Вестник Андрасте

Магия призвана служить людям, а не править ими. Злы и испорчены те, Кто принял дар его И обратил против детей Его. Да будут названы они Малефикары, проклятые. Да не найдут они покоя в мире И за его пределами. Песнь Преображений 1

Андерсу категорически не нравится в Западном Пределе. Мелькает в памяти что-то древнее, родное. Беспомощное, детское, ведь Андерфелс, кажется, был таким же. В песках и ветрах, и дышать там было сложно, когда поднимался режущий ветер. Андерс едва все это помнит, это все было так давно, в прошлой жизни, когда он был счастлив и когда жизнь его еще не превратилась в дурную череду потерь. Он смотрит на пески раскаленной пустыни и вспоминает песчаные бури Андерфелса. Вспоминает, как мама закрывала ставни, чтобы песок не попадал в дом. Андерфелс ведь точно на север, наверное, несколько дней пути всего. Андерс не воспринимает его как дом уже очень и очень давно, этого дома он лишился, когда его забрали в Кинлох, так далеко, так безнадежно далеко, оторвав от всего, что ему было дорого. Родины у него нет, нет дома, нет имени и нет истории. Его это устраивает. Устраивает? Мысли об Андерфелсе Андерс отметает быстро: у них дела и их много, а огромная ритуальная крепость внушительно выситься на горизонте. *** Конечно же, все кончается плохо, и прибывают они удивительно вовремя и поздно одновременно: ритуал по призыву демонов начался и остановить его проведение они просто не успевают. Сражение пролетает очень стремительно, и Андерса мутит от слишком большого количества магии крови за раз. Он старается успокоить себя тем, что те маги, которых пришлось убить, действовали далеко не от хорошей жизни и не совсем по собственной воле. Они попали под дурное влияние и дело, конечно, далеко не только в магах, а в том, что эти маги — Стражи, и они просто в ужасе от того, что слышат Зов. Они не знают, что делать и ищут помощи, где угодно. И все же горько. Как тогда было, в Киркволле, горько. Маги обращаются к магии крови не просто так, но, вот демоны, они ведь этим только лишь подтверждают свою опасность, будто напрашиваются на то, чтобы все вокруг сказали, что храмовники, может, в чем-то и правы. Андерс наблюдает, как солдаты Инквизиции разворачивают в занятой башне лагерь, и попутно залечивает Алистеру разодранный бок. — Навевает воспоминания, — бормочет тот, отвлекая Андерса от невеселых мыслей и Справедливости, который тоже всем этим недоволен. — М? — Ну, помнишь, сколько раз ты нас так «штопал»? — А. Помню, — Андерс улыбается уголками губ, смещая ладонь немного выше и слегка надавливая. Алистер вздрагивает слегка, но ни звука не издает. — Для воина в доспехах ты слишком часто получал. — От магов доспехи не защищают, — отвечает Алистер, фыркая. — Ну, почти нет. А жариться в собственной броне никогда приятным опытом не было. Андерс постоянно лечил их от ожогов. Он дергает уголками губ печально, снова окидывает башню взглядом. Ему тошно. И, видимо, не ему одному, потому что Варрик с Хоук что-то нервно обсуждают, кривя губами, а Солас бродит туда-сюда с таким видом, будто небеса должны вот-вот рухнуть и раздавить их всех. Дориан зол и растерян тоже, ведь магистр, с которым они столкнулись, из венатори. Может, если небо действительно упадет, то это будет не так уж и плохо. — Ты в порядке? — Хоук оказывается близко неожиданно, Андерс едва не вздрагивает и быстро понимает, что вопрос направлен не к нему. Алистер кивает и досадливо вздыхает, когда Андерс отнимает руки, не оставив на коже и следа. — Жалко только, магией нельзя одежду заштопать. — Сам штопай, — хмыкает Андерс, встав, и отступает от Хоук на шаг. Просто… чтобы дышать проще было. Алистер вздыхает опять горестно и встает, потянувшись. Щелкает позвоночником и охает. — Старость. — Да ты младше меня, — парирует Андерс. — Ненамного. — Так что ты говорил про Адамант? — обрывает их Хоук, тон тяжелый, выслушивать их ленивые словесные перекидки она не намерена, и Андерс прикусывает язык. Она такая хмурая. Так хочется ее обычную. Как раньше. Когда она улыбалась ярче солнца и когда сама была не прочь легких маленьких разговоров ни о чем. Андерс помнит их приключение… или злоключение в древней тюрьме Стражей: Хоук с Варриком просто не замолкали. А сейчас… А сейчас так, как есть. И как раньше никогда уже не будет, и Андерсу пора это принять, пора перестать смотреть на Хоук побитым котенком. Но он не может. Он хочет утонуть в ней, как в водах Каленхада. Таких же холодных. — Да, Адамант, — Алистер кривит губы, вздыхая. — Это крепость Стражей, скорее всего они скроются там, чтобы продолжить свой ритуал. Никаких других подходящих мест рядом просто нет. И раз уж они теперь знают о том, что мы знаем… — Корифею об этом вероятно доложат, — оканчивает за него Хоук и хмурится. — Мы с тобой должны пойти на разведку. На этот раз точно одни. Алистер кивает, а Андерсу нечем им возразить, потому что они правы и будет лучше, если как можно меньше людей туда отправится, иначе заметят. Хотя и отпускать их вот так не хочется совершенно. Что