех фунтов – есть желающие за три фунта?              Три фунта было уже лучше – он мог позволить себе хотя бы аренду и, возможно, кофе на неделю. С едой будет гораздо сложнее, но ему не впервой перебиваться до зарплаты.              Он медленно поднял руку, и аукционист, казалось, вздохнул с облегчением.              – Три фунта, сэр! – радостно объявил он. – Я слышу больше трех фунтов?              «Пожалуйста, не надо», – в отчаянии взмолился про себя Кроули. Женщина в шляпке с вуалью на мгновение задумалась о том, чтобы перебить его ставку, но потом, похоже, передумала. На лбу Кроули выступили капельки пота.              – Три фунта раз... – продолжал аукционист, словно желая поскорее покончить с этим лотом и перейти к следующему, – два... ПРОДАНО джентльмену в черном. Спасибо, сэр!              Кроули вздохнул с облегчением – он выиграл этот лот. Целых три фунта потрачены на книгу, которая должна была понравиться Азирафелю. Конечно, не самую красивую и не в лучшем состоянии, но она была особенной и... ну... что-то значила. От Кроули Азирафелю она значила все.        ***       Кожа на мизинце и ребре ладони Азирафеля все еще покалывала в том месте, где Кроули коснулся его; сердце по-прежнему громко стучало в груди, когда он позволил увлечь себя толпе, стекавшейся в Большой зал на главный аукцион. Хотя он несколько раз мельком видел Кроули во время осмотра лотов, но никак не ожидал, что тот окажется рядом с ним – точно не после того заявления Кроули о том, что они должны держаться порознь.              Он был так разочарован, когда Кроули сказал, что ему придется делать это одному; не потому, что он не мог, а потому, что ему очень нравилось общество Кроули. С того самого дня, как он вернул себе книгу Нострадамуса, Азирафель хотел проводить с Кроули гораздо больше времени и думал, что, возможно, сегодня у него наконец-то появится такая возможность. Увы, этому не суждено было случиться, но Азирафелю все равно было трудно выкинуть Кроули из головы, чтобы сосредоточиться на аукционе.              Книга Роберта Никсона наверняка была одним из лотов аукциона – Азирафель мельком видел ее в библиотеке за стеклянной ширмой, и казалась, она пребывала в гораздо лучшем состоянии, чем издание Нострадамуса, которое он забрал у Шедвелла. К сожалению, это была единственная книга пророчеств, выставленная сегодня на аукцион, так что надежда Азирафеля убить двух зайцев одним ударом угасла. Неважно, подумал он. Это просто даст ему возможность проводить больше время с определенным агентом британской разведки.              Ему пришлось вытерпеть целый час, пока на аукцион выставлялись другие предметы, прежде чем дошла очередь до Никсона; он наблюдал, как прекрасные скульптуры и потрясающие картины уходят за непомерно большие деньги, пока наконец не настала его очередь. Книга Роберта Никсона была очень старой – большой фолиант, переплетенный в темную кожу, страницы которого были сделаны из велени(3), – датируемой пятнадцатым веком. Аукционист вкратце рассказал о ее истории, а затем открыл ставку на сумме в пятьсот фунтов.              – Семьсот, – сразу же заявил Азирафель, прежде чем кто-либо еще в зале попытался сделать ставку.              Аукционист растерянно моргнул.              – Семьсот, – медленно подтвердил он. – Я слышу восемь?              Справа от Азирафеля поднялась рука, и он мгновенно перебил потенциальную ставку.              – Тысяча фунтов!              По залу прокатилась волна тихих восклицаний, и Азирафель слегка улыбнулся при виде исполненного сомнения взгляда аукциониста, который он затем перевел на своего стоящего в стороне начальника.              Азирафель знал, как он выглядит в глазах широкой публики – старомодный сорокалетний мужчина в поношенном жилете и с белокурыми волосами, никак не поддающимися укладке, то есть отнюдь не тот, кто может позволить себе потратить тысячу фунтов на книгу. К счастью для него, главный аукционист его хорошо знал – он подошел и что-то прошептал на ухо ведущего торги аукциониста.              Улыбка Азирафеля стала шире, когда мужчина тут же выпрямился и подтвердил его ставку.              – Одна тысяча от мистера Фелла. Я слышу две тысячи?              Азирафель перебил ставку, подняв до трех. Должно быть, он казался совершенно безумным, делая ставки против самого себя, но он прекрасно проводил время и делал это по одной очень простой причине – раз Гитлеру нужен был Роберт Никсон, ему придется заплатить за него втридорога. Он специально поднимал цену на книгу, чтобы меньше денег уходило на военные нужды нацистов. Что ж... любая мелочь имела значение.              В конце концов, аукционист закончил торги на отметке в пять тысяч фунтов(4), поскольку Азирафель был единственным претендентом на книгу на тот момент. Он был очень горд собой, когда встал и пошел сообщить свои данные аукционисту, чтобы договориться об оплате и доставке книги в его магазин. Две книги пророчеств найдены – осталось всего четыре.              Кроули с надвинутой на правый глаз шляпой ждал его на углу у Сент-Джеймсского парка, опираясь на капот «Бентли». При виде него сердце Азирафеля подпрыгнуло.              – Значит, приобрел? – воскликнул Кроули, когда Азирафель переходил дорогу ему навстречу.              – Откуда ты знаешь? – удивился Азирафель, ведь Кроули не было в комнате во время аукциона.              – Вместе с тобой там были двое моих коллег – они все мне доложили, пока ты договаривался об оплате, – с улыбкой пояснил Кроули.              Азирафель и не вспомнил о других агентах разведки, хотя Кроули упоминал о них ранее. Иногда он забывал, что Кроули принадлежал к целому подразделению, ведь его согласие на работу над операцией «Соловей» было обусловлено тем, что Кроули будет его единственным куратором. Признаться, Азирафель был немного разочарован тем, что Кроули уже обо всем знал.              – Тебе сказали, что я предложил за книгу пять тысяч фунтов?               Улыбка Кроули стала еще шире.              – Сказали, – ответил он. – Лигур решил, что ты понятия не имеешь, как работают аукционы, раз продолжаешь торговаться с самим собой.              Азирафель захихикал.              – Я хотел убедиться, что эти ублюдки заплатят за книгу как можно больше, – пробормотал он.              – Я знаю, – ласково ответил Кроули. – Я всегда говорил, что ты умный.              Азирафель почувствовал, как его щеки заливает краска, и опустил голову, чтобы скрыть румянец. В последнее время он нечасто получал комплименты, и от этого у него в животе вновь запорхали бабочки.              – Да... ну... – мягко сказал он, – теперь у нас есть две книги из списка.              – Да... есть... – после долгой паузы ответил Кроули, окинув Азирафеля взглядом с нечитаемым выражением на лице. В итоге он оттолкнулся от капота и направился к пассажирской двери «Бентли».              – Итак, – бодро спросил Кроули, – что теперь?              День выдался долгим, и Азирафель, конечно же, проголодался. Его желудок тихонько заурчал в подтверждение.              – Могу я соблазнить тебя ужином?              – Куда ты хочешь отправиться? – спросил Кроули.              Азирафелю не пришлось долго раздумывать – у него уже было на примете любимое место.              – Как насчет «Ритца»?              Кроули разразился хохотом.              – О, ангел, если бы только у меня были такие деньги.              – У меня есть такие деньги, – пробормотал Азирафель. – Я твой должник – что если я заплачу за ужин, а ты выберешь вино?              Медовые глаза Кроули на секунду прищурились, но затем их выражение смягчилось, и он улыбнулся.              – Звучит неплохо, – сказал он.        ***              Хотя Кроули не впервые был в «Ритце», он определенно впервые ел в этом ресторане. Это было далеко не то кафе «У Артура» в Сохо, где он угостил Азирафеля обедом в первый день их знакомства. Там меню состояло из рыбы с картошкой и мясного пирога с куском фруктового торта. Здесь же были блюда, которые Кроули даже не мечтал попробовать: яйцо-пашот на артишоках с трюфельным кремом, палтус с виноградом, сельдереем и соусом из шампанского и ром-баба с ананасом и ванилью.              Кроули никогда не был большим любителем еды – в основном он ел просто для поддержания сил, и этим все ограничивалось. И хотя еда в «Ритце» была на порядок выше всего, что он когда-либо пробовал, Кроули все равно не смог расправиться со своей порцией.              – Ты... собираешься это доедать? – спросил Азирафель, указывая изящной вилкой на остатки рыбы на тарелке Кроули.              Кроули тут же подтолкнул к нему тарелку.              – Налетай, – пробормотал он.              Азирафель с довольным видом принялся за рыбу, как будто не съел уже свою, плюс полторы порции закуски. Кроули нравилось, с каким энтузиазмом Азирафель относится к еде. Что бы он ни ел, он всегда с одинаковой готовностью и радостью принимался за дело. Смотреть на это было одно удовольствие, хотя и весьма странное.              По идее, у них не должно быть ничего общего, кроме операции «Соловей», и все же... они разговаривали целую вечность – с тех самых пор, как отъехали от Спенсер-Хауса. Кроули рассказывал о том, как ему понравилась архитектура и убранство дворца, а Азирафель – об истории этого места. Они обсуждали предметы искусства, с которыми им довелось познакомиться, и долго говорили о своих любимых произведениях. Ему нравилось, как Азирафель говорит – нравилось слушать мягкий тембр его голоса и видеть яркость его глаз, сияющих голубым светом в мягком освещении столовой «Ритца».              Он не понимал, как вдруг этот суетливый книготорговец с пушистыми волосами, который питал какую-то странную любовь к ткани в клетку, мог стать для него тем, в ком Кроули нуждался, даже не подозревая об этом. Но, Боже, как же он хотел Азирафеля – теперь в этом не осталось никаких сомнений.              Он хотел сказать: «Я влюблен в тебя»... но это было слишком громким, слишком монументальным признанием. За все свои тридцать пять лет Кроули никогда ни за кем не ухаживал, но сейчас хотел ухаживать за Азирафелем. Он хотел сидеть и говорить с ним часами напролет обо всем на свете, как они делали прямо сейчас. Хотел делать для Азирафеля то, что вызвало бы улыбку на его губах, например, позволять ему доесть половину блюда... или подарить дополнительную порцию чая.              Вдруг Кроули понял, что не отрываясь смотрит на то, как Азирафель с довольным вздохом отправляет последний кусочек палтуса в рот.              – М-м... восхитительно, – пробормотал он.              – Угу, – выдавил из себя Кроули и потянулся к темной бутылке в ведерке со льдом. – Еще шампанского?              – Если тебя не затруднит, дорогой мальчик.              Кроули выбрал шампанское Моёт, которое прекрасно сочеталось с белой рыбой. Он осторожно наполнил бокал Азирафеля, но решил не доливать в свой, так как уже выпил три бокала после половины рекомендованной порции еды, а ему еще предстояло отвезти Азирафеля домой.              Кроме того, чем больше алкоголя было в его организме, тем менее сдержанным он становился... что вряд ли можно назвать хорошей идеей, учитывая всплеск чувств, которые он сейчас испытывал.              Когда официант забирал их пустые тарелки, Азирафель улыбнулся ему и пробормотал слова благодарности. Сделав глоток шампанского, он заговорщически наклонился к Кроули.              – Знаешь ли ты, – тихо начал Азирафель, – что в подвале «Ритца» находится довольно... пикантное заведение?              Кроули почувствовал, как губы выгибаются в улыбке.              – Да, ангел, – ответил он, – я знаю об этом месте все.              В народе его называли «Розовый вертеп», и это был, как известно, лучший гей-бар в Лондоне. Увидев, как Азирафель шире распахнул глаза и раскрыл рот от удивления, Кроули вспыхнул и почувствовал необходимость пояснить.              – Я из Службы безопасности, – поспешно добавил он. – Роскошные отели Лондона – это очаг гнусной деятельности и пристанище для шпионов. Моя работа – знать о существовании таких мест.              – О-о... – вздохнул Азирафель. – Ты когда-нибудь... бывал там?              Кроули долго размышлял, прежде чем признать:       – Раз или два.              Он не солгал: в «Розовом вертепе» было полно офицеров вооруженных сил, причем определенного типа, и Кроули действительно бывал там пару раз... не совсем по работе.              Азирафель наклонился еще ближе, оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что их не подслушивают.              – И как там все устроено? – спросил он тихим голосом.              «Громко, – подумал Кроули, – битком набито пьющими и курящими людьми; джазовая музыка играет с такой громкостью, что приходится наклоняться и кричать собеседнику в ухо. Чем больше выпивки, тем более дикой становится вечеринка, пока не превращается в море пьяных тел, которым все равно, кто их видит, так что они делают все, что хотят, с кем хотят».              Последний раз он был там на Рождество в прошлом году и случайно отклонился от намеченной на вечер миссии, оказавшись прижатым к колонне в греческом стиле симпатичным морским офицером, пока Визл не оттащила его.              – Суетно, – в конце концов ответил Кроули. – Тебе бы там не понравилось.              Азирафель откинулся на спинку стула и с разочарованным видом снова поднял фужер с шампанским.              – Жаль, – пробормотал он, – возможно, будь я лет на десять моложе... Вся ночная жизнь Лондона в наши дни, похоже, рассчитана исключительно на молодых.              Кроули начал смеяться.              – Ты говоришь так, будто ты какой-то дряхлый старик! Ты же говорил, что когда-то был авангардным!              – Да! – воскликнул Азирафель. – Но это было двадцать лет назад!              – Вряд ли ты мог сильно измениться с тех пор.              – Пф-ф!              Кроули снова рассмеялся.              – Расскажи мне об этом, – мягко сказал он.              Голубые глаза Азирафеля слегка прищурились, но он улыбнулся и протянул Кроули свой бокал, чтобы тот снова наполнил его.              – Хорошо, – согласился Азирафель, – но сначала ты должен долить мне, дорогой.        ***              За десертом Азирафель рассказал Кроули, как он считал, поистине скандальные истории из своей юности.              В детстве Азирафель всегда был белой вороной даже в кругу семьи, а в школе его либо игнорировали, либо безжалостно дразнили за тихий характер и прилежание. Пока другие мальчишки были склонны проявлять буйство и грубость, Азирафель ненавидел грязь, насилие и шум, часто находя утешение в книгах.              Университет оказался совсем другим. Это было начало Бурных Двадцатых, страна находилась на подъеме и восстанавливалась после Великой Войны. Азирафель изучал литературу и историю и был принят в группу самых богемных студентов своего колледжа. Все еще странный и начитанный, он чувствовал себя среди них не так неловко, как должен бы был, проводя много выходных на зимних вечеринках с едой и большим количеством шампанского и летних пикниках у реки, где юноши и девушки вместе окунались в воду голышом, чтобы охладиться в жаркую погоду.              Азирафелю нравилось, как Кроули смотрел на него, пока он рассказывал о себе; эти медовые глаза были такими же мягкими, как и улыбка, игравшая на его губах, когда он наклонялся к нему, словно Азирафель был самым интересным человеком на свете. Он скучал по подобному взгляду; ему не хватало ощущения, что кому-то хочется узнать его лучше.              У Азирафеля защемило сердце, когда он вспомнил, как впервые почувствовал это – сто лет назад на вечеринке, когда выпил достаточно шампанского, чтобы расслабиться и завязать разговор с одним из друзей Гэбриэля.              Он был красивым – высокий и темноволосый, – и они флиртовали и танцевали весь вечер; он смотрел на Азирафеля как на самого интригующего человека из всех, кого ему доводилось встречать. От легкого флирта Азирафель быстро перешел к сексу у большого книжного шкафа красного дерева в семейной библиотеке, во время которого мягкие губы шептали ему на ухо красивые слова.              Тогда все закончилось не лучшим образом: Гэбриэль застукал их на месте преступления, и Азирафель провел остаток выходных, уткнувшись головой в колени сестры Майкл и горько плача, пока она молча гладила его по волосам.              С того момента Азирафель поклялся, что никогда не будет торопиться, что больше не позволит страстям возобладать над разумом, и вернулся к своим книгам и учебе, снова став странным и тихим.              Он почувствовал, как горит лицо от воспоминаний, и поспешно глотнул шампанского, одарив Кроули неуверенной улыбкой. К счастью, этой конкретной историей он не поделился.              – Боже, кажется, я перебрал с шампанским, – пробормотал он. – Меня клонит в сон.              – Может, мне стоит отвезти тебя домой, – мягко сказал Кроули. – День был длинным.              – Да, – согласился Азирафель, – так и есть.              Он доел последнюю порцию ром-бабы Кроули и оплатил счет. Его сердце затрепетало в груди, когда Кроули отодвинул для него стул, а затем, как безупречный джентльмен, открыл дверь машины.              От души наговорившись за ужином, обратно в Сохо они ехали в очень уютном молчании. Кроули каждый раз тепло улыбался ему, когда чувствовал на себе взгляд Азирафеля, который с трудом отрывал глаза от профиля Кроули: прямого носа, высоких скул с легким налетом веснушек, темно-рыжих волос, приобретших абрикосовый оттенок в угасающем свете заката, и сосредоточенных морщинок на лбу, когда он смотрел на дорогу впереди.              Короткая поездка домой прошла как во сне: Кроули остановил свой «Бентли» в узком переулке за книжным магазином Азирафеля и снова открыл для него дверь. Они молча пошли к задней двери, бок о бок, так что плечо Кроули слегка задевало его плечо. Когда они остановились, Кроули повернулся и посмотрел на Азирафеля изучающим взглядом медовых глаз.              Невысказанные слова жгли Азирафелю язык; Кроули стоял так близко, что на короткую секунду ему показалось, что он наклонится, возьмет его лицо в ладони и поцелует. Азирафель резко вздохнул, и Кроули чуть отступил назад, разрушив чары с легкой улыбкой.              – О-о... – пробормотал он, – чуть не забыл – я тебе кое-что купил.              Предательское сердце Азирафеля пустилось вскачь, отчего кровь гораздо быстрее побежала по венам. Ему пришлось приложить над собой усилие, чтобы взять себя в руки, когда Кроули потянулся во внутренний карман пиджака и достал небольшой сверток, завернутый в коричневую бумагу и перевязанный бечевкой. Азирафель перевел взгляд с Кроули на пакет и обратно, когда агент разведки протянул ему подарок.              – Я... я подумал, что тебе понравится, – нерешительно произнес он, когда Азирафель потянул за веревочку и отодвинул уголок коричневой бумаги, увидев старый, потрепанный экземпляр книги Оскара Уайльда «Идеальный муж».              – Кроули... – выдохнул он.              – Ну... я знаю, что у тебя уже есть первое издание, – быстро продолжил Кроули, – а это... ну, знаешь... не в лучшем состоянии, но... я просто подумал... что ему нужна любовь и забота... и ты можешь их дать.              Азирафель едва дышал, чувствуя себя так, словно его сердце раздулось настолько, что едва умещается в груди. Кроули купил ему книгу... без всякой причины. Возможно, это был самый ценный подарок из всех, что он когда-либо получал.              – Спасибо, – произнес он срывающимся шепотом.       Кроули слабо улыбнулся и кивнул.              – Да не за что, – пробормотал он, потирая затылок. – Я... ну...              Азирафель поднял взгляд от книги в руках, и Кроули вздохнул, мягко улыбнувшись ему.              – Спокойной ночи, ангел.              Что бы Кроули ни намеревался сказать, он решил не продолжать, а Азирафель был слишком сильно потрясен, чтобы настаивать. Он провел рукой по потрепанной обложке, когда Кроули направился обратно к «Бентли», а затем, сам не зная почему, открыл книгу.              С любовью, Оскар.              Надпись на титульном листе принадлежала руке самого Уайльда, и сердце Азирафеля пропустило удар, стоило ему снова поднять голову как раз в тот момент, когда Кроули оглянулся через плечо, садясь на водительское сиденье машины.              Азирафель резко выдохнул, когда на него снизошло озарение: Кроули ухаживал за ним – или, по крайней мере, пытался это делать с помощью дополнительных пайков, книги, Уайльда и Лорки, прикосновений, нежных взглядов и танцев в задней комнате магазина. Все это время Кроули пытался что-то донести до него, но, только увидев посвящение в книге и проводив взглядом уезжающую в наступающую темноту машину, Азирафель понял, что он говорил ему все это время: «Я такой же, как ты... и ты мне нравишься».