Вестник Андрасте

И внял Тевинтер им, и алтари Воздвигли ложным божествам в угоду, А шёпот их взамен раскрыл им тайны Чернейших чар. Погребальные песни 5

Их вылазка в Каэр Осуин не проходит гладко. Андерс, впрочем, и не ожидал иного, и он даже рад вновь броситься в драку, не видя ничего, кроме пылающих заклятий. Так ему легче не думать, а в пылу сражения гораздо меньше болит голова. Кассандра ни капли не разделяет его легкого воодушевления, и весь обратный путь до Скайхолда она молчалива и смурна и ни на минуту не выпускает из рук большую толстую книгу с секретами Искателей, доставшуюся ей в Каэр Осуин, но не решается ее открыть. Кассандра все гладит пальцами обложку, обводит объемную эмблему на ней, смотрит так, будто надеется, что книга таким образом может передать ей свои секреты, и ей не придется читать ее. Кассандра после встречи с Искателями похожа на взъерошенную птицу, которую спугнули с насиженного места. Они возвращаются через Редклифф, где из-за плохой погоды задерживаются дольше, чем планировали, и Андерс тратит это время, чтобы бесцельно и лениво бродить по деревне, раз за разом промокая под холодным дождем и шквальным ветром, а еще чтобы постоять у монумента в память о подвиге героини Ферелдена. Вечером он возвращается к своим в теплую таверну, ежась под мокрым плащом, и садится за один стол с Кассандрой. Она все держит книгу в руках, не решаясь открыть. Должно быть, ей хочется прочесть ее в спокойной личной обстановке, а не когда вокруг ютятся и другие люди тоже, заинтересованные людьми с эмблемами Инквизиции, и фальшивит местный бард. Андерса уже тянет спросить ее о книге и о том, почему она так взволнованна и что она думает там найти, как к ним приближается высокий мужчина в очень характерных знакомых одеждах. Кассандра сразу напрягается. Чуть ли за мечом не тянется. Пришелец одет в робу тевинтерского кроя, у него смуглая кожа знакомого оттенка и характерный акцент: — Прошу прощения за вторжение, лорд инквизитор. Магистр Галвард, из рода Павусов, — представляется мужчина, исполнив легкий вежливый поклон, и первое, о чем Андерс думает, это: «Еще один магистр» (он даже что-то такое слышит от Кассандры), и только потом до него доходит. — Полагаю, вы знакомы с моим сыном Дорианом. Если это отец Дориана, то ему, наверное, должно быть не меньше пятидесяти, но выглядит он довольно молодо, или так просто падает на него неверный свет свечей, хоть морщины вокруг глаз и рта выдают его возраст. Впрочем, серьезность и что-то такое особое во взгляде делают это не хуже. — Что вы хотели? — спрашивает Кассандра, поднявшись с места. Она немного его ниже, но выглядит гораздо внушительнее, будучи в доспехах, сложив руку на рукоять меча. — Только поговорить. По личному делу. — Какие у тевинтерца могут быть личные дела с… — Вы здесь, чтобы поговорить о Дориане? — прерывает ее Андерс слегка удивленно, не скрыв этого. Магистр Павус кивает, и выражение в его глазах поддергивается тоской и какой-то тревогой. — Кассандра, оставь нас, пожалуйста. Она оборачивается на Андерса хмуро и недовольно, а он коротким взглядом обводит таверну, как бы показывая ей, что здесь, в людном помещении, едва ли может произойти что-то страшное. Она издает свое «угх», забирает книгу и отходит. Магистр Павус же присаживается на то место, на котором сидела она, складывает руки в тонких перчатках — Мне неизвестно, как много вы знаете о нем… и об обстоятельствах, приведших его к вам… — начинает магистр Павус, подбирая слова. — Лорд Инквизитор, я питаю к Инквизиции и вашей фигуре глубокое уважение, но место моего сына — дома. В Тевинтере, со своей семьей, и… Он сразу переходит к делу, и это дело Андерсу не нравится. — Магистр Павус, — обрывает он, чудом сохранив тон не резким, ведь ситуация его неожиданно злит. — Почему вы обращаетесь ко мне, если речь о вашем сыне? При всем уважении, дела вашей семьи… — Вас не касаются. Я понимаю. И, поверьте, если бы я знал, что Дориан согласится хотя бы увидеться и выслушать меня, я бы не стал отвлекать вас от ваших забот. Но я обращаюсь к вам из отчаяния. Дориан не отвечает на мои