может случиться? Алистер — Страж, а Хоук — это… ну, Хоук. Они могут о себе позаботиться без всякой поддержки, особенно, раз уж отправятся вдвоем. *** — Крепость Адамант стоит со времен Второго Мора, — говорит Лелиана, склонившись над подробной картой местности вокруг крепости, разложенной на столе. Ее только что прислали: послана она была Хоук и Алистером вместе с подробным описанием стен и возможных подходов: все, что они только смогли узнать. — Что значит, что она была построена задолго до того, как появились современные осадные орудия. Требушет легко расправится с этими древними стенами… — А у нас есть требушеты? — переспрашивает Андерс с сомнением, подняв взгляд на советниц. Мередит сосредоточенно и хмуро разглядывала карту, не обращая на него никакого внимания. Было даже слегка обидно. — Леди Серил Джейдерская была рада одолжить Инквизиции своих людей. Они уже направили требушеты в Западный Предел, — вставляет леди Монтелье воодушевленно. Андерс понятия не имеет, кто такая леди Серил Джейдерская. Есть вероятность, что они встречались: в Скайхолде с каждым днем народу все больше и больше, и он уже устал от бесконечных лордов и леди, желающих увидеться с Вестником Андрасте во плоти. Леди Монтелье говорила ему, что таким желаниям стоит потакать, но не слишком: проявлять великодушие своим вниманием, но не баловать. Он ничего в этом не понимал и просто делал, как она говорила, и это еще ни разу не подвело. — Разве появление требушетов там не станет подозрительным? — спрашивает Андерс просто на всякий случай, хотя очевидно, что советницы все это учли. — Они будут ожидать наши войска на достаточном расстоянии от Адаманта, чтобы быть замеченными или подозрительными, — улыбается леди Монтелье. Андерс все еще злится на Мередит из-за Алексиуса, но злиться на леди Монтелье больше не выходит, тем более когда она так улыбается. Он трет висок, встряхнув головой. Ноет, но сегодня как-то даже терпимо. Тем более, что Мередит молчит, слишком сосредоточенная на картах и планах. — Это хорошие новости, — вставляет Лелиана. Конечно, как же им обойтись без… — Есть плохие? — спрашивает Андерс без всякого энтузиазма. — Эримонд назвал ритуал в Западном пределе пробой, — вздыхает Кассандра. Она склонилась над картами вместе с Мередит. — И велика вероятность, что… — Что нас ждет толпа одержимых и толпа демонов, — заканчивает за нее Мередит, распрямившись и нехорошо посмотрев на Андерса. Андерс возвращает ей нехороший взгляд, слегка приподняв уголки губ в фальшивой едкой улыбке. — Мы можем пробиться через ворота крепости, но демоны и маги — это проблема посерьезнее. — Конечно, кто как не маги у тебя всегда проблема, — бросает Андерс. Это уже привычная перепалка, и остальные не обращают внимания. — Демонов могут взять на себя маги Фионы… — О да, чтобы получить еще больше одержимых в процессе? — Ты вроде была храмовницей, а говоришь так, будто вообще не представляешь, как одержимыми становятся. Она нехорошо конвульсивно дергает уголком губ. Андерс дергает в ответ. Обменявшись такими улыбками, они замолкают, и говорит уже Кассандра: — План в том, чтобы инквизитор с Алистером добрались до Стражницы-Командора Кларель. Возможно, мы появимся вовремя и сможем помешать ритуалу. Наша задача задержать основную часть войск, чтобы вы смогли остановить ее. — Ну то есть план в том, чтобы взять штурмом древнюю крепость, кишащую демонами? Андерс понимает, что ничего лучше у них нет и не будет. И когда он озвучивает это таким образом, звучит все еще хуже. — Есть вероятность того, что некоторые Стражи в крепости перейдут на нашу сторону, — добавляет леди Монтелье оптимистично. — Воины — да, — соглашается Мередит, снова роняя взгляд на карту. — Хотя и едва ли они открыто выступят против Кларель. Однако маги будут биться до смерти, они уже рабы Корифея, — она переводит на Андерса тяжелый железный взгляд, — и ты, милорд, отрицать это не можешь. Ее замечание Андерс игнорирует. — Когда мы выдвигаемся? Лелиана приподнимает уголки губ: — Ваше слово, инквизитор. — Сколько времени потребуется, чтобы подготовить войска к выступлению? — Два дня, — отвечает Мередит кратко. — Где-то две с половиной недели, если повезет с погодными условиями, мы доберемся до Адаманта. Андерс кивает, еще раз очерчивает взглядом разложенные карты, чертежи и планы, исписанные пометками тремя разными почерками. — Значит, выступаем наутро третьего дня, — решает он. *** К Адаманту они подходят под покровом ночи. Пустынная местность холодна, и от неожиданно ледяного ветра пробирает дрожью. Он забирается под одежду, вгрызается, кажется, в кости, дышать не дает. Крепость стоит огромной черной громадой посреди плоского полотна пустыни. Перед началом атаки Мередит еще раз обходит войска, перепроверяет каждый корпус, и Андерс следует за ней хвостиком, выслушивая ее комментарии, снова и снова прокручивая в голове план дальнейших действий: войти в крепость, оставить солдат сражаться, не отвлекаясь на сражения, и как можно быстрее найти вместе с Алистером Кларель, попытаться