О шпионаже и пророчестве (или как случайно, но бесповоротно влюбиться в книготорговца из Сохо)

      Азирафель любил свои утренние ритуалы. Он наслаждался безопасностью рутины, комфортом, который дарило осознание того, что, несмотря на войну, эту часть своей жизни он мог контролировать.              Он умылся, оделся и, как всегда, прошел в заднюю комнату, чтобы заварить чай и приступить к завтраку. Свободный стул за столом был пуст, но Азирафель все равно улыбнулся, вспомнив, как Кроули удивил его накануне, явившись с яйцом и помогая приготовить блюдо дня «Савоя». Это было так интимно: они работали в маленьком пространстве вокруг крошечной печки, вместе ели и пили остатки Круга из «Клариджа».              Нос и щеки Азирафеля все еще хранили тепло легкого загара после дня, проведенного за городом, на импровизированном пикнике на траве. Романтичное настроение этого дня не ускользнуло от внимания Азирафеля, и, по правде говоря, его голова все еще кружилась от того почти поцелуя.              Кроули был таким красивым вблизи – с этими медовыми глазами и золотистыми веснушками, усыпавшими его бледную кожу. Азирафель смотрел бы на него весь день, будь у него такая возможность, рассматривая эти веснушки, как созвездия, пока Кроули лежал бы на траве, глядя на облака у них над головой. Азирафель не мог не задаваться вопросом... что было бы, если бы он только наклонился и прижался губами к губам Кроули...              Звонок телефона в главном помещении магазина заставил его резко обернуться, и, оставив чайник на печке закипать, он отправился отвечать.              – А.З. Фелл и Ко, – взволнованно произнес Азирафель в телефонную трубку, смахнув пылинку со стола.              – Привет, мой дорогой, – раздался в ответ мягкий музыкальный эдинбургский акцент, наполнив сердце Азирафеля радостью.              – Роберт! – восторженно воскликнул он. – Мой дорогой, как поживаешь?              Мистер Роберт Макклан был, возможно, самым старым и самым дорогим другом Азирафеля. Когда он был потерянным юношей, только что оторвавшимся от семьи и впервые оказавшимся в Лондоне в одиночестве, именно Роберт взял его под свое крыло. Будучи старше Азирафеля на пятнадцать лет, Роберт стал для него опорой, давая советы и оказывая поддержку; именно он записал его в джентльменский клуб на Портленд-плейс, где у него появился круг общения, состоящий из мужчин со схожими вкусами, интересами и... особенностями.              Да, в самом начале их знакомства они переспали раз или два, пока оба не пришли к выводу, что совсем не этого хотят от своих отношений, которые затем переросли в нечто глубоко платоническое и почти отцовское; Азирафель грелся в любви и тепле, которых никогда не проявляла к нему его собственная семья – в принятии, которое не сопровождалось никакими оговорками. Восемнадцать лет спустя, в возрасте сорока лет, Азирафель по-прежнему ценил и дорожил этой дружбой.              Его друг захихикал на другом конце телефона.              – Ты забыл, не так ли?              Улыбка Азирафеля сползла с лица, а мысли понеслись вскачь. Что он мог забыть? Сегодня не день рождения Роберта, в этом он был совершенно уверен, и никаких других особых событий на горизонте не маячило.              Смех Роберта усилился, когда Азирафель ничего не ответил.              – Очевидно, ты был слишком занят, чтобы помочь старику выбрать новый пиджак для ужина!              Азирафеля хлопнул себя рукой по лбу, наконец вспоминая.              – О боже! Ужин!              Джентльменский клуб устраивал ежемесячный официальный ужин для своих членов, который и раньше был весьма популярен, а с началом войны – и подавно. Несмотря на то, что рационирование повлияло на количество подаваемых блюд, сократив их с восьми до трех (одним из которых было любимое сырное блюдо Азирафеля), члены клуба приезжали издалека, чтобы побывать на этом единственном сияющем маяке светской нормальности. Азирафель редко посещал клуб в эти дни, за исключением ужина, которого всегда ждал с огромным нетерпением, но с тех пор как он увлекся шпионажем и книгами пророчеств, это было последнее, о чем он думал.              – Не беспокойся об этом, любовь моя, – рассмеялся Роберт, – я уже сходил за пиджаком без тебя.              – О-о, – ответил Азирафель, глубоко досадуя на себя, – мой дорогой, мне очень жаль.              – Все в порядке, – настаивал его друг. – Чем же ты был так занят в последнее время?              Азирафель со вздохом опустился в кресло за письменным столом, подперев подбородок рукой и глядя в окно на улицу. Так много всего произошло с момента прошлого ужина и их последней встречи. Роберт был единственным человеком в мире, которому Азирафель рассказывал обо всем, но он не мог рассказать ему об этом... по крайней мере, не всю правду.       – О-о, – вздохнул он, – просто в последнее время у меня появился очень требовательный клиент – ему нужно несколько книг, и мне приходится просить об услуге людей по всей стране.              – Бедный ты ягненок, – посочувствовал Роберт. – Надеюсь, он хорошо тебе платит.              – Так и есть, – тяжело вздохнув, ответил Азирафель.              – Но ты придешь сегодня?              – Конечно, – подтвердил Азирафель, – я бы ни за что не пропустил это событие. – Он почти слышал улыбку Роберта по телефонной линии.              – Замечательно. И мы будем соответствовать друг другу?              Азирафель улыбнулся. В течение многих лет они старались, чтобы их аксессуары – запонки, карманные часы, носовые платки и прочие детали образа – идеально подходили друг другу до мелочей.              – Как всегда.              Роберт довольно рассмеялся.              – Очень хорошо, мой дорогой, до вечера.              – До вечера, – ответил Азирафель, с улыбкой опуская трубку. Внезапно его осенило, и он снова прижал трубку к уху, позвав: – РОБЕРТ!?              На долю секунды он подумал, что его друг повесил трубку, пока не услышал растерянный и слегка встревоженный ответ Роберта.              – В чем дело, дорогой?              – У тебя ведь было первое издание Игнатия Сибиллы, не так ли?              Образ тома в красном кожаном переплете возник в голове Азирафеля как раз в тот момент, когда он собирался повесить трубку. Он вспомнил, что много лет назад видел эту книгу на книжной полке в библиотеке Роберта. Роберт тоже был коллекционером, но не книг – он собирал вещи эстетической красоты, и Азирафель отчетливо помнил кожаную обложку с изысканной резьбой и замысловатыми деталями.              – Да, – осторожно ответил Роберт, и Азирафель глубоко вздохнул.              – Оно все еще у тебя?              За наступившей паузой последовал вздох. Азирафель затаил дыхание, сердце гулко стучало о грудную клетку.              – Думаю, да, – ответил Роберт в конце концов, – хотя, признаюсь, я его уже давно не видел. Почему ты спрашиваешь, дорогой?              Азирафель облегченно выдохнул.              – Я расскажу обо всем сегодня вечером, дорогой, – пробормотал он.              Положив трубку, Азирафель откинулся в кресле и улыбнулся про себя. Если ему удастся убедить Роберта продать ему экземпляр Игнатия Сибиллы, то он сможет вычеркнуть очередную книгу из списка нацистов и сделать еще один шаг к свободе. Снова взяв телефонную трубку, он с волнением набрал номер отдела Кроули.        ***              Кроули сидел, положив ноги на угол стола, с чашкой кофе в руках и рассказывал остальным членам Отдела Эйч о событиях предыдущего дня. Дагон что-то увлеченно писала в блокнот у себя на коленях, пока Кроули говорил; Хастур и Лигур, как обычно, сидели у окна, а Визл прожигала его взглядом. Кроули терпеть не мог, когда она изучала его, и очень боялся, что она уловит остаточное приятное ощущение, оставленное вчерашним оргазмом.              – Так он просто... сгорел? – сказал Лигур, имея в виду книжный магазин в Саутенде. Кроули кивнул.              – Значит, зря съездили, черт возьми, – проворчала Визл.              – Да, вроде того.              Конечно, Кроули ничего не сказал ни о пикнике, ни о естественных бассейнах у моря, ни о том, что он не поцеловал Азирафеля, когда у него была такая возможность. Он полагал, что Визл была бы рада услышать, что он не поцеловал книготорговца из Сохо, как бы ему того ни хотелось.              Несмотря на то, что он прекрасно выспался и испытывал приятную истому, его разум все равно работал на полную катушку. Каждый раз, закрывая глаза, он видел лицо Азирафеля – его большие темные глаза, розовые губы, белокурые волосы, светящиеся, словно ореол в лучах солнца. Он был так близко, дышал одним с ним воздухом, а Кроули отвернулся, как трус, боясь сократить расстояние и прижаться мягким поцелуем к этим великолепным губам. Он злился на себя, но в то же время какая-то его часть злилась и на Азирафеля. Книготорговец должен был уже знать, как Кроули к нему относится, и мог бы и сам поцеловать его, но не сделал этого.              Когда Кроули отпил ещё кофе, в маленьком переполненном офисе раздался резкий звонок телефона. Дагон перестала писать, чтобы поднять трубку.              – А.Д. Инвестигейшнс(1), – ответила она своим секретарским голосом с придыханием, от которого Кроули всегда хотелось смеяться. – О, мистер Фелл! – воскликнула Дагон, и ее голос мгновенно стал нормальным. – Да, конечно, он здесь.              Визл прищурилась, когда Кроули встал, взял трубку у Дагон и поднес к уху. Его пульс начал учащаться, стоило ему осознавать, что все наблюдают за ним.              – Да?              – Кроули! – радостно ответил Азирафель. – У меня отличные новости: я только что разговаривал по телефону со своим старым другом, у которого есть копия Игнатия Сибиллы!              От звука голоса Азирафеля у Кроули в животе запорхали бабочки, и он представил себе, воодушевленное выражение на лице Азирафеля, в волнении накручивающего телефонный шнур на палец.              – Правда? – ответил Кроули более холодно, чем ему хотелось. – Это здорово: чем быстрее мы получим эти книги, тем лучше. Как его зовут?              Он жестом попросил Дагон передать ему карандаш.              – Роберт Макклан, но, Кроули, дорогой... нет необходимости его проверять. Роберт – мой самый близкий друг вот уже восемнадцать лет, и, кроме того, я все равно увижусь с ним сегодня вечером.              Кроули торопливо записал имя на бумажке и, нахмурившись, передал ее Визл.              – Зачем? – спросил он. – Что будет сегодня вечером?              – Ежемесячный ужин в моем... светском клубе, – нерешительно ответил Азирафель. – Я совсем забыл о нем, и Роберт только что позвонил, чтобы напомнить.              – Ужин? – повторил Кроули для остальных членов отдела. – Должно быть весело. Что это за светский клуб?              Визл выгнула бровь. Кроули ненавидел, когда в комнате было полно народу, и все смотрели на него, следили, чтобы он задавал правильные вопросы и получал нужную информацию. Было гораздо проще, когда были только они с Азирафелем, естественно и органично разговаривающие о чем угодно, не то что сейчас. Создавалось ощущение, что он словно бы снова манипулирует им.              – Джентльменский клуб на Портленд-плейс, – ответил Азирафель.              Кроули записал и это, перебросив бумагу через стол; Дагон взяла ее и передала ужасной парочке у окна.              – Ладно... там есть дресс-код? Нужен ли мне новый карманный платок?              На другом конце телефона наступило такое долгое молчание, что Кроули уже начал опасаться, что связь прервалась.              – Кроули... боюсь, что на ужин приглашены только члены клуба. Нам нельзя приводить гостей.              Тон Азирафеля был осторожным, словно он тщательно подбирал слова. Это походило на удар ножом в живот – только члены клуба, гости не допускаются. Так ли это на самом деле, или он просто не хотел видеть там Кроули? Пытался ли Азирафель что-то от него скрыть?              – А... зирафель, – тихо сказал он, вовремя остановив себя от того, чтобы назвать его «ангелом» перед всем отделом, – ты знаешь правила: ты не можешь участвовать в сделках с книгами в одиночку.              На другом конце трубки Азирафель рассмеялся, и это было похоже на то, как если бы он повернул нож у Кроули в кишках.              – Мой дорогой! Я хожу в этот клуб с двадцати двух лет и посещаю каждый ежемесячный ужин. К тому же Роберт – мой самый лучший друг. Уверяю тебя, мне там никто не угрожает.              Кроули закусил губу и нахмурился. Что бы ни произошло – или не произошло – между ними за последние несколько недель, он все еще оставался куратором Азирафеля и не мог его курировать, если не мог последовать за ним. Кроули задался вопросом, а не сделал ли Азирафель это специально; возможно, в наказание за то, что он не решился поцеловать его накануне. Кроули глубоко вздохнул, старательно избегая взгляда Визл.              – Итак... во сколько ужин?       – Ну, – вздохнул Азирафель, – во время Блица он начинается рано. Около пяти часов, чтобы ужин закончился к тому времени, когда начнут выть сирены воздушной тревоги.                    – Пять часов, – повторил Кроули. – Хорошо... отлично... Я... э-э... заеду за тобой и отвезу тебя туда. По дороге мы можем... обсудить протокол.              – Великолепно!              Все еще чувствуя себя неловко, Кроули положил трубку и вздохнул, когда Визл присела на край его стола.              – В чем там дело? – спросила она.              Кроули снова откинулся в кресле и почесал затылок, пытаясь избавиться от неприятного покалывания на коже.              – Сегодня утром Азирафель получил звонок от старого друга, у которого может быть копия одной из книг, которые мы ищем, – объяснил он, тяжело вздыхая. – Очевидно, сегодня вечером состоится ужин только для членов клуба, о котором он забыл, и его друг будет там.              – Мне это не нравится, – пробормотала Визл.              – Мне тоже, – вздохнул Кроули, – но это мероприятие он посещает каждый месяц, и было бы подозрительно, если бы он не пошел, учитывая, что мы сказали ему вести обычную жизнь. Мы уже проверяли его светский клуб, Дагон?              Она открыла рот, чтобы ответить, но ее заставило замолчать фырканье, донесшееся с дальнего конца комнаты. Все подняли головы и увидели, что Хастур и Лигур прячут лица за папками, а их плечи трясутся. Кроули нахмурился.              – Что, черт возьми, с вами двумя происходит?              Хастур опустил свою папку, сдерживая ухмылку.               – Этот джентльменский клуб, – сказал он.              – А что с ним?              Лигур и Хастур обменялись взглядами и снова захихикали. Дагон закатила на них глаза.              – Это клуб, созданный около ста лет назад исключительно для... таких, как Фелл.              Кроули застыл; от их хихиканья у него по коже поползли мурашки. Может, все эти годы он и предпочитал прятаться у всех на виду, но всегда ненавидел, когда над такими, как он и Азирафель, смеялись или называли их какими-то странными или второсортными. Он знал, что Хастур, Лигур и в меньшей степени даже Дагон не понимают, что их слова или действия ранят его, но от этого становилось еще хуже.              – Каких? – нарочито спокойно спросил он. – Людей, которые владеют книжными магазинами?              – Нет... – сказала Дагон, глядя на ухмыляющуюся парочку в углу. – Они имеют в виду мужчин, которые... ну, ты понимаешь...              – Ты имеешь в виду гомосексуалистов, – холодно закончил ее фразу Кроули. – Это не ругательное слово, ты можешь его произносить.              Его тон был суровым, а лицо – словно бы окаменевшим. Смешки Хастура и Лигура стихли, и они уперлись глазами в пол, хотя бы устыдившись своего поведения; Визл и Дагон обменялись взглядами, когда атмосфера в кабинете стала ледяной.              – Извини, – пробормотала Дагон, стрельнув бледными глазами в сторону парочки у окна. – Мы знаем, что Фелл тебе нравится, и не хотели проявить неуважение...              – Ну, вы проявили, – огрызнулся Кроули. – Он – наш агент, который ставит на кон свою жизнь, чтобы мы могли выполнять свою работу, и по меньшей мере заслуживает уважения. От всех вас!              – Кроули!              В голосе Визл звучало предупреждение. Кроули прикусил щеку, чтобы не выплеснуть бурливший внутри него гнев.              – Мне нужно проветриться, – пробормотал он, резко встал и, оттолкнув кресло, направился к двери, стараясь не бежать.              Обычно это – его сексуальность – не имело значения рядом с ними. Они были его отделом, его командой, и доверяли друг другу – им приходилось. Шпионаж был такой же опасной игрой, как и сражение на передовой, но если на поле боя ты знал, что человек рядом с тобой на той же стороне, то о спецслужбах этого сказать было нельзя. Как доказала Роуз Монтгомери, двойные агенты могут быть где угодно, и жизнь любого шпиона может оказаться в руках врага. Кроули доверял своей команде жизнь, как и они – ему, но... это было не одно и то же.              Визл была единственной из них, кто знал наверняка – она хранила его тайну, а он – ее, но остальные... то, как они иногда говорили об Азирафеле... о таких людях, как Кроули... выводило его из себя.              – Не стоит вымещать на них свое разочарование.              Кроули остановился на выбеленных каменных ступенях, ведущих к их маленькому подвальному офису, наблюдая за утренней суетой Уайтхолла. Он обернулся на голос Визл и увидел, что она стоит внизу и смотрит на него, сложив руки на груди. Визл всегда выглядела суровой и раздраженной, а коротко стриженные прямые черные волосы вкупе с темным пиджаком и брюками делали ее внешность андрогинной.              – Почему бы и нет? – фыркнул Кроули.              – Потому что они идиоты, что с них возьмешь, – сказала она, – и потому что человек, на которого ты действительно злишься, – это Фелл.              Кроули почувствовал себя так, словно ему только что отвесили пощечину, выбив из него дыхание.              – Не понимаю, о чем ты, – пробормотал он, отводя взгляд.              – Понимаешь, – тихо ответила Визл. – Впервые с начала всей этой истории он отправляется туда, куда ты последовать не можешь, и это сводит тебя с ума. В место, где ему комфортно, и с человеком, которого он знает и которому доверяет, и ему не нужно, чтобы ты держал его за руку. Не в этот раз.              Кроули уставился на свои ботинки, изо всех сил стараясь не обращать внимания на то, что в его желудке словно извиваются и корчатся тысячи червей. Ему не нравилось, что Визл все поняла – что его действительно беспокоила невозможность защитить Азирафеля, если что-то пойдет не так.              – У него хорошо получается, – продолжала Визл. – Думаю, он входит во вкус.              – Да, – вздохнул Кроули, – именно этого я и боюсь.              – Кто знает, может, после всего этого мы его завербуем.              – Не смей, мать твою, – мрачно пробормотал он.              Визл чуть выгнула губы и подошла к нему, прислонившись к стене на верхней ступеньке.              – Знаешь, – сказала она, чуть помолчав, – в старых зданиях обычно есть служебные входы.              Кроули резко поднял на нее глаза.              – Что?              Визл моргнула с невинным видом.              – Ну, знаешь... для персонала. И служебные коридоры, чтобы те же сотрудники могли перемещаться по зданию, не попадаясь на глаза посетителям.              Кроули прищурился, внезапно осознав, на что она намекает.              – Что ты хочешь сказать, Ви?              – Ровным счетом ничего, – невинно ответила она. – Я просто болтаю, а какие выводы ты сделаешь из моих слов – дело твое.              Кроули сдержал улыбку, прекрасно зная, как распорядиться этой информацией. ***              Азирафель напевал под нос песенку Эла Боулли, смахивая пыль и ворс со своего черного вечернего пиджака. Со времен Депрессии формальная одежда стала гораздо менее формальной, а тем более сейчас, во время войны. Ткани пока не нормировались, но из-за новых взглядов на бережливость в стране костюмы на заказ покупали все реже. Большинство пользовалось старыми, и Азирафель вынужден был признать, что предпочитает удобную и привычную одежду покупке чего-то нового.              На официальные ужины в Клубе больше никто не надевал белый фрак, и в столовой обычно присутствовала эклектичная смесь пиджаков, смокингов и военной формы.              