Более не шептали Древние Боги в его уши. Более не слышал он ни одного голоса в своих снах, Кроме своего собственного и бормотания завистливых духов, И он знал, что это молчание сулило беду. Песнь Тишины 1
В Редклифе все сразу же идет не так, как ожидалось. Никто, конечно, и не ждал, что все пройдет гладко, и все же это выбивает из колеи. Андерс мнет в пальцах записку, оставленную ему сыном магистра, перечитывает ее снова и снова, не понимая, как вообще все вышло так, как вышло. Кассандра — очень зла, но, благо, выслушивать ее приходится не Андерсу, а Варрику. А Андерс получает возможность постоять в относительной тишине у огромного каменного грифона. Он сидит на постаменте вот уже который год, такой важный и напыщенный, и Андерс вчитывается в подпись снова и снова, чтобы занять себя хоть чем-то. — Это может быть ловушкой, — голос Кассандры доносится как из-под воды, и Андерс слегка вздрагивает. — Как будто у нас есть другие варианты, — отвечает он и снова опускает глаза на бумажку, вчитывается: почерк аккуратный, но писали явно второпях. — Других нет, — соглашается Кассандра. — Просто мне не хочется рисковать лишний раз. Но и много людей мы взять на эту встречу не сможем: солдаты Инквизиции не могут так просто войти в Редклиф, ведь… — Я понимаю. Но мне не кажется, что это ловушка. — Почему? — Потому что если бы это была ловушка Алексиуса, он бы подстроил ее прямо там, в таверне. Зачем ждать? Зачем назначать другую встречу через своего сына? Кассандра молчит недолго. Потом вздыхает. — Возможно, ты прав. В любом случае, я пойду с тобой. Варрик, угх, тоже. Андерс неслышно фыркает тому звуку, что она так любит издавать, когда речь заходит о Варрике. В этом есть даже что-то милое. Наверное. К его великому сожалению, Солас не поехал вместе с ними до Редклифа, а остался в одном из лагерей во Внутренних землях, пообещав разобраться с тем самым Серым Стражем, о котором речь шла еще на совете в Убежище. Тот кунари, которого они с Варриком подобрали на Штормовом берегу, остался с ним, а его люди помогали с зачисткой территории вокруг поселений, избавляясь от последних следов войны. Лелиана вроде действительно одобрила Железного быка, успев проверить все, что только можно было проверить, так что, наверное, все действительно в порядке. — До вечера нам здесь делать нечего, — добавляет Кассандра. — Так что пока что вернемся в ближайший лагерь и отдохнем. Когда стемнеет, вернемся. Андерс кивает и, спрятав записку в карман, поднимает глаза на грифона. — Ты знал ее? — спрашивает вдруг Кассандра с какой-то украдкой, будто ей хочется продолжать делать вид, что она не хочет разговаривать с ним больше, чем необходимо. — Героиню Ферелдена? — Можно и так сказать, — отвечает Андерс, отворачиваясь от грифона. Он установлен в память о ее подвиге, но камень не передаст и капли того, кем она являлась и является. — Она рекрутировала меня, — добавляет Андерс, когда они уже подходят к деревенским воротам. Если бы не она, его бы снова отправили Круг и снова бы заперли в изоляторе, и тогда он точно убил бы себя, окончательно и бесповоротно, с концами, чтобы никто не смог успеть заметить и «спасти его». Но она не отвернулась, вступилась — и не один раз. Жива ли еще вообще Элисса Кусланд, командор Серых Стражей? Андерсу сложно представить, что она способна умереть, эта женщина просто неубиваема, ему кажется, она переживет даже Зов. Она ведь тоже должна его сейчас слышать. Андерс давно отвернулся от Стражей и давно уже пытается делать вид, что никак с ними не связан, но если что-то хорошее среди них было, так это она. Посреди Редклифа установили каменного грифона с острой мордой, но вспоминаются Андерсу горящие энергией темные глаза и острые черты ее худого вытянутого лица. Волосы — светлые, короткие, всегда встрепанные, как перышки у нахохлившейся птицы. Не улыбка — хищный оскал наискось лица, вечная усмешка на тонких губах. Воспоминания от времени мутны и нечетки, но Андерс ими дорожит, пусть и перебирает нечасто. Вернувшись в лагерь, Андерс сразу же ложится спать, игнорируя головную боль и возможность того, что ему снова приснятся кошмары. За годы он научился просыпаться бесшумно, главное вовремя зажать рот рукой. Со Справедливостью — проще, тот берет тело под управление или не дает закричать, перекрывая голосовые связки или же используя руку. По крайней мере, за все время, что Андерс провел с Инквизицией, он так никого и не разбудил. В Редклиф они с Кассандрой возвращаются вечером, уже почти по темноте. С ними следует пара солдат Инквизиции, и Андерса нервируют скорее они, чем предстоящая встреча. Ему по-прежнему не кажется, что это окажется ловушкой, но Кассандра волнуется, и ему совсем не хочется вступать с ней в перепалку. Впрочем, она, кажется, в несколько приподнятом настроении: ей удалось спровадить Варрика расследовать информацию о залежах красного лириума восточнее Редклифа, так что он сразу же туда отправился. В вечерней деревне тихо, но не мрачно. Скорее мирно, даже несмотря на все то, что происходит вокруг нее. В тишине слышно даже, как бьются о набережную воды Каленхада, и далеко, на другом его берегу, стоит Кинлох. Его не видно отсюда, виднеются только очертания замка, который и закрывает вид на ненавистную Андерсу тюрьму. И все же понимание того, что она все еще стоит там, может, уже