Look into the Abbys

      Немного позже, в тот же день, Стайлз обнаруживает себя склонившимся над очередным сигилом, более спокойным и расслабленным, чем когда-либо еще — может, за исключением первого раза, — пока он находится в поисках нужного наброска. Список сверхъестественных существ, предыдущий день, всевозможные угрозы до сих пор проносятся на задворках сознания, но именно они заставляют его быть настолько сконцентрированным. Его предсмертный опыт запустил новую серию сомнений, которые он очень долго откладывал — в чем ему следует винить лишь себя, отталкивая их и после отрезая от себя, — так что потребность знать и действовать почти невыносима. И когда он спрашивает о возможностях быть обнаруженным, присутствие Пустого приникает к его боку, прохладное и успокаивающее.       Наверное, не так скоро, но… да. Это возможно. Твое магическое присутствие будет расти, и вскоре кто-нибудь более приспособленный сможет считать твою ауру.        Какую бы злобу не таил в себе демон с их последней встречи, он либо очень хорошо прятал ее, либо же полностью от нее отстранялся — Стайлз предполагает, что задействованы оба варианта. Он совсем не чувствовал чего-то странного, лис казался вполне спокойным, хоть и немного молчаливее, чем обычно. Больше присутствия, чем слов. И это, в свою очередь, заставило его осознать, что сейчас он больше знает о Пустом, настроен на него — кольцо взаимосвязи вложено у него в груди. Но данную мысль пришлось отложить для дальнейшего изучения: разум Стайлза уже заполнен всем остальным.       Разве защищающего сигила недостаточно? Он интересуется, осматривая кольцеобразную руну на своем предплечье.       Голос Пустого слегка гудит, посылая эхо ощущения под его грудиной       Хоть он создан весьма хорошо и достаточно мощный — нет, этого недостаточно. Тебе нужно спрятать присутствие твоей магии.       Стайлз с некоторым смущением замечает, что млеет под едва уловимой похвалой, его сердце пропускает несколько ударов, прежде чем ему удается приструнить все это. Удивительное чего-то типа удовольствия сглаживает грани стыда, который лишь ухудшает жар на его лице.       Верно, значит, скрывающий сигил? Типа, он должен заставить меня ощущать человеком? Или… начинающим эмиссаром, думаю?       Слышится отдаленное впечатление возмущенного фырка, но прежде, чем он может задуматься об этом, голос Пустого звучит снова — нотки раздражения или недовольства проскальзывают в ровных, низких тонах.       В этом и заключается идея, да. Предпочтительнее, как человеком, эмиссары не обладают особым присутствием, они — люди, что просто используют магию самыми примитивными способами.       Если бы Стайлз не знал лучше, то подумал бы, что это было пренебрежение, но сейчас… Сейчас он понимает больше, чем раньше: вроде явноявного презрения, что практически идеально скрыто в одном конкретном слове…       Ты раздражен. Холод, словно зазубринами, щиплет кожу, и, да, ага, он оказался прав. Почему? Ты против того, чтобы я им стал?       Искры не предназначены для того, чтобы быть эмиссарами, они выше этого. Никакая стая не заслуживает такой власти. И ни одна стая не заслуживает тебя, лисенок.       Воздух застревает в легких, последние слова Пустого пробегают по его спине. Это не должно ощущаться так приятно, не должно заставлять чувствовать его так. Сдвинувшись и облизнув губы, он старается не обращать внимания на тон этих слов — смесь презрения, подобия свирепой уверенности и нежного скрежетания прозвища.       Ну, мы еще посмотрим, думает он, потянувшись к книгам, практически видя закатывание глаз в своем сознание. Итак, сокрытие..       