О шпионаже и пророчестве (или как случайно, но бесповоротно влюбиться в книготорговца из Сохо)

      Пальцы Азирафеля тут же прекратили попытки спуститься по поясу брюк Кроули, и он в ужасе уставился в потрясенные медовые глаза. Они не осмеливались даже шевелиться, все еще соприкасаясь носами и тяжело дыша, когда входная дверь закрылась и раздался стук высоких каблуков по паркетному полу. У Азирафеля от этого слишком хорошо знакомого приторно- чарующего голоса кровь застыла в жилах.              – Это Монтгомери, – прошептал он.              – Черт... – пробормотал Кроули.              Они не могли продолжать стоять столбами, даже спрятавшись за книжным шкафом.              – Мистер Фелл? – снова позвала она, и Азирафель быстро убрал руку с брюк Кроули.              – Минутку! – отозвался он, стараясь говорить как можно более бодрым голосом.              Кроули прижался к книжному шкафу, и Азирафель поспешно заправил член обратно в брюки. Азирафель не мог разобрать выражение лица Кроули; его рыжие волосы торчали во все стороны там, где несколько минут назад побывали руки Азирафеля, губы распухли, покраснели и все еще были влажными.              – Все в порядке? – обеспокоенным голосом спросила Монтгомери под неумолимо приближающийся перестук ее каблуков.              – Тип-топ, моя дорогая! – настаивал Азирафель.              Он застегнул последнюю пуговицу брюк и быстро сунул распущенный галстук-бабочку в карман, бросив последний взгляд на Кроули, прежде чем подхватить горсть упавших на пол первых изданий Уайльда. Глубоко вздохнув, он вышел из-за книжного шкафа и изобразил на лице обезоруживающую улыбку.              Капитан Роуз Монтгомери стояла у стола в центре магазина и водила рукой по лежавшему там экземпляру пророчеств Матушки Шиптон. Когда он показался, она подняла на него глаза и мило улыбнулась.              – А вот и вы! – воскликнула она, обратив внимание на отсутствие галстука, расстегнутый воротничок и раскрасневшееся лицо Азирафеля. – Вы выглядите очень взволнованным, мистер Фелл. Вам нездоровится?              Азирафель сглотнул и положил свою небольшую пачку томов Оскара Уайльда на стол рядом с экземпляром матушкой Шиптон.              – Нет, дорогая, – успокоил он ее, – я просто поднял несколько книг, которые упали на пол. Я уже не так молод, как раньше, – много крови прилило к голове!              Монтгомери снисходительно улыбнулась ему.              – Энтони? – спросила она.              Азирафель не сразу понял, о чем она говорит: в последний раз, когда Монтгомери была в его магазине, он придумал озорного кота, чтобы скрыть звук падения Кроули из окна наверху.              – Да, – напряженно ответил он, – этот... надоедливый кот как всегда чудит!              Азирафель сопротивлялся желанию оглянуться через плечо на книжный шкаф, скрывавший Кроули от посторонних глаз; ему отчаянно хотелось узнать, что делает и о чем думает Кроули, но страшно было привлечь к нему внимание.              Он не мог поверить, что оставил дверь незапертой. Азирафель проклинал собственную глупость, беспечность и непредусмотрительность.              С того момента, как он впервые поцеловал Кроули накануне вечером, Азирафель жил в пузыре, где не существовало войны, двойных секретных агентов или нацистских шпионов, где он не был сотрудником службы безопасности, а Кроули не был его куратором. В течение двадцати четырех часов они были просто двумя влюбленными дураками, отчаянно предавшимися страсти, и все остальное не имело значения.              Он должен был предвидеть, что что-то случится, когда они вернутся в безопасность книжного магазина – что они начнут целоваться на диване или срывать друг с друга одежду посреди комнаты. Ему следовало бы запереть дверь.              И вот он оказался лицом к лицу с агентом-перебежчиком Секретной разведывательной службы, в то время как его любовник из Службы безопасности прятался за книжным шкафом. Одно неверное движение – и все будет кончено для них обоих.              Монтгомери вернулась к большому тому пророчеств на столе, проводя по краю кожаной обложки изящными пальцами.              – Вы прекрасно справляетесь, мистер Фелл, – промурлыкала она, одарив его снисходительной улыбкой. – Вы просто чудо – достать все эти книги в рекордные сроки, да еще и первые издания. Как вам это удалось?              Боже, как же Азирафель ненавидел эту женщину с этими ее блестящими локонами, невинными глазами и сладким голосом. Она искренне верила, что манипулирует Азирафелем, заставляя его невольно предать свою страну. Если бы не Кроули, ей бы это удалось.       – Удача и деньги, – ответил он с улыбкой, не отражавшейся в глазах. – Я обнаружил, что мистер Хармони щедро платит за нужные ему товары.              – Действительно, – мягко ответила она. – А если уж речь зашла о нацистских шпионах: кто-нибудь из них пытался связаться с вами в последнее время?              Азирафель знал, что она его проверяет. Кроули рассказал ему об этой тактике – она уже знала ответ и хотела проверить, станет ли Азирафель ей лгать.              – В последнее время нет... Как вы думаете, что это значит? Думаете, они отказались от поисков книг? Вернулись в Германию?              Да, мечтать не вредно.              – О нет, мистер Фелл, – рассмеялась она, – они все еще здесь, не беспокойтесь об этом – просто тянут время, пока вы не свяжетесь с ними по поводу завершения работы. Они все еще посылают вам деньги, не так ли?              Азирафель кивнул. Он договорился с мистером Хармони, что будет оставлять записку под скамейкой в Сент-Джеймсском парке, когда ему нужно будет купить книгу. Через несколько дней та же сумма приходила в толстом конверте с курьером.              – Ну вот, – сказала Монтгомери, ясно давая понять, что тут больше не о чем говорить.              – У меня есть большинство книг из списка, – поспешно выпалил Азирафель. – Осталось совсем немного времени, и я получу остальные.              Глаза Роуз Монтгомери загорелись.              – Это отличные новости, мистер Фелл, – ответила она, – возможно, нам следует начать планировать их передачу в безопасном месте встречи вдали от посторонних глаз – месте, где можно спрятать нескольких моих агентов, чтобы мы могли расправиться с этими мерзкими шпионами, когда до этого дойдет дело.              На ум ему пришло только одно место – непопулярное и в основном тихое; оно становилось совершенно безлюдным, как только начинали выть сирены воздушной тревоги.              – Церковь Святого Антония, – тихо сказал он, – крошечное местечко недалеко от площади Сохо. Чтобы попасть туда, нужно свернуть на боковую улицу, но... это старая церковь – очень тихая и уединенная.              – Похоже, это идеальное место, – пробормотала Монтгомери. – Хорошо, тогда я сообщу в головной офис и посмотрю, что мы можем сделать. Надеюсь, вам не понадобится много времени, чтобы заполучить последнюю пару книг.              Он натянуто улыбнулся и проводил ее обратно к двери, стараясь не спешить, чтобы не вызвать у нее подозрений.              – Я задействовал все свои связи, – заверил он ее.              Когда она коротко попрощалась с ним и вышла на темную улицу, Азирафель закрыл за ней дверь и на этот раз запер ее.              – Дерьмо! – шипел Азирафель, стукнув головой об оконное стекло раз, два, три раза. – Дерьмо... дерьмо... дерьмо... дерьмо!              – Лучше и не скажешь, ангел.              Азирафель обернулся, прижавшись спиной к двери и зажав рот рукой, когда Кроули вышел из-за книжного шкафа; его темно-рыжие волосы стали аккуратнее, чем были, румянец с щек полностью сошел. Азирафель почувствовал, что его руки начинают дрожать, когда адреналин начал медленно покидать его тело, колени подкосились от осознания серьезности ситуации.              – Еще бы чуть-чуть... – произнес он дрожащим шепотом, – совсем чуть-чуть.              – Да, – пробормотал Кроули, проводя рукой по волосам и приглаживая одну-две выбившиеся пряди. – Мне так жаль, ангел.              Нахмурившись, Азирафель с усилием оттолкнулся от двери и осторожно направился к нему.              – Что? О чем ты сожалеешь?              – Это моя вина, – ответил Кроули.              Азирафель замер на месте, приоткрыв рот от удивления. Кроули выглядел так же, как и накануне вечером, когда последовал за Азирафелем в дом после официального ужина: он судорожно потирал шею, а его красивые золотистые глаза казались затравленными.              – Что? – повторил Азирафель. – Нет! Нет, конечно нет, не будь смешным...              – Но это моя вина, ангел, – в отчаянии произнес Кроули. – Этого не должно было случиться – мы не должны были случиться. Я должен был заботиться о тебе и следить, чтобы ты не пострадал. Это была моя работа – защищай нашего агента, Кроули, следи, чтобы он не попал в беду, но потом я встретил тебя, и ты просто... ты... и мне это понравилось, и внезапно это перестало быть просто работой – это стало чем-то гораздо большим, хотя мне снова и снова твердили держать дистанцию. Я не должен был проникаться к тебе чувствами.              У Азирафеля перехватило дыхание. С момента первого поцелуя они не говорили о своих чувствах друг к другу. Возможно, они оба думали, что у них будет больше времени – что у них будет больше, чем один прекрасный, идеальный день, чтобы просто быть вместе. Кроули не нужно было ничего говорить – Азирафель знал, может, и не сразу, но уж со времени Манчестера точно. Но услышать это признание сейчас, при таких обстоятельствах, было подобно удару в самое сердце.              И теперь Кроули пытался взять всю вину на себя, как будто Азирафель с самого начала не думал только о том, чтобы затащить его в постель. Для танго нужны двое, а они танцевали друг вокруг друга неделями; последние двадцать четыре часа они погрузились в этот омут с головой, и Азирафель, конечно же, не был всего лишь невинным свидетелем.              – Взаимно, Кроули, – осторожно сказал Азирафель. – У меня тоже есть к тебе чувства...              И не просто чувства – он влюбился в Кроули до беспамятства и теперь не мог представить себя без него, особенно теперь, когда узнал ощущение тела Кроули и услышал звук своего имени, срывающийся с его губ в момент кульминации.              Кроули издал тихий жалобный стон и принялся вышагивать круги по помещению магазина, дергая себя за волосы.              – Я должен был быть сильнее, – шипел Кроули, – я не должен был идти за тобой в дом прошлой ночью – я должен был пойти домой и позволить тебе злиться на меня за это. Я должен был повернуться и уйти от тебя...              – Это я поцеловал тебя! – раздраженно воскликнул Азирафель.              Он знал, что несет за это определенную ответственность: Кроули боролся со своими чувствами, и Азирафель поклялся себе не делать первый шаг, но все же сделал. Он толкнул Кроули за грань, схватив его за винно-красный галстук и притянув к себе для поцелуя...              Кроули в отчаянии покачал головой.              – Я должен был остановить это, – прошептал он. – Мне говорили... меня предупреждали, чтобы я держался на расстоянии и не приближался к тебе, но я не... не смог и подверг тебя опасности. Я подверг опасности нас и операцию «Соловей», а теперь...              – Энтони!              Кроули резко захлопнул рот, как и предполагал Азирафель. Использование имени Кроули всегда заставляло его остановиться – заставляло его помедлить и сосредоточить все внимание на нем. В любое другое время Азирафель мог бы насладиться имеющейся у него властью над Кроули, который теперь выжидательно смотрел на Азирафеля своими прекрасными теплыми медовыми глазами.              Желудок Азирафеля был словно налит свинцом, тянущим его вниз, прямиком в ад. Кроули был прав, как бы тяжело ни было Азирафелю это признавать – они потеряли себя друг в друге; настолько увлеклись, что забыли, как вообще познакомились – забыли о цели, которая свела вместе бывшего гангстера из Уайтчепела и книготорговца из Сохо. Слишком увлекшись зародившимися чувствами и близостью, они потеряли из виду свою миссию.              – Мы не можем продолжать, не так ли? – наконец прошептал Азирафель.              Кроули покачал головой, сверкнув золотыми глазами.              – Нет, ангел, – прошептал он, – не можем.              За последние несколько недель они стали смелее, а вместе с этим и беспечнее, безрассуднее. Капитан Роуз Монтгомери чуть не застала их врасплох, и это могло иметь катастрофические последствия для операции «Соловей», но если бы это был покупатель... это был бы конец для них обоих еще до того, как все началось.              Взглянув на Кроули, Азирафель понял, что он думает о том же; они оба пришли к одному и тому же выводу: быть вместе слишком опасно. На кону стояло нечто большее, чем их счастье: они оба по-своему сражались за то, чтобы не допустить успеха врага на родной земле – чтобы сохранить свою страну и свой народ в безопасности.              – Это несправедливо, – прошептал Азирафель, делая неуверенный шаг к Кроули, – я просто... мы просто...              – Я знаю, – ответил Кроули, опустив руки вдоль боков и сжав их в кулаки, – но я не могу... я не знаю, как я могу быть с тобой и защищать тебя от нацистов.              Из груди Азирафеля вырвался звук, который был чем-то средним между захлебывающимся смехом и рыданием. Кроули в мгновение ока оказался рядом, заключив Азирафеля в объятия, как тогда, когда они танцевали под «Соловья, поющего на Беркли-сквер»; его прикосновение мгновенно успокоило, когда прохлада его тела просочилась сквозь одежду Азирафеля и проникла под кожу. Азирафель крепко прижался к нему, вцепившись кулаками в пиджак Кроули, и стал отчаянно целовать маленькую черную змею, вытатуированную рядом с ухом Кроули.              – Это не навсегда, – пообещал Кроули, приникнув губами к виску Азирафеля и погладив его по волосам длинными тонкими пальцами, – я не смогу отказаться от тебя навсегда... Я этого не сделаю...              Азирафель почувствовал, как по щекам текут слезы, оставляя на коже влажные соленые дорожки. Ему казалось, что его сердце разрывается, но слова Кроули давали ему надежду, что они пройдут через это, что он не потеряет Кроули.              – Ты не сможешь от меня избавиться, – прошептал он.              Он почувствовал, как плечи Кроули затряслись от смеха, а затем эти прекрасные длинные пальцы обхватили его лицо и приподняли для мягкого, нежного поцелуя.              – И думать не смел, – пробормотал Кроули ему в губы.              Боже, Азирафель любил его так сильно, что это причиняло боль. Всего за несколько коротких недель Кроули превратился из незваного гостя на пороге его дома в того, кто значил для Азирафеля все. Азирафель всей душой чувствовал, что у них впереди было так много всего – будущее, полное любви и счастья. Их отношения должны были прерваться здесь и сейчас, но это был не конец – Азирафель отправится на небеса и бросит вызов самой Всемогущей, если Она попытается их разлучить.        ***       Кроули несколько часов колесил по центральному Лондону, отпивая из бутылки дешевого виски, которую приобрел в пабе на окраине Сохо. Жалкий, с разбитым сердцем он не мог вернуться домой в свою холодную пустую квартиру и не мог вернуться в теплый, уютный книжный магазин Азирафеля. По всему городу начали падать бомбы, и в попытке найти место, где можно переждать бомбардировку, он доехал до площади Сохо, свернул в боковой переулок и припарковался рядом с церковью, о которой Азирафель упомянул Монтгомери.              Церковь Святого Антония теснилась в конце грязного переулка – старое здание из темного камня, которое выглядело так, словно стояло здесь с начала времен, а весь остальной мир был построен вокруг него. Церковь выглядела холодной и непривлекательной, пустой и заброшенной – идеальное место для встречи со шпионской нацистской ячейкой.              