Любимый пиджак Азирафеля из черного бархата с шелковыми лацканами и полоской любимой им клетчатой ткани под воротником и на подкладке был у него уже много лет. Это были его собственные цвета – подарок Роберта на его двадцать пятый день рождения, заказавшего эту клетку специально для Азирафеля. С тех пор он заказывал как можно больше вещей из шотландки «Небесное платье» и стремился использовать ее везде, где только мог.              «Кроули выглядел бы просто исключительно в смокинге», – заключил Азирафель. Черный пиджак с широкими лацканами, делающими плечи визуально шире, и зауженной талией, подчеркивающей стройность, с длинной атласной полосой по бокам брюк, визуально делающей его еще выше. Азирафель представлял, как входит в клуб с Кроули под руку, и все мужчины оборачиваются, чтобы поглазеть на рыжеволосого красавца, которого он с гордостью продемонстрирует.              Роберту бы он понравился, в этом Азирафель не сомневался. Они оба склонны были к нежному поддразниванию, и Роберт наверняка нашел бы Кроули плутовски очаровательным. Они втроем сидели бы и пили вино, пока Роберт подшучивал над ним, говоря, что Азирафель нашел себе молоденького любовника, а Кроули присоединялся бы к подтруниванию с сардонической улыбкой, от которой у Азирафеля подгибались колени.              Однажды...              – Кажется, я никогда раньше не видел тебя в одежде темных цветов.              Азирафель резко обернулся, оторвавшись от чистки пиджака, и увидел Кроули, стоящего в дверях спальни с засунутыми в карманы руками. Лучи вчерашнего солнца оставили следы и на его переносице, превратив его веснушки в золотые отметины. От одного его вида сердце Азирафеля, как всегда, замерло.              – Нет, – задыхаясь, сказал Азирафель, и его лицо расплылось в радостной улыбке, – но на официальном мероприятии приходится соответствовать.              Взгляд золотистых глаз Кроули задержался на белоснежной рубашке и черном шелковом жилете Азирафеля, и он одобряюще кивнул.              – Тебе идет, – пробормотал Кроули.              Он не отошел от двери, даже не вынул руки из карманов. Между ними возникло напряжение – Азирафель решил, это из-за того, что произошло между ними накануне. Кроули почти поцеловал его, чего Азирафелю отчаянно хотелось, но он сдержался и отвернулся, оставив Азирафеля изнывать от неудовлетворенного желания.              Что его сдерживало, Азирафель не знал, но решил подождать, пока Кроули не определится и не сделает первый шаг. До тех пор Азирафель решил удовлетвориться своими маленькими фантазии наедине с самим собой.              – Будь любезен, передай мне запонки, – с улыбкой ответил Азирафель, чувствуя, как разгораются щеки, когда он указал на маленькую черную коробочку на комоде.              Кроули посмотрел на нее, но заколебался, словно решая, стоит ли ему двигаться или нет. Азирафель с ужасом подумал, что он этого не сделает, но тут Кроули шагнул вперед и взял с комода коробку, изящно выгнув темно-рыжую бровь при виде запонок.              – Чертополох, переплетенный с розой? – спросил он.              Азирафель не удержался от улыбки, когда взял коробку и с нежностью посмотрел на запонки.              – Это своего рода давняя шутка, – объяснил он. – Мой друг Роберт всегда шутил, что он – старый колючий шотландский чертополох, а я – его нежная английская роза. В итоге мы использовали мотив чертополоха и розы также на карманных часах и носовых платках, и всегда носим их на официальных ужинах в Клубе.              Он хихикнул про себя, ловко надевая золотые запонки и не замечая, как дрогнул мускул на челюсти Кроули.              – Понятно, – тихо сказал Кроули, – хороший друг, да?              – О да, – просиял Азирафель. – Он действительно замечательный человек.              Кроули улыбнулся в ответ, хотя улыбка была чуть более натянутой, чем обычно, и старательно избегал взгляда Азирафеля. Затем он принялся молча наблюдать за тем, как Азирафель заканчивает одеваться к ужину, засовывая золотые часы с розой и чертополохом в жилетный карман и кладет вышитый носовой платок в карман пиджака. Азирафелю нравилось ощущать на себе взгляд Кроули, следящего за каждым его движением.              – Как я выгляжу? – спросил Азирафель, поправляя лацканы своего черного пиджака. Кроули снова окинул его взглядом, но его лицо и глаза ничего не выдали.              – Как будто ты готов к ужину, – пробормотал он.              Азирафель улыбнулся ему, повязывая на шею белый шелковый шарф.              – О мой дорогой, – тихо рассмеялся он, – я определенно готов! ***              Кроули нравилось, когда Азирафель ехал с ним в машине. Было что-то необыкновенно интимное в том, чтобы находиться в замкнутом пространстве вдвоем, когда их локти задевали друг друга, и Азирафель напевал в такт музыки по радио. Ему нравилось, что поначалу Азирафель не одобрял джаз и блюз, но теперь весело постукивал в такт, когда Элла Фицджеральд пела «Это просто бумажная луна» – старую песню, которая была знакома даже Азирафелю, но в исполнении Эллы что угодно звучало лучше.              Чуть ранее, в спальне Азирафеля, Кроули испытал мимолетный укол ревности к Роберту Макклану и тем дурацким запонкам с розой и чертополохом, которые носил Азирафель. Не то чтобы он считал, что между Азирафелем и его другом было что-то романтическое – скорее Кроули завидовал их дружбе, когда они могли покупать друг другу одинаковые аксессуары из-за личной шутки. Это была крепкая дружба с такой близостью, о которой Кроули мог только мечтать, и именно этому он завидовал – тому, что Роберт Макклан знал Азирафеля так, как Кроули было недоступно.              Но он ведь уже взрослый, а ревность – удел детей. Кроули был влюблен в Азирафеля, и ему было приятно видеть книготорговца счастливым и взволнованным, выглядящим просто великолепно в черном костюме. Кроули пришлось прикусить губу, чтобы подавить исполненный томления вздох, который едва не вырвался у него из груди, и заставить себя сосредоточиться на дороге, а не на том, какими яркими кажутся глаза Азирафеля на фоне темного бархата.              – Значит, эта книга, – сказал Кроули, прочистив горло, – точно у твоего друга?              Азирафель принял виноватый вид.              – По правде говоря, дорогой, я не уверен, – признался он. – Раньше она у него была – я вспомнил, что видел ее у него в библиотеке, но он сказал, что она давно не попадалась ему на глаза. Надеюсь, сегодня он хорошенько порылся на полках и сумел ее найти.              – Ладно, – пробормотал Кроули.              Азирафель и так собирался пойти на ежемесячный ужин в джентльменский клуб, напомнил он себе, – это была не встреча для того, чтобы купить или забрать книгу пророчеств, а светское мероприятие, с которого он мог уйти не только с полным желудком, но и с дополнительным бонусом.              – Ты не можешь сказать ему, для чего она тебе нужна, – быстро добавил Кроули, бросив взгляд на пассажирское сиденье.              Азирафель нахмурился.              – Мой дорогой мальчик, за кого ты меня принимаешь?              – Я просто хотел сказать... – Кроули сделал паузу, подыскивая подходящий способ сказать: «Я знаю, что он старый друг и ты ему доверяешь, но он не должен знать – мы не можем подвергать опасности и его».              Азирафель опустил взгляд на свои ухоженные руки и вздохнул.              – Я знаю, – пробормотал он. – Пока что я сказал ему только то, что у меня очень требовательный клиент, который хочет собрать несколько книг пророчеств – и ничего больше.              – Хорошо, – ответил Кроули.              Он выехал на необычайно широкую дорогу Портленд-плейс и поехал вдоль рядов больших и красивых георгианских зданий, в которых располагались посольства, колледжи, гостиницы, частные особняки и, конечно, джентльменский клуб Азирафеля. Построенный из красного кирпича и белого известняка, клуб ни в малейшей степени не отличался от других зданий в этом районе – все было очень сдержанно, единственное, что его рекламировало, – это джентльмены в черных смокингах, которые выходили из такси и рысью поднимались по белым ступеням.              – Я заеду за тобой, когда ты закончишь, хорошо?              Азирафель повернулся и посмотрел на него, приподняв светлую бровь.              – Это же несколько часов! Что ты будешь делать столько времени?              Кроули ухмыльнулся и протянул руку между ними, чтобы аккуратно поправить слегка кривоватый галстук-бабочку Азирафеля.              – О, я найду, чем себя развлечь, – пробормотал он, ощущая прохладную гладкость черного шелка между указательным и большим пальцами и задерживаясь на секунду дольше, чем следовало, прежде чем отстраниться. Пьянящий аромат одеколона Азирафеля окутал его, отчего у него закружилась голова, и он только и смог, что ободряюще улыбнуться. – Удачи – надеюсь, книга еще при нем.              Азирафель улыбнулся в ответ и вздохнул.              – Я тоже на это надеюсь.              Кроули проводил его взглядом, когда он вышел из машины, преодолел небольшое расстояние до нужного здания и исчез в толпе остальных членов клуба, поднимаясь по известняковым ступеням. Он уже точно знал, чем займет свое время, и завел мотор, с визгом шин отъезжая от входа в здание.        ***              Азирафель от души наслаждался атмосферой ежемесячных ужинов в клубе.              Многие завсегдатаи посещали его несколько раз в неделю, собираясь вместе, чтобы выпить бренди и выкурить сигары и поделиться новостями о войне. Большинство приходили сюда для кратковременного побега от несчастливых браков – необходимой для большинства представителей их класса шарады, которой Азирафелю посчастливилось избежать. Высокая годовая плата за клуб обеспечивала конфиденциальность и уверенность в том, что все, что происходит в его гостевых комнатах между посетителями, остается за закрытыми дверями. Азирафель уже много лет не пользовался ни одной из этих комнат; его участие в так называемых клубных развлечениях прекратилось около десяти лет назад, но он никогда не пропускал официальные мероприятия.              Вокруг него толпились и возбужденно болтали старые друзья; они обнимались и целовались, не обращая внимания на окружающих. Азирафель направился прямиком к бару, где обнаружил Роберта, наслаждающегося мартини с джином у окна. Он просиял, когда приветствовал Азирафеля.              – Мой дорогой малыш, – позвал он; его мягкий эдинбургский акцент был легко различим даже сквозь болтовню вокруг.              – Роберт! – ласково поприветствовал его Азирафель.              В свои пятьдесят пять лет Роберт Макклан был полноват с практически белыми бакенбардами и седыми волосами, зачесанными назад. У него был румяный цвет лица, добрые голубые глаза, излучавшие тепло и озорство, и заразительная улыбка. Приветствуя Азирафеля, он похлопал по бирюзовому бархату кресла рядом с собой.              – Присаживайся, дорогой, и позволь заказать тебе мартини!              – Ты очень добр, – усмехнулся Азирафель, когда Роберт подозвал официанта.              Казалось, он слишком давно не видел своего друга – почти целую вечность, а за это время столько всего произошло – столько всего, что он не мог ему рассказать. Роберт расспрашивал его, осторожно выпытывая ответы на вопросы о местонахождении Азирафеля в течение последнего месяца, и Азирафель не забывал придерживаться правды, насколько это было возможно, подтверждая историю о своем требовательном клиенте и задании найти все книги пророчеств из списка.              – Понятно, – задумчиво произнес Роберт, осушая второй бокал мартини, – и одна из нужных тебе книг – Игнатия Сибиллы?              – Да, – ответил Азирафель, не спеша потягивая свой напиток. – Я пойму, если ты не захочешь продавать ее, хотя я уполномочен предложить любую цену, которую ты запросишь.              Роберт нахмурился.              – Любую цену? Что у тебя за необычный клиент, который располагает неограниченными средствами? – Азирафель уставился на лимонную цедру в своем напитке.              – О мой дорогой, ты же знаешь, что я не могу тебе этого сказать.              Роберт внимательно изучал его, и Азирафель почувствовал, что краснеет. Он знал, что Кроули прав: как бы сильно он ни доверял Роберту, нельзя позволить ему узнать правду о книгах, но все же ему было неприятно скрывать эту информацию от своего старейшего и лучшего друга.              – Полагаю, это справедливо, милый, – мягко сказал Роберт, улыбнувшись. – Я понимаю необходимость соблюдения конфиденциальности. Так получилось, что сегодня днем я нашел свой экземпляр этой книги, хотя, признаться, забыл, насколько красивая у нее обложка – такие сложные детали...              – Если ты не хочешь ее продавать...              – Дорогой, не говори глупостей! – воскликнул Роберт. – Я бы отдал тебе последнюю рубашку, Азирафель, ты же знаешь! Если тебе нужна книга Сибиллы для твоего требовательного клиента, то ты можешь забрать ее. Я более чем счастлив расстаться с ней... ради тебя.              Азирафель тепло улыбнулся и нежно сжал руку Роберта.              – Спасибо.              Роберт похлопал по его ладони и ответил на улыбку Азирафеля; позади них прозвучал гонг, возвещающий о начале ужина.              – Ага! – объявил он. – Время ужина!              Усмехнувшись, Азирафель допил свой мартини и присоединился к Роберту в массовом исходе в столовую.              Ужин, как всегда, был восхитительным: в начале – грибное консоме, затем тушеная бычья щека с корнеплодами, а на десерт – трайфл, пропитанный хересом. С начала войны количество блюд сократилось с восьми до трех, а одновременная подача мяса и рыбы была запрещена. Азирафель обнаружил, что не скучает по первому блюду из яиц и икры, но сожалеет о потере сырного блюда, поскольку единственным доступным сыром в стране стал «Национальный чеддер».              