Вестник Андрасте

Грязны и порочны вы, Что приняли дар от меня И обратили против моих детей. ― Песнь Преображений 18:10

Этого стоило ожидать, но ролью судьи Андерс все равно оказывается просто оглушен. Ему странно и нервно, и трон жутко неудобный, хотя Справедливость на происходящее отзывается с большим энтузиазмом. Алексиус выглядит разбитым и бледным и на Андерса он почти не смотрит. Растерявшись, Андерс выслушивает варианты приговора, которые тихо, почти на ухо, предлагает ему Жозефина, и усмирение Андерс отметает сразу — от мысли о солнце на лбу у него неприятно сжимает желудок — и в итоге он останавливается на том, чтобы отдать Алексиуса под начальство Фионы. Принципы просто не позволяют ему отправить мага, такого же как он, на смерть или бросить его в тюрьму, пусть даже этот маг принес им много проблем. Наградой за выбранное решение ему становится перепалка с Мередит, одна из многих ставших уже почти так же необходимыми, как воздух. — Еще в Киркволле, — говорит она, не отрываясь от бумаг, когда он заглядывает к ней, — я слышала о кунари, что они зашивают своим магам рты, — она кидает на Андерса взгляд поверх листа, и тот приподнимает брови. — Я поинтересовалась об этом сегодня у Железного Быка и была рада узнать, что так и есть, — она слегка улыбается, и у любого бы от этой улыбки пополз холодок, но Андерс только хмурится. — Зашить бы тебе рот, Андерс. — Твои вкусы весьма специфичны, — отвечает он, не разделив ее энтузиазма. — То кандалы, то рот зашитый. Мередит пожимает плечом, взяв в руки чашку с дымящимся чаем. Улыбка ее, кажется, немного меркнет. — С вами, магами, иначе никак нельзя. — Странно, что ты Орсино в свое время рот не зашила… Мередит возвращает чашку на стол до того громко и сильно, что ее содержимое льется через край. Андерс обрывается, смотря на нее в удивлении, а у Мередит сильно темнеют глаза, и она слегка подается вперед. — Не смей говорить со мной об Орсино, — очень серьезно и четко цедит она сквозь зубы. От ее веселого превосходства не остается и следа, и Андерс слегка наклоняет голову вбок, прищурившись. Пытается понять, почему так. Ее до сих пор задевает, что такой послушный ранее верховный чародей, едва ли дававший ей хоть какое-то сопротивление, вышел из-под контроля с такой легкостью и вскрыл себе вены, а она не уследила? Или… Оу… Слухи по Киркволлу ходили всякие, и верить всему, конечно, было нельзя. Но… — Лорд инквизитор, — говорит она негромко, чтобы голос от ярости не дрожал, должно быть, ведь ее слышно в голосе так же четко, как ощущается в комнате запах чая. — Уверена, у вас есть еще какие-то дела. Или вы можете донимать сегодня кого-нибудь еще. У меня же много работы. Андерс окидывает ее долгим взглядом, гадая, правильно ли догадался. Неужели они?.. Ну она же не реагировала бы так, если бы не?.. Если так, то Орсино в его глазах падает еще ниже, чем был до того. Впрочем, тому уже все равно, он давным-давно мертв. Магия крови, чтоб ее, Андерс ненавидел ее точно так же, как храмовников. А Орсино под одну такую храмовницу ложился? Очень интересно. — До свидания, командующая, — говорит он, решив больше не давить и не лезть в эту историю. По крайней мере, не сейчас, если что, теперь у него определенно есть знание, которое можно использовать как красную тряпку, если захочется позлить Мередит. Ему от этого правда почему-то совсем не легче, а как-то противно и липко, но надолго задуматься над этим возможности нет. *** В Крествуде льет, как из ведра, холодно, мокро и лезут мертвые из всех щелей. Дориан на мертвых ворчит и пытается колдовать, чтобы их угомонить, но это не особо-то помогает. Его некромантия невольно ассоциируется с магией крови, но Андерс старается эту ассоциацию давить, уже поняв, что к магии крови Дориан относится плохо. В итоге Дориан, Солас и Кассандра остаются в деревне, чтобы разобраться с происходящим и помочь жителям с демонами. Андерс здесь очевидно пока что не нужен, ведь разрыв вне досягаемости. Так что он, Хоук и Варрик отправляются за Стражем. Варрик старается как-то уравновешивать ситуацию между ними, и делает он это своей болтовней. Андерс молчит и слушает, как они переговариваются, но Варрик не упоминает ни одного ему знакомого, но спрашивает про некую Лиу — и Хоук улыбается с какой-то бережной теплотой, какую Андерс не видел у нее ни разу за все время, проведенное после стольких лет порознь. Андерс старается не слишком долго и пристально смотреть на эту улыбку, но просто не может отвести взгляда, прекрасно зная, что если он заметит, то она сразу же пропадет. Он смотрит, смотрит, ведь Хоук такая красивая, когда улыбается — когда она залита дождем, когда у нее мокрые прилипшие ко лбу волосы, грязная насквозь промокшая же одежда и тень усталости на лице. Они долгими днями вот так пропадали на побережье у Киркволла, на шумном неприветливом береге, который стал прибежищем бандитов, пиратов, кунари и работорговцев. Кого там только не было и кого они только не убивали. А порой, когда было тихо, сидели вокруг костра, расставив палатки, и было так хорошо даже молчать, и Андерс чувствовал себя своим — даже если с ними был Фенрис или Мерриль, с которыми у него как-то совершенно не задалось. Но он чувствовал себя важной частью чего-то большего, прямо как с