убедить ее одуматься и дальше действовать по ситуации, но обязательно остановить ритуал магии крови, если он начнется. А он скорее всего начнется: Алистер с Хоук сообщили, что, похоже, Стражи готовились к этому, но еще не начали воплощать. Нападение на крепость несомненно спугнет их и заставит действовать быстрее. Крепость, полная Серых Стражей. Надо же, Андерс не думал, что когда-либо еще его жизнь с ними свяжется. И сейчас ему как-то напряжно от этой мысли. Когда там внутри крепости поднимется паника, она захлестнет и его тоже. Может, не так крепко, благодаря Справедливости, но она обязательно вцепится и в него тоже. Стражи сильны в своем единстве, но в нем же слабы: дрогнет один-два и страх и неуверенность прокатятся по всем остальным, растекутся в венах, по которым вместе с кровью течет одна и та же скверна, связывающая их всех в единую сеть. Андерс не успел прочувствовать это в полной мере, когда сражался плечом к плечу вместе с Героиней Ферелдена: их там было всего ничего. А тут целая армия. Армия, которая может очень быстро превратиться в демоническое бедствие. Андерс не чувствует никакой общности со Стражами помимо поводка из скверны в его крови, и это выводит, ведь от этого не избавишься. Оно душит, душит, держит и никогда-никогда не отпустит. Сколько ему еще отведено? Он был Стражем уже с десяток лет. Сколько ему осталось еще? Десять-пятнадцать-двадцать? Кажется, что достаточно, но, он знает, достаточно просто моргнуть — и время пронесется так, что он очнется, лишь когда время придет шагнуть на тропы. Но здесь и сейчас до троп еще далеко, да и Андерс сомневается, что проживет достаточно долго, чтобы Зов — в смысле настоящий, а не вызванный Корифеем — сожрал его с потрохами. Закончив обход войска, Мередит возвращается на позицию, и Андерс, последовав за ней, быстро замечает Хоук и Алистера: они переговариваются о чем-то, стоя у одного из осадных орудий. Завидев его, выпрямляются и подходят ближе. Алистер выглядит недовольным и слегка бледным. Тоже, похоже, думает о том, как их общая связь скажется на него. Мариан же спокойна, может, даже слишком, и смотрит она не на Андерса, а куда-то мимо. Ему хочется сказать ей что-нибудь, он не знает, что, не знает, как, и тем более не знает, что случится после того, как они окончат осаду на крепость. Куда Хоук подастся? Вернется к своей жизни, какой бы она ни была? Андерсу обидно, что он ничего о ней не знает. Обидно, что он прекрасно понимает, что сам виноват. Обидно, что Хоук не приняла его поступок, хотя все время до поддерживала. Сейчас уже ничего не исправить, и остается только довольствоваться тем, что на нее просто можно смотреть. Этого недостаточно, но больше он и не заслужил. Из мыслей о ней его вырывает только то, что Мередит дает сигнал к началу атаки. *** Не его страх накатывает на Андерса огромной ледяной волной. Он находит себе путь по его венам, растекается от сердца до кончиков пальцев вместе со скверной, и Андерс старается дышать так ровно, как только может, но выходит плохо. Этот страх связывает его со всеми остальными Стражами, как и ожидалось. Должно быть, большинство из них крепко спали, когда началась осада. Андерс замечает, как лицо Алистера ужесточается и превращается в пустую холодную маску. Он, Андерс знает, ощущает то же самое: выжигающая мысли мешанина ощущений не дает дышать ровно, заставляет двигаться, идти вперед, по двору и стенам мимо идущего сражения. Им нужно найти Кларель и как можно быстрее. В воздухе пока что не звенит тенью, но, может, это лишь потому, что они пока что слишком далеко от возможного места проведения ритуала. Андерс представляет примерный план крепости, который Хоук с Алистером присылали в Скайхолд, вспоминает, кто и на каких позициях сейчас должен быть, чтобы хоть как-то отвлечь себя от этого удушающего ощущения общности. Оно мерзкое, давит, давит. Это не его люди, давно уже не его, и все же не отпускают. Они находят Кларель на большом внутреннем дворе. Ее и еще стражей, а также того самого тевинтерского магистра. Ритуал они уже начали, и массивный темно-зеленый разрыв слегка покачивается в воздухе, похожий на вуаль, волнами идущую по ветру. Андерс честно пытается завести с ней диалог, но это приносит мало толку. Лишь когда Алистер, разозлившись, упоминает Корифея, на ее суровом лице, тронутом шрамами и возрастом, мелькает удивление и страх, какой-то суеверный и странный, и он сразу же волной прокатывается по всем стражам, которые замешаны в ритуале. Начать они толком не успели, похоже, и очевидно, что всем им страшно, и что никто из магов не хочет пятнать себя магией крови. Андерс чувствует их мысли в своих винах, и от мысли о магии крови его тошнит. Кларель все равно это не останавливает, и Андерс пытается по крайней воспользоваться общими паническими настроениями, пообещав, что все, кто сдастся, останутся в живых, и что их никто не тронет. Пугать Стража смертью или обещать Стражу жизнь слишком глупо, учитывая то, что все они закончат не своей смертью. Но среди участвующих