Кроули отхлебнул из бутылки и поморщился от обжигающего жжения спиртного в горле и животе. Святой Антоний, подумал он, его тезка и покровитель потерянных вещей. И Кроули действительно чувствовал себя очень потерянным, сидя в своем молчаливом Бентли и попивая виски из бутылки, пока на город падали бомбы, а внутри него росла пустота.                    Он все еще чувствовал прикосновение кожи Азирафеля к своей, все еще ощущал вкус Азирафеля на языке; чувствовал запах книг, бархата и розмаринового мыла. Его шею и грудь все еще покалывало от засосов и следов укусов, которые Азирафель оставил на них. Азирафель проявил себя требовательным любовником, оставив на нем свою метку собственника, а потом... Кроули пришлось от него отказаться.              Он провел рукой по глазам, вытирая набежавшие слезы. Кроули уже почти не мог видеть ясно из-за мучительной боли на сердце и алкоголя в крови. Он так сильно влюбился. Он всю свою жизнь полагал, что этого никогда не случится, но Азирафель перевернул его мир с ног на голову, обрушив его стены, словно иерихонские, и показал ему другой путь. Недели хождения вокруг да около, пока наконец... наконец... они не упали в объятия друг друга, дав волю сжигающей их страсти; Азирафель боготворил его, и Кроули отвечал в том же духе, словно он был единственным божеством, которому ему когда-либо хотелось молиться.              Кроули стал беспечным, когда Азирафель проник в его разум и под кожу, позволив его солнечной улыбке согреть ему душу. Что бы он сделал, если бы Монтгомери поймала их, если бы она прошла еще несколько шагов и обнаружила агента Британской службы безопасности, стоящего на коленях перед человеком, которого, по ее мнению, она завербовала? Она наверняка была вооружена, а потому, скорее всего, достала бы из сумочки пистолет и застрелила обоих в одно мгновение; лужа крови Азирафеля просочилась бы на страницы первых изданий Оскара Уайльда, которые он уронил на пол...              От этой мысли желудок болезненно сжался, и Кроули быстро открыл дверцу Бентли, чтобы выплеснуть в сточную канаву изрядную порцию дешевого виски. Проведя рукой по губам и не обращая внимания на яростное жжение в горле, Кроули понял, что они поступили правильно, договорившись не продолжать отношения до тех пор, пока нацистские шпионы не будут схвачены. Но одному Богу было известно, как скоро это произойдет – сколько времени понадобится Азирафелю, чтобы найти последние книги, и как долго Кроули придется утешать себя, проигрывая в голове последние двадцать четыре часа.              – Это нечесссстно, – пробормотал Кроули про себя, надавливая основаниями ладоней на глаза, чтобы сдержать новую волну слез. – Это проссссто... не...              Кроули понимал, что не может просидеть в машине всю ночь. Он был изрядно пьян и одинок и до встречи с Азирафелем жалкий и набравшийся Кроули отправился бы на поиски желающего заполнить эту пустоту хоть на несколько минут, но сейчас...              Он не хотел никого, кроме Азирафеля. От одной мысли о чьих-то руках Кроули снова начинало подташнивать, а от мысли о чьем-то рте по коже побежали мурашки. Кроули открылся Азирафелю, ослабил бдительность и позволил книготорговцу заглянуть себе в душу, в итоге став уязвимым, несчастным и очень одиноким без него.              Возможно, он отключился или потерял счет времени, но когда вновь обрел контроль над собой, шум бомбардировщиков и свист ракет стихли, и остались лишь слабые звуки сирен во мраке. Бросив недопитую бутылку виски на пассажирское сиденье, Кроули нажал на газ и помчался в сторону Ислингтона. Во всем мире сейчас был только один человек, с которым он мог поговорить – только один человек знал его тайну, и пусть она наверняка убьет его, если он заявится к ней домой посреди ночи... но у него не было выбора.              Было, наверное, около трех часов ночи, когда Кроули, спотыкаясь, поднимался по лестнице: голова шла кругом, ноги скользили, когда он брел, натыкаясь на стены и, пару раз не удержавшись, с шумом грохнулся на деревянный пол, пока не добрался до двери, выкрашенной в нежно-сиреневый цвет. Кроули чуть не рассмеялся при виде этого женственного цвета, но ему было слишком плохо, чтобы смеяться. Он принялся барабанить в дверь.              – ВИИИИЗЛ!              Он бил кулаком по дереву, опираясь на дверь, чтобы не упасть, и стараясь не обращать внимания на головокружение и тошноту от дешевого спирта, плескавшегося в его пустом желудке.              – ВИЗЛ! – Кроули попытался снова. – ПОЖАЛУЙСТА, ВИ! ОТКРОЙ!              Кроули привалился к двери, упираясь лбом в сиреневое дерево, холодное и успокаивающее. Возможно, он сможет спокойно провести остаток ночи, опираясь на входную дверь Визл?              Как только эта мысль пришла Кроули в голову, дверь резко распахнулась, и он потерял равновесие, упав на колени и уставившись на не на шутку разозленную Визл в сине-белой полосатой мужской пижаме, с растрепанными со сна короткими черными волосами.              – Какого… мать твою… хрена, Кроули? – опасно зашипела она, сверкнув темными, как угли, глазами.              Кроули моргнул и улыбнулся сквозь слезы.              – Привет, Ви, – невнятно протянул он.              Несколько громких голосов с нижних этажей заставили Визл поднять глаза и зарычать на него.              – Ты разбудил половину гребаного здания, – рявкнула она и, резко выкинув руки вперед, схватила Кроули за пиджак и подняла на ноги с удивительной для такой маленькой женщины силой. – Иди внутрь.       Кроули позволил Визл втащить себя в квартиру и не успел опомниться, как она усадила его на диван и захлопнула за собой входную дверь, закрыв ее на ключ. От резкого движения у Кроули поплыла голова, и он зажмурился, ухватившись за край дивана, чтобы удержаться на ногах.              – Ты пьян, – заявила Визл с отвращением в голосе.              – Да, – просто ответил Кроули.              – Откуда ты вообще знаешь, где я живу?              Кроули растерянно моргнул на нее.              – Хочешь сказать, ты не знаешь, где живу я? – спросил он.              Визл поджала губы. Хреновые из них шпионы, если они не могут выведать такую информацию. Она фыркнула и сложила руки на груди, глядя на него сверху вниз.              – Ладно, – ответила она, – так ты мне скажешь, какого черта орешь и ломишься в мою дверь в три часа ночи? Мы недавно заснули, черт побери!              Кроули уставился на нее, чувствуя почти невыносимую боль в груди, заглушавшую даже головокружение и тошноту.              – Я облажался, Ви.              Его голос прозвучал прерывистым шепотом, и он почувствовал, как в уголках глаз снова собрались слезы. Визл угрожающе наклонилась к нему.              – Уточни «облажался».              Кроули сглотнул. Ему нужно рассказать ей – как соруководитель отдела, она должна была знать, и, черт возьми, Визл была единственным человеком, которому он мог рассказать, не рискуя всем. Худшее, что она могла сделать, – это убить его, и в данный момент Кроули казалось, что он даже будет рад забвению.              – Я переспал с Азирафелем, – признался он.              За несколько секунд на лице Визл промелькнуло множество эмоций: удивление сменилось недоверием, которое переросло в осознание, а затем в гнев. На секунду Кроули действительно ожидал, что она ударит его, врезав ему своим маленьким кулачком.              – ТВОЮ Ж МАТЬ!              Ее голос прогремел в маленькой гостиной, и Кроули вздрогнул, когда он эхом отразился от стен. Темные глаза Визл пылали безудержной яростью, и в полумраке гостиной она казалась выше ростом, так что создавалось впечатление, будто она возвышается над ним.              – Элли? – раздался нежный женский голос, и Визл обернулась на звук; внезапно она словно бы сдулась прямо на глазах у Кроули. В дверях гостиной стояла женщина в персиковой ночной рубашке, шелк которой облегал изгибы ее бедер и округлости живота, светлые волосы были уложены в аккуратные ряды локонов. Ее большие зеленые глаза были полны беспокойства, когда она переводила взгляд с Визл на Кроули и обратно.              – Все в порядке, милая, – мягко сказала ей Визл, – ложись спать, я скоро приду.              Вайолет – ведь эта женщина могла быть только женой Визл – вошла в комнату, вместо того чтобы вернуться в спальню, и обхватила себя руками, прячась от утренней прохлады.              – С ним все в порядке? – спросила Вайолет.              – Нет, – ответила Визл с жесткими нотками в голосе, стоило ей снова повернуться к Кроули, – он полный идиот.              – Спасибо, – ответил Кроули, вновь хлипко улыбаясь. Глаза Визл тоже стали жесткими.              – Не испытывай меня, черт возьми, – прошипела она, прежде чем снова повернуться к Вайолет, и уже куда более мягким тоном добавила: – Не беспокойся о нем – он просто мой коллега-идиот. Возвращайся в постель.              Кроули наблюдал за их общением с тяжелым, ноющим сердцем, замечая мягкость в голосе Визл, которую он никогда не слышал раньше, то, как она нежно погладила руку Вайолет, и то, как они обе смотрели друг на друга.              На какое-то короткое время у него тоже было нечто подобное, ведь он почти разделил жизнь, наполненную близостью, теплотой и заботой, с другим человеком. Кроули был так близок к этому, что до сих пор чувствовал на языке вкус невысказанного будущего с коттеджем с розарием и овощной грядкой.              Обхватив себя руками, он издал громкий и отчаянный всхлип. Вайолет перевела взгляд зеленых глаз с Визл на Кроули, и Визл с сожалением вздохнула.              – Я поставлю чайник, – пробормотала Вайолет.              Кроули слышал, как ее босые ноги зашаркали по половицам, когда она вышла, оставив его наедине с Визл. Ярость исчезла из темных глаз его коллеги, но она все еще выглядела раздраженной.              – О чем ты, черт возьми, думал? – сказала она в конце концов.              Кроули громко фыркнул и, крепко обняв себя за плечи, покачнулся на сиденье. Он чувствовал себя таким жалким, таким ничтожным, сидя здесь, в гостиной Визл. Подумать только, что еще утром он вошел в офис, словно по воздуху, пока аромат Азирафеля все еще прилипал к его коже. Казалось, прошла целая вечность.              – Я не думал, – признался он. – Он поцеловал меня, и... вся моя решимость просто испарилась.              – Ты обещал мне, что этого не случится.              – Я знаю, – прошептал Кроули, пристально глядя на свои колени.              Визл тяжело опустилась рядом с ним и провела руками по коротким черным волосам.              – Как давно это происходит между тобой и Феллом?              – Со вчерашнего вечера, – пробормотал Кроули.              Визл насмешливо фыркнула.              – Это объясняет, почему ты был на седьмом небе сегодня утром – только что оттраханный и под кайфом.              Кроули бросил на нее печальный взгляд.              – Я люблю его, Ви...              Визл впилась в него взглядом изучающих темных глаз и потом тяжело вздохнула.              – Твою ж мать, – пробормотала она.              На кухне засвистел чайник, и Кроули услышал, как Вайолет напевает какую-то нежную мелодию и звякает посудой в поисках чашки.              – Хочешь сказать, что не испытываешь к ней таких же чувств? – спросил он, кивнув головой в сторону звуков из кухни. – Не чувствуешь, что каждый раз, когда она входит в комнату, все вокруг озаряется светом, или когда она смотрит на тебя определенным образом, твое сердце переполняется от осознания того, какая она замечательная? Что ты могла бы провести вечность, просто глядя на нее, потому что она как солнце и свежий воздух, и тебе все равно не хватило бы?              Визл опустила взгляд на свои босые пальцы и медленно пошевелила ими на твердом деревянном полу.              – Конечно, черт возьми, – пробормотала она, – но разница в том, что Вайолет – медсестра, а не сотрудник Службы безопасности, и я не ее куратор, который должен охранять ее, пока мы пытаемся переиграть трех нацистских шпионов.              Кроули вздохнул и откинулся назад, погрузившись в подушки мягкого дивана и снова прижав ладони к глазам. Он был измотан, истощен, голова шла кругом.              – Именно поэтому я и порвал с ним, – жалко ответил Кроули, – сегодня вечером я понял, какой опасности подвергну его, если мы продолжим, и я... я не мог...              – Это первая разумная мысль, которую ты озвучил с тех пор, как сюда заявился, – пробормотала Визл.              Они оба подняли глаза, когда в гостиную вновь вошла Вайолет в толстом кардигане поверх шелковой ночной рубашки, с чашкой из простого фарфора и одеялом в руках.              – Вот, – по-доброму сказала она ему, – я заварила вам ромашковый чай, чтобы вы уснули, и принесла запасное одеяло. Вы не в том состоянии, чтобы куда-то идти, поэтому выпейте чай и проспитесь, хорошо?              Кроули принял чашку, пробормотав слова благодарности. Чай пах успокаивающе, а тепло от фарфора проникало под кожу, напоминая ему об Азирафеле. Чая ему хотелось меньше всего, но он все равно его принял, потому что Вайолет любезно приготовила его для него – пьяного мужчины с татуировкой в виде змеи на лице, которого она никогда раньше не встречала. Вайолет не знала ни его имени, ни того, кем он был, кроме того, что он работал с ее женой, и тем не менее она не задалась вопросом о его присутствии в их квартире или его состоянии. Вайолет без всяких вопросов заварила ему чай и принесла одеяло.              Он с грустью смотрел, как Вайолет поднимает Визл на ноги, заметив мягкое выражение глаз Визл, когда она смотрела на свою жену; на том, как их руки оставались соединенными в течение нескольких секунд после того, как Визл выпрямилась. У Кроули защемило сердце.              – А с тобой я завтра разберусь, – пообещала Визл, пока он дул на дымящийся чай в руках.              – Не могу дождаться, – пробормотал Кроули.              Он намеренно не смотрел на женщин, когда они вышли из комнаты, все еще держась за руки, и направились в спальню. Кроули отпил чересчур горячего чая и ошпарил язык, но был слишком усталым, несчастным и пьяным, чтобы об этом беспокоиться. Отставив чашку в сторону, он закутался в теплое одеяло и рухнул на кучу вышитых подушек, сваленных у подлокотника дивана, приветствуя окутывающую его темноту сна. ***              Азирафель солгал бы, если бы сказал, что не плакал после того, как Кроули покинул книжный магазин в тот вечер после последнего нежного прощального поцелуя. Он свернулся калачиком в своем подвальном бомбоубежище, когда на Лондон падали бомбы, укутавшись в одеяло с подаренным Кроули томиком Уайльда. Азирафель провел пальцами по потертой кожаной обложке, ощущая мягкость зачитанных страниц и гадая, сколько раз это делал прежний владелец книги. Он провел несколько часов в своем убежище, обдумывая прошедшие двадцать четыре идеальных часа и то, как стремительно развивались его отношения с Кроули, чтобы так же стремительно оборваться.              Это было несправедливо. Не каждый день в этом мире можно встретить человека, с которым все становится на свои места и кажется правильным. Несправедливо, что закон запрещал Азирафелю открыто любить того, кого он любил, и несправедливо, что он наконец нашел кого-то, кто полюбил его в ответ, только чтобы почти сразу от него отказаться.              Будь проклята Роуз Монтгомери, и два других нацистских ублюдка. Будь проклята вся эта кровавая война и нелепые законы, не позволявшие таким, как он и Кроули, просто жить своей жизнью. Будь они все прокляты до самого глубокого круга ада. Если бы не нацистские шпионы и операция «Соловей», им с Кроули, возможно, и не пришлось бы расставаться...              ...