О шпионаже и пророчестве (или как случайно, но бесповоротно влюбиться в книготорговца из Сохо)

      Это была очередная беспокойная ночь. Казалось, все ночи в последнее время были такими, заставляя Азирафеля задаваться вопросом, когда же прекратятся эти ужасные бомбардировки. Почти каждую ночь в течение последних шести месяцев в определенный момент раздавались сирены воздушной тревоги, вынуждая Азирафеля просыпаться и вставать с постели, чтобы добраться до убежища в подвале. Он устроился там очень уютно, разложив подушки, одеяла, книги для чтения и банки с едой на случай, если проголодается. Хотя большинство налетов заканчивались через пару часов или около того, бывали и такие, в течение которых ему приходилось оставаться в убежище до утра.              Очередной ночной налет был очень коротким, и уже к двум часам ночи Азирафель вернулся в постель, с удовольствием забрался под толстое одеяло, снова погружаясь в его уютное тепло, и почти мгновенно заснул. Когда он наконец проснулся, было уже довольно поздно – ну... поздно для него. Обычно Азирафель вставал на рассвете, до того как улицы становились оживленными, но в этот раз, когда его веки медленно приподнялись, он очень хорошо различил шум транспорта и людей, спешащих мимо по улице за окном.              Он полагал, что в последнее время спал не от недостатка отдыха, а от того, что не знал, чем себя занять, пока Кроули находился в Манчестере. Прошла почти целая неделя, и Азирафель чувствовал себя немного потерянным без него, что, как он сам с готовностью признавал, было совершенно нелепо. До появления Кроули он много лет прекрасно обходился без него, так что, по идее, вполне мог бы прожить без него неделю.              Вот только... Кроули стал огромной частью его жизни за столь короткий промежуток времени. Азирафель скучал по нему – скучал по его присутствию в книжном магазине, когда он откидывался в кресле или на диване; скучал по запаху завариваемого кофе; скучал по тому, как Кроули смотрел на него мягкими золотистыми глазами, и ощущению прохладных пальцев на своей коже; скучал по его компании и разговорам с ним обо всем на свете. От этого одиночество ощущалось особенно остро, заставляя его сердце ныть.              Тем не менее Азирафель продолжал выполнять свои ежедневные ритуалы: умывался, одевался, проходил в заднюю комнату, чтобы приготовить чай и завтрак. Каждый день он спускался по этим трем маленьким ступенькам, надеясь, что, когда доберется до низа и преодолеет разделяющую спальню и заднюю комнату стену, то увидит Кроули, сидящего за столом, с ногами на краю другого кресла, в темных очках, скрывающих глаза, с книгой в руках и чашкой свежесваренного кофе, от которой шел пар. Его сердце невольно ускорялось, но стоило ему увидеть пустой стул, как оно снова расстроенно успокаивалось, оставляя его таким же холодным, как и комната, в которую он входил.              Сегодня она снова была пуста.              Тяжело вздохнув, Азирафель достал свой новый чайный паек, вскрыл упаковку и высыпал несколько ложек в чайник, после чего зажег печь и поставил чайник кипятиться. Он был голоден, но не хотел завтракать национальной буханкой с небольшим количеством масла и вареньем. Накануне Азирафель простоял очередь за еженедельным пайком и получил яйцо вместе с беконом и сыром – обычно на следующее утро он налегал на все, готовя сытный завтрак, но... потом ему приходилось возвращаться к хлебу и варенью.              Азирафель стоял, рассеянно теребя пачку чая, и размышлял о своем завтраке, когда услышал позади себя знакомый мягкий голос.              – Привет, ангел.              Его сердце, поначалу ухнувшее куда-то в желудок, внезапно взлетело вверх, как восходящее солнце, наполняя все тело теплом и радостью.              – Кроули! – выдохнул он, быстро обернувшись и просияв, словно рассвет.              Кроули прислонился плечом к дверной раме, упираясь ногами в пол под углом для равновесия и небрежно засунув руки в карманы брюк. В безукоризненно отглаженном черном костюме, надвинутой на левую бровь шляпе и с мягкой улыбкой на губах он выглядел красивее самого дьявола.       Азирафель почувствовал, как делает непроизвольный шаг к нему. Его сердце желало только одного: пересечь комнату и броситься Кроули на шею, зарыться лицом в ее изгиб и вдохнуть его запах, почувствовать, как его руки обхватывают его и крепко прижимают к себе. Его сердце неистово колотилось, но он остановился, заставив себя не двигаться, потому что не мог этого сделать. Это было слишком – в последний раз, когда они виделись, Азирафель только-только осознал, что Кроули, возможно, испытывает к нему чувства. Он не мог просто броситься к нему – это было слишком неожиданно, а Кроули все еще был таким настороженным. Азирафель испугался, что такой жест его отпугнет.              Вместо этого он удовлетворенно потер руки о подол жилета и улыбнулся, как идиот, глядя на Кроули с другого конца комнаты.              – Когда ты вернулся? – задыхаясь, спросил Азирафель.              – Прошлой ночью, – пробормотал Кроули.              – О-о...              Азирафель не мог перестать улыбаться или унять неистовое биение сердца, когда Кроули смотрел на него с нежностью в медовых глазах и улыбался в ответ.              – Надеюсь, ты не против, что я заглянул на завтрак, – мягко сказал Кроули, осторожно вынимая руку из кармана и протягивая маленькое коричневое яйцо в крапинку. – Я принес свое.              Азирафель отвел взгляд и прикусил губу, опасаясь, что улыбка расколет его лицо надвое – настолько широкой она стала. Кроули хотел позавтракать вместе с ним – и не просто сидеть, пока Азирафель ест... а присоединиться к нему. По какой-то причине осознание этого подняло Азирафелю настроение до небес.              – У меня в кладовке есть копченый лосось, – ответил он, указав в том направлении подбородком, – и остатки шампанского Круг от вчерашнего обеда с Гэбриэлем. Я могу приготовить нам блюдо дня «Савоя».              Кроули выгнул темную бровь.              – Остатки Круга? – переспросил он. – Излишки просто... завалялись под конец обеда, да?              – Я заставил Гэбриэля заказать самую дорогую бутылку в «Кларидже», а потом принес ее домой, – признался Азирафель с хитрой улыбкой.              Улыбка Кроули превратилась в оскал.              – Боже, как же я по тебе скучал, – рассмеялся он, с нежностью покачивая головой.              Азирафель перестал дышать в ту же секунду, как Кроули осознал сказанное. Признание вырвалось у него вместе со смехом – он явно не собирался этого говорить, и Азирафель пригнул голову, чтобы скрыть улыбку. Они оба покраснели.              «Я тоже по тебе скучал», – подумал Азирафель, из-под опущенных ресниц глядя на Кроули, пытающегося оправиться от своего промаха.              – Блюдо дня «Савоя» звучит неплохо, – в итоге сказал Кроули.              Он оттолкнулся от дверного косяка и подошел, чтобы вручить Азирафелю яйцо. Когда кончики пальцев Кроули коснулись его пальцев, мозг Азирафеля чуть не закоротило – его кожа по-прежнему была такой же прохладной на ощупь, такой же мягкой.              Пока они двигались вокруг маленькой печки в задней комнате книжного магазина, Азирафель понял, что именно этого ему так не хватало – знакомой рутины. Они познакомились всего несколько недель назад, но все, что касалось присутствия Кроули за завтраком, ощущалось так, словно они уже сотни раз это проделывали. Они так хорошо танцевали этот танец – Кроули клал масло на сковороду, пока Азирафель взбивал яичницу, двигаясь в ограниченном пространстве с легкостью и грацией, украдкой бросая друг на друга взгляды и застенчиво улыбаясь.              Азирафелю стало ясно, что теперь, когда он все понял, динамика их отношений изменилась. Он видел все совершенно отчетливо: как Кроули смотрел на него мягкими глазами и улыбался еще более мягкой улыбкой, как находил любой повод, чтобы прикоснуться к нему, когда они проходили мимо друг друга. У Азирафеля кружилась голова и перехватывало дыхание при виде того, как Кроули постепенно опускал свои барьеры.              Как он мог быть таким слепым?              И все же... Азирафель пообещал себе, что позволит Кроули сделать первый шаг, когда тот будет готов. Его защита ослабла, но не рухнула полностью, учитывая, как Кроули заволновался, когда проговорился, что скучал по Азирафелю: он покраснел, отвел взгляд, ссутулился. Он еще не был готов, и Азирафель не хотел на него давить.              – Итак, – сказал Кроули, когда они оба уселись за стол с копченым лососем и яичницей, выпив по бокалу шампанского, которое было лишь чуть менее игристым, чем накануне, и таким же вкусным, – я хотел спросить, не запланировано ли у тебя что-нибудь на сегодня?              Тщательно прожевав маслянистый омлет, слегка приправленный шнитт-луком, Азирафель покачал головой и сглотнул.              – Ничего, – пробормотал он. – А что? Ты что-то задумал?              Кроули улыбнулся.              – Я подумал, что мы могли бы съездить в Саутенд, – ответил он. – Посмотрим, что там за книга... может, хорошо проведем время?              Азирафель почти забыл о поездке в Саутенд-он-Си. Он получил письмо от своего старого знакомого в то самое утро, когда Кроули отбыл в Манчестер. Тогда Кроули пообещал, что они поедут вместе, как только он вернется.              – На целый день?              – Да... – ответил Кроули, избегая взгляда Азирафеля, когда тот потянулся за своим бокалом шампанского. – В последнее время выходы к морю закрыты, и я подумал, что раз уж нам все равно придется съездить туда по делам, то мы могли бы... воспользоваться случаем?              Азирафель улыбнулся, когда глаза Кроули на мгновение покосились на него. Это определенно было ухаживанием.              – Думаю, это замечательная идея, – пробормотал он. ***              Кроули давно не чувствовал себя так хорошо: он вел машину под песню Дюка Эллингтона «Поеду маршрутом А», льющуюся из радио, и Азирафель сидел на пассажирском сиденье рядом с ним. Саутенд находился не так далеко, как Манчестер, – всего в часе езды от Лондона, или, по крайней мере, так было до начала войны. В последнее время без дорожных указателей и с множеством КПП поездка занимала чуть больше времени, но, по мнению Кроули, чем дольше он будет находиться в машине с Азирафелем, тем лучше.              Он до сих пор корил себя за то, что проболтался, сказав Азирафелю, что скучал по нему. Это вырвалось у него вместе со смехом, и, к счастью, Азирафель был достаточно вежлив, чтобы это проигнорировать. Кроули все еще привыкал к силе своих чувств к нему – они все еще пугали его, но... от того, как засветилось лицо Азирафеля, когда они встретились взглядом, у Кроули подогнулись колени, и если бы он не упирался в дверной косяк, то точно упал бы.              Кроули все еще не был уверен в чувствах Азирафеля к нему. Он не сомневался, что Азирафелю нравится его общество, его присутствие, их разговоры... и между ними возникали моменты, явно намекающие на его симпатию: то, как Азирафель всю ночь держался за его руку во время воздушной тревоги; то, как он не отстранялся, когда Кроули прикасался к нему, почти наклоняясь ближе, чтобы усилить контакт; то, как его мягкие пальцы слегка касались кожи на шее Кроули и кончиков его волос, когда они танцевали.              Эта мысль слишком часто отвлекала его. Кроули не привык к близости и привязанности; он просто не знал, дело ли в самом Азирафеле или... он и вправду отвечает на чувства Кроули. За последние несколько недель Кроули бросил столько намеков, отчаянно пытаясь прощупать почву и понять, как Азирафель относится к нему, но... не знал, дошел ли смысл этого послания до Азирафеля. Он так ничего и не сказал.              Вокруг юго-восточного побережья Англии с момента объявления войны в 39-м году существовала десятимильная зона отчуждения. Один раз их уже остановили на КПП на шоссе А127, где полиция проверила их удостоверения личности, а затем пропустила дальше. Ближе к побережью на КПП дежурили военные.               – Сколько их здесь? – пробормотал Азирафель, когда «Бентли» притормозил, въезжая на очередной КПП зоны отчуждения.              – Понятия не имею, – ответил Кроули, потянувшись во внутренний карман пиджака за необходимыми для проезда специальными документами, выданными военным ведомством.              Он опустил окно, когда к нему подошел вооруженный солдат.              – Вы знаете, что это запретная зона, сэр?              Кроули усмехнулся.       – Разумеется, – весело ответил он. – Энтони Джей Кроули, Британская служба безопасности. У меня есть разрешение на проезд.              Протянувший руку за документами солдат его веселье явно не разделял.              – Пожалуйста, документы, удостоверяющие личность – ваши и вашего друга.              Азирафель явно чувствовал себя не в своей тарелке, когда протягивал Кроули свое удостоверение, чтобы тот передал его солдату, но Кроули ободряюще улыбнулся. Солдат быстро просмотрел гражданские документы Азирафеля, бросив отрывистый взгляд на его лицо. Чуть дольше он изучал правительственное удостоверение Кроули, проверяя и его фотографию, но затем открыл документ, полученный от Морнингстара, и широко распахнул глаза. Солдат поспешно сложил документ и, помахав рукой своим сослуживцам, стоящим на блокпосту, бросил его вместе с удостоверением обратно Кроули.              – Да, сэр, – с извиняющимся видом пробормотал он, с чувством отсалютовав Кроули. – Извините, сэр. Проезжайте, сэр.              – Спасибо! – еще веселее ответил Кроули и нажал на педаль газа, так что машина пронеслась через КПП. – Боже, это никогда не устаревает, – пробормотал он, бросив взгляд на Азирафеля.              Книготорговец смотрел на него со смесью удивления и растерянности.              – Что? – спросил Кроули.              – Он отдал тебе честь, – ответил Азирафель.              – И?..              – Как только он прочитал тот документ, то отдал тебе честь и назвал тебя сэром.              Губы Кроули растянулись в медленной улыбке.              – Да. Люблю, когда такое случается.              – Ты не военный, – пробормотал Азирафель, все еще явно сбитый с толку, – почему он отдал тебе честь?              Кроули снова посмотрел на него, приподняв бровь, когда до него вдруг дошло.              – Ты не знаешь...              – Чего не знаю?              Кроули усмехнулся, сильнее надавив на педаль газа, и «Бентли» пронесся мимо шеренги военных машин и персонала.              – Служба безопасности немного отличается от Секретной разведывательной службы, – объяснил он, – потому что нас набирают в основном из гражданских, а не из военных или представителей высших слоев общества. Весь этот фарс работает, потому что мы выглядим так же, как и все остальные. В любом случае, официально мы являемся военным ведомством, хотя нас и не призывают в армию, так что... технически мой ранг в Службе во время войны эквивалентен армейскому майору с правом привлекать любые соответствующие военные ресурсы.              Он просиял при виде того, как у Азирафеля заметно отвисла челюсть, и не смог удержаться от смеха.              За последние пару лет маленький приморский городок сильно изменился. Когда Британия объявила войну Германии, все юго-восточное побережье закрыли для всех, кроме местных жителей и тех, кто посещал его по официальным делам. Правительство свято верило, что, если немцы вторгнутся, это произойдет на юго-восточном побережье, поэтому укрепило пляжи и разместило там большое военное присутствие для защиты.              Юго-восточное побережье уже не было тем веселым местом отдыха, как раньше: набережная была тихой и безлюдной, киоски и пляжные кафе закрыты; парк развлечений закрыт и заколочен, знаменитые американские горки и гусеничные аттракционы теперь не двигались. Пирс перешел под контроль Королевского военно-морского флота, у его основания находилась пристань Лей, а на грязевых отмелях у берега было пришвартовано множество аэростатов заграждения, прочные тросы которых служили сдерживающим фактором для низколетящих самолетов. Не то чтобы они работали так уж хорошо, поскольку следы бомбардировок были хорошо заметны по всему городу – результат налетов Люфтваффе, которые часто совершались по пути в Лондон или после бомбардировок.              – Все... не так, как я запомнил, – тихо сказал Азирафель, глядя в окно на безмолвные улицы и траву, пробивающуюся сквозь трещины в асфальте.              – Да, – ответил Кроули в том же тоне, – он... изменился с тех пор, как я был здесь в последний раз.              Саутенд всегда был ярким и живым приморским городом, полным людей, разговоров и музыки, которую можно было услышать из парка аттракционов, с эстрады или от аккордеонистов на Восточной эспланаде. Сейчас больше всего шума доносилось от взмахов пантографа троллейбуса.              Когда они ехали по Хай-стрит, в воздухе вился дым, и Кроули замедлил ход, глядя через ветровое стекло на дымящиеся магазины впереди. Взглянув на своего пассажира, он прикусил губу при виде ошарашенного выражения на лице Азирафеля.              – Боже правый... – пробормотал Азирафель с явным огорчением. – Магазин был в самом... конце...              Кроули не сомневался, что больше его там не было. Он остановил машину неподалеку от того места, где начинались повреждения от бомбы, и заглушил двигатель как раз в тот момент, когда Азирафель открыл дверь и выскочил наружу. Кроули бросился за ним.              – Азирафель!              То ли его проигнорировали, то ли Азирафель был слишком расстроен, чтобы услышать его, потому что почти бегом поспешил по улице к сгоревшему магазину – дым все еще поднимался от обугленных бревен, кирпич до сих пор излучал тепло от потушенного огня.              Кроули догадался, что именно сюда они и направлялись – в книжный магазин, принадлежавший старому знакомому Азирафеля и теперь превратившийся в руины.              – Его больше нет, – сказал Азирафель, глядя на дымящиеся останки, – все эти книги... вся эта история... все исчезло.              Они опоздали.              Кроули виновато наблюдал за Азирафелем, чьи серо-голубые глаза были прикованы к обломкам почерневшего книжного магазина; выражение его лица выражало ужас и сильнейшее страдание. Кроули мог только догадываться, что творилось в голове у Азирафеля, но предполагал, что он думал о том, как легко это могло случиться с ним. Каждый день они жили с вполне реальной угрозой проснуться от того, что их дома рухнут им на голову в результате бомбардировки, а вся жизнь Азирафеля была связана с этим его магазином. В нем хранились тщательно отобранные чудеса литературы, бесценные свитки и манускрипты – это была пороховая бочка, в которую в любой момент могла попасть искра, и в таком случае Азирафель потеряет все.              Кроули медленно приблизился к нему и, протянув руку, осторожно обхватил мизинец Азирафеля, когда поравнялся с ним. Азирафель тут же повернулся и посмотрел на него со слезами в глазах.              – Мне жаль, ангел, – пробормотал Кроули.              Азирафель шмыгнул носом, свободной рукой доставая из кармана чистый носовой платок. Кроули сказал себе, что сейчас не самый подходящий момент, чтобы заметить, что он не отстранился, а, наоборот, очень мягко сжал его мизинец своим теплым пальцем. Он тяжело сглотнул.              – Мне кажется... что это моя вина, – тихо сказал Кроули.       Азирафель нахмурился.              – Что?              – Ты получил письмо о книге Отвелла Биннса неделю назад, – объяснил Кроули, – а я уехал в Манчестер, пообещав, что мы поедем сюда, когда я вернусь. Если бы я сказал тебе ехать одному или послал Дагон...              Мизинец Азирафеля сжался вокруг его пальца, когда он энергично затряс головой.              – Нет. Нет, мой дорогой мальчик... ты ни в чем не виноват.              – Но если бы ты приехал сюда еще вчера...              – Энтони, – тихо прервал его Азирафель. Боже, помоги ему, но Кроули чувствовал слабость каждый раз, когда Азирафель произносил его имя; это всегда звучало, как мягкий приказ, побуждая его подчиниться. – Мы оба знаем, что это не имеет никакого отношения ни к тебе, ни ко мне, ни к тому, что мы сделали или не сделали, – это могло случиться с кем угодно, где угодно и когда угодно. Мы люди и не властны над тем, что сохранится или будет уничтожено, кто выживет, а кто умрет. Мы во власти непостижимого Божьего замысла.              Кроули смотрел под ноги с неистово колотящимся сердцем, по-прежнему переплетая их пальцы.              – Не думаю, что Бог имеет к этому какое-то отношение, ангел, – пробормотал он.              Азирафель издал негромкий звук, который не был ни знаком согласия, ни возражением; Кроули вздохнул в ответ, и они продолжили молча смотреть на разрушенный магазин. Кроули не хотел двигаться, не хотел отпускать палец Азирафеля и терять тепло, проникающее в самую его душу, но они не могли оставаться здесь вечно. С огромным усилием он убрал руку.              – Надо бы заглянуть в гостиницу вверх по улице, – вслух размышлял он, – может, удастся выяснить, что случилось с владельцем.              – Да, – согласился Азирафель, громко высморкавшись. – Надеюсь, бедняга не был внутри, когда...              Он замолчал, не договорив, и прикрыл полузадушенный звук, сорвавшийся с губ, носовым платком под предлогом того, что снова сморкается. Кроули воздержался от комментариев. Лично он не мог придумать более ужасной смерти, чем оказаться запертым в горящем здании, где жар обжигает кожу, а густой, удушливый дым заполняет легкие – от одной только мысли его пробрала дрожь. Они направились обратно по Хай-стрит в направлении отеля «Ройал» на вершине Пирс-Хилл.              – Ты в порядке? – доброжелательно спросил Азирафель, и Кроули натянуто улыбнулся.              – Да, ангел, – ответил он, – просто... мне жаль, что мы не получили книгу.              Азирафель тяжело вздохнул.              – Да... ну... я уверен, что найду где-нибудь еще экземпляр Биннса, просто на поиски уйдет немного времени. Жаль только, что ты зря проделал весь этот путь.              Кроули остановился, когда они дошли до верхней части улицы, и выгнул брови, когда Азирафель с удивлением оглянулся на него.              – Мы не зря сюда приехали, – сказал он с кривой улыбкой, – мы на берегу моря, ангел, и я же говорил, что мы устроим из этой поездки выходной.              В отрывистом ответном смехе Азирафеля, когда он посмотрел на море, слышалась горечь.              – Выходной? Посмотри на это унылое место, Кроули.              Кроули догнал его в несколько шагов и проследил за его взглядом, устремленным в море, где виднелись далекие зенитные форты Маунселла. Осмотрев пляж, он увидел, что берег усеян большими клинообразными бетонными укреплениями, над которыми нависала колючая проволока, делая доступ к песку невозможным. Вероятно, он все равно был заминирован.              – Ладно, – признал Кроули, – город нынче довольно мрачный. Что скажешь, если мы проедем немного на север по побережью? Ты взял с собой бутерброды, так что мы можем найти небольшой холмик и устроить пикник? Осталось только найти осла, и у нас будет идеальный день.(1)              Уголки рта Азирафеля изогнулись.              – Надо было пригласить Гэбриэля, – заметил он, – он самый большой осел из всех, кого я знаю.              Кроули почувствовал, что разражается смехом, и улыбка Азирафеля стала шире. Господи, как же ему не хватало острого ума Азирафеля... и всего остального. Азирафель улыбался ему в лучах прибрежного апрельского солнца, пока ветер ерошил его мягкие локоны цвета белого золота, и сердце Кроули вновь пустилось вскачь. Если бы только Азирафель знал, каким красивым он его считает – знал, как ему нравятся глаза Азирафеля, его улыбка и смех, как привлекает его этот ум и остроумие, как его доброта заставляет Кроули чувствовать слабость в коленях, а свирепость донельзя возбуждает.              – Пойдем, ангел, – ласково сказал он, – узнаем, что случилось с твоим другом. ***       В отеле «Ройал» они поинтересовались, как дела у его старого знакомого, и выяснили, что его доставили в ближайшую больницу, после того как он получил небольшие ожоги и надышался дымом. Убедившись, что с ним все будет в порядке, Азирафель позволил Кроули отвезти себя подальше от ставшего безлюдным мрачного приморского города Саутенд-он-Си. Вдали от разрушенных бомбами зданий и бетонных орудийных башен береговая линия снова стала зеленой и красивой, и не далее чем в пяти милях от города они нашли подходящее место для остановки.              – Ты когда-нибудь ловил крабов, ангел? – спросил Кроули, съезжая с дороги и останавливая «Бентли» на травяной обочине.              – Прошу прощения? – Азирафель растерянно моргнул.              – Я тоже нет, – усмехнулся Кроули, выключая двигатель.              Перед ними открывался вид на небольшой участок травянистых песчаных дюн, спускавшихся к скалистой отмели, испещренной небольшими бассейнами с морской водой. Здесь не было ни колючей проволоки, ни бетонных заграждений, ни зенитных орудий – только свежий соленый воздух и солнечный свет, крики чаек над головой и кружащийся на ветру песок.              – Признаться, когда я был ребенком, моя семья никогда не ездила на море, – сказал Азирафель, когда они вышли из машины, – в основном в сельскую местность на охоту.              Солнце уже полностью выглянуло, на небе не осталось ни единого облачка, и дневное тепло согрело Азирафеля до костей. Он смотрел, как Кроули стягивает с себя пиджак под привычно теплым апрельским солнцем и наклоняется, чтобы снять ботинки.              – Что ты делаешь?              – Ну, ты же не можешь ловить крабов в ботинках и пальто, – весело ответил Кроули.              – Я думал, ты сказал, что никогда этим не занимался? – возразил Азирафель, приподняв бровь.              Кроули тихонько рассмеялся, закатывая рукава и обнажая бледные веснушчатые предплечья, при виде которых у Азирафеля потекли слюнки.              – Если прыгать в эти бассейны, то обязательно промокнешь, – сказал он. – Ты идешь? – Он выпрямился, закатав рукава и штанины брюк; шляпа, пиджак и ботинки остались у машины.              – О, ладно, – согласился Азирафель и начал снимать пальто.              Вслед за ним он снял ботинки и носки, закатал штанины и рукава рубашки и последовал за Кроули через травянистые дюны к скользким камням.              Кроули грациозно перепрыгивал с камня на камень, но Азирафель зашатался, выкидывая руки и хватаясь за что-нибудь, что могло бы его поддержать, и наткнулся на руку Кроули.              – Не отпускай! – требовательно сказал Азирафель, когда пальцы его ног заскользили по влажным водорослям.              – Не отпущу, – пробормотал Кроули с легкой улыбкой, нежно сжав руку Азирафеля.              С помощью Кроули он, поскальзываясь и шатаясь, пробрался по отмели к краю, где соленые брызги волн лизали их обнаженную кожу. Вдалеке виднелись аэростаты заграждения, пришвартованные у берега Саутенда, и слышался отдаленный грохот орудий в Шоуберинессе. Азирафель взглянул на Кроули, стоявшего рядом с ним на скользких камнях и все еще крепко сжимавшего его руку.              – Как думаешь, они вторгнутся через юго-восточное побережье? – спросил Азирафель.              До сих пор он никогда не задумывался об этом – об идее вторжения немцев с моря. Он полагал, что это логичный выбор, поскольку Британия – остров, а значит, единственный способ вторжения – с моря.              – Нет, – тихо ответил Кроули, изучая горизонт медовыми глазами, – у них нет ни единого шанса.              Азирафель нахмурился.              – Как ты можешь так говорить? – удивился он. – Они уже захватили большую часть Европы – их армию не остановить!              Кроули перевел на него взгляд и одарил кривой ухмылкой.       – Их армию – может быть, но у их флота нет ни единого шанса против нашего, – ответил он. – Гордость британских военных сил – Королевский флот, и так было всегда. Гордость немецких военных сил – Люфтваффе, и все равно наши ВВС дают им чертовски хороший отпор. Им придется одолеть ВВС, а затем обойти флот, прежде чем они приблизятся к нашим берегам, и даже тогда, неужели ты думаешь, что мы просто позволим им захватить нас, не дав никакого отпора?              Азирафель оторвал взгляд от аэростатов заграждения и всмотрелся в лицо Кроули – прямой нос и острый подбородок, высокие скулы и золотистые глаза. Он выглядел таким серьезным, таким решительным.              Азирафель вспомнил речь Черчилля после Дюнкерка о сражениях с нацистами на улицах.              – Ты действительно веришь, что жители этой страны будут отбиваться от вооруженных немецких солдат лопатами и ручками от метлы?              Кроули посмотрел в сторону моря.              – Чтобы защитить людей, которых они любят? – пробормотал он, и его хватка на руке Азирафеля изменилась. – Безусловно.              Азирафель тяжело сглотнул. Боец из него никудышный – Бог свидетель, он всю жизнь старательно избегал драки, – но он был защитником, и, стоя здесь с рукой Кроули в своей, без тени сомнения знал, что сделает все, чтобы защитить то, что ему дорого.              Кожа Кроули, как всегда, была прохладной, а его длинные пальцы слегка обхватывали ладонь Азирафеля, не давая ему поскользнуться на камнях. Азирафель чувствовал, что его пульс учащается, а кожа пылает от прикосновений Кроули, пока он игриво не потянул его за руку. Когда Азирафель поднял голову, он уже ухмылялся.              – Хочешь пойти поискать крабов?              Азирафель улыбнулся.              – А может, и моллюсков...              – Фу, – скорчил гримасу Кроули.              – Что? – Азирафель рассмеялся, осторожно перебираясь с камня на камень и все еще держась за руку Кроули. – Мы могли бы съесть их на пикнике – их можно есть сырыми, как устрицы.              – Я никогда не ел устриц... – вслух размышлял Кроули, следуя за Азирафелем по камням, грациозно переставляя длинные ноги.              Азирафель недоуменно моргнул.              – Нет? Ну что ж... позволь мне соблазнить тебя ужином с дюжиной устриц, как только закончится эта проклятая война и мы сможем вернуться к нормальной жизни.              Повернув голову, он увидел, что Кроули остановился и посмотрел на него с нечитаемым выражением лица, а затем улыбнулся.              – Хорошо, – пробормотал он.              Морская вода в этих естественных бассейнах была холодной, но песок – мягким, и Азирафель с удовольствием шлепал по воде, зарываясь пятками в дно, пытаясь выудить из него моллюсков. Он не мог вспомнить, когда ему в последний раз было так весело – на него нахлынули воспоминания о том долгом жарком лете в университете, когда он плавал в реке и ощущал кожей пышную прохладную траву речного берега. Сейчас он чувствовал себя счастливым и свободным, словно и не было никакой войны, а город, расположенный в пяти милях от него, не был запружен армией и флотом, орудийными башнями и минами. Он бродил вместе с Кроули в естественном бассейне в прекрасный весенний день, и все остальное меркло по сравнению с этим.              – О, я люблю бывать на берегу моря... – начал он напевать.              Кроули поднял глаза от своего бассейна и приподнял бровь.              – О нет, не надо.              – О, я люблю бывать у моря! – продолжил Азирафель уже громче.              Кроули застонал и закрыл лицо рукой.              – Боже, как я ненавижу эту песню...              – О, я люблю прогуливаться по набережной, набережной, набережной...              – Нет больше этой набережной, ангел, ее разбомбило Люфтваффе.              – ТАМ, ГДЕ ИГРАЕТ ДУХОВОЙ ОРКЕСТР...              – Это так унизительно...              – ТИДДЛИ-ОМ-ПОМ-ПОМ!              Кроули разразился великолепным горловым смехом, от которого у Азирафеля запорхали в животе назойливые бабочки; он перестал петь, когда Кроули запрокинул голову, обнажив длинную плавную линию шеи. Азирафель быстро отвел взгляд, так как желание прижаться губами к обнаженной коже вдруг стало непреодолимым, и пнул песок, чтобы отвлечься.              Как ни протестовал Кроули против пения Азирафеля, оно явно привело его в восторг. Он спрыгнул с камня в бассейн... и тут же поскользнулся на мокрых, склизких водорослях в соседний бассейн. Он вскрикнул, когда его ноги погрузились в воду... и вода поднялась до колен, пропитав его черные шерстяные брюки, которые он предусмотрительно закатал до самых икр.              Азирафель не смог сдержать смех, вырвавшийся у него при виде Кроули, стоящего по колено в соленой воде с удивленным выражением на лице. Азирафель зажал рот рукой.              – Ты смеешься надо мной, ангел?              Азирафель покачал головой, пытаясь подавить хихиканье, и увидел, как на лице Кроули появилась озорная ухмылка.              – Ты смеешься, – продолжал Кроули, еще шире ухмыляясь, – ты смеешься!              – Нет, не смеюсь, – пробормотал Азирафель из-за прижатой ко рту ладони, не переставая хихикать.              – Значит, так, – заявил Кроули, пробираясь по колено в воде к Азирафелю, – ты тоже идешь сюда.              – Нет!       – Да!              – О, не смей, изверг! – завопил Азирафель, отступая назад.              Кроули бросился на него, длинными пальцами обхватив предплечье Азирафеля и потянув на себя с удивительной силой. Он вытащил Азирафеля из маленького бассейна на скользкие камни, где он зацепился пальцами ног за водоросли, шатко держась на краю.              – Нет! – рассмеялся он, хватаясь обеими руками за руку Кроули, чтобы восстановить равновесие, и отступая назад. – Нет... нет... НЕТ!              Кроули расхохотался, обхватил рукой Азирафеля за талию и дернул, так что тот потерял равновесие и с воплем плюхнулся с камней в воду. Холодная вода намочила его до колен; в ушах звучал смех Кроули, пока Азирафель извивался в его хватке.              – О, ты просто дьявол! – охнул Азирафель, глянув на свои промокшие брюки, а затем снова поднял голову и заглянул прямо в великолепные медовые глаза.              Азирафель внезапно осознал, как близко они стоят, сжимая предплечья друг друга, и почувствовал, как по его рукам, где длинные пальцы Кроули касались кожи, побежали мурашки. Смех замер на их губах, когда они посмотрели друг на друга, и пространство между ними наполнилось искрящимся электричеством. Когда Кроули опустил взгляд на губы Азирафеля, его зрачки расширились настолько, что их черное море затопило золотистый янтарь.              Сердце Азирафеля заколотилось в груди, пульс участился, а руки задрожали, пока он дышал одним с Кроули воздухом. Он чувствовал, как по коже разливается румянец, как от его тела волнами исходит жар, и удивлялся тому, как быстро все перешло от игривого подтрунивания к... этому. Азирафель подумал, что было бы так просто коснуться рукой щеки Кроули в столь легком, но таком интимном, таком романтичном... таком безошибочном в своем намерении жесте.              Он закусил губу, крепко впиваясь зубами в собственную плоть, пока Кроули продолжал смотреть на него, не двигаясь ни на сантиметр. Азирафель поклялся себе, что позволит Кроули сделать первый шаг – позволит ему прийти к нему. Как бы сильно Азирафель ни хотел его, он не собирался давить – нужно было дождаться, пока Кроули будет готов.              Азирафель не знал, сколько времени они простояли вот так, глядя друг другу в глаза и дыша одним воздухом на двоих, но именно Кроули наконец разорвал контакт. Азирафель испытывал трудности с дыханием, когда Кроули отвел свои медовые глаза, опуская его предплечья, и вновь устремил взгляд в море.              – Думаю, сейчас начнется прилив, – пробормотал он, – нам, наверное, стоит вернуться к машине.              Азирафель сглотнул и сжал руки в кулаки, чтобы унять их дрожь.              – Да, – ответил он. – Думаю, ты прав.              Кроули еще раз посмотрел на него, прежде чем вылез из бассейна; соленая вода стекала по его голым ногам, когда он повернулся и протянул руку, чтобы помочь Азирафелю, который осторожно принял ее, выйти. Рука об руку, стараясь не смотреть друг на друга, они направились по заросшей водорослями отмели к травянистым дюнам. ***              Кроули выругался про себя, когда сошел с камней и отпустил руку Азирафеля, подергивая пальцами, которые до сих пор покалывало от остатков тепла, исходившего от кожи Азирафеля. Он попытался сосредоточиться на колючей траве под ногами, стараясь взять под контроль дыхание и унять колотящееся сердце, которое билось так быстро, что казалось, вот-вот выскочит из груди.              С того момента, как Кроули утром увидел Азирафеля в книжном магазине, он понял, что между ними что-то изменилось – что что-то изменилось с тех пор, как он уехал в Манчестер. Кроули надеялся, что Азирафель наконец-то понял – что он осознал то, что Кроули пытался донести до него на протяжении нескольких недель, и тогда они окажутся рядом, достаточно близко, чтобы преодолеть разделяющее их расстояние, и...              Кроули позволил моменту пройти. Он смотрел в эти огромные потемневшие глаза, наблюдал, как зубы Азирафеля медленно проводят по губам, и... ждал. Кроули был не в своей тарелке, на неизведанной территории. Он не знал, что ему делать, и ему очень нужен был совет Азирафеля – нужно было... что-то... что подсказало бы ему, что все в порядке, что Азирафель хотел бы, чтобы Кроули наклонился и поцеловал его, или...              Бессмысленно раздумывать над этим сейчас. Мгновение прошло, а он все еще дрожал, пока добирался до «Бентли» вместе со следующим за ним по пятам Азирафелем. Глубоко вздохнув, Кроули достал одеяло в клетку и корзину, которую Азирафель упаковал для них, и, обернувшись, улыбнулся.              – Обед?              Азирафель вздохнул с видимым облегчением, вернув улыбку Кроули.              – Да! Пожалуйста... я умираю с голоду.              Они расстелили одеяло на земле и утяжелили его камнями.              Кроули включил радио в машине и улегся на теплом покрывале, выпрямив промокшие штанины, чтобы просушить их, пока Азирафель копался в толстой пачке сэндвичей с консервированной ветчиной и ставил большую бутылку имбирного эля на место между ними. Бинг Кросби пел о том, что у него в кармане полно мечтаний, а Кроули, обхватив голову руками, смотрел на облака в небе над головой.              – О... мне нравится эта песня, – с нежностью сказал Азирафель.              Кроули взглянул на него: рукава его рубашки и брюки были закатаны, белые светлые волосы по всему телу сияли на солнце, как золото.              – Да, – тихо признался он, – мне тоже.              Азирафель посмотрел на него сверху вниз и мягко улыбнулся, отчего сердце Кроули затрепетало.              – Забавно, правда? – продолжил Азирафель.              – Что именно?              – Мечты, – уточнил он. – Они есть у каждого из нас с самого детства, но они меняются по мере того, как мы становимся старше или когда меняются наши приоритеты.              Кроули снова посмотрел на небо.              – Да, я понимаю, о чем ты, – тихо ответил он.              Одеяло переместилось, когда Азирафель потянулся за имбирным элем, а потом поставил его на одеяло рядом с собой, пока Бинг продолжил напевать из «Бентли».              – Ты всегда хотел иметь книжный магазин? – спросил Кроули, повернув голову, чтобы взглянуть на Азирафеля.              Книготорговец сделал паузу и аккуратно отложил сэндвич, смахнув крошки с жилета, пока размышлял над ответом.              – Нет, – сказал он в конце концов, – это была своего рода... случайность.              Кроули поднял бровь.              – Как можно случайно купить книжный магазин?              Азирафель улыбнулся ему и откинулся назад, опираясь на руки и глядя на море.              – Довольно просто, на самом деле, – тихо ответил он. – Я никогда не ладил с семьей – у нас были... противоречащие друг другу ценности. По достижении двадцати двух лет каждый из нас мог получить свою долю наследства; мои братья и сестры поступали так, как хотела семья, и вложили все в поместье, но... я стремился убраться как можно дальше от них. Я взял свою часть денег и сбежал в Лондон, где никого не знал, и... начал жизнь с нуля.              