в ритуале очень много совсем юных людей, которые явно еще не успели свыкнуться с мыслью, что смерть их близка и неизбежна. Впрочем, посеянные сомнения не помогают, потому что небо взрезают красные всполохи и огромные драконьи крылья. И кончается все ожидаемо плохо. *** Первое, что они понимают, — воздухом легко дышать. Он свеж и текуч, наполнен магией, дрожащей на кончиках ресниц, он несет с собой что-то древнее, наполняющее уверенностью и знанием о месте в этом мире. Заставив их тело двигаться, они поднимают глаза, чтобы увидеть живую переливчатую зелень, и зелени этой так много, что она жгла бы глаза, не принадлежи они им обоим. Они отдаленно слышат голоса. Хоук — взволнованно. Алистер — не менее взволнованно, натянуто, напряженно, будто все происходящее ему о чем-то напоминает. — Должно быть, Андерс открыл разрыв, — говорит он, а потом вдруг негромко вскрикивает. Должно быть, взглянув на них. Они часто моргают, заставляя тело сфокусировать взгляд на их спутников. — Здравствуй, смертный, — говорит Справедливость. Алистер округляет глаза. — Ты!.. — Справедливость, — бормочет Хоук недовольно. Хмуро. Натянуто. Они всегда друг друга недолюбливали. Так Андерсу казалось. — Это ведь… Тень. Твой родной мир, почему ты все еще… — Я не желаю оставлять Андерса. — Ты… ты что? — Мы не желаем. Хоук отступает от них. Смотрит странно. С безумной какой-то выдирающей все внутренности тоской. С болью. Андерсу к этой боли хочется потянуться, но они остаются стоять смирно. — Это не то, как я помню Тень, — бормочет Алистер. Хоук мычит согласно, и тогда они говорят: — Это не кошмар. Нам пришлось открыть разрыв. — То есть мы здесь… физически? — спрашивает Хоук слегка севшим голосом, и они кивают. Она оглядывается. Вокруг — твердая черная земля и огромное небо всех оттенков зеленого. Вместо солнца здесь далеко-далеко вверху светит огромная яркая ядовито-зеленая воронка с неясным черным силуэтом Града Создателя посередине. — Говорят, ты… вы вышли из Тени в храме, — цепляется она. — Там было так же? — У нас нет воспоминаний об этих событиях. Но это несомненно Тень, какой ее помню я, — вставляет Справедливость. — Однако я никогда не был конкретно здесь. Мне кажется, я чувствую, что это территория сильного демона. Его присутствие здесь… в воздухе. — Тот самый демон, которого мы видели в разрыве? — переспрашивает Хоук. Они кивают. — Поэтому нам нужно торопиться, — продолжают они. — Мы можем воспользоваться тем же самым разрывом, чтобы выбраться отсюда. — Ты знаешь куда идти? — спрашивает Алистер опасливо, оглянувшись на них. Он поджимает губы, слегка привычно кривя лицо. — Мы знаем. Примерно. Однако я очень давно не был в родном мире, и я отвык от его течения. — Постой… те, — зовет Хоук с сомнением. — Андерс, может, попробуешь открыть еще один разрыв прямо отсюда? Они замирают и окидывают взглядом руку. Якорь на ладони сильно зеленеет, края раны приобретают очень неприятный тревожащий оттенок. — Отсюда открывать разрыв слишком опасно, — говорят они все же. — На той стороне он может вести куда угодно. Лучше добраться до того, что уже был открыт оттуда. Андерс помнит свои Истязания, возможно, даже слишком хорошо. Тень тогда предстала перед ним крошечной деревней посреди пустошей песков, и «небо» там было голубым, и «люди» вокруг перемежали торговое наречие со словами родного языка. Там была «женщина», представившаяся его матерью. Сейчас вокруг — извивающаяся черная земля, озера с холодной водой, осколки камней и силуэты башен, парящие в воздухе. Здесь нет ветра в том смысле, в каком он есть в мире смертных, и каждое дуновение воздуха приносит обрывки реальности, которые позволяют ориентироваться здесь. Они незаметны для людей, но духу легче всего найти по ним дорогу туда, куда нужно. Стоит лишь быть осторожнее и не выдать свое присутствие своими неосторожными движениями, которые точно так же способны послать дуновение, несущее крохи информации. Они чувствуют одно такое, ведущее, зовущее. Они следуют за ним, и Хоук с Алистером следуют за ними без вопросов, напуганные и встревоженные, и их чувства и эмоции ощущаются так ясно, что любой демон легко почует и отследит. Но здесь, по ощущениям, только один: огромная извращенная тварь, занявшая это место, и пока что она словно и не заинтересована ими. Иначе давно бы уже оказалась здесь. Так они очень быстро добираются до… чего-то. Кого-то. У этого вид пожилой женщины в бело-красно-золотых одеждах, и Хоук так громко делает вдох, увидев ее. Их с Алистером удивление растекается на корне языка. Справедливости так странно чувствовать Тень через тело смертного. Все его ощущения, недоступные смертным, растекались по органам чувств, слегка дезориентируя. — О Создатель! — выдыхает Алистер. Их удивление стекает к благостному ужасу, а после обратно к удивлению. От горечи на корне языка к сладости на кончике. — Приветствую тебя, Страж. И тебя, Защитница, — говорит это голосом пожилой женщины, знакомым, очень знакомым. Кажется, они слышали его там, на руинах храма Священного Праха, где