Кусланд когда-то. И как бы хотелось ощутить это снова. Жгучее, правильное, такое, что даже спать после этого так спокойно и крепко. Но только так уже никогда не будет. И когда они втроем останавливаются на привал, прячась в одном из многочисленных гротов от все никак не кончающегося дождя, Андерс садится немного поодаль, ближе к дождю, и морось ложится на правое его плечо. Так до него едва долетает тепло костра, и он наблюдает за тем, как огонь пляшет у Хоук на лице. И глаза ее похожи на воды Дейна, реки, что впадает в Каленхад. Такие же темные и печальные сейчас, и из них точно так же лезут мертвецы. Отсюда не видно, но южнее стоит цитадель Кинлох, ненавистный тюремный оплот, из которого Андерс пытался сбежать столько раз жизнью или смертью. Раз он добрался до Крествуда, и тогда деревня была гораздо больше, а воды Дейна покойнее. А потом его поймали. А на север отсюда — Киркволл. Его белые стены, великий город цепей. Хоук была приезжей беженкой, а завоевала этот город, ставший ей родным, всего за несколько лет. Она владела им и его людьми безраздельно, чувствовала его, как свое тело, и улицы были ей, как вены. Она завоевала город — и их всех. И сейчас она сидела у костра, сушась, такая бледная и уставшая, и хотелось бросить к ее ногами целый мир, только чтобы она улыбнулась и взглянула, как раньше, да только, даже если бы это было возможно, это не поможет. И Андерсу кажется, что меж ними — невидимая черта. Протянулась, когда взрыв выбелил стены, как время и вода выбеливают обглоданные кости, и эту черту он никогда-никогда не сможет переступить. Никогда снова не станет своим. Он это заслужил, и так, конечно, правильнее. И все же… Горько. Он эту горечь старается задавить, понимая, что даже на нее права иметь не должен. Хоук была права: они свой выбор сделали. Все они, и его выбор оставался с магами. Но Хоук… Хоук тоже мага. Только для всех она всегда была исключением из правил, и даже Мередит закрывала на нее глаза. Хотя, Андерс уверен, не будь Хоук так важна для города и не будь за ее спиной всего Киркволла, Мередит бы точно заперла ее в Казематах. Но она не могла себе такого позволить: за Хоук бы весь Киркволл встал стеной. Было в этом что-то удивительное: как легко могли люди забыть о своем страхе и ненависти, что взращивала в них Церковь столетиями, и сделать исключение из правил. «Да, она мага, — говорили о ней, шептались на улицах, в тавернах, — но она спасла нас». Она победила кунари, одолела Аришока, и Андерс до сих пор так хорошо помнил то сражение, оно отпечаталось на внутренней стороне его век. Он лечил потом ее разодранную руку, которой она приняла удар, и еще бок. Знал, что ей больно, а она улыбалась, жгучая и довольная, еще и горящая пылом сражения. Как хорошо было — тогда. Сейчас же все воспоминания, которые он так бережно хранил, покрылись налетом белой горькой соли. И остается только цепляться за них, потому что в настоящей реальности ничего больше не осталось. На следующее утро дождь не перестает идти, но превращается в мерзкую холодную морось, падающую за воротник. Хоук говорит, что уже недалеко идти, и у Андерса внутри неприятно липко сжимает от мысли о том, чтобы встретиться с еще каким-нибудь Серым Стражем. Он с ними не встречался уже очень и очень давно, с Киркволла, наверное, а говорил в последний раз и то десять лет тому назад, если не больше. Он знает, что Страж его почувствует, точно так же, как и он Стража, и от этого как-то неприятно и нервно, липко. Но он здесь не чтобы ныть, хотя и очень хочется. — Слушай, — спрашивает Андерс, когда они уже подходят к нужной им пещере. Внутри тихо, неприятно влажно, но по крайней мере сверху больше не моросит и можно вдохнуть чуточку глубже. Призрачное ощущение присутствия стража рядом уже начинает разрастаться в груди, но слишком слабое, чтобы можно было сказать что-либо наверняка. — А как этого твоего друга-Стража зовут? — Алистер, — отвечает Хоук, хмыкнув. Ее, должно быть, тоже позабавило то, что он спросил только сейчас. — Алистер? — переспрашивает Андерс удивленно, и имя так знакомо ложится на язык. Мед глаз, вечно неловкая улыбка, постоянно покрасневшие от комментариев жены щеки. Элисса никогда никого не стеснялась, посторонних для нее не было. Легкий прищур, то, как он приподнимал левую бровь, когда был недоволен. Обязательный запас сыра, когда они отправлялись куда-то. Еще до Справедливости, еще когда дух был просто тревожащим спутником, обитавшим в чужом мертвом теле. Еще тогда, когда Андерс мечтал лишь о пляжах Ривейна, а не о всеобщем мировом перевороте. И тогда тоже все это было: общий костер, стены Башни Бдения, разделенный на всех алкоголь. Андерс едва помнит его лицо. Конечно, десять долгих лет прошло, а все, что было до Справедливости, еще больше замешалось в мути и тине. Дух хорошенько покопался в его памяти, пряча все то, что могло навредить им, что могло навредить Андерсу, наверняка случайно задевая и то, чего забывать бы не хотелось. Алистер был ему другом, наверное. Что ж, по крайней мере, они были довольно близки. Андерс, наверное, в них обоих с Элиссой был слегка влюблен. — Ты его знаешь? — спрашивает Хоук слегка удивленно. — Мы лет десять не виделись, — отвечает Андерс. — Погодите, в смысле тот самый Алистер, который с