письма. Уверен, он даже не читает их. Все, что я хочу, это чтобы мой сын пошел со мной на контакт… — Если он так упорно избегает вас, должно быть, у него есть на то причины, — отвечает Андерс, стараясь сохраняться в рамках приличия, как Жозефина учила его. Но он чувствует к лорду Павусу какую-то агрессию, неясное раздражение. Дориан с теплотой отзывался о своей родине, но также упоминал, что его там не ждут, да и о семье своей не говорил. И его хочется… защитить. — Разве можно судить отца за желание удостовериться, что его сын в порядке? Андерс выдыхает длинно. Нет, конечно нет. Но Дориан не стал бы бегать от родителей без весомой причины, не похож он на такого человека. И Тевинтер ему явно покидать не хотелось. — Магистр Павус, Дориан — взрослый мужчина. И мне не нравится, что мы здесь обсуждаем его без его участия так, будто он мальчик, сбежавший из дома. — Но ведь так и есть, — замечает магистр Павус с печалью. — Я хочу попросить вас кое о чем, лорд инквизитор. Андерс склоняет голову вбок, прищурившись, и магистр Павус продолжает: — Прошу, передайте ему это письмо, — он кладет на стол конверт из плотной бумаги с печатью. — Только не говорите ему, что оно вам досталось от меня. Можете сказать, что его передала Мать Жизель. Мы ведем переписку уже какое-то время, если что она подтвердит… — Дориан — мой близкий друг, — отвечает Андерс резко, резче, чем следовало. — Я не собираюсь врать ему. Если он не пожелает видеться с вами, это его право. Он взрослый свободный человек… — С обязательствами перед своей семьей. Послушайте, я понимаю, что юг сильно отличается от порядков Тевинтера, но… — Причем здесь порядки Тевинтера? Вы хотите, чтобы я пошел на обман близкого мне человека, чьим доверием я дорожу. Если это в Тевинтере в порядке вещей, то у меня больше нет вопросов к тому, почему Дориан уехал оттуда. Андерсу хочется задеть его и, ему кажется, что у него выходит. Магистр Павус не злится, но в его глазах появляется какое-то уязвленное… и уязвимое выражение. Магистр Павус откидывается на спинку стула, тяжело вздыхая. — Хорошо, лорд инквизитор. Я вас понял, — говорит он. — Но я все еще прошу вас передать ему это письмо… И, раз уж вы не намерены «предавать доверие близкого вам человека», то передайте моему сына также то, что я действительно искренне желаю встречи с ним и не желаю ему никакого вреда. Я пробуду в Редклиффе еще где-то две недели. И я буду очень вам признателен, если мой сын все же решится встретиться со мной. Андерс все же забирает с собой письмо, отданное ему магистром Павусом. Ему думается, даже если у Дориана плохие отношения с отцом, что очевидно, тот все равно захочет услышать, что его отец здесь и желает встречи. По возвращению Андерс обходит всю крепость, чтобы со всеми поздороваться и справиться о делах, но не находит Мередит на своем привычном месте. За ее столом бумаги разбирает Каллен, он вскидывает на Андерса взгляд и, кивнув ему приветственно, говорит: — Мередит срочно отбыла в Вал Руайо дня четыре назад. — Зачем? — хмурится Андерс, напрягшись. Каллен пожимает плечами. — Не знаю. Она мне не сообщила, но выглядела очень злой. — Напомни, когда она в последний раз не выглядела злой? Каллен фыркает и трет шею, пожав плечами. — Да уж… не знаю, зачем она уехала, но я сомневаюсь, что дело касается Инквизиции или… или тебя. Похоже, это вообще что-то ее личное. Андерс приподнимает брови. — Я не знаю, — повторяет Каллен. Выглядит он так, будто обсуждать Мередит за ее спиной ему очень неуютно. Даже жаль. Через несколько минут Андерс обнаруживает, что леди Монтелье тоже куда-то пропала, и ее заместительница (помощница?) сообщает, что леди Монтелье срочно уехала в Вал Руайо. Андерс пробует потом узнать у Лелианы, что могло случиться, но та пожимает плечами, выглядя при этом немного взволновано и хмуро. — Я отправила весточки своим людям, чтобы узнать что-нибудь, но ответа пока не получала, — говорит она. — Жозефина сорвалась так внезапно, сразу же за Мередит… я опасаюсь, как бы леди Станнард не впутала ее в какое-то сомнительное мероприятие. Андерсу хочется думать, что Мередит способна