но, с другой стороны, если бы не вся эта запутанная история, он бы никогда не встретил Кроули. Сейчас Азирафель не мог представить свою жизнь без него – без интимных моментов приготовления завтрака, поездок в Бентли с включенным радиоприемником, того, как Кроули брал у него книги почитать, их беседы об искусстве и литературе, истории и архитектуре. У них было столько общего, и в то же время они во многом отличались друг от друга.              В ту ночь он почти не спал – даже когда прозвучал сигнал отбоя и он забрался в свою постель наверху, все еще хранившую запах Кроули. Азирафель закутался в одеяло и вдохнул, позволяя себе заново пережить воспоминания о прошедшей ночи, когда тело Кроули прижималось к нему, во время занятий любовью.              Азирафель встал рано и выполнил свои обычные утренние ритуалы, которые, как всегда, закончились чаем с хлебом в задней комнате с маленькой печкой, которая разгоняла утреннюю прохладу. Еще ночью он пришел к выводу, что немедленно приступит к поискам последней книги из списка – Отвелла Биннса, которую ему не удалось найти в Саутенде после того, как она была уничтожена взрывом зажигательной бомбы.              Чем быстрее Азирафель разыщет еще одно первое издание Биннса, тем быстрее сможет организовать встречу с нацистами, а затем отдел Кроули сможет их арестовать. После этого не останется причин, по которым они с Кроули не смогут быть вместе, – или, по крайней мере, не будет непосредственной опасности для их жизни и будущего страны. Для таких людей, как они, всегда будет существовать риск, но Кроули определенно того стоил.              За неимением лучшего Азирафель открыл магазин. В последнее время у него было не так много покупателей – редкие и старинные книги обычно не интересовали среднестатистического лондонца, деньгам которого можно было найти более практичное применение. Обычно его клиентами были несколько напыщенные пожилые люди, а то и просто укрывающиеся от непогоды случайные прохожие. По крайней мере, последние не пытались купить книги.              Он сел за стол у окна со свежей чашкой чая и, достав из верхнего ящика список, распрямил его на массивной столешнице из красного дерева. Он составил его, когда его только завербовали, – список книготорговцев и семей с обширными библиотеками, подобными его собственной, разбросанными по всей стране. Он успел связаться лишь с несколькими из этого списка, прежде чем получил ответное письмо от своего неудачливого знакомого из Саутенда. Азирафель вздохнул и снова пробежался глазами по списку, ставя отметки напротив наиболее надежных источников.              Он был глубоко поглощен написанием писем, когда колокольчик над дверью его магазина издал мелодичный звон, вынуждая Азирафеля откинуться в кресле, чтобы выразить протест против вторжения; возражения замерли на губах, когда он увидел знакомую улыбку.              – Привет, мой малыш!              У Азирафеля значительно поднялось настроение, когда в дверь вошел Роберт, выглядевший очень солидно в новом шерстяном пальто бордового цвета, с тростью в одной руке и пакетом в форме книги в другой.              – Роберт! – Азирафель вздохнул с облегчением. – Ты даже представить себе не можешь, как я рад тебя видеть.              Появление его лучшего и старейшего друга было одновременно неожиданным и невероятно желанным. Азирафелю сейчас был необходим кто-то знакомый.              Роберт Макклан приветливо улыбнулся ему.              – Ты знаешь, как польстить старику, Азирафель! – рассмеялся он.              – Ты не старик, – с нежностью ответил Азирафель.              Роберт усмехнулся, закрыл за собой дверь и повесил трость и шляпу на вешалку. Азирафель шагнул вперед, чтобы помочь ему. Веселые голубые глаза с интересом осматривали комнату, пока Азирафель забирал у Роберта пакет, чтобы дать ему возможность снять пальто.              – О-о! – воскликнул Роберт, заметив на круглом столике из красного дерева вазу с букетом, который принес ему Кроули. – Только посмотри-ка на это! Красная роза в полном цвету и хризантема, незабудка и белая фиалка! Кто-то любит тебя! – игриво сказал он.              Азирафель замер, чувствуя, как сердце сжалось в груди, словно кто-то стиснул его в кулаке. Улыбка исчезла с его лица, и в уголках глаз заблестели слезы. Роберт сразу же заметил, как изменилось выражение лица Азирафеля.              – О, мой дорогой, – сокрушенно произнес Роберт, – я сказал что-то не то, не так ли?              – Нет, – дрожащим голосом ответил Азирафель, мужественно сдерживая грозящие пролиться слезы, – просто... просто... я...              В одно мгновение Роберт взял у Азирафеля большой пакет, одной рукой положил его на стол рядом с вазой, а другой взял Азирафеля за локоть и осторожно направил его к задней комнате и креслу.              – А теперь, – мягко сказал он, помогая Азирафелю сесть, а сам с озабоченным видом уселся в кресло напротив, – расскажи мне, в чем дело, дорогой малыш.              Руки дрожали, когда Азирафель перебирал пуговицы на жилете, ощущая пальцами успокаивающий мягкий бархат. Заглянув в добрые глаза Роберта, он понял, что хочет рассказать ему все – о Монтгомери, Глозье и Хармони, правду о книгах пророчества, о Кроули и его отделе. Если бы только Роберту не было опасно знать об операции «Соловей», он рассказал бы своему самому верному другу обо всем, что случилось с ним за последние несколько недель, но он не мог. Просто не мог.              – Все… сложно, – пролепетал Азирафель.              Роберт нахмурился и, протянув руку, взяв одну из ладоней Азирафеля в свою.              – Что сложно? – спросил он. – От кого эти цветы? От твоего мужчины?              Азирафель рассмеялся полузадушенным всхлипом и потянулся в жилетный карман за носовым платком, чтобы вытереть слезы, которые все еще грозили пролиться.       – Энтони, – тихо сказал Азирафель, – да, они от него.              – Вы поссорились? – Роберт сжал руку Азирафеля. – Он сделал тебе больно?              – О, Боже правый, нет, – ответил Азирафель, решительно качая головой, – ничего подобного...              – Тогда в чем дело?              Азирафель моргнул; его разум вступил в противоречие с сердцем, пока он боролся между необходимостью поговорить с кем-то о Кроули и желанием уберечь Роберта.              – Я бы хотел сказать тебе, дорогой – очень хотел! Но... это вопрос национальной безопасности.              Лицо Роберта медленно разгладилось, и он откинулся в кресле, по-прежнему нежно держа Азирафеля за руку.              – О, дорогой малыш, – пробормотал он, – во что ты ввязался на этот раз?              У Азирафеля была привычка ввязываться во всякие неприятности – в основном это были случаи, когда он оказывался не в том месте не в то время, но оказаться втянутым в операцию Службы безопасности, связанную с нацистской шпионской сетью, стало настоящей вишенкой на торте.              – Как бы мне хотелось рассказать тебе, – прошептал Азирафель, – я хочу рассказать тебе...              Роберт вздохнул.              – Хорошо, – пробормотал он. – Итак... этот прекрасный букет от мужчины, в которого ты, по твоим словам, влюблен, и между вами произошло нечто, что тебя ужасно расстроило. Но ты не можешь рассказать мне о случившемся, потому что это вопрос национальной безопасности?              Азирафель кивнул, и Роберт снова вздохнул, изучая своего друга внимательными голубыми глазами.              – Он из спецслужб, не так ли – твой Энтони? Книги... твой требовательный клиент, который хорошо платит, – тебя завербовали спецслужбы для получения книг пророчеств, и Энтони был твоим связным.              – Куратором, – не задумываясь, поправил его Азирафель; он даже не понял, что только что нарушил Закон о государственной тайне.       Выражение лица Роберта еще больше смягчилось.              – Ты влюбился в своего куратора, – пробормотал он с сочувствием. – О, мой дорогой мальчик.              Под сочувственным взглядом Роберта и тяжестью его успокаивающих рук, слезы потекли сами собой. Азирафель знал, что не должен ничего говорить, но безоговорочно доверял Роберту – доверял уже восемнадцать лет. Если и был в этом мире человек, которому Азирафель мог поведать тайну, то это был Роберт Макклан, так что он рассказал ему о Кроули.              Он рассказал о гипнотических янтарных глазах и прохладных пальцах, которые выписывали успокаивающие круги на его коже. Он рассказал Роберту о том, как Кроули вел себя по отношению к Гэбриэлю и Шедвеллу; о ночи на станции метро, когда Азирафель держал его за руку, пока над ними падали бомбы, а потом Кроули вызвался откопать людей из-под обломков. Азирафель рассказал Роберту о том, как они танцевали под Веру Линн; о подарках в виде пайков и книги Уайльда; о поездке в Саутенд и, наконец... наконец... о том, как он поцеловал Кроули после официального ужина и как блаженно счастливы они были последние двадцать четыре часа, пока...              – Нас чуть не поймали, – со слезами на глазах прошептал Азирафель, – если бы нас увидели вместе... все было бы кончено, поэтому мы согласились...              – Расстаться, – мягко закончил за него Роберт.              Азирафель кивнул. После того, как он рассказал все это Роберту, хотя и не должен был, с его плеч свалилась огромная тяжесть. Роберт никогда не предаст его, Азирафель в этом ничуть не сомневался, и ему было крайне необходимо рассказать другу об этом – о Кроули.              – О, милый, – пробормотал Роберт, сжимая обе большие ладони Азирафеля. – Вы поступили правильно. Я знаю, что сейчас тебе больно, потому что ты любишь его, а он любит тебя, но... вы не можете быть вместе, пока занимаетесь шпионажем. Вы должны оберегать друг друга, чтобы потом, когда опасность минует, смогли снова быть вместе.              – Я знаю, – ответил Азирафель, – но это не слишком утешает, когда сердце словно разрывается на части.              Роберт ободряюще улыбнулся ему.              – К счастью, я знаю средство, которое утешает разбитое сердце, – это не панацея, но на короткое время помогает.              Азирафель высморкался в носовой платок и смахнул последние слезы; глаза у него опухли и покраснели.              – Вот как?              Роберт улыбнулся шире.              – Обед с шампанским в «Дорчестере», – пояснил он.              Азирафель невольно улыбнулся. Роберт так хорошо его знал – знал, что, как бы плохо ни обстояли дела и как бы Азирафель ни был расстроен, он никогда не откажется от обеда. Еда была языком, на котором они оба говорили в совершенстве, и для Азирафеля она была особенно утешительной и успокаивающей, заполняя пустоты и даря радость. Роберт был совершенно прав: обед ничего не исправит, но смягчит боль.              – Это было бы замечательно, дорогой.