И вот так он в течение нескольких часов рисует эскизы, отбрасывая и разрушая те, которые не ощущаются правильными, затем пытаясь увеличить те, которые сделал. Постоянное присутствие Пустого, скрывающегося где-то в тенях — подталкивание то тут, то там, пустая болтовня, пока он рисовал линии, — помогало попасть в ритм больше, чем он готов был признать, позволяя пульсации в его венах направлять его. То, как это успокаивало мозг Стайлза, быстро становилось его любимым занятием, а удовлетворение от завершенного символа, кипящего от потенциальной силы, было дополнительным бонусом.       Прекрасно выглядит, лисенок. Как ощущается?       Стайлз прекрасно понимает, что Пустой, возможно, уже знает, но все равно приятно, что его спрашивают.       Правильно, думает он, когда смотрит на руну.       Линии жестче, чем у предыдущих, широкие штрихи и зубчатые края, весь символ немного напоминает ромбовидный глаз без зрачка, ветви торчат со всех сторон геометрической фигуры, почти как концы креста. Магия, которую излучает знак, кажется приглушенной или, скорее всего, источает эту способность. Стайлз не совсем может описать, как сигил ощущается, но он очень правильный. За краской он просто направляется прямиком за банкой с остатками от его первого символа, и чтобы содержимое не высохло, использует масла и простые руны, нарисованные на крышке, взятые прямо из одной книги, завалявшихся на столе. Полезно для маленьких мелочей.       Ты можешь пропустить эту часть, ты знаешь.       Это возможно, Стайлза считает. Он может мысленно представить себе этот процесс, особенно если учитывать, что место, которое он хочет выбрать для руны, кажется ему, опять же, каким-то просто правильным. Но его размышления прерывает еле ощутимая тяга в его сознании: присутствие на границах чар — отчетливое впечатление смерти, лилий и скорби. Стайлз оказывается у двери практически в ту же секунду, когда Лидия стучится, и сдерживает себя, чтобы не ответить сразу, чтобы это не выглядело подозрительно. В уголках разума слышится эхо недовольства — может, даже с оттенком возмущения, — но он игнорирует, предпочитая открыть дверь. — Привет, — выговаривает он немного неловко, но много всего произошло — что сразу же заставляет его обеспокоиться, даже если Лидия выглядит просто уставшей. — Что-то случилось? — Привет, нет, ничего, пока нет, во всяком случае… — она прерывает себя, качая головой с каким-то отстраненным взглядом, но потом фокусируется на нем. — Просто хотела проверить тебя.       Легкое, пушистое тепло окутывает Стайлза, признательность за то, что у него есть такой друг, как Лидия, даже когда он слышит полутона в ее голосе, которые ясны как день. После вчерашнего, что ж, он полагает, что никому не хотелось бы оставаться в полном одиночестве. Они были в этом вместе, в конце концов. — Хочешь зайти?       Открыв дверь шире, Стайлз пододвигается, давая ей возможность войти, и Лидия с легкостью следует за ним. От нее исходит что-то похожее на глубокое изнеможение, его вкус терпкий, кислый, но она держится, подобно королеве, которой и является. Так что Стайлз играет роль хозяина, варит кофе, подает его так, как ей нравится, и они болтают без умолку, обо всем и ни о чем; и немое Присутствие в его голове, узел взаимосвязи в темноте между ребер, все еще умиротворительно спокойное, лишь немного отступлено по краям, словно предоставляет Стайлзу больше личного пространства. Или его иллюзию.       Когда Лидия, наконец, задает вопрос, Стайлз настолько расслаблен, насколько он может быть, учитывая обстоятельства. — Слышала, что в последнее время ты стал больше заниматься, — говорит она, взгляд одновременно острый и любопытный, но не злой. — Есть успехи? — Да. Защитные чары, окружающие дом, работают отлично, продолжают держать нежелательных гостей подальше, — он ухмыляется, потягивая кофе, лишь полу-осознанно поддерживая его горячим своей правой ладонью. Это изящный трюк, и ему нравится пользоваться им — уже может почувствовать, как веселье поднимается в груди.       