героиней Ферелдена плечом к плечу сражался с архидемоном? — вставляет Варрик и смотрит на Хоук очень неодобрительно. — Как ты могла скрыть от меня такую историческую фигуру? В глубине пещеры сколочено подобие двери: она дырявая и выбить ее даже ребенок сможет. Сквозь прорехи льется свет, и Андерс все сильнее ощущает эту ниточку, натянутую между ним и другими Стражами. Раньше ему это ощущение общности даже нравилось. Да, оно всегда шло бок о бок с липкостью порождений тьмы и отсутствия контроля над собственной жизнью, но Стражи вокруг него были ему… домом. С ними было спокойно. Они стали ему… сказать, что семьей, будет преувеличением, которое преломлено через года и пропущено через ностальгию и печаль по прошлому, когда он был счастлив и пьян от свободы. — Ты его, может, знаешь тоже, — говорит Хоук, взглянув на Варрика. — Мы встречались тогда в Киркволле. Они все разом мрачнеют. Андерса тянет спросить, когда это они успели пересечься с Алистером в Киркволле, когда не успел он, но решает, что эту тему лучше не бередить. Он в тот момент скорее всего уже сбежал. Подойдя к хлипкому подобию двери, стучит в определенном ритме и толкает дверь. — Алистер, это я, — оглашает она, и у Андерса внутри почему-то сжимает от неясного предвкушения. Он долгое время уверял себя, что Стражи его ни капли не волнуют, и по большей части это так и есть, но все-таки перспектива встретить знакомые лица из времен еще до Справедливости в голове по-хорошему волнует. — Я привела тебе Инквизитора. — Хоук! — он ее, судя по всему, ждал, не звучал бы иначе так радостно. Алистер выскальзывает из-за природной каменной колонны. В помещении мало света, он неровно дрожит, но все же хорошо заметно, как десять прошедших лет оставили отпечаток у Алистера на лице, морщины в уголках глубоких медовых глаз, черты лица стали резче и взрослее. Какое-то мгновение Андерс даже не узнает его, мало ли алистеров в Ферелдене, да и в самом Тедасе, в конце концов? Но все же это он. И у него так знакомо ползет вверх левая бровь, когда взгляд падает на Андерса. — Я так услышала, что вы знакомы, так что представлять смысла не вижу, — говорит Хоук без какого-то особого энтузиазма. Кисло даже. Андерсу почему-то становится неловко под изучающим взглядом. Да, он сбежал… ушел. И форму стражей он не надевал уже десятилетие. А Алистер по-прежнему в ней, и она по-прежнему хороша. Столько лет прошло, а Алистер по-прежнему так тесно ассоциируется с Элиссой, и Андерс невольно вспоминает о ней, видя тень выражения ее лица в его глазах. Она также когда-то смотрела… Что с ней теперь? Она ведь тоже должна слышать Зов? Она тоже пропала? У Андерса от этой мысли скручивает желудок. Ведь Элисса Кусланд кажется ему такой же вечной и непоколебимой, как Мариан Хоук. Всегда казалась. Они обе всегда были звездами в черном провале неба, ориентирами, которые просто не могли погаснуть. Всегда казались ему вечными и правильными. А теперь Элиссы тут нет, и это все, о чем Андерс может думать. Она героиня Ферелдена, но он знал ее куда ближе, чем по историями, которые люди передавали друг другу из уст в уста, куда ближе, чем по эпиграфам на мемориалах. Для людей она может сколь угодно быть живым символом победы и церковного света, но для него она навсегда останется просто Элиссой. — Андерс? — Привет, Алистер. Снова повисает молчание, а Андерс чувствует Алистера в своих венах. Когда-то это было так привычно, так правильно, и Андерс даже не обращал на это внимания, ведь это было все равно, что дышать. А сейчас ощущение отдает полузнакомой новизной, похоже, для них обоих: Алистер, должно быть, тоже давно не видел никого из своих. Андерс так давно не находится так близко к другому серому Стражу, что это даже непривычно. И даже Справедливость не способен оборвать эту связь, ошейником и поводком тянущую их друг к другу. Должно быть, так же едино ощущают себя порождения тьмы. Так ощущается Зов во снах, но только более мерзко и душаще. А сейчас… Сейчас ему почти хорошо. — Ты, значит… — бормочет Алистер удивленно, склонив голову вбок, прищурив слегка глаза. — Вестник Андрасте, да, — заканчивает Андерс. — Не начинай, прошу тебя. Алистер фыркает, окидывая его еще одним долгим взглядом. Склоняет голову вбок. Чувствует, привыкает по новой, как всегда было с новыми Стражами или с теми, кого давно не видел. Андерс помнит. — Хотел бы я, чтобы встреча прошла в более приятной обстановке, — говорит он. Андерс окидывает взглядом пещеру. Здесь довольно обжито, но влажно и отовсюду капает. А еще… — В приятной это в смысле чтобы сыра было побольше? Если бы Алистер стоял поближе, он бы пихнул его в бок локтем, как делал раньше. Но со своего места он может только косо улыбнуться, кривя лицо немного вправо. Так знакомо, что Андерсу утонуть хочется. Он чувствует, как елозит внутри Справедливость. Тоже, конечно, узнает Алистера. Тоже его помнит. Они вроде не особо ладили раньше. Вернее сказать, не разговаривали даже почти, вежливо игнорируя существование друг друга. — Я все еще чувствую себя обделенным, — заявляет Варрик, и Хоук фыркает негромко, все же представляя их с Алистером друг другу. И когда Варрик заводит разговор о героине Ферелдена, Алистер только вздыхает: — Это уже все неважно, — говорит он с печалью и тоской в