Азирафель ел и пил от души; он смеялся и шутил, внимательно слушая анекдот Роберта о том, как ему подгоняли новый пиджак в Сэвилл-Роу, и получал от этого огромное удовольствие. Он только жалел, что не смог привести с собой Кроули.              – Как его зовут? – неожиданно спросил Роберт, улыбаясь поверх ободка бокала с вином.              Азирафель растерянно моргнул.              – Что, прости?              Роберт улыбнулся еще шире.              – Дорогой мой, – мягко сказал он, – давно я не видел тебя таким счастливым – ты больше смеешься, больше улыбаешься; твои глаза сияют и искрятся, как у маленького ребенка на Рождество. Так... как же его зовут?              Азирафель густо покраснел, чувствуя, как жар разливается по лицу и шее. Роберт знал его слишком хорошо – он был из тех друзей, которые принесут вам чашку чая еще до того, как вы поймете, что хотите ее выпить; они с легкостью понимают, что у вас на уме, по вашему поведению, и действуют соответственно. Азирафель знал, что весь вечер излучал счастье, но его все равно удивило, что Роберт пришел к настолько верному выводу.              – Энтони, – пробормотал Азирафель, чуть поколебавшись.              Роберт торжествующе усмехнулся.              – Энтони, – повторил он. – Хорошее имя, мне оно нравится. Давно это происходит?              Азирафель сделал торопливый глоток вина и заставил себя посмотреть Роберту в глаза.              – Недавно, – тихо признал он. – Это... все очень новое и невероятно сложное...              – Для нас это всегда сложно, – мягко вмешался Роберт. – Он ведь не... женат?              – О Господи, нет! – сказал Азирафель. – Он просто... осторожный. Очень осторожный, нервный и нерешительный, но... Роберт, я без памяти в него влюблен. От одного его прикосновения у меня подгибаются колени, и у него самые красивые гипнотические глаза. Он заботливый, внимательный и милый, хотя пытается это скрыть и волнуется каждый раз, когда приносит мне подарок. Я... нахожу его очень легким в общении и ужасно скучаю, когда его нет рядом. Он просто прелесть.              Ласково улыбаясь, Роберт перегнулся через стол и взял обе руки Азирафеля в свои.              – Он кажется просто замечательным, мой дорогой. Желаю тебе удачи и любви с твоим Энтони.              Боже, как прекрасно было признаться кому-то в своих чувствах к Кроули. Он держал все это в себе и иногда думал, что просто лопнет от того, как сильно влюблен в этого мужчину, ощущая, как его чувства просачиваются наружу всякий раз, когда они оказываются рядом. Ему было мучительно трудно воздерживаться от признания, но теперь, когда он рассказал обо всем Роберту, с сердца Азирафеля словно сняли огромный груз, и ему стало гораздо легче.              Азирафель лишь надеялся, что Кроули не станет тянуть время, потому что сомневался, что сможет долго молчать. ***              Энтони Джей Кроули чувствовал себя как рыба в воде.              Высадив Азирафеля, он припарковал свой «Бентли» за углом, спустился по известняковым ступеням на уровень подвала и прошел прямо через служебный вход. Как и в Манчестере, Кроули счел, что лучше вести себя так, будто он здесь свой, и никто и глазом не моргнет. Взяв с вешалки белый пиджак, он взломал замок на двери в один из служебных коридоров и, накинув ливрею официанта, проскользнул внутрь. Оставив собственный пиджак у двери, он осторожно двинулся по тусклым коридорам.              Светильники были электрическими, но старыми и едва освещали пыльный пол и паутину на стенах. Судя по всему, служебные коридоры в эти дни использовались редко.              Кроули было очень весело. Почти в каждой комнате здания имелась служебная дверь, которая была заперта. Если бы Кроули захотелось, он бы смог взломать замок и заглянуть внутрь, но, раз в комнате не было Азирафеля Фелла, она его не особенно интересовала. А вот что было интересно, так это небольшое смотровое отверстие в каждой двери, через которое можно было увидеть внутреннее убранство каждой комнаты. Кроули определенно воспользуется им в своих интересах.              Было увлекательно наблюдать за тем, как живет другая половина общества – богатые и влиятельные люди этой страны, собравшиеся в эксклюзивном и дорогом заведении и скрывающие свою непохожесть на других от внешнего мира. Кроули мог поклясться, что видел в баре сына премьер-министра под ручку с маркизом, а в углу известный министр кабинета министров пил мартини с молодым человеком, который выглядел вдвое моложе его. Будь он кем-то другим, он, возможно, принял бы эту информацию к сведению в целях шантажа, но ни один человек не заслуживал того, чтобы его сексуальность использовали как оружие против него.              Кроули перебегал от глазка к глазку, наблюдая, как мелкие вельможи, судьи, правительственные чиновники и их сыновья беседуют с аперитивами в руках, пока где-то в здании не прозвучал гонг. Кроули проследил за этим исходом через стены, прислушиваясь к разговорам и следя за их направлением, пока они не стали вновь устойчивыми и громкими. Он прижался глазом к смотровому окошку и заглянул внутрь.              Сердце у него екнуло, когда он заметил Азирафеля, сидящего рядом с джентльменом в возрасте, который, как он полагал, был Робертом Маккланом – пожилой, седой, с бакенбардами, но с добрыми глазами и лучезарной улыбкой. Перед первым блюдом прозвучала скучная речь, которую Кроули не слушал, сосредоточившись на том, как хорошо выглядит Азирафель в своем черном смокинге. Признаться, ранее вечером он наблюдал за приготовлениями Азирафеля с порога спальни, восхищаясь покроем его брюк и тем, как шелковый жилет облегал округлые бедра.              Азирафель был прекрасен – его улыбка, словно солнечный свет, озаряла комнату, когда он смеялся; его голубые глаза сияли в свете свечей в столовой. Прижав глаза к смотровому окну, Кроули наблюдал за тем, как Азирафель ест – за тем, как его глаза закрываются в блаженстве при каждом глотке, словно каждый кусочек пищи был самым изысканным из всех, что он когда-либо пробовал. Его белокурые волосы, словно сияющий нимб, то и дело притягивали взгляд Кроули, даже если он пытался его отвести.              Кроули казалось, что он может наблюдать за Азирафелем вечно.              