Лидия моргает, ее губы сжаты, хотя ее взгляд чуть сверкает. — Ты сразу же узнал, что я пришла, не так ли? — Ага, — его ухмылка ползет дальше и превращается в смешок, когда она закатывает глаза. — Над чем-то работал сейчас? — Собственно, да, хочешь посмотреть? — вырывается из его рта прежде, чем он успевает себя остановить и слишком поздно понимает, что наделал. Черт. — Конечно, — практически с энтузиазмом отвечает она, но, естественно, замечает его едва прикрытый всплеск паники. Ее брови нахмуриваются. — Если ты уверен, Стайлз… Все в порядке, я не буду лезть не в свое дело, — ее голос утешительно понижается, и Лидия тянется, чтобы накрыть его ладонь своей маленькой ручкой — и это почти удается.       Теоретически, это все еще область друидов и даже эмиссаров, так что он вне подозрении, но с Лидией — эта девушка всегда обладала талантом вытягивать каждую мелочь из него, независимо от тактики, и это… это может быть рискованно. Поэтому он попытался отыскать в своей нарастающей панике и нетерпении поделиться этим с кем-то, отчетливое ощущение связи, которая в это время стала очень жутко тихой — он с трудом сдерживает облегчение, когда оно тянется к нему.       Это твоя тайна, лисенок. Расскажи своей подруге, если ты хочешь, голос звучит уже так знакомо, что утешает просто сам по себе. Затем, почти как с сомнением… Не волнуйся, я буду рядом все время.       И, может, это не должно, но ничего не изменит того, как это успокаивает что-то глубоко внутри Стайлза, что отказывается утешаться чем-либо еще. Так что он кивает, паника предотвращена, а нетерпение возвращается, когда он встречается со взглядом Лидии снова. — Пойдем, оно в моей комнате.       Его стол — хаотичный беспорядок: стопки книг слева, некоторые раскрыты, некоторые — закрыты с торчащими закладками; карандаши, ручки и разбросанная повсюду бумага, с одним лишь достаточно свободным местом посередине, чтобы работать над тем, что бы ему не понадобилось; маленькая лампа висит над дальним углом. Только предыдущие наброски получили особое обращение, убранные в папку в ящике, но тот, что новый, лежит по центру; глаз моргает им, когда Лидия поднимает лист. — Миленько, хоть немного и грубовато. Это же руна? Для чего? — ее тон пытливый, как будто она нашла что-то, что можно разобрать на части, математическую задачу, которую нужно проанализировать и, откровенно говоря, уничтожить, и это заставляет его в равной степени быть взволнованным и бояться результата. — Да, руна. И она для меня.       Это не ответ на ее вопрос, но ей следовало быть конкретнее, поэтому он воспользовался этим — и то, как она поворачивается прямо к нему, достаточно свидетельствует о том, что она видит его насквозь. — Если она для тебя, тогда в чем ее цель? — ее глаза сужаются, нотка беспокойства все еще очень узнаваема под личиной спокойствия.       И Стайлзу необходимо притормозить, остановиться, подумать. Потому что глубоко внутри он хочет, чтобы она узнала, хочет, чтобы кто-то узнал, а кто может быть лучше, чем Лидия Мартин? Она чертовски умна, остроумна, ничто иное, как гениальна, никогда бы не подвергла их опасности, но…       Твое решение, Стайлз, шелестит голос, тихая поддержка, которая так безумно нужна, и ты не обязательно должен раскрывать всю правду. Возможно, небольшая часть не причинит особого вреда. Доверься своим инстинктам.       Низкого, успокаивающего бормотания почти хватает для того, чтобы исчезли нервные узлы в его животе. И когда он следует предложению, ища трепет в своих венах, гудение внутри его самой души, его магия отвечает, тихая, довольная, наверное, даже любопытная. Поэтому он делает вдох, выпускает воздух, позволяя Лидии видеть, как разрешается его внутренний конфликт — потому что она поймет, ведь она такая замечательная — и принимает решение. — Это для скрытности, — признается он, наблюдая, как прекрасно ухоженная бровь слегка приподнимается. — Я могу, а может, и не могу, обладать чуть большей магией, чем другие люди. — Позволь угадать, это будет опасно для тебя, если кто-то