Тень снова и снова повторяла зацикленное воспоминание. — И тебя, Инквизитор. И тебя, Дух. — Справедливость! — зовет Хоук. Ее голос похож на ощутимое прикосновение пальцев к запястью. — Это правда она?.. Ее Святейшество?.. — Нет, — отвечают они. Хоук хватается за посох дрогнувшей рукой, и они кидают короткий спокойный взгляд в ее сторону, призывая не беспокоиться столь сильно. — Но и беспокоиться нам не о чем. Они снова поворачиваются к тому, что приняло вид и форму Ее Святейшества Джустинии. Они чувствуют, как веет от нее неземным. Это не душа... Но, должно быть, ее часть. Воспоминания, перемешанные с жизненной силой. Должно быть, что-то произошло в тот момент, когда ритуал пошел не так, когда он был прерван ими: ведь Корифей уже начал его в тот момент, когда они ворвались. — Ты не она, — говорят они, и что-то с лицом Джустинии улыбается печально и снисходительно, но в то же время с лаской. — Не совсем, — соглашается она. — Но я здесь не для того, чтобы причинить вам вред. Я хочу помочь. — Постойте-постойте, мы не можем вот так просто принять помощь от демона! — вставляет Хоук нервно. — Это не демон, — возражают они. Справедливость уж точно способен узнать демона, если тот предстанет перед ним. — У вас нет времени, чтобы доказывать, кто я, — говорит «жрица», и она, конечно, права. — Тогда скажи, что ты. — Я — та, кто здесь, чтобы помочь вам, — отвечает она просто. И продолжает: — Ни ты, Инквизитор, ни ты, Дух, не помните, что случилось в Храме Священного Праха. Это потому, что их украл Кошмар. Демон, что правит этим местом и служит Корифею. Он питается воспоминаниями о страхе и тьме, кормится ужасом. Возмущение поднимается в них волной: как посмел он забрать воспоминания духа! — Зов, которым Корифей запугал Стражей — тоже его деяние. — Как к нему подобраться? — вставляет вопрос Хоук со странным нехорошим энтузиазмом, прорезавшимся в ее голосе. Она даже подступает чуть ближе, и они окидывают ее взглядом с подозрением. — Выбравшись из Тени и победив Корифея, разумеется, — отвечает «жрица». — Корифей был одним из магистров, что шагнули в Тень, и с тех пор Кошмар сытно кормился на последствии их деяний. Избавив мир от ужаса первого магистра, «живого бога», вы навредите Кошмару куда сильнее, чем атаковав его напрямую. *** Память накатывает тяжелой душной волной, раскалывая голову болью. Они только что разобрались с горсткой прихвостней Кошмара, и воспоминания, разбросанные по округе, принадлежали не только Андерсу со Справедливостью. Здесь полно других чужих страхов и кошмаров, и найти нужные оказалось не так просто, как казалось сначала. У Хоук очень странно пустеют глаза, но нет времени на то, чтобы обращать на это внимания. — Там, в Тени, была не Андрасте, — говорят они, хотя и так это с самого начала знали. Не могла Андрасте покровительствовать им тогда, одержимому магу, не могла. Конечно, женской фигурой за спиной Вестника была смертная женщина, и все же, неясно почему, Андерс ощущает неясный укол разочарования. Оно горечью растекается в горле, капает в грудь. Почему? — Нет, — соглашается «жрица». — Корифей намеревался прорвать Завесу и распахнуть врата Черного Города. Но якорь заполучил ты. Корифей говорил об этом: тогда, в Убежище, и это все не ново, и отчего-то разочарование ощущается только сильнее. Он не избран и не отмечен, он просто самозванец, как все вокруг и говорят, он просто удобная светлая фигура, на которую можно опереться, чтобы распространить свое влияние, он просто… Он просто никто, кем всегда и был. Андрасте тут ни причем, как и всегда. Ни Андрасте, ни Создатель. Да что им до этого мира? Они давно его покинули, больше он им ни капли не интересен. *** Когда они добираются до разрыва, то неприятный страх раскалывает мысли изнутри. Демон страха видится Андерсу пауком. Он огромен, нависает над пространством, цепляясь за парящую скалу огромными лапами, и под ним кишат другие такие же пауки, только, по сравнению с демоном, крохотные. Демон страха не движется, но у него много глаз, и они повсюду и, кажется, смотрят прямо на них. Пожирают. Андерс. Без имени, без истории, без личных обид на храмовников, так? Чего ты добился? Их раскалывает надвое от накатившей душащей паники, от того, как заходится стуком неспокойное сердце, и Андерс ловит воздух ртом, прежде чем перед глазами снова все затапливает белым. Столько невинно погубленных людей, а ради чего? Маги никогда не будут считаться людьми, и все, что ты сделал, впустую. Его губами Справедливость громко озлобленно рычит: — НЕ СМЕЙ КАСАТЬСЯ ЕГО РАЗУМА, ДЕМОН! Справедливость щерится, заполняет каждую вену, каждый капилляр их тела, каждую клетку. Алистер с Хоук шарахаются от них, удивленные и встревоженные, и они сильно встряхивают головой. Должно быть, это было лишь в их голове. Должно быть, Кошмар обращается к мыслям напрямую, и они чувствуют, как их тело слегка подтрясывает лихорадочной больной дрожью, и стараются унять это силой воли. Алистер с Хоук смотрят на них нехорошо. С тревогой и страхом, как на демона, и это