давно пустая, может, ставшая прибежищем для мародеров и бандитов, а может, все еще держащаяся благодаря тем магам, которые по-прежнему верят в Круги… Но она там, и ее никогда ничто не сотрет с лица Тедаса. Церковь во мраке не выглядит зловеще или как-то по-особому. Странно, что встреча была назначена в таком месте. Обычно церкви запирались на ночь, но эта, оказывается, открыта. Андерс чувствует, как сразу напрягается Кассандра, стоит им войти внутрь. Солдатам она приказывает ждать снаружи. Внутри темно, тихо, и на первый взгляд вообще никого нет, но уже через секунду из темноты выступают две фигуры. — Не надо было разыгрывать болезнь, — ворчит одна из них, и голос кажется знакомым. — Я думал, отец меня просто задушит. Вторая фигура коротко смеется. — Хоть в чем-то он не меняется. Все такая же курица-наседка. Кассандра хватается за меч, но в одной из них Андерс быстро узнает Феликса. Вторая фигура оказывается мужчиной, и в темноте это единственная примечательная его черта. Но уже через секунду он взмахивает рукой, движение небрежно и неаккуратно, с его пальцев срывается магический свет. Кассандра опять вздрагивает, ругается себе под нос едва слышно, а свет разливается прямо над ними, тусклый, но достаточный, чтобы видеть хоть что-то. От него пахнет Тенью, и он позволяет рассмотреть Феликса и второго, очевидно, тевинтерца, чуть лучше. — Ты, значит, Вестник Андрасте? — спрашивает он громко без приветствий, голос гулко раздается по стенам, но его нисколько не смущает то, как громко он звучит. Взгляд тевинтерца прокатывается по Андерсу оценивающе, он стоит, чуть склонив голову вбок, а глаза — не то зеленые, не то серые — заинтересованно блестят. Новой примечательной чертой при магическом свете становятся аккуратные черные усы. — А ты кто? — спрашивает Андерс в ответ. Больше никого нет и больше никто не показывается. Значит, это действительно никакая не западня и не ловушка. — Ах, конечно, где же мои манеры! — он сначала вскидывает руки, а потом отвешивает короткий изящный поклон, движение выглядит так, будто оно более чем привычно. — Меня зовут Дориан Павус, совсем недавно я прибыл из Минратоса… — Опять тевинтерец, — вздыхает Кассандра тяжело, и Андерс едва успевает подавить смешок. — Какая у тебя неприветливая подруга, — вставляет Дориан тут же, и Кассандра выдыхает свое «угх». Андерс все-таки фыркает, представившись, потому что это правда забавно, и потому что этот Дориан не кажется ему ни подозрительным, ни опасным. Вернее, понятно, что он маг, и что он может быть опасен, если захочет, но не похоже, чтобы он хотел. Не в их сторону так точно. — Магистр Алексиус был моим наставником, — говорит Дориан. — Так что моя помощь вполне может вам пригодиться. — Еще один магистр, — снова вздыхает Кассандра, и Дориан закатывает глаза, но сразу же себя обрывает, часто заморгав. — Вы тут на юге имеете очень странные представления о Тевинтере, — говорит он так, будто подобное объяснял уже сотни и сотни раз. — Скажу один раз: да, я маг, но я не магистр. Магистр — это, скажем так, профессия. Вроде как булочник. Феликс хмыкает, и становится ясно, что менее подходящее сравнение сложно будет найти. — Значит, это ты передал записку? — Я. Кому-то же надо было вас предупредить, — он вздыхает и на секунду прикрывает глаза. Потом продолжает, снова посмотрев на Андерса. — И без записки наверняка было понятно, что все не так просто. Алексиус вас опередил — как по волшебству, да? Магия здесь и замешана, — продолжает он, а Феликс выглядит все мрачнее. Он в этом неровном неверном свете кажется особо бледным и осунувшимся. Интересно, что с ним вообще? — Магия? Дориан вздыхает. — Алексиус поигрался со временем, — говорит он. — И я знаю, как это звучит. И что это «невозможно». Но ведь каким-то образом он устроил так, чтобы попасть в Редклиф раньше, чем вы, так? Андерс слегка щурится. Что за магия способна на такое? — Я никогда не слышал о магии, которая способна вмешиваться во время, — говорит он. — Конечно, — Дориан хмыкает и продолжает с некоторой гордостью в голосе. — Потому что это наша разработка. Она нестабильна. Очень опасна, — он кривит губы, и гордость испаряется. — Но это была просто красивая интересная теория, когда я был его учеником. Мы были уверены, что это просто невозможно применить на практике! Это страшно. И просто поразительно, что в Тевинтере маги способны изучать и разрабатывать такое. — Проблема не только в этом, — вставляет Феликс. Он стоит за плечом Дориана, хмуро сложив руки на груди. — Они зовут себя венатори. Ратуют за империю в ее былом величии. — А вы, значит, этого не разделяете? — спрашивает Кассандра с вызовом, до того неуютно тихая. Тевинтерцы ей, конечно, не нравятся. То, что один из них маг, и подавно. — Отец сотрудничает с ними не совсем… из-за Тевинтера, — отвечает он медленно и немного растерянно. — Я люблю своего отца. И я люблю свою страну, но то, что он творит, это перебор. Тем более… Культы? Магия, способная изменять время? Самое настоящее безумие. Сам Феликс не похож на мага: у него нет с собой посоха и от него совсем не веет Тенью. Андерс склоняет голову слегка вбок, разглядывая его, и вдруг понимает, что… Скверна? Он чувствует ее. Это ощущение вдруг продирает изнутри, такое знакомое и в то же время очень забытое. Похоже ощущаются другие Серые Стражи, но