голосе, и у Андерса сжимает внутри неприятно от холодного пугающего предчувствия. Неужели?.. — Теперь Стражницей-коммандором является Кларель, и отвечаю я перед ней, как и все… — Что с Элиссой? — роняет Андерс тихо. — Она далеко, — отвечает Алистер с новым тоскливым вздохом. Должно быть, уже давно, но его ответ явно означает, что она жива. — Как жаль, что далеко… — Ладно, ближе к Корифею, — обрывает их Хоук, потому что Варрик явно хочет спросить что-то еще, а у Андерса с языка тоже рвутся про Элиссу вопросы. Почему далеко? Куда? Как? Как давно? Но Алистер кивает и встряхивает головой, а потом характерно едва заметно морщится, и Андерс понимает, что с ним. — Когда вы его убили… — а, Хоук, должно быть, успела рассказать ему, — стражи были уверены, что проблема решена. Но архидемоны никогда так просто не погибают, а Корифей был связан с древними богами, и я всегда думал, что, может, у него может быть похожая способность… И я оказался прав. Он несколько секунд молчит. Потом поворачивается к Андерсу. — Ты тоже слышишь? Зов? Андерс кивает. Алистер кривит губы опять, хмурится и трет висок. И это снова оказывается… приятно. Чтобы рядом был кто-то, кто понимает на своей шкуре. Знает прекрасно, как это, и что это. Поэтому Стражи и пытаются держаться вместе, как можно ближе. Ведь иначе по одиночке с ума сходишь гораздо быстрее. — Стражи думают, что умирают, — говорит Алистер со вздохом, привалившись бедрами к низковатому столику, на котором стоит подсвечник. Он и сам бледный, должно быть, Зов тревожит его уже давно, и у него нет под рукой духа, чтобы помочь ему перебороть это ощущение и задавливать кошмары, упуская лишь самые сильные с поводка. — Я думаю, что Корифей вызвал Зов каким-то образом. И стражи паникуют, потому что, если Стражей не останется, то кто будет сражаться с мором? А раз распространяется паника, то распространяется и готовность на отчаянные шаги… — И это то, чего Корифей хочет, — хмурится Хоук, присаживаясь на относительно сухой участок песка, устилающего пол пещеры, хмурясь. Алистер печально кивает. — Ты думаешь, Зов настоящий или Корифей его мимикрирует? — вставляет Андерс, тоже присаживаясь на пол. Ноги гудят. — Да что б я знал, — фыркает Алистер, сжимая в пальцах края столешницы. Андерс замечает кольцо у него на руке. Так и носит, они до сих пор вместе, даже несмотря на то, что Элисса сейчас демоны знают где. — Да до того, как это все началось, я о нем едва слышал. Я даже не знал, что это какой-то древний магистр, пока копать не начал. Да все равно, на самом деле, настоящий или нет. Он работает. И ввергает в панику. И спать мешает. И… сам знаешь. О, Андерс знает. — И, что важно, стражи напуганы и ведут себя так, будто вот-вот умрут. — Но как Корифей вообще может заставлять слышать Зов? Мне вообще говорили, что только архидемоны и время… — вставляет Андерс. — На архидемона очень похоже, — отвечает Алистер. — Из того, что я помню о море… вот демоны, ну очень похоже, — его передергивает, и он трясет головой, жмуря глаза коротко. — Не знаю, как он это делает. Корифей не просто обычное порождение тьмы, но он повязан с мором. А стражи повязаны с порождениями тьмы. Может, так. Он подчиняет Стражей, которые оказываются к нему слишком близко. Должно быть, через эту связь. — То есть Стражи пытаются… что, организовать последнюю отчаянную атаку на порождения тьмы? Алистер хмурится и сползает на пол, опираясь на стол спиной. — Я не уверен. Стражница-коммандор Кларель предложила очень… радикальные методы. Магию крови в том числе. — Она что, хочет создать себе одержимую армию демонов? Чтобы избавиться от порождений тьмы? Алистер пожимает плечами. — Я выступил против, должно быть, слишком громко. В общем поэтому я здесь. Мне известно, что Стражи собираются в Западном Пределе, — он взмахивает рукой назад, на карты, разложенные на столе. — То есть Кларель командует Стражами сейчас? Даже в Ферелдене? — спрашивает Андерс, не зная, почему его это так волнует. Алистер кривит губы опять и кивает. — С тех пор, как Элисса уехала, старшим стражем в Ферелдене был я, но когда Стражница-командор Орлея призвала нас, выбора не стояло. Я ее плохо знаю, — добавляет он. — Она мага. Знаете, того особого рода, за которыми в Кругах храмовники следили особенно тщательно. Андерс понимает, откуда ее идеи про магию крови, и его сразу же мутит. Он понимает многие отчаянные шаги, принимает их, но магию крови по его глубокому убеждению оправдать не может ничто. Даже насилие Кругов. Он постоянно забывал, что Алистера готовили к службе храмовника. Забывал тогда, забыл об этом и сейчас. И даже то, что он об этом напоминает, никакого внутреннего раздражения не вызывает… до поры до времени. — Я бы сказал, что это делает ее идеальной Стражницей, но… магия крови, все вот это… может, храмовники и не были неправы обо всем… — он замечает, как у Андерса тяжелеет взгляд. Не сказать, что они много говорили и спорили о Кругах раньше, но Алистер его отношение помнит все это, хотя столько лет прошло. — Прости. Но даже ты согласен насчет магии крови, я знаю. Ничего отвечать на это Андерсу не хочется. Он слишком устал. Вместо этого он возвращается к Кусланд: — А Элисса?.. Она во всем этом?.. — Нет. Она уехала до того, как все началось. У нее… эм, ее собственная