узнает. — Ага. Есть… некоторые, которые могут захотеть избавиться от нее, — он с усилием сглатывает через внезапно пересохшее горло, ему стоило бы взять кофе с собой наверх, — или взять для себя. Поэтому мне необходима руна. Может, она и не нужна пока что, но со всем, что происходит…       Лидия наблюдает за ним, небольшие отблески эмоций мелькают в ее глазах, но остается невозмутимой, принимая все мелочи, которые он не произносит, так же как и те, которые говорит. Они оба слишком умны для собственно же счастья, предполагает Стайлз, но, быть может, проходить через это вместе было бы легче. Проходит поразительно мало времени, прежде чем она кивает, решительно и резко, как будто она готова взять на себя армию. Королева, в полном смысле этого слова. — Хорошо, и как ты нанесешь ее? Она должна быть вытатуирована или что-то такое? Подожди-ка… — нахмурив брови, она осматривает его сверху до низу, обыскивая, потом… — У тебя ведь уже что-то есть, не так ли?       И Стайлз не может сдержать ухмылку, пока его сердцебиение учащается. — Определенно. Я рисую их, немного колдую, — шевелит пальцами для эффектности, — и пуф! Сделано.       Глаза Лидии сужаются еще больше, губы поджаты, словно она не очень уверена, можно ли ему доверять, но после секундного анализа, она уступает. С многострадальным вздохом. Что… вполне справедливо. — Куда ты эту наложишь? Полагаю, что ты безостановочно носил все эти клетчатые рубашки и худи, чтобы прятать ее, так что… — ее взгляд — не что иное, как ожидание.       Есть еще часть про раздевалку, но он никогда не привлекал к себе особого внимания, поэтому ему сошло с рук то, что он просто называл это обычной татуировкой — на него будет устремлено тем больше взглядов, чем больше рун он нарисует, разумеется, но это также поможет ему не объяснять про каждую из них.       И все же легкий румянец проступает на его шее, попался, но в то же время, если они уже здесь и общаются… — На своем плече. Вот тут, — он поворачивается своим левым боком к ней, немного наклоняется и указывает на свою лопатку, близко к изгибу плеча. — Немного трудно рисовать здесь самому, но это чувствуется правильно, ну, знаешь.       Она смотрит на него серьезно, отчасти с раздражением, как будто он идиот, и отчасти расчетливо; он понимает слишком поздно. — Ладно. Я сделаю это. Где краска?       Стайлз моргает, открыв рот, захлопывает его и чувствует, как мозг стремительно закрывается. Что? Лидия кладет руки на свои бедра, оглядываясь по сторонам, словно она найдет ее стоящей на полке — близко, но нет, — как будто это совершенно разумное решение. — Ну? — подталкивает она через секунду, возвращая его в настоящее. — Ты уверена? Я все еще могу… — Не будь глупцом, просто дай мне краску. По крайней мере, я сделаю так, чтобы она выглядела хорошо.       Он еще раз моргает, неуверенно, но поиск ответа в своей интуиции ничего не приносит, кроме все такой же гудящей магии, так что к черту. Он идет за краской, брошенной рядом с другими банками, и приносит ее обратно, ставя на стол с остальными принадлежностями. — Нацелься на то, чтобы нарисовать с первого раза. Ошибка не должна повлиять на что-то, но лучше сделать это так, — проговаривая эти действия, Стайлз погружается еще глубже в себя, к бездне внутри ребер, но связь до сих пор кажется вполне довольной, бесшумное наблюдательное Присутствие почти незаметно — однако он черпает из этого утешение.       Лидия берет банку в свои руки, взгляд тщательно изучающий, пока Стайлз стягивает с себя толстовку вместе со своей рубашкой и разворачивает стул спинкой вперед, чтобы сесть, закинув руки на нее. — Хочу ли я знать, что в ней содержится?       Он выдыхает смешок, оборачиваясь к ней через плечо. — Просто некоторые травы, масла… — он обрывается, пожав плечами. — Моя кровь. — Твоя кровь? — Да, всего лишь несколько капель. Три, если быть точным. Эм, и также пепел рябины, что удивительно хорош для рун, кто бы мог подумать, верно? — он пренебрежительно машет рукой, ухмыляясь в ответ на ее недоуменное выражение лица. К ее чести, она принимает это как должное.       