Феликс, очевидно, не Страж. Он заражен? Конечно, заражен. Андерс чувствует заразу, текущую по его венам. Но сколько она уже там? Явно не несколько часов, явно не один день. Но Феликс выглядит… здоровым. Он бледен и довольно худой, и это очень и очень странно. Андерс видел людей, зараженных скверной и видел, как она сжирала их меньше, чем за час. Это тоже магия? Существует магия, способная поддерживать его? Как только Андерс не обратил внимание на эту скверну в прошлый раз, когда они встретились впервые? Он был слишком занят, или она как раз была задавлена чем-либо? — В общем, — продолжает Феликс, теперь посмотрев на Андерса. — Все, что они делают, делают, чтобы добраться Вестника Андрасте. Так что с учетом всего происходящего остановить моего отца будет лучше для него же. — А еще неплохо бы не порвать время к демонам, — бормочет Дориан себе под нос коротко. — Небо-то уже порвано, этого достаточно. Андерсу совершенно не нравится, когда на него обращают слишком много внимания. И вот опять. — Так… а я тут причем? — Да венатори тобой просто одержимы. Не знаю, только, почему, — отвечает Феликс. — Возможно, потому что ты выжил при взрыве. Возможно, из-за способности закрывать разрывы. Может, они видят в тебе угрозу. — Возможно, они стоят за Брешью… и за взрывом! — вставляет Кассандра, найдя, за что уцепиться, но Феликс только пожимает плечами. Должно быть, отец не слишком посвящает его в свои дела… Андерс слегка дергает плечом. Такое близкое присутствие скверны в чужом живом теле его нервирует. Это странно. Противоестественно. Феликс упомянул, что его отец делает все это не ради страны. Ради чего тогда? Может, как раз ради сына? Ему хочется спросить, но он не спрашивает. Может, потом. — Ладно, мы тут уже задержались, — говорит Дориан взволнованно. — Алексиус не знает, что я здесь, и я бы предпочел, чтобы он не знал и дальше. Так что пора. Но когда вы решитесь с ним разобраться, то хотелось бы быть с вами… — Ты можешь остаться с нами пока, — говорит Андерс, роняет, и сразу же чувствует стальную хватку Кассандры на предплечье. Она громко прочищает горло, и он поворачивается к ней. — Что? — смотрит она на него недовольно и зло, как бы вопрошая, что за балбес ей достался в Вестники Андрасте. — Он уже помог нам, что тебе не нравится? — Милое предложение, — Дориан улыбается. В неровном магическом свете это обрасывает глубокие тени на его лицо, и Андерс смотрит. — Я буду не прочь его принять, если, конечно, меня при этом не съедят. Ах, да, скорее уж страшный тевинтерский «магистр» вас съест. — Угх. Ладно. При условии, что не будет никаких… казусов, — распоряжается Кассандра. Дориан смеется. Потом поворачивается к Феликсу: — Тебе тоже пора возвращаться, если он тебя хватится, то поднимет на уши все Внутренние земли. Феликс фыркает. Вздыхает и кивает. Должно быть, он и правда заражен очень давно. Сколько? Явно больше недели. Больше месяца, судя по тому, как они говорят. Но это же невозможно. Он давным-давно был бы мертв. Андерс не знает никакого другого способа сдержать скверну, кроме как стать Серым Стражем. — И постарайся сделать так, чтобы тебя не убило, — добавляет Дориан, гася свет щелчком пальца. На улице темно и свежо, а Дориан торопливо натягивает на голову капюшон, будто опасаясь, что его здесь могут узнать, хотя все люди Алексиуса сейчас явно в замке. Кассандра выглядит хмурой и недовольной и, повернувшись к Андерсу, говорит, что им нужно будет вернуться в Убежище, чтобы обсудить дальнейшие действия с остальными, и самим будет съездить быстрее, чем перебрасываться письмами. Андерс не спорит, но она очень хмуро смотрит в сторону Дориана, который следует за ними, раздосадованно ворча на грязь и холод. Кассандре явно не хочется, чтобы он с ними ехал, но Андерс не понимает, почему: местоположение Убежища не является секретом, и народу там просто полно и без Дориана. Одним больше, одним меньше, какая разница? — Как же тут у вас холодно, — жалуется Дориан. — Угх. — Не так уж и холодно, — возражает Андерс мягко, слегка прищурившись, и Дориан стонет. — Очень холодно. Просто ужасно. Этот ваш Ферелден — самая настоящая пытка. А еще почему-то от всего здесь пахнет мокрыми собаками. Андерс хмыкает. Есть в Дориане что-то располагающее. Он даже не знает, почему так. Может, это в Андерсе говорит его давнее увлечение Тевинтером. Он не знает. Но Дориан здесь, чтобы помочь им, он тоже маг, и при этом маг, никогда не знавший тюрьмы Круга, и от того Андерсу особо интересно. — Значит, ты приехал сюда вслед за Алексиусом? — спрашивает Андерс. Путь темный, и даже луна едва выглядывает из-за облаков. Может, стоило все-таки остаться в деревне на ночь. Впрочем, до лагеря не так уж и далеко идти. — Не совсем, — отвечает Дориан. — Ну, вернее, конечно, это одна из главных причин. Но на родине мне сейчас в любом лучше не появляться. Я слишком для всех них хорош, — он смеется. Улыбается. Капюшон он снял, когда они вышли за черту Редклифа. — Алексиус хороший человек, — говорит он, посерьезнев. — Был им… до того, как… — Все они хорошие люди, — ворчит Кассандра. Она идет впереди и, кажется, слушает их только в пол-уха, слишком занятая дорогой и размышлениями. Дориан ее ремарку пропускает мимо ушей. — Феликс… дело в нем? — спрашивает Андерс. Дориан мрачнеет и кивает. — Что с ним? — Несколько месяцев