Будет больно

Мы провели потрясающую ночь в одном из первых попавшихся нам клубов в магловской части Лондона. Я был самым счастливым человеком в мире, стоял в костюме рядом с Грейнджер в белом платье, что мы укоротили и очистили заклинанием. Мы напились с Гермионой вдрызг и впервые закурили какую-то траву, которую мне толкнул неприметный маггл. Блять, я думал, что словил приход и все это не реально. Оторва Грейнджер была безудержна. Я бы никогда не подумал, что в нее может влезть столько текилы и водки. В общем мы пили все, что горит. И видели бы вы глаза моего отца, когда на рассвете я ввалился в мэнор, держа за плечи Грейнджер. Ну или она меня держала. Я смутно помню. — Хотелось бы узнать, что чужая жена делает в нашем доме с первыми петухами, Драко. — Не с петухами, а со мной, отец. — И я ничья не жена, прошу прощения, — промычала Гермиона, положив голову мне на плечо. — Да, я слышал о вашем вчерашнем фиаско. — О, это было потрясающе! — встрепенулась Гермиона, не открывая глаз, все так же облокотившись на меня. — Я доставила вашего сына домой, надеюсь вовремя, — хохотнула она. — Пожалуй, пойду, отец Малфой. Я умер, а она… Она не сдвинулась с места, я мог бы уже решить, что Грейнджер уснула стоя, назвав Люциуса: «отец Малфой». — Поговорим в другой раз, отец, — бросил я через плечо, поднимая Гермиону на руки. Я шатался как осиновый лист, конечно, блять, я выпил полбара, когда Грейнджер принялась за другую половину. — Разумеется, — хмыкнул отец. — Тинки, подготовь для мисс Грейнджер комнаты. И присмотри, ради Салазара, за моим сыном, сомневаюсь, что он в состоянии дойти до своей постели самостоятельно. Наивный, не верит в меня. Я вообще-то и не такое мо… Блять, я зацепился за собственную ногу на ровном полу. Нас повело в сторону, но я справился. А он в меня не верил. — Решился наконец. Я думал, уж никогда не свершится, — услышал я бормотание отца за спиной. О чем это он? Неважно. Да, я уложил Грейнджер в постель. В свою постель. Знаете, где уснул я? На ебаном полу у ее кровати. Пиздец. Но так сладко я еще никогда не спал. Несколько месяцев мы постоянно проводили в компании друг друга. Периодически делили время с Блейзом и Паркинсон. Она была счастлива, а я был счастлив от того, что счастлива она. Тавтология, знаю. Но не могу не хочу говорить иначе. Все было хорошо, пока я не признался ей в своих чувствах. Тогда… Тогда все стало еще лучше. Нет, правда. Я стою у алтаря в ожидании невесты, а у меня член стоит колом в штанах от воспоминаний о том, как мои пальцы растягивали стенки Гермионы в первый раз. — Ебаный свет, Грейнджер, я сейчас кончу в штаны, если не войду в тебя! — Драко…— простонала она тогда мое имя мне в шею. Салазар, я еще никогда так сильно не хотел оказаться в теле девушки. Этой девушки. Мои пальцы ритмично двигались в ней, пока я не ощутил, как ее стенки стали пульсировать и сжимать мои фаланги. Мерлинова борода, она так сладко стонала когда кончала. Это ощущалось как патока по моей изголодавшейся душе. Хотеть ее, брать ее, пробовать на вкус каждый миллиметр нежной кожи, целовать в носик. Когда я вошел в нее, блять, клянусь, я оказался в новой галактике, создал ее. Усыпав звездами и спутниками, назвав главную в самом сердце — Грейнджер. Ее руки, блуждающие по моей спине, плечам, пальцы с коротенькими ноготками, что слабо царапали кожу моей головы, зарываясь в волосы. Я рычал, неистово вколачиваясь в хрупкое тело, срывая хриплые стоны и горячие мольбы, доводя до исступления нас обоих. Я был с ней, в ней, и я, черт его дери, хотел бы повторять это снова и снова. Даже сейчас, только скажи и мы исчезнем. Знаете что, я кончил так, что видел за зажмуренными веками ее черты и слышал высокие стоны еще минут семь, пока не пришел в себя. Она дрожала подо мной, а когда я открыл глаза, первое, что увидел — ее улыбка. И я никогда не забуду, как чувствовал себя тогда. Я был живее всех живых. Клянусь. Как и каждый день, что проводил с ней. Все шло как нельзя лучше. Я был ебаным счастливчиком, честно. Но все закончилось одним дождливым утром, как в этих ваших сопливых историях. Тинки попросила, чтобы я вышел и принял посылку, у ворот поместья Малфоев, где мы жили с Грейнджер, стоял маггловский курьер. Занятно. Он передал мне кое-что для Гермионы, она должна была вернуться из министерства вечером. Цветы. И чертов конверт. Я не ревнивый, правда, но мое — значит мое. Блять. Я ходил вокруг да около конверта, который бросил на стол в своем кабинете, и ждал Грейнджер дома. Как ебаный петух. Я не сдержался, Салазар. Я. Не. Сдержался. Блядство. В пять часов вечера, я не разбираясь, влетел в кабинет и открыл чертов конверт, и, видит Мерлин, помню каждую строчку, написанную мужской рукой. — Цветы безобидны, Малфой, — отмахнулась она, заметно уставшая после работы. А я места себе не находил. Не было ни одного гребаного места для меня на этой планете. — Какой-то ублюдок прислал тебе цветы, и ты говоришь, что они безобидны? Конечно! Достаточно безобидно, — я стал читать письмо, что прилагалось к букету. «Я думаю о тебе всю ночь, Гермиона. Надеюсь, у тебя все хорошо. Люблю». Пиздец, как безобидно, не так ли? — Не нужно быть гением чтобы понять, что он делал, пока думал о тебе ночью. Она смотрела на меня и улыбалась. Смотрела и улыбалась, пока мое сердце сжималось в тиски, а желудок выворачивался наизнанку. Грейнджер не могла. Не могла так поступить со мной. — Все кончено, Малфой. У нас получилось, — и одинокая слеза очертила улыбчивое лицо. Мое любимое лицо. Все закончилось…