С тихим вздохом, она откупоривает банку, переливает небольшое количество жидкости в маленькую мисочку, стоящую на столе, потом берет ее в одну руку, кисть — в правую, эскиз лежит на столешнице. Толкает его локтем, указывая на бумагу. — Подержи набросок для меня. Мне нужно видеть его. — А, конечно, вот.       Неосознанно, держа набросок в своей правой руке над левым плечом, его левое предплечье перекинуто за спинку стула, он предоставляет ей хороший вид на первую руну. Болотные глаза проскальзывают по ней, прежде чем чуть холодная жидкость начинает растекаться по его коже продолжительными, отработанными штрихами. Ощущение… странно приятное. Делиться с кем-то. Странно, но приятно. Даже если темная, глубинная часть его самого — спрятанная за ребрами, затаенная в уголках разума — желает другого, желает… — Не хочешь рассказать мне о другой татуировке?       Голос Лидии прорезает его блуждающие мысли, сердце пропускает удар от того, куда она чуть не зашла, а также от того, что, вероятно, она имеет в виду. — Руна на твоем предплечье?       Его взгляд стремительно опускается, находит круглую руну, и он выдыхает без сознательного участия мозга. А, черт возьми. Он знал, что она вытянет очень многое из него, но все же, вот он здесь. С тем же успехом. — Это для защиты. Любого типа, серьезно, но, я думаю… ментальный щит — один из них. Ну, понимаешь, после всего случившегося, после… — его голос прерывается, не способный назвать имя, пока бездна пульсирует вокруг его бьющегося сердца. Но Лидия понимает, как всегда понимает, даже если и не знает всей картины. — В любом случае, она сильная и работает, так что… Думаю, это хорошо, — пытается отмахнуться, но с Лидией это не прокатывает.       Легкое движение кисточки останавливается и откладывается, чтобы положить руку на его второе плечо, слегка сжав. — Так вчера… — она осекается, смысл очевиден, поскольку ее голос становится тяжелым от эмоций, даже если это практически шепот. — Ага.       Это до сих пор заставляет его нервно сглатывать, воспоминание живое в его голове, образ выжжен у него на внутренних сторонах век. На легкие наваливается тяжесть: что-то, что должно, скорее всего, ощущаться как вина, но... холодное оцепенение, накрывшее его, и облегчение все еще очень свежие. В сочетании с тем, как его магия нахлынула в тот момент, мощная и опьяняющая, со знанием, что Химик был тем, кто повинен в том, что его друзья чуть не погибли, а до них, с большой вероятностью, было бесчисленное множество других жертв. Что ж, Стайлз обнаруживает, что ему трудно переживать о том, что убийца мертв. Но он, наверное, должен переживать…       Его руки сжимаются в кулаки без сознательного участия, что Лидия сразу же замечает. — Стайлз… — ее голос вырывает его из мыслей, и он смотрит на нее через плечо, видит серьезное, сочувствующее выражение лица. — Не кори себя за это…       Ему не хватает духу сказать ей, что он не делает этого, не совсем. —…Ты защитил себя. И он больше никого не убьет.       И это те слова, которые заставляют его задуматься... — Ты знала, что он умрет? — Стайлз помнит, что видел ее в школе вчера, но было так суматошно, и его мозг был слишком перегружен, он даже не подумал об этом до этого момента — Лидия должна была что-то почувствовать.       Ее губы приврщаются в тонкую линию, но глаза кажутся отсутствующими. — Я знала, что кто-то умрет, — признает она, голос безэмоциональный — затем она моргает, и вся ее поза возвращается к Лидии, которую он знает, с прямой спиной и острыми глазами. — Я предпочитаю его, чем тебя. Я не закричу для тебя. Или ни для кого из наших друзей. Так что не смей корить себя из-за этого, — она еще раз стискивает его плечо, взгляд смягчается. — Говори со мной, ладно? Ты не один в этом.       