угнетает. Но потом и они содрогаются от вторжения в их мысли. Демон шипит прямо в голову, выкапывает все то сокровенное, что только есть внутри, вырывает с корнем и вытаскивает наружу, заставляя вспоминать, проживать снова и снова, и у них нет своего духа, который мог бы помочь. *** Пробив себе путь вперед через мелких демонов, они бросаются к разрыву, и демон вновь появляется на краю поля зрения: спускается с большой висящей над основным твердым пространством скалы, перебирая огромными паучьими лапами. От его присутствия снова начинает тошнить и страх растекается по венам огромной душной волной. До разрыва остается совсем ничего, и они точно успеют, но… Мариан вдруг тормозит на бегу и оборачивается на демона, крепко сжимая в пальцах посох. — Мариан! — окликают они, затормозив тоже. Алистер ругается себе под нос и роняет: — Нам нужно торопиться! Ну! — Идите! Я прикрою. — Что? — Андерс давится воздухом Тени. Справедливость жжется в костях, призывая двигаться, но он не может. Кошмар приближается, но он же позади, он же… — Хоук, идем, пока есть время! — Нет, я разберусь с ним! Идите! — Хоук, не смей. Хоук! Мариан! У нас есть время, мы можем!.. — Идите! Ну! — кричит она в ответ. — Мариан, я, как лорд инквизитор, приказываю тебе, уходим!.. Хоук усмехается, подарив ему последний совершенно дикий и… И совершенно пустой взгляд. — Ты не мой лорд, Андерс. Андерс застывает. Чувствует только руку Алистера: хватка сильная, на запястье, жжется почти, но под веками успевает отпечаться образ: Хоук с глазами, жаждущими смерти, ведь в жизни ничего не осталось, оскал ее рта и встрепанные волосы. И в глазах не привычная лазурь — зелень. Больная теневая зелень, заражающая все и вся. *** Перед глазами до сих пор зелено, когда воздух вдруг изменяется, становясь таким пустым и безвкусным. Андерс жадно хватает его ртом, пытаясь заново привыкнуть, чувствуя, как его трясет, и очень отдаленно он слышит гул чужих голосов, не понимая, о чем же они гудят. В его голове сплошная каша из мыслей и образов, Справедливость снова забит вглубь его тела, не ушел, остался с ним и правда, и Андерс не знает, как к этому относится. — Разрыв! Андерс, разрыв! Все звуки как из-под воды, ледяной воды Каленхада, как… Его кто-то дергает за руку, сжимает сильно, ощутимо, очень знающе и очень знакомо, и он не сопротивляется. Позволяет вести себя в этом, не понимая, чего от него хотят. И перед глазами — опять зелень, и мутные образы чего-то огромного по ту сторону разрыва. Разрыв. Он инквизитор, он Вестник Андрасте, и этот разрыв он должен закрыть. Но Мариан! Андерс рвется из чужой хватки, давясь воздухом, сказать ничего не может, заходится кашлем, сжимая руку в кулак. Нельзя закрывать, там Мариан. Что если она победит, что если она сможет сразить демона, что если она в любой момент... Метка вспыхивает против его воли, ощущение чужой магии струится сквозь него так, что начинают стучать зубы, вибрация отдается по всему черепу, и зелень вдруг схлопывается. Должно быть, он вскрикивает. Обдает волной энергии, такой, что с ног едва не сбивает, или ему просто кажется, настолько слабым он себя чувствует. Вокруг вдруг оказывается так тихо, что звенит в ушах, и его кто-то придерживает за плечи, знакомо, очень знакомо, но перед глазами — ничего из того, что происходит вокруг, ничего реального. Перед глазами — только пустота вод Каленхада, две его капли, огромные и жаждущие смерти. Его продирает дрожью. Кажется, кто-то просит его дышать. Кажется, кто-то помогает ему присесть, и только тогда Андерс замечает Соласа: тот появляется в поле зрения и щелкает перед его лицом пальцами. Хлесткая ниточка Тени легко бьет его по лицу, и Андерс вздрагивает, как ледяную воду глотает. Он часто моргает, смотрит на Соласа растерянно, слегка приоткрыв губы, просто не зная, что сказать и сделать, а тот выдыхает и выпрямляется, объявляя: — Инквизитор в порядке. Инквизитор не в порядке. Андерс не возражает, но он не в порядке. Вокруг разражается новый гомон. Победный, кажется, облегченный, — солдаты инквизиции. Встревоженный ропот — оставшиеся стражи. — Когда вы исчезли, архидемон сразу же улетел, а битва прекратилась, — говорит Солас. — Никто не знал, что делать, — он протягивает ему руку, и Андерс берется за нее, чтобы встать, отчаянно пытаясь сосредоточиться на чем-то, но снова и снова возвращаясь взглядом к только что закрытому разрыву. От него только след остался. Андерс сглатывает. Ему тошно, ему так тошно. Мариан… Он оглядывается растерянно, ищет взглядом знакомые лица. Видит Алистера, тот бледен и растерян, кажется, для него проход через завесу тоже так просто не прошел. Сначала он никого больше не видит, но потом замечает Кассандру. Каллен, кажется, среди солдат. Дориана не видно. Варрик — неподалеку от Кассандры, смотрящий на них очень встревоженными огромными глазами, и у Андерса в горле встает ком. Нет, Варрик. Нет, Андерс не сможет смотреть ему в глаза. Не сможет, не после того, как закрыл разрыв, навсегда оставивший Хоук там. — Я предположил, что по крайней