Кроули заметил грусть в голосе Азирафеля и перевернулся на спину, потянувшись, чтобы осторожно погладить светлую влажную шерсть брюк Азирафеля. За это он был вознагражден слабой улыбкой.              – Ты сам его создал, – пробормотал Кроули.              – Да, – ответил Азирафель с ноткой гордости. – Мне нужно было где-то жить и чем-то заниматься, а в университете я изучал литературу – книги были для меня чем-то знакомым и близким, так что все казалось логичным. Я сделал несколько очень удачных инвестиций и построил солидный бизнес.              Кроули почувствовал, как его сердце раздулось от гордости. Он с самого начала знал, что Азирафель сильнее, чем кажется, и, хотя он не был выходцем из криминальных трущоб города, как Кроули, ему потребовалось немало сил, чтобы вырваться из-под опеки такой деспотичной семьи, как у него.              Азирафель глубоко вздохнул и снова посмотрел на него сверху вниз.              – А ты? – спросил он.              Кроули невольно рассмеялся.              – Что? Всегда ли я хотел стать шпионом?              Щеки Азирафеля вспыхнули.              – Ну... нет... я... я не имел в виду...              – Я знаю, – мягко прервал его Кроули. – Я тебя дразню.              Он снова осторожно погладил штанину брюк Азирафеля и улыбнулся.              Боже, помоги ему, но Азирафель был так прекрасен, когда волновался, покрываясь очаровательным румянцем и отводя яркие глаза, словно не зная, куда их деть. От этого Кроули еще больше захотелось его поцеловать.              – В детстве я хотел только разбогатеть, – признался Кроули, отводя взгляд. – Вот так вот просто – мне не хотелось жить без гроша в кармане. Я никогда не думал, что вырвусь из банды, как только окажусь в ней, так что... думаю, работа в Службе безопасности пошла мне на пользу.              «Во многих смыслах», – добавил он про себя. Кроули ковырялся в мягкой шерсти клетчатого одеяла, чувствуя на себе пристальный взгляд Азирафеля.              – А когда война закончится? – тихо спросил Азирафель.              Кроули снова поднял на него глаза и нахмурился.              – Я стараюсь не думать об этом, – пробормотал он. – Конец войны... до него еще далеко, и я даже не знаю, доживу ли я до него и в каком мире буду жить, если доживу...              – Уважь меня, дорогой, – попросил Азирафель. – Давай просто представим, что война окончена, мы победили и вольны делать все, что нам заблагорассудится.              Кроули прикусил губу. Он жил сегодняшним днем, стараясь не загадывать далеко вперед на случай, если все пойдет не так, но иногда задумывался о том, чего бы ему хотелось, если бы наступил день, когда все сражения и смерти останутся позади.              – Я хочу выбраться из города, – тихо признался он. – Уехать подальше от шума, людей и грязи – куда-нибудь в более тихое место, например, в сельскую местность.              – В сельскую местность? – повторил Азирафель.              – Да, – пробормотал Кроули. – Я просто... все время думаю о милом тихом домике где-нибудь на окраине деревни, с открытым огнем и садом, где я смогу выращивать... все – розы, фруктовые деревья, овощи и травы – просто... мирное существование.              Он моргнул, смотря на Азирафеля, чьи волосы были подсвечены солнцем, словно ореолом.              – Звучит приятно, – ответил Азирафель.              – Ага.              Кроули не знал, почему ему было так легко говорить с Азирафелем – почему ему хотелось поведать ему о вещах, в которых он не признавался никому прежде.              Рядом с Азирафелем он чувствовал себя уязвимым, и это, честно говоря, не пугало его так сильно, как должно было бы, и непременно испугало бы, будь на его месте кто-то другой. Он хотел открыться, хотел, чтобы Азирафель узнал его, и хотел, в свою очередь, знать о книготорговце все.              Было замечательно вот так проводить время с ним – никаких нацистов, никаких книг, просто Кроули и Азирафель, делящие сэндвичи и имбирный эль и говорящие обо всем, чего они хотели от жизни, пока небо не стало розоветь по краям.              – Наверное, нам пора домой, – неохотно сказал Кроули, поднимаясь на ноги и стряхивая песок и траву, прилипшие к его одежде. – Постараемся вернуться до того, как сработают сирены воздушной тревоги.              День выдался великолепный – солнечный и необычно теплый для начала апреля, – так что Люфтваффе наверняка вылетит этой ночью.              – Да, – тяжело согласился Азирафель, – и мне, пожалуй, следует немедленно заняться поисками другого экземпляра Биннса, раз уж этот сгорел.              Кроули улыбнулся и протянул руку, чтобы помочь Азирафелю подняться на ноги. От тепла его пальцев у Кроули снова участился пульс, от близости Азирафеля закружилась голова. Он ощущал знакомый запах мыла и одеколона, от которого рот наполнился слюной, а тело непроизвольно потянулось к нему, даже когда Азирафель с легкой улыбкой отвернулся и принялся собирать одеяло.              Кроули глубоко вздохнул и потер затылок. Поездка домой будет мучительной.        ***              Он не знал, как довез их обратно, не разбив «Бентли»; сидя на пассажирском сиденье с закатанными рукавами, Азирафель допивал остатки имбирного эля из бутылки и радостно подпевал Гленну Миллеру по радио. Солнце освещало его нос и скулы; кожа приобрела розовый оттенок и, казалось, излучала тепло. Азирафель был самым потрясающим человеком из всех, кого Кроули когда-либо знал, заставляя все его тело изнывать от желания.              После короткого прощания Кроули на полной скорости вернулся домой в Камбервелл; он снимал пиджак на ходу, поднимаясь по трем лестничным пролетам в свою маленькую комнату на верхнем этаже, выходящую на юг, и дрожащими руками попытался открыть дверь.              После недолгой борьбы с ключами он оказался внутри, бросил пиджак на ближайшую поверхность, захлопнул за собой дверь и помчался к окну, на ходу развязывая галстук. Прохладный вечерний воздух ничуть не ослабил жар, который струился по его венам.       – Ты чертов трус, – выругался он вслух, схватив облупившийся кувшин, который использовал для полива домашних растений, и наполнил его водой. – Ты мог бы поцеловать его... ты должен был поцеловать его! Он был рядом, это был идеальный момент, а ты просто...              Кроули медленно лил воду в почву, свободной рукой с силой цепляясь за край подоконника. Азирафель знал – он просто не мог не знать к этому моменту. Кроули чувствовал это – чувствовал, как меняется динамика их отношений, видел, как взгляд Азирафеля задерживается на нем все дольше, и ему так же не хотелось отстраняться от прикосновений Кроули, как Кроули – от его. Это точно не было чем-то односторонним, и все же... никто из них ничего с этим не делал. Кроули все еще сомневался, что Азирафель испытывает к нему такие же чувства.              