И Стайлз не может не улыбнуться небольшой улыбкой — подрагивающей, маленькой улыбкой, — потому что от ее слов ледяное, тяжелое чувство действительно становится чуть легче. — Ладно, я… я запомню, — он протягивает руку, чтобы сжать в ответ ее, коротко и легко. — Спасибо, Лидс.       И закрыв тему лишь легким кивком, потому что она такая потрясающая, Лидия продолжает работу с рисунком. Стайлз чувствует, как она работает с внешними ветвями, когда она снова заговаривает. — У тебя есть еще? Руны?       Белое жаркие искры разливаются по его телу, когда он хватается за спинку, чтобы не потянуться к покалывающему ощущению в мышцах его левой грудине — как будто оно дразнит его, как будто он дразнит Стайлза, и это… это… — Да, — он прочищает горло, стараясь не двигаться, чтобы не испортить рисунок, — эта будет третья.       Лидия принимает это спокойно, признает слова и недоказанность, заканчивая руну последней полосой. — В таком случае, я польщена, — говорит она, убирая кисточку, и похлопывает его по руке. — Готово.       Прежде, чем он успевает попросить, раздается звук фотографирования, и экран телефона появляется перед ним. Стайлз моргает, осматривая прекрасно нарисованную руну размером с его ладонь. — Лидия, это идеально. — Я знаю, — она улыбается, когда забирает телефон обратно, и он, оглядываясь через плечо, разделяет с ней ухмылку. — Что теперь? — Подождать, пока краска высохнет, влить в нее магию, смахнуть остатки и готово. Ничего особо интригующего, если честно.       В ответ она кивает, пока удобно устраивается на его кровати с задумчивым выражением на лице. Но перед тем, как она успевает задать уже выстроившиеся вопросы, он чувствует, что краска высыхает, стягивая его кожу, ощущает гудящий низкий звук в горле, трепет в его крови уже нарастает, небольшое покалывание пробегает по кончикам пальцев. Лидия оглядывается на него, когда он кладет руку на руну, делает глубокий вдох и надавливает с намерением.       Жжение уже знакомо, почти больше не заставляет его напрягаться, руна впивается в кожу, проникая вовнутрь. У нее есть собственное, очень особенное ощущение, когда она начинает действовать, обрушиваясь на него впечатлением мягкого одеяла, легким плащом, разного рода защиты. Когда он убирает руку несколькими секундами позже, его кровь поет сытной, довольной магией, которая уже хочет еще, но он игнорирует это, как может, вставая и направляясь прямиком в ванну, чтобы смыть излишки краски мочалкой, очистить кисточку и мисочку, прежде чем вернуться в комнату. Без рубашки. Острый взгляд Лидии упирается в руну на его груди в ту же секунду, когда он появляется снова и сразу же застывает в дверном проеме, держа в одной руке предметы.       Ледяной ужас оседает на его плечах, просачивается, словно капли дождя через одежду; связь очень тихая, что увеличивает поднимающеюся панику. — Это…       Слишком личное. Слишком страшное. Слишком интимное.       Глаза Лидии остры, когда она сосредотачивается на нем, что-то вроде расчетливости и внимательности в них. Напряженные несколько секунд, которые следуют за этим, кажутся вечностью, воздух настолько плотный от беспокойства, что Стайлз клянется, он бы смог разрезать его ножом. Затем что-то щелкает, почти неслышно, и вся поза Лидии сдувается. — Чего ты так боишься? — Что… — Стайлз удивляется, быстро моргая в своем шоке. Это… это не так… — Что ты имеешь в виду? — он ненавидит то, как слабо звучит его голос, ненавидит, как смертельно пусто у него в груди.       Лидия встает, делает несколько медленных, осторожных шагов к нему, но ее глаза наполнены лишь тревожностью. — Ты скрывал эту руну, уходил от вопросов и теперь выглядишь так, словно ты олень, попавший под свет фар, а я — грузовик, что пытается убить тебя…       Нет, нет, это не так…       Она подходит еще ближе, достаточно для того, чтобы дотянуться до него, болотные глаза блестят. — Почему ты не хочешь поговорить со мной? — Это не так, — моментально говорит он, практически перебивая Лидию. — Это просто…       Как вообще ему начать? Когда это так свежо и ново, и сам Стайлз еще не совсем понимает, что сделал, что это значит.       