мере с тобой все должно быть в порядке, — продолжает Солас негромко и быстро, — ведь в прошлый раз через завесу ты прошел. А еще с тобой был Справедливость… Солас оглядывает его странно. Немного тоскливо и в то же время с надеждой. Как будто боится, что Справедливость пропал. Андерс не хочет говорить о Справедливости. И не хочет сейчас объясняться перед всеми этими взглядами, на него направленными. Ему тошно, ему хочется сбежать. Вглубь такой холодной ночной пустыни, спрятаться в песках, чтобы его занесло ими, и так он и умер, и чтобы его тело никто никогда не нашел. Почему все так вышло? Почему… — Живой! Он вздрагивает всем телом, у Мередит очень хлесткий и резкий голос, разом возвращающий в реальности, вырывающий из мыслей, как удар кнута, и сейчас Андерс почти рад его слышать. Он поворачивается к ней, а она смотрит на него очень странно, с подозрением, хмуро, и все-таки по ней видно, что она довольна тем, что битва кончилась, и что с магами крови было покончено. Почему никто не спрашивает про Хоук? Почему всем все равно? Орать хочется. И не хочется, чтобы спрашивали. Андерс трясет головой, чувствуя себя онемевшим, и поворачивается к Алистеру. Тот беседует о чем-то с одними из Стражей в крылатом шлеме. Тот напуган, похоже. Все они напуганы. Андерс вдруг понимает, что по-прежнему ощущает их. Он чувствует этот страх, скребущийся в его венах. Не его, принадлежит остальным, но все это давит-давит, выкручивает ему нервы так сильно, что ему снова быстро становится нечем дышать. В единстве Стражи находят силу, но в нем же есть и слабость: вот в такие моменты, когда страх разрастается до размеров общей паники, сжирающей всех без исключения. Алистер тоже это чувствует, несомненно. Иначе не было бы на его лице этого выражения, когда он подходит, держась за бок. — Никакой армии демонов для Корифея, — бормочет он серыми губами. Жрица… или ее дух… была права. — Жрица? — очень хмуро переспрашивает Мередит, и Андерс только плечом дергает. Потом, он все объяснит потом, дайте подышать только… — Потом, — говорит он только. Трясет головой сильно. Болит. Снова болит. Он надеется, что уже не от Зова. Пытаясь унять не свой страх, он спрашивает: — Доложите обстановку, командующая. Мередит, похоже, переход к формальностям и делу устраивает. — Магистр венатори жив, но без сознания. Демонов, которых успели призвать, уничтожили. Оставшиеся стражи сдались. Где Хоук? Андерс вздрагивает. Вопрос ощущается хуже, чем удар. Лучше бы она его ударила. — Она не… — говорит он медленно и тихо, потому что совершенно не готов к тому, чтобы говорить об этом. Мередит конец предложения и не нужен. Она поджимает губы. Лицо становится жестче. — Да пребудет с ней Создатель, — отвечает она только. Окидывает Андерса еще одним взглядом и поворачивается к солдатам, моментально засыпав их приказами и прикрикнув: — Чего застыли! Потом поворачивается к Андерсу снова, когда они начинают расходиться: — Наши потери невелики, — сообщает она, — известнее будет после пересчета погибших. Подробнее будет в отчетах. От вас, милорд, ожидается один такой по поводу того, что произошло… сами знаете, где. А сейчас… — она окидывает его еще одним взглядом. Уже очень уставшим. Больным. — Иди отдыхай, Андерс. С этим Андерс спорить не собирается. — Когда тебя успело ранить? — спрашивает он у Алистера тихо, думая о том, что на исцеление сил у него сейчас не хватит точно. — Должно быть, когда прошел через завесу, — отвечает тот и нервно передергивает плечами. Его легкая дрожь передается Андерсу тоже. Они слишком близко стоят, и их общая скверна связывает их так тесно, что аж дурно. Со всеми здесь эта связь: все страхи, ужас, тревоги, все это и в его венах тоже, и Андерсу кажется, он не выдержит. — Я так понимаю, стражи Сейчас подчинены инквизиции, — говорит Алистер медленно. С опаской. — Тебе, по сути. — О создатель, Алистер, прошу, давай потом, — просит Андерс. — Я могу гарантировать тебе, что со Стражами ничего не случится, но я не могу решать этот вопрос сейчас. Ты…иди лучше найти лекаря. Алистер кивает и отступает, и Андерс поворачивается к Соласу быстрее, чем тот может сказать что-либо: — Прошу. Все потом. Я не могу сейчас говорить обо всем этом, я знаю, что тебе интересна Тень, но… — Я хотел сказать, что тебе нужен отдых, — отвечает Солас мягко, и Андерс кусает себя за язык. Он пробует сбежать от всеобщего внимания и спрятаться в каком-нибудь дальнем уголке крепости, подальше от глаз и слов. Ему страшно, что начнутся расспросы, его тошнит от огромных восхищенных взглядов. Вестник Андрасте совершил очередное чудо: прошел через Тень и вернулся, предотвратив появление армии демонов. Людям нужно во что-то верить. Пусть цепляются за это, пусть верят, так правильно. Андерс безуспешно пытается найти тихий угол, но вокруг полно людей, солдаты обустраивают лагерь во внутреннем дворе крепости, и Андерс старается уйти от костров подальше. Тогда-то его и ловит Варрик, находит, хватает за запястье и сжимает неожиданно крепко. Андерс дергается. — Где Хоук? Андерс