назад на Феликса и его мать напали порождения тьмы, — отвечает Дориан медленно. — Ее убили. Феликс выжил чудом, но его заразили. — Несколько месяцев?! Он вздрагивает и прикусывает язык. Слишком громко. Но это правда поразительно. Как так? Как это вообще возможно? — Ну да. Я так полагаю, Алексиус ищет способы спасти своего сына. — Никогда не видел, чтобы люди жили со скверной так долго, — говорит Андерс, нахмурившись. — Обычно она сжирает людей меньше, чем за сутки. — Магистр Алексиус поддерживал его с помощью магии, — отвечает Дориан. Андерс никогда не слышал о магии, способной продлить жизнь человеку, зараженному скверной. И все же, Феликс — доказательство того, что такое существует. — Я видел, как скверна сжирает людей за часы, — делится Андерс. — Я и представить не мог, что возможно жить с ней так долго. — Алексиус души в сыне не чает. Он все делал, чтобы не дать ему умереть, но это стало заходить слишком далеко. Я понимаю, Феликс дорог и мне тоже, — говорит он почему-то немного тише, чем все остальное, а потом продолжает уже прежним голосом, — но отчаяние приводит Алексиуса к очень нехорошим вещам. Андерс усмехается про себя. О, он отлично знает об отчаянии, которое ведет к нехорошим вещам. Дорога до лагеря не занимает много времени, а с утра обнаруживается, что Варрик и Солас уже вернулись в лагерь, и тот самый Страж — вместе с ними. У этого самого Стража — Блэкволла — густая длинная борода, он большой и широкий, руки его явно привыкли к тяжелому мечу. Выглядит он, как человек довольно давно живший вдали от других людей, но в то же время манеры у него подошли бы и для Орлея: всех женщин вокруг он зовет не иначе как леди, на что разведчицы, едва ли когда-либо слышавшие такое от кого-либо, только хихикают. — Блэкволл, это Вестник Андрасте, Вестник Андрасте, это Блэкволл, — представляет их Варрик, явно мерзко про себя хихикая. Андерс только губы на это кривит, а потом прислушивается к себе. Страж? Это Страж? — Вестник Андрасте, значит? — переспрашивает Блэкволл, окидывая его взглядом. Блэкволл — не Страж. Может, он был рекрутом, не успевшим пройти посвящение, но он точно не Страж. Андерс не чувствует его в своих венах, как должен чувствовать других Стражей и как ощущаются порождения тьмы, и как чувствовал совсем недавно Феликса. Рядом с Блэкволлом нет чувства общности и извращенного неясного ощущения дома и покоя. Он в этом плане — пустота, такая же, как и все остальные. Но Лелиана ничего не говорила о том, что этот мужчина — рекрут. Значит, и сам он не уточнял, что еще не является Стражем. Так? Андерс окидывает его взглядом с прищуром. Если бы Блэкволл был Стражем, он бы заметил, что Андерс — тоже Страж. Он бы наверняка обратил на это внимание. Андерс не уверен, стоит ли указывать на это. У Блэкволла могут быть свои причины не выдавать то, что Стражем он не является. Андерс не знает, насколько это важно, и стоит ли ему сообщить Лелиане или Кассандре, что все не так просто. Но сейчас речь не только о нем, а тут вроде как общее тяжелое дело, и ставить его под угрозу таким образом… Андерс решает приберечь этот вопрос до Убежища. — Серый Страж, значит? — переспрашивает Андерс, склонив голову вбок. — Так точно. Должно быть, Варрик не упомянул о том, что Андерс и сам является Стражем. — Однако я уже рассказал вашим… товарищам, что ничего об остальных Стражах мне неизвестно, милорд. Андерс мысленно стонет. Опять милорд, да сколько можно. Варрик хмыкает. — Но почему ты не пропал так же, как они? — Потому что мне был дан приказ рекрутировать людей, и этим я и занимался все это время. Андерс никогда не слышал, чтобы Стражи проводили свою политику рекрутирования так. — И куда же отправлялись ваши рекруты? — переспрашивает Андерс. Блэкволл качает головой. — За последний месяц я только помогал людям из ближайших деревень, обучал их владеть мечом, но не использовал право призыва, чтобы они могли защитить своих родных. Главная опасность в последнее время была явно не в порождениях тьмы, а в храмовниках и магах. Он не Страж, и он не мог заниматься рекрутированием людей последние, что, годы? Месяцы? Да в любом случае. Это очень странно, зачем выдавать себя за Стража? Какой в этом вообще смысл? Андерс не задает вопросы в лоб, хотя и испытывает странный порыв так сделать. Наверное, лучше сделать это аккуратнее. Как Кассандра говорила, они должны дорожить каждым человеком и не отказываться от помощи, потому что в их положении выбирать они не могут. К неудовольствию Кассандры Дориан все-таки следует в Убежище вместе с ними. Он, впрочем, обещает быть безобидным и не обижать бедных южан. Она на это только издает «угх» и больше с ним не разговаривает. Всю дорогу Андерс занимает себя разговорами с ним, близко ведя коней. Варрик едет с ними, но всю дорогу его больше интересует Кассандра, а Солас держится немного поодаль. Дориан в какой-то момент прерывает свой рассказ о тевинтерской церкви, смотря на них, фыркает и переспрашивает. — Милые бранятся только тешатся? Андерс на это смеется. — Они не милые. — Ну да, ну да, — отвечает Дориан и возвращается к рассказу о черном жреце. Хоук однажды подарила Андерсу амулет тевинтерской церкви. Он давно его потерял, как и все другие дорогие ему вещи, как и ту подушку, что давным-давно подарила ему мама. Все это осталось в прошлой жизни, в Киркволле, все