миссия. Скажем так, — его голос становится так заметно мягче, тише, вкрадчивее. Он всегда так звучал раньше, когда Алистер говорил о ней, когда ее не было рядом, когда она не могла его слышать. Он пару секунд молчит. Потом добавляет: — Она отправилась на поиски… в надежде найти исцеление от Зова. Андерс приподнимает брови. — Зов разве можно исцелить? — Она отправилась выяснить, так ли это. Он становится печальнее и накрывает ладонью вторую, крутит кольцо на пальце задумчиво, даже этого, похоже, не замечая. — Поверить не могу, что ты знал героиню Ферелдена, блондинчик, — вставляет Варрик неожиданно. Андерс вздрагивает. Утонув в ощущении второго Серого Стража, он почти забыл, что они здесь. — Поверить придется, Варрик. — Но ты никогда не упоминал о времени со Стражами, — ворчит Варрик недовольно, должно быть, жалея, что под рукой нет ни пера, ни пергамента. — Да, потому что мне не хотелось, ведь бедный сер… — О Создатель, Андерс, поверить не могу, что ты до сих пор злишься из-за того кота… — вставляет Алистер пораженно, и Андерс недовольно поворачивается к нему. — Того кота звали сер Ланселап, и это был самый благородный зверь из тех, каких я встречал, а встречал я много! Это оказывается приятно: вспоминать общее прошлое, которое не приносит боли. Нет, конечно, по серу Ланселапу Андерс долго тосковал. Но он всегда прекрасно понимал и понимает, что кот нашел себе лучшую жизнь в спокойствии хозяев, которые не носятся по всему Амарантайну, подвергая себя постоянной опасностью. Он наверняка прожил счастливую кошачью жизнь и, возможно, до сих пор ее живет. — Почему ты не уехал с ней? — возвращается Андерс к этому разговору. Алистер дергает уголком губ. — О, разговор об этом был, поверь. — Но кому-то нужно было проверить всю эту историю с Корифеем. А по поводу… зова, появилась зацепка, которая не могла ждать. Поэтому… Поэтому. Он вздыхает глубоко, будто вдох дается ему так тяжело, и снова вертит кольцо на безымянном пальце. — Создатель, я не думал, что без нее будет так тяжело. Ее лицо Андерс тоже едва помнит. Как удивительно время способно подточить образы даже самых дорогих тебе людей. Он помнит глаза, темные, почти черные, из-за чего они казались просто огромными. Помнит каштановые волосы, забранные в небрежный хвост, а пряди были столь короткими, что выпадали из него. Элисса сама их обрезала, когда слишком отрастали: ножом, не особо заботясь о том, чтобы они были ровными. Она была чуть младше него, но видела гораздо больше, вела себя, как настоящая командующая, но только не со своим ближним кругом. Им она была подругой, почти сестрой, до того близкой, что Андерс порой не мог узнать ее, когда она отдавала приказы солдатам. Андерс задается вопросом, знает ли Алистер о том, что это именно он взорвал церковь тогда в Киркволле. Знал бы, не стал бы говорить с ним так, как раньше? Так тепло? Андерс не уверен. А может, Хоук ему рассказывала. А, может, он читал ту книгу Варрика. Андерс не знает, и тему эту не хочется сейчас поднимать. — Так что по поводу башни? — вставляет Хоук, обрывая их поток воспоминаний, и Алистер стирает с лица выражение тоски и печали, снова становясь серьезным. — Насколько я знаю, она тевинтерская. Очень древняя. Я думал отправиться на разведку, но опасаюсь, что, если поеду один, то хорошо это не кончится. Я надеялся… — Я поеду с тобой, — вставляет Хоук, и Андерс хмурится. — Вам необязательно делать это вдвоем, — бормочет он. Дорога дальняя, небезопасная, да речь еще и о стражах, подверженных влиянию Корифея. — Я могу устроить, чтобы с вами отправились солдаты Инквизиции… — Слишком заметно, — Алистер качает головой. — И медленно, — соглашается Хоук, а Андерс кривит губы. Ему не хочется отпускать их обоих… по крайней мере, Хоук он не хочет упускать из поле зрения уж точно. Не снова. Но выбора у него просто нет. — Хоук, прости, но тут я с блондинчиком, — вставляет Варрик без особого удовольствия. — Вы как себе это вообще представляете? Мало ли на что вы там нарветесь. Лучше уж делать все это под крылышком Инквизиции. Разве нет? Хоук вздыхает. Алистер вздыхает тоже. Больше они не спорят. — Мне нужно закончить несколько дел здесь, — говорит Алистер негромко. — Я присоединюсь к вам позже. Где стоят ваши лагеря, я уже знаю, так что, если что, не потеряюсь. И… Андерс? Рад был… увидеться. Андерс улыбается. — Я тоже. Про Справедливость он не упоминает, решив оставить это на попозже. Они тоже не возвращаются в Скайхолд сразу же. Хоук с Варриком отправляются на поиски красного лириума. Андерс остается в лагере и в тот же день возвращаются Дориан с Соласом с новостями из деревни. Дориан выглядит особенно печально. Дождь льет по-прежнему, кажется, не остановившись ни на мгновение за все то время, что они были здесь, и Андерс обнаруживает, что волосы у Дориана очаровательно вьются, когда подсыхают. Дориана это заметно раздражает, так что внимания на этом Андерс не заостряет. Только поглядывает украдкой, когда они вместе сидят под навесом и сохнут и греются у костра. Дориан все жалуется на отвратительную погоду, на влажность, на мертвецов, на деревенских, на все подряд, и Андерсу так расслабленно его слушать, хотя другие, кажется, раздражены. В итоге в Крествуде они задерживаются куда дольше, чем ожидалось, и