Он облизывает губы, отводит взгляд, стараясь собраться с мыслями — он осознает, что протянул руку, чтобы обвести линии руны его Тени, только тогда, когда волнительные мурашки поднимаются по коже.       Он никак не был способен поговорить об этом, нет сейчас, пока нет. — Я просто не могу, — он возвращает взгляд к Лидии, умоляя одними своими глазами пожалуйста, пожалуйста, понять. — Это… это слишком личное и новое, я…       Качая головой, Стайлз делает вдох, чтобы утихомирить себя, но Лидия заглушает все, что он хотел добавить, беря его руки в свои, нежно стискивая их. — Я понимаю, — она говорит, маленькая, натянутая напряженная улыбка на ее губах полна невысказанных эмоций. — Просто… ты же расскажешь мне, когда будешь готов? — Да, да, расскажу, Лидс, я… я расскажу.       Он хочет, господи, он правда хочет рассказать, но сейчас это кажется невозможным: сформулировать то, какой бушующий шторм у него между ребер. — Хорошо, — кивает она, сжимая его руки, прежде чем ее улыбка искривляется в уголке. — Я очень надеюсь, что ты знаешь, что делаешь.       И Стайлз не может удержаться от фырканья, улавливая все, что вместилось в этом коротком предложении и во взгляде Лидии. — Пфф, умоляю, Лидс, ты вообще знаешь меня? Разумеется, я знаю.       Они оба знают, что заносчивая уверенность полностью ложная, но это заставляет их хихикнуть. Лидия смотрит на него одновременно и с настороженностью, и с верой — и сердце Стайлза тяжело колотится, потому что, даже если это был его выбор, его и только его, то, чего он хотел, он также вполне уверен, что не готов столкнуться с последствиями. Даже от одной этой мысли у него слегка перехватывает дыхание. — Тогда ладно, — голос так же нежен, как и ее болотные глаза, когда она фиксирует их взгляды. — Я буду ждать этого разговора, — подмигивает, потом сжимает его руки в последний раз, помогая снять напряжение с плеч.       Маленькая, понимающая улыбка играет в уголке ее губ, и Стайлз позволяет ей успокоить себя, хотя бы немного. Так что он кивает, убирает мисочку, кисточку, затем натягивает свои рубашку и толстовку, прежде чем взять банку и то, что осталось от краски — еще для одной или, может, две руны, — и также убирает… — Что значат те символы? — А? — На крышке, — Лидия указывает на банку в его руках. — О, эти? Просто, чтобы краска не высохла. Мне было лень делать новую каждый раз, так что — небольшие удобства, — небольшая улыбка расплывается на его губах, в этот раз одна из тех, что искренняя, но он никак не ожидал того, что именно она попросит. Хотя стоило бы. — Не мог бы ты нанести такие же на мою тушь?       Из его груди вырывается изумленный смех, и ответная улыбка на лице Лидии практически озорная. — Конечно. Я попробую.       Так он и делает. Это тоже работает.       Спустя час они обсуждают возможность консервирования еды с помощью рун, когда их телефоны одновременно звонят. Сообщение от Скотта. Видимо, у него есть план. Это нехорошо. Его взгляд взметается от экрана только для того, чтобы встретиться со столь же сомнительным взглядом Лидии. Но они все равно встают и выходят, каждый со своей маленькой миссией: Стайлз чтобы проследить за Скоттом, а Лидия — побольше разузнать о своей бабушке.       Под его ребрами завязывается узел напряжения, гудящий от нервов, а магия пульсирует в его венах вместе с его трепыхающемся пульсом. Руны обеспечат ему безопасность, пока что, но ему будет нужно еще — и очень скоро. Легкая волна прохладного уюта, ощущение Присутствия у его бока, сглаживает потрепанные края его тревожности, и Стайлз продолжительно выдыхает. Они пройдут через это. Стайлз позаботится об этом.