это ему больше недоступно, и, должно быть, так и надо. Так правильно, но воспоминания обжигают. — Ты знаешь, — говорит ему Дориан после очередного вопроса Андерса, — я удивлен, что у вас тут маги не правят всем, как дома. — Почему? — переспрашивает Андерс негромко и отчего-то взволнованно, и Дориан хмыкает. — Это же очевидно. Наверное, не будь маги запуганным стадом овец, в котором столетиями взращивалось отвращение к себе и страх перед собой, так бы и было. Тевинтер ведь тоже начинал с Кругов, и все же что-то пошло не так что-то там переломилось, и теперь все было так, как есть сейчас. — Но моя родина — это скорее о том, как не нужно, чем пример для подражания, — говорит Дориан очень серьезно, и Андерсу так странно это слышать. Как не нужно? Свободные маги, Круги, не являющиеся тюрьмами, а престижными академиями, куда выстраиваются очереди? Андерс не переспрашивает. Дориану лучше знать, что происходит в Тевинтере, но Андерсу в любом случае приятно услышать об империи с другой стороны: до того он слышал лишь шипение и видел плевки в ее сторону, страх и злобу. В основном все, что он слышал о Тевинтере — это о мерзких страшных магистрах, о магии, которая правит всем и всеми, о бедных рабах. — Что ты так все косишься на этого Стража? — спрашивает Дориан негромко, подведя коня поближе к коню Андерса, так, что лошадям было даже неудобно идти. — Не люблю Стражей, — отвечает Андерс. — Почему? — Если коротко, то я путешествовал с ними какое-то время, и они заставили меня отдать моего кота знакомому в Амарантайне. Бедный сер Ланселап. Десять лет прошло, а я так скучаю до сих пор. — Сочувствую твоей потере, Андерс, — отвечает Дориан с усмешкой. — Некоторые раны не заживают. Андерс приподнимает уголки губ печально. — Да. Это точно. Как Андерс и говорил Кассандре, Дориан оказывается полезен и в Убежище. Советницам он рассказывает все, что знает про Алексиуса и про эту самую магию. Солас тоже здесь, выслушивает его внимательно, и даже он выглядит изумленным. Это Андерса удивляет: он успел привыкнуть к тому, что Солас знает буквально обо всем, что касается магии. Но, должно быть, то, над чем работали Дориан с Алексиусом, действительно нечто совершенно новое, еще не наложившее отпечаток на Тень. Андерс помнит что-то из теории, которой его учили в Круге, и слова Дориана кажутся ему просто дикими. Да, это страшно. Но в то же время… Его поражает мысль о том, что в Тевинтере все так, что маги могут заниматься подобными исследованиями совершенно свободно. Ему страшно для самого себя признать, что это проблема. Проблема, с результатом которой они пытаются разобраться сейчас. Не все люди идеальны. Не все маги идеальны. Это нормально, без этого никуда, и Андерс даже где-то глубоко в душе признает, что и среди храмовников есть нормальные и добрые люди, но… Но. Он торопливо выкидывает все эти мысли из ноющей головы. Сейчас не о том. Сейчас не о том, что всю жизнь он говорил себе, что маги творят зверства лишь в ответ на те зверства, что были причинены им, но Тевинтер легко доказывает обратное. Но если несколько магов магией делают что-то опасное, это ничего не значит. Тысячи и тысячи разбойников ножами режут детей, но почему-то на протяжении всей истории мира никто не пытался спрятать все-все ножи за сотни замков. А жаль, может, от этого было бы больше пользы. Мередит удивительно молчалива сегодня и даже не спешит спорить и вставлять какие-то реплики по поводу. Андерс поглядывает на нее коротко исподлобья, стараясь не задерживать взгляд, но на него она совсем не смотрит, а губы ее привычно поджаты до того, что кажутся белой полоской. Выслушав Дориана, советницы переглядываются, Лелиана благодарит его за сотрудничество таким тоном, что его даже не нужно просить выйти, он делает это сам, переглянувшись с Андерсом коротко. Солас уходит тоже, и Андерс снова остается с советницами один на один, и ему становится неуютно. Дальше следует очень долгий и нудный разговор о том, как лучше пробраться в замок и как расположить войска, и как Андерсу вести себя, находясь рядом с Алексиусом. Тот выслушивает их, чувствуя себя слишком уставшим, и молчаливость Мередит его очень нервирует. Она по-прежнему не смотрит на него, задумавшаяся о чем-то, но лучше бы смотрела и поливала грязью, как она это любит делать. Так было бы спокойнее и привычнее. Андерса поражает, как быстро он к этому привык до того, что находит отсутствие этого тревожным. После того, как они заканчивают обсуждения и расходятся, Андерс все же следует за леди Лелианой к ее палатке и просит уделить пару минут ее времени. От Лелианы ему не по себе, потому что она смотрит — и видит насквозь, и Андерс более чем уверен, что если она захочет, то сможет найти даже тех его родственников, которых он никогда не знал. — Что ты хотел? — спрашивает она, голос холоден и ровен, и у Андерса ползут мурашки по спине. — Это по поводу Блэкволла. Серого Стража, как вы говорили. Лелиана склоняет голову немного вбок. По-птичьи. Андерс передергивает плечами. — Ты уверена, что он Серый Страж? Лелиана выпрямляется после вопроса, и взгляд ее заметно тяжелеет. — У тебя есть сомнения? — Серые Стражи способны чувствовать друг друга, — отвечает Андерс. — Через скверну в венах. Стражи ощущаются по-особому, как порождения тьмы, но не совсем… в общем, Блэкволл — не страж. Я