не может ответить. Слова застревают в горле. Он давится ими, и в легких печет, и… — Андерс, где Хоук? — Прости, Варрик, — отвечает он бледным едва слышным шепотом, не сумев заставить себя взглянуть на него. — Прости… Он слышит вздох. Громкий, пораженный, и уже он дерет ему сердце так, что умереть бы прямо здесь и сейчас. Это будет справедливо. Нет, справедливо было бы остаться в Тени вместо нее. Андерс заставляет себя взглянуть на него, и в груди ломается, дробится, и он хочет начать извиняться, но извинения не помогут. Он не уберег ее. Не уберег, хотя должен был. Но она не позволила. Хоук прекрасно способна постоять за себя, и, если бы она хотела за себя постоять, она бы не осталась там. Но… Но. Андерс замечает Дориана у одного из разведенных костров. Хорошо, что он в порядке. Но подойти Андерс не решается. Кажется, что он сразу же сломает это «в порядке», стоит только подойти. По-хорошему ему нужно светить лицом и якорем перед народом. Быть символом надежды. Но у него слишком плохо это выходит, и Вестником Андрасте он быть не просил, и ему так бесконечно тошно, ведь он видел Тень во плоти: Тень — кладезь магии, то, с чем маги связаны по праву рождения, оказалось отвратительной извращенной ловушкой, откуда не выбраться. Снова и снова накатывают мысли, что все было зря: церковь в Киркволле, покровительство магам Фионы, десятилетия непринятия всего этого и годы борьбы. Какой смысл, если все так? Андерс прячется от чужих глаз на крепостной стене, полуобрушенной их требушетом, ледяной ветер забирается под одежду, и где-то на огромном горизонте тихо брезжит один только намек на рассвет. Пока не рассвело совсем, здесь Андерс и остается. Ложится на холодный камень, чувствуя, как протестует этому все тело, и устало смотрит в небо. Оно над головой огромно и звездно, скалится провалами черноты, а Андерс не может дышать, понимая теперь, почему гномы так боятся упасть в это небо. Грудь спирает, сдавливает, и он силится втолкнуть воздух в легкие, но сейчас он на это не способен. Тело отказывает, и внутри печет, и Андерс предпочел бы задохнуться вот так. Он и задыхается — задыхается-задыхается-задыхается — и никак не может потерять сознание, никак не может умереть. Хотя ему давно уже пора. О Создатель, давно. Андерсу хочется кричать, в голос, срывая связки, чтобы весь мир услышал Вестника Андрасте. Вестник? Никакой он к демонам не Вестник, он просто жалкий самозванец, не способный спасти ту единственную, ради которой этот мир еще стоил спасения. Хоук… Создатель, ну почему? Может, храмовники в чем-то были и правы? Андерс прижимает ладони к лицу, с силой давит основаниями на сухие глаза до боли. Ему тошно, и сильное частое биение сердца отдается во всем теле разом. Мариан, почему? То, как она посмотрела на него, та всепоглощающая пустота, то желание смерти, желание, чтобы все закончилось. Андерс виноват, он понимает, знает это, никогда себя за это не простит. Он говорил себе раньше, что все это для высшей цели, говорил себе, что так нужно, и что, да, она никогда не простит его, но он готов к последствиям. Готов, всегда был готов, но не к таким. Не к тому, что все эти годы Мариан сжирала изнутри пустота, не к тому, что она считала себя виноватой, что захлебывалась от этой вины, давилась. — Вот ты где, — раздается сверху. Андерс не открывает глаза, не может себя заставить. Его трясет не то от холода бесконечной пустыни, не то от того, что ему бесконечно плохо, не то от ощущения еще одного Стража рядом, которое ворочается в венах и не дает ему дышать. Андерс слышит, как Алистер устраивается рядом, и под его движениями шуршит каменныя крошка. Андерс слышит, чувствует, как скверна течет по его венам, не убивая, а связывая в единую сеть, затягиваясь удавкой на шее и давя-давя-давя. Андерс бежал из Круга, но то, что в Круге вбили в него, то, что там сделали, навсегда с ним. Он сбежал от Стражей, но эта связь никогда не исчезнет, и скверна сожрет еще через десяток лет, и Зов снова высверлит дыру в его голове. Лучше бы это произошло прямо сейчас. Он так хочет смерти. Лучше бы он остался в Тени вместо Хоук. Нет. Нет, ему же нельзя. Он видел будущее, которое случится, если его не будет. Он видел, чувствовал, как на нем лежит целый мир, даже не ведая об этом. Какая отвратительно гнилая опора ему досталась, но Андерс не мог предложить ничего лучше. — Андерс, — зовет Алистер тихо и почти ненавязчиво, позволяя переживать молчаливую душную внутреннюю истерику столько, сколько нужно. — Дай мне руку. Андерс реагирует не сразу. Он отнимает ладонь от лица и тянется к Алистеру слепо, боясь на него смотреть, и тогда тот берет его ладонь в свою, сжимая крепко и уверенно, держа. Он близко. Так близко, ближе, чем может быть кто-либо другой, он прямо у Андерса в венах, и Андерс отпускает себя, позволяет этому ощущению растечься, позволяет себе утонуть в нем с головой, чтобы хоть на несколько минут почувствовать себя чуть менее одному. — Мне так жаль, — говорит Алистер тихо-тихо. Андерс слышит его голос в своих костях.