Он тяжело опустил кувшин и глотнул свежего воздуха. Это сводило его с ума: он так сильно хотел Азирафеля – хотел ощущать его кожу под своими руками и мягкость его губ. Если бы только мир не сговорился мешать им. Если бы он не был шпионом... если бы не было нацистов и опасности для жизни Азирафеля. Если бы только...              Кроули слишком сильно накрутил себя, чтобы думать. Азирафель проник в его мысли и струился по его венам вместе с кровью, и он был бессилен, беспомощен это изменить. Он захлопнул окно и резко задернул шторы, а затем повернулся к своему спальному месту, уже срывая с себя одежду и бросая ее на пол.              Он знал, что ему нужно, и был рад, что остался один, в уединении собственного дома, где никто не узнает, в каком отчаянии он пребывает. Кроули стянул с себя нижнее белье и, взяв небесно-голубую рубашку Азирафеля, поднес ее к носу и глубоко вдохнул. Он надевал эту рубашку почти каждую ночь в течение последней недели и был искренне удивлен, что на ней все еще сохранился запах Азирафеля, но, когда вдохнул аромат его одеколона, ощутил, как он обволакивает его, словно дым, и громко застонал, уткнувшись лицом в мягкий хлопок.              Он был уже наполовину тверд, когда засунул руки в рукава рубашки и забрался на кровать, оставив ее распахнутой и свисавшей с плеч, а затем уложил подушки в оптимальное положение и потянулся к маленькой стеклянной баночке с вазелином в ящике.              Кроули знал толк в этом деле – он был экспертом в доведении себя до оргазма. Для этого требовалось время и терпение, мягкая удобная кровать и уединение, чтобы исследовать, экспериментировать и фантазировать. Секс для Кроули не подразумевал ничего из перечисленного – он всегда происходил в основном в одежде, всегда быстро, торопливо и немного болезненно. Он занимался им, когда ему нужно было что-то почувствовать: чтобы кто-то другой взял на себя контроль и грубо наполнил его. Это был зуд, который требовалось расчесать, но облегчения это не приносило.              Подложив под бедра подушку, Кроули лег и погрузил палец в банку с жирным желе, глубоко вздохнул, подтянул колени, уперся ногами в матрас и просунул руку между бедер.              Первоначальное проникновение было восхитительным – скользким и прохладным, – и Кроули охнул, запустив свободную руку в волосы. Ему не потребовалось много времени, чтобы постепенно открыть себя, скользя пальцем все глубже и глубже, пока он нежно трахал себя. Он прикусил губу, добавляя второй палец, и представил, что это рука Азирафеля; его великолепные толстые пальцы проскальзывают в тело Кроули, отодвигаются и проникают глубже.              Кроули громко и отчаянно застонал в пустой тускло освещенной комнате, когда его пальцы наконец-то коснулись ее – той части внутри его тела, которая была источником стольких удовольствий, и ему пришлось бороться с желанием сомкнуть колени от восхитительного давления, которое он ощущал, когда давил на нее пальцами. Теперь, найдя ее, он не стал далеко отводить пальцы.              Он дернул за волосы, впиваясь ногтями в кожу головы, пока пальцы теребили взад-вперед набухший бугорок внутри, и позволил своим мыслям блуждать. Он вспомнил, как близко лицо Азирафеля было к его лицу, как его глаза превратились в бездонное море, в котором Кроули хотелось утонуть. Он представил, как наклоняется и прижимается губами к губам Азирафеля, ощущая их мягкость; как его руки обхватывают лицо Азирафеля, который приоткрывает рот и открывает ему доступ, после чего их языки нежно переплетаются.              Давление внутри него становилось все более настойчивым, и достаточно было подумать о том, как пальцы Азирафеля зарываются в его волосы, перебирая рыжие пряди, пока они целуются, как волна жара омыла его тело и распространилась по конечностям, заставляя его дрожать и задыхаться, сжимая колени и переживая сильнейшее удовольствие, которое казалось бесконечным.              Кроули заставил себя успокоиться, по-прежнему двигая пальцами внутри в погоне за следующим оргазмом. В мыслях он лежал на клетчатом одеяле под теплым солнцем с Азирафелем, лежащим под ним; он прокладывал длинную дорожку из поцелуев по разрумянившейся от солнца коже, расстегивая пуговицы голубой рубашки. Он чувствовал вкус морской соли на языке, ощущал вибрацию наполненного удовольствием стона Азирафеля на своих губах, и этого оказалось достаточно, чтобы его тело забилось в конвульсиях, когда наслаждение накрывало его волна за волной.              Кроули чувствовал, как пот струится по его телу, собираясь в бисеринки вдоль линии роста волос и пропитывая рубашку Азирафеля; он дрожал, его пульс учащенно бился; тупая пульсация перевозбуждения просачивалась внутрь, но он еще не закончил. Мысленно он просунул колено между бедрами Азирафеля, продолжая водить ногтями по гладким ключицам, по тонким бело-золотистым волоскам, покрывавшим грудь Азирафеля и спускавшимся вниз. Руки Азирафеля запутались в его волосах, направляя Кроули туда, где он больше всего хотел оказаться, и он застонал от восхитительных поглаживаний и потягиваний, от которых по спине пробегали волны. Его руки вытягивали мягкий хлопок из шерстяных брюк, проникая под него, чтобы ощутить мягкость живота Азирафеля и то, как он тает под натиском его пальцев.              Имя Азирафеля срывалось с его губ как молитва, и Кроули не мог понять, привиделось ему это или было на самом деле, когда последняя волна давления схлынула и затопила его тело. Он знал, что кричал так громко, что сам едва не оглох, но ему было все равно. Кроули захлестнуло удовольствие; словно сотни иголок покалывали все его конечности, когда он позволил пальцам наконец выскользнуть из тела, содрогаясь от отголосков наслаждения.              Прошло некоторое время, прежде чем он пришел в себя; он лежал, свернувшись калачиком, со скользкими бедрами и тонкой пленкой пота на коже и в волосах. Рубашка Азирафеля была испорчена – вся в перламутровых разводах, и теперь у него не оставалось другого выбора, кроме как отдать ее в стирку.              Подтянул к себе лежавшую под бедрами подушку, он обхватил ее руками, тихонько вздохнул и закрыл глаза. Кроули понимал, что надо бы помыться, но пока не мог заставить себя сдвинуться с места, а тем более снять рубашку Азирафеля и избавиться от его запаха. Он еще не был готов лишиться этого и еще глубже зарылся в подушку, позволяя сну окончательно овладеть его измученным телом.