не чувствую в нем никакой скверны. Может, он был рекрутом, но… — Но зачем тогда врать о том, что он Страж, — Лелиана прищуривается. — Ладно. Спасибо, что сказал мне. Я разберусь. Андерс смеет понадеяться, что Блэкволл переживет это «я разберусь», потому что у самого Андерса от Лелианы снова ползут неприятные мурашки. Он кивает и покидает ее, выходя на свежий воздух, и вздыхает глубоко. Так, теперь ему срочно нужно навестить Пятнышко и всех других котов Убежища, которых он успел прикормить. Он надеется, что они еще не забыли о нем, и что они ему обрадуются. Чуть позже, поймав одного из котов на руки, Андерс находит Дориана. Тот говорит о чем-то с Варриком, кажется, беседу они ведут о Тевинтере, и Андерс подходит поближе, не выпуская вальяжно развалившегося на нем кота. Варрик только хмыкает, увидев его. — Что решили? — спрашивает он, а Дориан с удивлением окидывает кота взглядом. — Выезжаем обратно в Редклиф послезавтра, — отвечает Андерс, давя огромное желание зарыться носом в теплую кошачью шерсть. Кот зевает широко и потягивается, вытягивая лапы с острыми когтями. Андерс чешет его за ушком. — Кассандра потом еще раз все повторит и введет тебя в курс дела, не переживай. — Ох, об этом я не переживаю, — хмыкает Варрик. — Очень уж неприветливые у вас тут барышни, — замечает Дориан. — Особенно главнокомандующая. Андерс и Варрик одинаково нервно смеются. — Ты о ней лучше не говори, — вставляет Варрик. — А то так ее можно призвать. Андерс хихикает и встряхивает головой. Дориан, конечно, их не понимает. А вспоминать Киркволл и рассказывать ему, что там происходило, Андерсу не хочется совсем. Он не хочет, чтобы Дориан смотрел на него иначе, а он обязательно посмотрит, если узнает про церковь. В Редклиф они возвращаются через несколько дней. Блэкволл не отправляется с ними, и Андерс вообще не видел его больше, так что он ловит себя на мысли о том, что профилактическая беседа Лелианы могла оставить его… мертвым. Хотя, может, он и в порядке. Андерс в любом случае не чувствует себя плохо из-за того, что сказал ей. Общее дело... и Андерс слишком не любит Стражей, чтобы хорошо относится к тому, кто попытался себя за Стража выдать. Солас с ними не поехал. Они с Железным Быком снова отправились на Штормовой берег. Может, оно и к лучшему: тевинтерцы вроде не особо хорошо относятся к эльфам… и наоборот. Но с другой стороны, они тут не ради переговоров, а ради того, чтобы разобраться с Алексиусом как можно скорее.***
Конечно, все идет не по плану. Когда у них что-то шло по нему? Все происходит очень быстро. Ощущение Тени опаляет так, что Справедливость реагирует на это. Андерс ждет боли, но ее не следует. Только все поглощает зелень, ненавистная зелень, разрастается, сжирает пространство, поглощает его и… Все обрывается. В голове шумит, и вокруг — больше не светлый тронный зал. Под ногами почему-то холодная вода. Телепортация? Если да, то куда? Они часто моргают, мысли запутаны, бьются, как птицы, потревоженные в клетке. Тень по-прежнему ощущается так близко, будто заклинание еще не перестало работать, или будто рядом кто-то долго колдовал или… Они замечают рядом Дориана, но больше — никого. Помещение, в котором они оказались — это небольшая камера, чей пол затоплен ледяной водой. Они хмурятся, не понимая ничего, и берет страхом за тех, кто остался там с Алексиусом. Конечно, они могут за себя постоять, но отсюда все равно стоит выбраться как можно скорее… Дориан к ним спиной, разглядывает стены задумчиво. — Демоны его задери. Должно быть вопрос не в том, где мы, а когда… fasta vass! — голос Дориана очень громко бьется о стены, и он шарахается назад, уставившись на них так, будто призрака увидел… ах да. — Прости. Просто… у тебя глаза светятся. Андерс вздрагивает. Пугается слегка. И это сразу же отступает. Они склоняют голову слегка вбок. — Тебя это смущает? — Возможно, — отвечает Дориан с опаской. — То есть… просто испугался, что это может быть эффект от заклинания. Но, похоже, все с тобой нормально. Вроде… ты… одержимый? — Это не одержимость. Это сотрудничество. — А… понятно. Хорошо, — Дориан снова окидывает их взглядом. Он больше не выглядит испуганным и смотрит без омерзения, скорее с интересом. Это оказывается новым для них. Пусть тот же Солас смотрел на них точно так же, он все же не видел их вдвоем, вот так. — Так что ты говорил о том, когда мы? — переспрашивают они, и Дориан спохватывается. — А, да. Он оглядывается снова, обводя рукой помещение, в котором они оказались. Это, кажется, какая-то камера. Пол ее затоплен, и вода ледяная. Ощущение мерзкое, но они совсем не обращают на это внимание. — Я думаю, что Алексиус переместил нас во времени, — говорит Дориан. — Разве это возможно? — Ну, мы ведь здесь, — усмехается он. — Осталось только понять, в какое время он нас забросил. Будущее? Прошлое? Алексиус явно планировал что-то не такое, так им кажется. Но они втроем еще живы, значит, сделать что-то все еще можно. Наверное. — Что нам делать теперь? — Ну, оставаться здесь смысла нет, — отвечает Дориан и пробует открыть решетчатую дверь. Поддается она очень просто, со страшным жутким скрипом. — Но ты не волнуйся, я тебя в обиду не дам, — добавляет он и, обернувшись на них, поправляет. — Вас?.. вас в обиду не дам? Слова Дориана не слишком их обнадеживают. Им обоим страшно, они оба растеряны и испуганы, и оба совершенно не понимают, как так вышло. И как вышло так, что Справедливость по-прежнему так явственно проявлен в теле Андерса. Обычно, если он и появляется, то на очень краткий промежуток, вытягивая из тела человека все силы. По ощущениям, завеса настолько тонкая, что позволяет это. Еще тоньше, чем возле Бреши. — Ладно, идем, — говорит Дориан и улыбается им ободряюще.***