в итоге Андерса тоже начинает раздражать вода, которой воздух наполнен так, что сложно даже дышать, хотя вообще-то у него никогда не было проблем с водой и любви к ней. Но он теперь понимает Дориана, который не может перестать страдать. И, еще странно, но, даже будучи некромантом, Дориан не слишком-то жалует мертвецов. Из-за задержки в Крествуде оказывается, что Алистер, Хоук и Варрик успевают вернуться в Скайхолд немного раньше, чем они. В крепости сухо и привычно холодно, возвращаются они уже к ночи, так что Андерс пробует отоспаться, но адъютантка Кассандры будит его очень рано на собранный уже совет. Ох, ну вот зачем его устраивать в такую рань? Зачем? Одевается Андерс в рекордные сроки, делает небрежный хвост, а, чтобы проснуться окончательно, выглядывает на балкон вдохнуть холодного горного воздуха. Это определенно бодрит, и он быстро спускается вниз, направляясь в зал совета, Жозефины на ее привычном месте уже нет, значит, они, наверное, только его и ждут. Андерс прикусывает язык и замирает у входа в коридор, едва приоткрыв дверь, потому что до него доносятся голоса. Хоук и Варрик, и Андерс понимает, что подслушивать — так себе, но он делал вещи и похуже, и ничего не может сделать с собой сейчас. Они говорят о красном лириуме и о тропах, и оба звучат так уставше и так разбито, и Андерс не дышит почти, чтобы его не обнаружили. «Если бы не мы с Бартрандом, ничего бы этого не случилось». Хоук в ответ вздыхает. Тяжело так, будто ей на грудь что-то давит. Душное. Тяжелое. Андерс понимает. И еще понимает, что этот разговор не для его ушей. Что ту черту, которая меж ними легла, он никогда в жизни больше не переступит. Его не пустят. Поэтому он встряхивается и открывает дверь погромче, чтобы они услышали и сменили тему. — О, блондинчик, Мередит тебя сожрать готова уже, — смеется Варрик. И в тоне его нет ни тоски, ни печали, ведь все это он может показать только Хоук. — Она всегда к этому готова, ей только повод дай, — отвечает Андерс. — А Алистер где? — Вот его она сожрет последним, — хмыкает Варрик. — Ладно, вы тут разбирайтесь, а я пойду… делом каким-нибудь займусь. Хоук провожает его долгим взглядом. Андерсу хочется сказать ей что-нибудь, но он совершенно не знает, что. Так что они вместе проходят в зал совета, где их действительно все уже ждут. Но Мередит даже не говорит ничего, и они с Хоук сверлят друг друга взглядами с четверть минуты. Киркволл, красный лириум, их споры, их дуэль. Все они так хорошо это помнят. Алистер влетает через полторы минуты, запыхавшийся и растерянный. — Я потерялся, — оправдывается он. Потом вздрагивает и торопливо выпрямляется, принимая более презентабельный вид, смотря на Лелиану. — Прошу прощения. Обсуждение не занимает очень много времени, Лелиана сразу же выписывает своим людям приказ об отправлении в Западный предел. После совета Хоук сразу куда-то пропадает. Советницам Андерс, видимо, больше не нужен, так что он уходит вместе с Алистером. — Знаешь, из всех людей я меньше всего ожидал увидеть тебя в качестве Инквизитора, — роняет тот, когда они вместе выбираются на крепостную стену. Тут ветрено, холод забирается под одежду, но это ощущение как-то меркнет от близости другого Стража: Андерс опять чувствует его в своих венах, и этот поводок, который их связывает, хочется оборвать, чтобы не тянул так сильно. Но не оборвешь же уже, никогда. — Я согласен. Я тоже не ожидал. Алистер хмыкает, а Андерс смотрит на руку с якорем, который давно его уже не беспокоил. Корифей как будто притих после своего поражения в Убежище. Он прогнал их с насиженного места, но больше ничего добиться не сумел. И чем он занимается сейчас, просто неясно, и это тоже как-то тревожит. Но он по-прежнему где-то есть: Зов не смолкает. И все же, как бы Андерсу ни не нравился Зов, воспоминания о пережитом вместе со Стражами греют его, и даже Справедливость притихает, как будто они что-то значат и для него. Дух тогда только учился жить в людском мире, и даже его Элисса приняла, как равного. Она всех принимала, как равных. На всех смотрела так, какого взгляда Андерс не видел больше ни у кого и никогда. Она была просто невозможной, таких, как она, просто не бывает. — Я могу попросить тебя? — спрашивает Алистер. — Это касается Элиссы. Я хотел бы каким-то образом отправить ей весточку. Может, вы смогли бы… с вашими-то ресурсами… я пойму, если нет, но… — Я передам это канцлеру, — обещает Андерс. Хотя он и не представляет, где Кусланд находится и как ее искать, но, ему кажется, люди Лелианы просто обязаны ее найти. — Мне показалось, вы с Лелианой знакомы. — Ты не знаешь? — изумляется Алистер. Ветер треплет его светлые волосы и заставляет слегка прищуриваться. — Вы же работаете вместе. — У нас далеко не теплые отношения. — А. Да, понимаю. Лелиана была в нашем маленьком отряде по спасению мира, —объясняет Алистер, хмыкая. — Мы вместе сражались против архидемона. Андерс почему-то не чувствует себя удивленным. — Что ж, леди Лелиана выглядит как человек, способный выйти против архидемона. Алистер смеется. — Что ты хочешь, чтобы Элиссе передали? Если ее найдут? Он пожимает плечами. — Думаю, не помешает просто спросить у нее про Корифея, может, ей что-то известно. И… может, передать, что я жив и… кхм, очень ее жду. Алистер