Очередное блюдо было убрано, и персонал поменял все бокалы с вином и наполнил новые для следующего. Роберт Макклан воспользовался случаем, чтобы завязать разговор, а Кроули из служебного коридора наблюдал, как Азирафель мило краснеет, глядя в свой бокал с вином. Как бы Кроули ни досадовал на себя, он не смог подавить маленькую искру ревности, когда Макклан взял обе руки Азирафеля в свои. Это была не столько ревность к человеку, сколько ревность к тому, что не он взял Азирафеля за руки посреди переполненной комнаты; что не он заставил Азирафеля так красиво покраснеть. Кроули хотел этого – иметь возможность просто существовать с другим человеком на виду у всего остального мира; существовать с Азирафелем.              Никогда в жизни ему не хотелось столь многого – никогда в жизни он не тосковал и не жаждал ничего и никого так сильно, как Азирафеля. Кроули не знал, сможет ли он выдержать это дальше, несмотря на слова Визл – несмотря на то, что мир был враждебным местом, которое никогда не оставит их в покое. Он был влюблен в Азирафеля и хотел утонуть в этой любви, упав в ее глубины и позволить подхватить себя, ощутив поддержку в этой уверенности. Это все, чего Кроули хотел.              Он переместился, когда принесли десертное блюдо. Азирафель был прав: в этом месте ему не грозила никакая опасность, а Кроули нужно было проветрить голову. Возможно, он мог бы немного прогуляться по Мэрилебону, пока не придет время забирать Азирафеля; подышать вечерним воздухом, когда солнце начнет садиться.              Он осторожно пробирался назад по лабиринту служебных коридоров, держась рукой за прохладную стену, и уже почти добрался до лестницы, когда услышал за стенами что-то похожее на мучительный крик. Почувствовав укол любопытства, Кроули прижался ухом к стене и прислушался, а когда услышал второй крик, стал искать служебную дверь.              Через смотровое окошко он увидел определенно не человека в беде – скорее, человека в экстазе. Кроули находился в коридоре перед одной из гостевых комнат; на полу валялась формальная одежда вперемешку с одеждой персонала – белый пиджак, похожий на тот, что носил Кроули, лежал неподалеку от двери. Роскошная кровать в центре комнаты была пуста, в отличие от пола.              Похоже, крик исходил от человека на коленях, уткнувшегося лицом в большой ковер из медвежьей шкуры, заглушающий звуки, вырывающиеся у него изо рта; его руки зарылись в мех, пока мужчина позади медленно и целенаправленно его трахал. Кроули затаил дыхание, наблюдая за тем, как руки скользят по обнаженной коже бедер, боков, спины и плеч дрожащего, стонущего мужчины, пальцы зарываются в его мокрые от пота темные волосы.              У Кроули пересохло во рту, руки задрожали. Он знал, что не должен смотреть, что должен отвести глаза, но не мог. Он никогда не знал, что секс может быть таким – медленным, неспешным, обнаженным, уязвимым и удивительно интимным опытом, который ему был совершенно незнаком. Кроули хотел этого – хотел быть обнаженным мужчиной на коленях, выкрикивавшем в ковер в экстазе, доставляемом ему стоящим у него за спиной Азирафелем.              Он засунул кулак в рот и сильно прикусил костяшки пальцев, чтобы подавить стон, грозивший вырваться из его груди. На шее выступили капельки пота, а в брюках стало тесно, так что ткань натянулась в промежности. Кроули заставил себя отступить от глазка, делая большие глотки спертого воздуха коридора. Ему нужно было немедленно выбраться оттуда, подышать свежим, прохладным воздухом и погасить бушующий внутри огонь.              Перепрыгивая через две ступеньки за раз, Кроули оставил свою ливрею обслуживающего персонала внизу и, схватив с пола пиджак, выскочил из служебного коридора. С пылающими щеками, не оглядываясь назад, он практически выбежал из здания в прохладный апрельский вечер. Нужно было взять себя в руки, пока Азирафель не сел в машину, иначе Бог знает, что Кроули может натворить.        ***              – Что с тобой? – спросил Азирафель, нахмурившись.              – Что? – огрызнулся Кроули, пристально глядя на дорогу. – Ничего.              Азирафель вышел из джентльменского клуба, чувствуя себя на седьмом небе, и обнаружил, что «Бентли» Кроули ждет его почти на том же самом месте, где он его оставил. Он сразу же начал разговор, рассказывая Кроули о том, что Роберт был более чем счастлив продать ему экземпляр Сибиллы первого издания, об ужине и вине...              Он проговорил целых семь минут, прежде чем понял, что Кроули не проронил ни слова. Он даже не взглянул в сторону Азирафеля.              Щеки Кроули раскраснелись, рыжие волосы растрепались, словно он несколько раз провел по ним руками, костяшки пальцев побелели от сильной хватки на руле.              – Ну, что-то не так, – не отступал Азирафель. – Что случилось?              – Ничего, – сквозь стиснутые зубы процедил Кроули.              Азирафель поджал губы. Когда он уходил, Кроули улыбался и смотрел на него своими великолепными золотистыми глазами, нежно поправив ему галстук напоследок. Всего несколько часов спустя Азирафель словно сидел рядом с совершенно другим человеком.              – Ты на меня обижен.              – С чего ты взял?              – С того, что, когда я шел на ужин, все было в порядке, а через несколько часов ты со мной не разговариваешь, даже не смотришь в мою сторону...              При виде того, как на челюсти Кроули дрогнул мускул, у Азирафеля упало сердце.              – Я не обижаюсь на тебя, ангел, – напряженно ответил Кроули. – Просто оставь это, хорошо?              Азирафель фыркнул и отвернулся, чтобы посмотреть в окно, судорожно перебирая в памяти все свои слова и поступки, которые могли бы расстроить или разозлить Кроули. Он чувствовал себя очень подавленным из-за всего этого, ведь он так чудесно провел вечер и очень хотел поговорить с Кроули о нем. Азирафель планировал пригласить его в дом, где они бы сидели на диване с бокалом вина в руке и говорили о... да о чем угодно – о Сибилле, Уайльде или Уитмене, об искусстве или скульптуре, о любви.              Теперь же он обиженно скрестил руки на груди, поскольку Кроули продолжал не смотреть на него, даже отрывистого взгляда не бросил.              – Я что-то сделал? – спросил он, не в силах вынести тягостное молчание.              – Нет.              – Или что-то сказал?              – Нет.              Азирафель издал разочарованный вздох и тяжело откинулся на спинку сиденья, по-прежнему держа руки сложенными на груди. Он не понимал, почему Кроули так себя ведет. Люди не могут просто так перестать смотреть на тебя или отказываться разговаривать с тобой без причины. Если бы он мог заставить Кроули сказать хоть что-то, то попробовал бы это исправить, чтобы все снова было хорошо. От мысли, что Кроули на него злится, у него защемило сердце.              Все дальнейшие попытки добиться от Кроули объяснений приводили лишь к односложным ответам и тягостному молчанию, от которого Азирафелю хотелось плакать. Он уже изрядно разозлился, когда «Бентли» остановился у книжного магазина, и бросил холодный взгляд на Кроули, который по-прежнему не отрывал глаз от дороги.              – Ладно, – фыркнул Азирафель, – упрямься и молчи, если хочешь, а я иду внутрь. Если решишь рассказать, что все это, черт побери, значит, то милости прошу.              Выйдя из машины и захлопнув дверь, Азирафель почувствовал на себе взгляд Кроули, но, открыв дверь магазина и войдя внутрь, не стал оглядываться.              Его встретил мягкий свет ламп, и Азирафель тяжело вздохнул, облокотившись на массивное дерево, чувствуя, что находится на грани слез. За пятнадцать минут пути его настроение резко испортилось – меньше часа назад он рассказывал Роберту, как влюблен в Кроули, каким милым и добрым тот был, а теперь...              Азирафель подошел к столу и, сняв пиджак, повесил его на спинку кресла, а затем потянулся к хрустальному графину с виски и бокалу, которые он там держал. Почему Кроули был таким замкнутым и холодным? Азирафель ломал над этим голову и, снимая запонки и расстегивая галстук-бабочку, пришел к выводу, что в этом есть и его вина.              Весело звякнул колокольчик над дверью, и, повернувшись, Азирафель увидел входящего в магазин Кроули, который закрыл за собой дверь и запер ее. Он выглядел разбитым – рыжие волосы торчали на затылке и свисали на лицо, взгляд медовых глаз был каким-то диким. Внезапно весь гнев и разочарование Азирафеля сменились беспокойством.              – Кроули?              Золотистые глаза впились в него немигающим взглядом, когда Кроули сделал неуверенный шаг вперед, а затем передумал. Азирафель нахмурился.              – Мой дорогой? Ты в порядке?              Кроули кивнул... а затем покачал головой. Он повернулся к двери, но потом, похоже, уходить тоже передумал.              Кроули явно что-то беспокоило: он ходил взад-вперед, останавливался, открывал рот, чтобы что-то сказать, но тут же отворачивался и снова принимался нервно вышагивать, словно зверь в клетке. Он провел рукой по волосам, рассеянно дергая за них.              – Энтони!              Кроули остановился при звуке своего имени и безжизненно опустил руки вдоль боков, встречаясь глазами с Азирафелем. Он выглядел затравленным, потерянным, и сердце Азирафеля сжалось от сочувствия к нему. Он в несколько шагов пересекал пространство между ними, подходя вплотную к нему. Разница в росте между ними составляла всего пару сантиметров или около того, но этого было достаточно, чтобы губы Кроули коснулись кончика носа Азирафеля. Протянув руку, Азирафель взял прохладную ладонь Кроули в свою и переплел их пальцы, вдыхая пряный аромат его одеколона.              – Скажи, в чем дело, – прошептал Азирафель, – скажи, что я могу сделать.              Он поднял голову и увидел, что Кроули пристально смотрит на него, ощущая его судорожное дыхание на своей щеке. Он был так прекрасен вблизи – огромные потемневшие глаза цвета меда, раскрасневшаяся кожа, поблескивающие капельки пота на лбу. Стоя так близко к Кроули, Азирафель чувствовал его дрожь... или это он сам дрожал? Он уже не мог сказать наверняка.              Они как будто бы снова оказались в тех естественных бассейнах у моря, стоя так близко, что воздух между ними стал тяжелым и наэлектризованным. Азирафель забыл, что злился на Кроули – забыл, что он не разговаривал с ним и не смотрел на него всю дорогу домой, потому что сейчас он определенно смотрел, и томление в его глазах было безошибочным.              Азирафель коснулся указательным пальцем винно-красного шелка галстука Кроули, ощущая мягкую прохладу на своей горячей коже, и медленно провел им вниз, а затем обратно вверх. Он чувствовал, как кончики пальцев Кроули скользят по его боку, словно боясь прикоснуться и умоляя о разрешении.              – Ангел, я...              Их губы были так близко – Азирафелю стоило лишь слегка наклонить голову. Как он хотел этого... как он в этом нуждался.              Азирафель обмотал галстук вокруг руки и осторожно потянул за него, преодолевая крошечное расстояние между ними и приближая губы Кроули к своим.              Это было едва заметное прикосновение, легчайшее давление, но оно было мягким, совершенным и таким правильным. Поцелуй длился всего несколько секунд; они оба вздохнули, когда Азирафель отстранился, и просто стояли, дыша одним воздухом на двоих; нос Кроули касался щеки Азирафеля, который прочертил длинную линию по рубашке Кроули, вызвав у него вздох. Теперь Азирафель был уверен, что это Кроули дрожит, ожидая, когда он решит, чего хочет дальше.              Пальцы Азирафеля добрались до пояса брюк Кроули и легко скользнули под него, заставив Кроули резко охнуть и обмякнуть. Боже, прошло уже, наверное, с десяток лет с тех пор, как Азирафель вызывал у мужчин дрожь в коленях таким простым действием, и подобная власть поистине кружила ему голову. С этой секунды Азирафель больше не отвечал за свои действия, вновь притягивая Кроули к себе для очередного поцелуя.              С той секунды, как их губы соприкоснулись, Азирафель понял, что этого никогда не будет достаточно, и теперь ни на небесах, ни в аду не было силы, способной закрыть открывшиеся шлюзы. Все эти недели взглядов и прикосновений, все это желание, томление и страсть к Энтони Джею Кроули наконец получили выход, и вот наконец Кроули запустил свои длинные пальцы в волосы Азирафеля, накрывая его рот своим. Азирафель так сильно хотел его – хотел ощутить его руки по всему телу и прикосновение его губ к своей коже.              Он потянул за пиджак Кроули, стягивая его с него, после чего прижал Кроули к книжному шкафу, заглушая ртом его вздохи и сладостные всхлипы. Он запустил руки в мягкие рыжие волосы, накручивая пряди на пальцы, тогда как Кроули провел ладонями по его бокам, обнял Азирафеля за спину и притянул к себе. Тоненький внутренний голос предупреждал, что нужно сбавить обороты, смутно напоминая о другом красавце, о другом книжном шкафе и о том, что случилось, когда Азирафель дал волю своим желаниям, но тут Кроули издал тихий стон прямо ему в губы, вибрация от которого пронеслась по всему телу Азирафеля прямо до низа его живота. Губы Кроули опустились под скулу Азирафеля, зубы впились в кожу, и все мысли растворились под напором жара и желания, позволив наслаждению и примитивной потребности взять верх над разумом.              Это было волнующе и прекрасно, но все равно недостаточно. Азирафелю нужно было больше, и он чувствовал растущее отчаяние, когда их поцелуи становились все более жаркими и глубокими, а руки потянулись к одежде. С огромным усилием Азирафель отстранился и, задыхаясь, уставился на совершенно беспутный вид Кроули – волосы в полнейшем беспорядке, кожа раскраснелась, губы стали розовыми и припухшими. Отступив назад, Азирафель протянул руку, приглашая Кроули за собой. Тяжело дыша и глядя на него потемневшими от страсти глазами, Кроули переплел их пальцы и позволил Азирафелю отвести себя в спальню.