— Давать магам автономию было очень опрометчивым решением, — говорит Мередит холодно. — Очень опрометчивым. — Ты-то конечно предпочла бы, чтобы они были послушны и подконтрольны, — отвечает Андерс едко. — Да, — отвечает она холодно, и от такой прямоты ему аж дурно. Андерс хмурится и окидывает ее недовольным взглядом. — Да, я бы это предпочла, потому что так было бы безопаснее. — Маги — это не дети, которым нужно почаще напоминать не совать руки в огонь, — отвечает Андерс, и Мередит нехорошо хмыкает. Андерсу хочется ее ударить. Срочно. Он этого, конечно, не делает, но руки чешутся. — Может, и не дети, — отвечает она. — Но очевидную опасность никто не будет отрицать. — Храмовники, объевшиеся красного лириума, конечно, белые и пушистые, — парирует Андерс, и у Мередит нехорошо темнеют глаза. — Храмовники, пусть даже объевшись красного лириума, как ты выразился, не способны нанести столько ущерба, сколько способен нанести один-единственный маг крови. — Ой, неужели? — Андерс улыбается в ответ. Они смотрят друг на друга нехорошо, поджав губы, с застывшими смешливыми ухмылками, пока не вступает Кассандра. — Пусть я и не совсем согласна с этим решением, я его поддерживаю. Мередит вздыхает, и с ней она уже не спорит, что странно, но Андерс даже рад, что она, наконец, замолчала. Больше всего Андерс рад увидеть Лелиану: живую, здоровую, с гладкой кожей и, пусть по-прежнему в ее стиле жуткую, но все-таки со спокойной уверенностью во взгляде (а не с задушенным гневом и страданием). Это моментально успокаивает его до того, что он готов рассказать о том, что видел в будущем, еще хоть раз на пятьдесят. Впрочем, он быстро понимает, что это было глупое преувеличение на радостях. На деле же уже первый пересказ оставляет его совсем без сил, но в итоге приходится рассказать еще раз, и еще, учитывая то, сколько раз он повторяет одно и то же, вдаваясь все в большие мутные и душные детали. Он потом еще рассказывает Соласу, но уже не так подробно и вкратце, и тот выглядит взволнованным и встревоженным, даже несмотря на то, что речь о будущем, которое никогда не произойдет. И, наконец, отвязавшись от всех, Андерс прячется за углом церкви и садится прямо в снег, закрыв глаза. Надо будет покормить котов. А потом… — Выглядишь ты так себе, — говорит Дориан, неожиданно оказавшись так близко, и Андерс на это лишь фыркает, прижимаясь затылком к каменной стене церкви. Сидеть так очень холодно, но сейчас этот холод даже приятен. Заставляет помнить о том, что все вокруг — реально. — А ты хорош, как всегда, — говорит он, и Дориан смеется. — Да, это точно, — отвечает он, ослепительно улыбнувшись. — Не могу позволить себе выглядеть плохо, — добавляет он и серьезнеет. — Тебе бы поспать. — Я не могу спать, — парирует Андерс. Его вдруг бьет под дых мыслью о том, что они с Дорианом единственные, кто помнит, что было в будущем. Вернее, что было бы… Было бы? Они это видели. Это происходило. Так сложно теперь понять, как классифицировать все это. Так сложно было осознать, что в голове у Андерса воспоминания о будущем, которое никогда не случится. Никогда ли? Голова кругом. И болит, страшно болит. — Мне не дает покоя, — добавляет Андерс тихо. — То, что мы там видели. То, что об этом больше никто не знает и то, что этого как бы… не было? Это ведь будущее. Но я все равно помню. — Понимаю, — отвечает Дориан тише. Они молчат несколько секунд, и потом Андерс говорит. — Удивлен, что ты до сих пор не возмутился, что я одержимый. Все так делают, обычно. — Ты не можешь удивить тевинтерца одержимостью, Андерс, — смеется Дориан. — К тому же, на одержимость это не похоже, а я, поверь, видел одержимых достаточно... Хотя и странно, что дух занимает твое тело. Такого я раньше не видел, духов обычно привязывают, но не так. Ах, опять я много болтаю? Андерс улыбается. — Не стесняйся много болтать, я не против. — Кто сказал, что я стесняюсь? Уверен, ты только рад слышать мой чудесный голос. Андерс фыркает. Отчего-то манерность Дориана его не раздражает, хотя, казалось бы, должна. Как он успел заметить, Дориан многих раздражал своей самоуверенностью, да и в целом к нему, как к тевинтерцу, не самое лучшее отношение. Оно и понятно, учитывая то, какой кошмар устроил еще один тевинтерец в Редклифе. Впрочем… не все такие. Андерс повторяет это постоянно, когда речь заходила о магах крови, которых он искренне ненавидел. Ненавидел, потому что они портили представления о магах как о жертвах столетий дискриминации и заточений, потому что люди смотрели на них, пугались их зверств и были готовы уничтожить любого мага, ведь вдруг он окажется магом крови. — Что же, полагаю, теперь, когда день спасен, — говорит Дориан. — Мы можем позволить себе отдых. Так что хотел спросить тебя, не желаешь ли ты составить мне компанию за выпивкой? Андерс заставляет себя встать, его не очень хорошо держат ноги, но он не обращает на это внимания и кивает. — Конечно. — Вино