очаровательно смущается. Андерсу бы хотелось с ней связаться. Может, напомнить и о себе тоже. Помнит ли она его? Десять лет прошло. — Помню, как ты вокруг нее постоянно вертелся, — роняет Алистер беззлобно, и Андерс хмыкает. — Не бойся, я не планировал уводить твою жену. Или тебя у нее. Алистер фыркает, отводя глаза, как будто это его смущает, щурится, когда улыбается, немного кося эту улыбку вбок. — Прости, Андерс, ты никогда не был в моем вкусе. — Я знаю, — отвечает он. Это никогда не мешало ему на них обоих смотреть так влюбленно, что это явно было заметно. Андерса это не волновало никогда. Он был жив, условно свободен, делал, что хотел. И как удачно, что его «что хотел» совпадало с их общей целью. Просто Элисса была Элиссой, яркой, жгучей, как летнее солнце, с широкой косой улыбкой на лице, со свободной небрежностью и верой в своих людей. А Алистер всегда был рядом с ней, тоже — такой же, как жена. Андерс просто не мог не поддаться. Сейчас от этого — одни воспоминания, но они такие приятные, теплые, одни из немногих теплых и неискаверканных, что у него есть, поэтому Андерс за них держится. Одни из немногих воспоминаний, о которых он не жалеет, что они принадлежат ему. Перебирает бережно. — Ладно. Не буду отвлекать тебя больше, лорд инквизитор. — Не смей меня так звать, — отвечает Андерс, и они расстаются. Он оставляет Алистера на крепостной стене, а сам торопливо возвращается в крепость через башню, и как раз передает Лелиане о идее Алистера о том, чтобы попытаться дотянуться до Элиссы. В библиотеке тихо. Андерс замечает Дориана на привычном месте и планирует только коротко поздороваться и сразу же сбежать к себе, но что-то его останавливает. — На тебе лица нет, что-то случилось? — спрашивает Андерс опасливо, и Дориан морщит нос, оторвавшись от книги. Он роняет ее себе на колени, не делая попыток выпрямиться в кресле и принять более презентабельный вид. — Я просто пересекся с Алексиусом, — говорит он, смотря на Андерса как-то странно. Голос звучит напряженно и как-то… пусто. Андерс хмурится, чувствуя неладное, и от неприятного предвкушения плохого у него сжимает в животе. — Я не ожидал, что… да, он много набедокурил, но увидеть его с солнцем на лбу оказалось слишком… Даже он такого не заслужил. У Андерса внутри падает. — Постой, что? Он усмирен? — Разве не ты выносил приговор? — переспрашивает Дориан каким-то нехорошим тоном. — Я бы никогда!.. — Андерс понимает, что восклицает это слишком громко, а внутри бурлит и покалывает под кожей. — Я бы никогда не приговорил мага к усмирению. Кассандра была с ними в Крествуде, Лелиана симпатизирует магам, леди Монтелье вовсе не касается этой темы… Мередит. Справедливость обжигает носоглотку. Андерсу едва удается задавить его и не закричать прямо здесь. — Я разберусь, — выдавливает Андерс, зная, что солнце со лба уже не стереть, и то, что он сейчас пойдет наорет на Мередит, а потом на всех церковниц, которые только есть в Скайхолде, ничего не исправит. Алексиус доставил им много проблем, но это не значит, что нужно было усмирить его, тем самым поправ саму его суть. Подобное насилие над любым магом Андерс не мог не принимать близко к сердцу, не мог не пропускать это через себя. Он тоже маг, а усмирение — самый страшный его кошмар. И он не питает иллюзий. Мередит потребует его усмирения, как только все закончится, и как только он перестанет быть нужен. И раз все остальные советницы просто спустили ей с рук усмирение одного мага, но за Андерса тоже никто не заступится, и неважно, как многое он сделает для Инквизиции. И мерзкой дрожью берет от мысли о том, что Дориан должен был подумать о нем, когда узнал об усмирении бывшего наставника. К Мередит он влетает, жутко себя накрутив, на что не потребовалось много усилий. — Я знаю, твоих поганых рук дело! — голос выходит из-под контроля, и в глазах вспыхивает. Мередит остается совершенно этим не впечатленной, лишь бровь приподнимает. Леди Монтелье, которую Андерс даже не заметил, отскакивает подальше, к Мередит за стол, воскликнув от удивления. Андерсу жаль ее пугать. Она вообще последний человек, перед которым ему бы хотелось появляться в таком виде. Но он не может ничего поделать, он просто сгорает изнутри, и этой злобы слишком много. — Вы бы хоть постыдились, лорд Инквизитор, — отвечает Мередит холодно, а рукой ласково, бережно даже касается локтя Жозефины, которая нервно прижимает к себе свой планшет. — Алексиус усмирен, это твое дело?! — он кое-как справляется с голосом, часто моргая, и только всколыхнувшийся страх потерять контроль, заставляет его глаза потухнуть. Мередит громко скучающе вздыхает, поднимаясь с места, и немного оттесняет леди Монтелье назад, как будто хочет защитить. — Я велел, чтобы он помогал магам Фионы, а не!.. — Он помогает, — отрезает Мередит. — Не нужно делать вид, что ты так наивен, что думал, что бывшему тевинтерскому магистру, по твоим же словам, натворившему очень много сомнительных вещей в «будущем», позволят так просто разгуливать по Скайхолду. — Я не отдавал приказа усмирять его, — шипит Андерс, желая вцепиться пальцами в столешницу, чтобы удержать себя на месте. Или Мередит в лицо. Второе предпочтительнее. Но леди Монтелье все еще здесь. Мередит усмехается так, будто он сказал совершенно детскую глупость. — Забавно, что ты еще заблуждаешься в том, что решаешь здесь что-то. Андерс щелчком пальца может сжечь ее дотла, он может подорвать всю эту башню и, если очень захочет, то разнести весь Скайхолд до каменной крошки. — Если ты не хочешь, чтобы я ничего здесь не решал, нужно было высказывать это до того, как меня объявили лордом инквизитором, — отвечает Андерс сквозь зубы. В горле ком тошноты, давит, мешает дышать. У Мередит темнеют глаза. — Милорд, — окликает его леди Монтелье, наконец придя в себя. Она выскальзывает из-за стола Мередит и, кажется слегка поколебавшись, встает практически между ними. — Миледи. Прошу вас, не нужно, — она расправляет плечи и поворачивается к Андерсу снова. — Леди Станнард вынесла предложение об усмирении на рассмотрение, и совет согласился с ней. С тем же успехом она могла отвесить ему пощечину, после ему стало бы легче дышать. — Ничего страшного не произошло, милорд, — продолжает леди Монтелье, и Андерса душит. Ничего страшного не произошло. Ничего страшного. н и ч е г о с т р а ш н о г о н е п р о и з о ш л о Ведь усмирение — это не страшно. Ведь это касается какого-то опасного мага, а не их, и никогда их не коснется. Ведь насилие над магами — это не страшно. Это просто необходимое зло. Это для их же блага. — Герион Алексиус по-прежнему способен выполнять порученное ему дело. После усмирения ему стало даже проще… Она не понимает. Ему не хочется злиться на леди Монтелье, но он злится. Ведь бесчеловечность усмирения просто очевидна. Почему она этого не понимает? Почему не видит? Почему на это согласилась Лелиана, которая ранее, как ему показалось, действительно симпатизировала магам? Почему никто не понимает, что с этим не так? Ах да, маги ведь не люди — так? У Андерса нет сил слышать эти жалкие объяснения, и он уходит, не попрощавшись, хотя Справедливость просто гудит в его костях, требуя сделать хоть что-то. Андерс не знает, что. Когда он сталкивается с усмирением, на него нападает абсолютное черное отчаяние, ведь магу уже никак не помочь, и путь один — только смерть. На Андерса наваливается страшное понимание того, что маги в Инквизиции не защищены. Что если Мередит однажды предложит на совете усмирить всех их? Фиону? Его самого? Хоук? Дориана, Соласа? Остальные советницы поддержат ее, и тогда это будет катастрофа, еще одна катастрофа, такая же, какой были ненавистные Круги. Если Андерс не может предложить своему народу безопасность, то чего тогда вообще стоит его слово, его обещание защиты? Андерс замирает у входа в башню, где обосновались маги, и боится ступить дальше. В Скайхолде есть и другие усмиренные, но их он не знал до этого самого усмирения. А Алексиуса он видел. Видел, как свободно тот колдует, как ради сына он готов на ужасающие тошнотворные вещи, видел его разбитым и задыхающимся от отчаяния. А теперь это все стерто, и вместо этого будет церковное солнце на пустом лице. И Андерс не уверен, что готов это видеть. Где найти Алексиуса ему подсказывает Фиона… И даже она, хоть и тревожится от самого факта, что ритуал усмирения существует и использовался и используется слишком часто… даже она считает, что так лучше. Безопаснее. Алексиус в небольшой библиотеке за столом, молчаливо записывает что-то на пергамент, аккуратно и методично выводя буквы. И Андерс застывает у стеллажей, боясь подойти ближе. Вокруг тихо. Здесь мало магов, и хотя бы это позволяет ему дышать немного свободнее. Он заставляет себя отмереть и подойти ближе. Алексиус слышит его шаги, поднимает лицо, и глаза пустые, уже мертвые, но смотрят все равно. — Лорд инквизитор, — говорит он ровно и встает в приветствии. Андерс кивает. — Мне жаль, — говорит он вместо приветствия. — О чем вы? — Об усмирении. Я не хотел этого для тебя. Он вспоминает страшное будущее, которое они пережили с Дорианом, и которое помнят только они вдвоем. И все же не может не чувствовать сострадания сейчас, ведь Алексиус в первую очередь маг. И свободное тевинтерское происхождение не спасло его от церковных оков. Это неправильно. Что бы он ни сделал, это неправильно… Так ведь? Все остальные уверены, что так лучше. Советницы. Фиона. И Андерсу кажется, что он с ума сходит, раз он один продолжает видеть в этом отвратительную дикость. Может быть, стоило убить его. Это было бы милосерднее. — Вам не нужно беспокоится, милорд, — отвечает Алексиус, садясь обратно за стол и беря перо в руку. — Я нахожу свое состояние удовлетворительным. Андерс вспоминает Карла. Он тоже находил свое состояние удовлетворительным. А потом Справедливость обжег его лишь на секунду, и в краткие мгновения после, когда каким-то чудом ритуал ненадолго потерял силу, Карл умолял убить его, ведь так жить невыносимо. Усмиренные всегда говорят, что все хорошо. Что их все устраивает. Андерс не считает, что они врут, им ведь незачем. Но он видел Карла и слышал его отчаянное желание умереть. — Дориан беспокоится о тебе, — добавляет Андерс зачем-то тихо. — Я знаю. Он заходил. Мой вид расстроил его. Можете передать ему, что его волнение излишне. Андерс не может уснуть этой ночью. Он закрывает глаза и видит красное солнце с шестнадцатью волнообразными лучами, и лучше бы ему снились кошмары о Зове, чем так. Вместо Зова ему снится Дориан с церковным клеймом на лбу.