тут, правда, у вас так себе, — замечает Дориан. — Я уже успел опробовать и пока ничего приличного, к сожалению, не обнаружил. Ах! Как вы тут только живете? Когда они проходят мимо палатки, которую выделили Феликсу, Дориан немного замедляется. Его отца было решено выдать тевинтеру, и он пока находился под церковью. — Слушай, — говорит Андерс, остановившись. — Я хотел бы переброситься с ним парой слов. Это по поводу скверны. Дело в том, что… — он вздыхает. — Я был Стражем раньше. Дориан приподнимает брови. — Я слышал, из Стражей уйти нельзя. — Ну… это тоже верно, в каком-то смысле… Я больше не занимаюсь их делами. Уже давно. Но я все еще Страж. Дориан кивает. — Ладно… тогда давай зайдем. Феликс занят письмами, когда они заглядывают в палатку. Он оглядывается на них, улыбается Дориану тепло, а Андерсу кивает. Тому вспоминается, как плохо он выглядел там, в будущем. Сейчас он слегка бледен, но в целом… жив. Пока что. Дориан смотрит на него очень взволнованно. — Послушай, — говорит Андерс медленно. Становление Серым Стражем это самый известный способ спастись от скверны, и наверняка они уже его рассматривали, но отказались, потому что слишком велики риски. И все же, Феликс помог им, и Дориан, который тоже помог, смотрит на Феликса так, будто тот очень ему дорог, и потому Андерс чувствует своим долгом предложить это. Он сам присутствовал лишь на своем собственном и еще паре ритуалов призыва, но все еще помнит, как это должно происходить, и что для этого требуется. — Ты все равно умрешь от скверны, ты это знаешь, — Феликс кивает. — Но я знаю только одно «лекарство»… способ продлить жизнь, скорее. — Стать Серым Стражем? — предполагает Феликс сразу же. Да, они думали об этом. — Да. — Отец отмел этот вариант сразу, — вздыхает Феликс. — Но твой отец теперь едва ли что-то может решать, — отвечает Андерс. — Но ведь все Серые Стражи пропали? — Я — Серый Страж, — говорит Андерс с неохотой, но объясниться ведь нужно. — Вернее, был им. Но я все равно могу тебе помочь, ведь по-прежнему обладаю правом призыва. — Но ведь Серые Стражи долго не живут? — Как повезет. Со скверной ты проживешь куда меньше. Ритуал призыва или убьет тебя или подарит жизнь. — Которую мне придется потратить на сражения. — Необязательно, — Андерс хмыкает. — Я сбежал от Стражей довольно рано. Не буду вдаваться в подробности, но все эти годы я не слишком часто пересекался с порождениями тьмы. Феликс качает головой. — Серые Стражи пропали не просто так, я полагаю. Видимо, что-то происходит. Да и… я давно уже смирился с тем, что умру. Меня это не страшит, — говорит он серьезно и спокойно, и это вызывает определенное уважение. — Феликс, ты уверен? — переспрашивает Дориан, выглядит он растерянным и взволнованным, и Феникс кивает снова серьезно и уверенно. — Да. Я уже давно для себя все решил. Я умру, и ничего в этом такого нет. Но сначала вернусь в Тевинтер. Надеюсь успеть сделать еще… несколько дел. Андерс кивает. Он понимает и это решение уважает, хотя право призыва не предполагает возможности отказа, но Андерс не будет принуждать его. Он ведь бывший Страж. — Оставь нас, пожалуйста, — просит у него Дориан, и Андерс послушно выходит наружу и глубоко вдыхает ледяной воздух, взглянув на Брешь. Она так и кружится в небе маленьким водоворотом, а перед глазами встает то огромное зеленое небо, близкое и давящее. Может, и не небо то было вовсе, ведь в Тени не угадаешь, где верх, а где низ. Андерс сглатывает и встряхивает головой посильнее, зажмурив глаза. Только они с Дорианом видели это, только они это помнят. Так странно — помнить то, что еще не произошло. Еще… Нет, это не должно произойти. Андерс чувствует то, что чувствовать очень и очень устал: ответственность. Она давит и душит, тянет его к земле. Он постоянно чувствовал ответственность за страдания магов, а теперь еще и был обязан вступиться за целый мир, и его это пугало. Там, в будущем, так разрослась эта самая Брешь? Они закроют ее со дня на день. Сначала сюда прибудут все маги, потом будет обсужден план действий, и Брешь в итоге будет закрыта. Значит ли это, что не появится новая? Что исчезнут все разрывы? Андерс не знает. Никто, наверное, не знает, и он передергивает плечами. Скоро показывается Дориан. — Он всегда таким был, — вздыхает он, остановившись рядом. — Даже до скверны… Тевинтеру бы не помешали такие маги, как он. — Так он маг? — удивляется Андерс. От Феликса вовсе не веяло Тенью. — У него от природы очень слабый дар, — отвечает Дориан. — В Тевинтере это сродни приговору, если ты альтус, но магистр Алексиус души в сыне не чает все равно. Жаль, что все так обернулось. — Альтус? — А. Да, мы в Тевинтере любим красивые слова, — хмыкает Дориан. — Альти — это маги, которые ведут родословную от сновидцев. Аристократия, по-вашему, верхушка общества, которая детей разводит, как котят, — Дориан кривит губы. — Так что некоторые… особенности и наклонности вовсе нежелательны, — он хмыкает едко и горько. Андерс слегка прищуривается. — Ты говорил, на родину тебе пока лучше не возвращаться. Поэтому? Дориан окидывает его странным немного тревожным взглядом и прочищает горло. — Да, можно и так сказать, — говорит он с некоторой, кажется, опаской. Потом встряхивается, прочищает горло опять и улыбается, пусть и немного фальшиво. — Ладно! Мы, кажется, собирались выпить!