найти сомнительные мероприятия где угодно, или создать их самостоятельно, но он знает, что это не совсем так. Мередит скорее будет избегать их, особенно когда речь идет о леди Монтелье. После Андерс находит Дориана, тот на своем привычном месте в библиотеке, но он не один: они беседуют о чем-то с Матерью Жизель, и Дориан выглядит таким раздраженным, что, кажется, еще немного, и у него заискрятся пальцы. Андерс сначала думает не вмешиваться и прийти позже, но потом до него долетает обрывок разговора, он хмурится и оказывается рядом быстрее, чем успевает подумать, и Мать Жизель резко обрывается, и на ее лице, до того жестком и хмуром, проступает мягкая улыбка. — О, как хорошо, что ты здесь, — объявляет Дориан, — нехорошо обсуждать кого-то за его спиной, правда, преподобная мать? — Милорд, я просто… — Преподобная Мать просто очень обеспокоена тем, какое влияние я на тебя оказываю. Андерс вскидывает брови. — Серьезно? Мать Жизель, что все это значит? — Это ничего более, чем беспокойство, Ваша Милость, — отвечает она мягким, но твердым тоном. — Однако вы, милорд, должны понимать, как все это выглядит. — Как выглядит… что? Андерс кидает короткий взгляд на Дориана, надеясь на пояснение, но тот только складывает руки на груди и приваливается спиной к книжным полкам, прищурив глаза. На его лице странная смесь досады и веселья, как будто он находит ситуацию забавной. — Этот мужчина — маг. Из Тевинтера. Одно только его присутствие так близко к вам порождает определенные слухи… Андерса не слишком волнуют слухи, хотя, по словам леди Монтелье, должны. Она и Лелиана способны любые слухи обернуть оружием, Кассандру и Мередит они в любом виде раздражают, и они стоят на том, что от неудобных нужно избавляться, а Андерс же предпочитает просто их игнорировать. Знает, что, может, нельзя, но у него есть советницы, которые с этим разберутся. Да и в любом случае возмущение он чувствует не из-за слухов. — Я тоже мужчина и маг, мать Жизель. — Вы знаете, что это не то, что я имела в виду. И я прекрасно знаю, что не все мужчины, маги и тевинтерцы такие, — она не уточняет, какие, но всегда всем понятно, что имеется в виду. — Как приятно, что вы об этом знаете, — вставляет Дориан. — Тогда совершенно неясно, к чему весь этот разговор. Поддаетесь мнению большинства? — Мнение большинства основано на многовековых свидетельствах, — отрезает она. — Люди говорят… — Очень бы хотелось узнать, что же они такого говорят, — цедит Андерс. Мать Жизель, кажется, смущается в ответ на такую просьбу, на что Дориан без всякого стеснения вставляет: — Похоже, что мы с тобой спим. Мать Жизель кидает на него очень нехороший взгляд. Дориан произносит это довольно громко. Кажется, специально. Андерса же это веселит, он выпускает смешок, повернувшись к Дориану. — О, тогда ладно. Это далеко не самые худшие слухи, — он возвращает взгляд недовольной Матери Жизель. — Я уж опасался, что речь пойдет про ритуалы магии крови за закрытыми дверями. — Ваша Милость, — говорит она очень резко, с таким нажимом, что он аж замолкает, слегка растерявшись. Мать Жизель прочищает горло, слегка смутившись, взглядом извиняется за свой тон и продолжает уже мягче, но не менее твердо и уверенно: — Прошу, не забывайте о том, кем вы являетесь для людей. Вы далеко не просто обычный лорд. Вы — Вестник Андрасте. Чистая, непорочная фигура… — Боюсь, я слишком далек от чистоты и непорочности, Мать Жизель. Настолько далек, что этих категорий я до конца жизни не смогу достичь. — В глазах людей, я имею в виду. — Что ж, людям придется привыкнуть к тому, что их Вестник один из них. Тоже просто человек. Мать Жизель глубоко вдыхает, прикрыв глаза. Андерс представляет, что она может сказать: людям не нужен просто человек. Людям нужен герой, символ в белых одеждах с фигурой Владычицы за его спиной. Андерс играть не собирается. — Смиренно прошу прощения. У вас обоих, — говорит она. — Проявить неуважение не было моим намерением. Когда она уходит, Андерс поворачивается к Дориану, чувствуя себя совершенно отвратительно. Он маг. Мужчина. Как он может быть в их глазах непорочным? — И часто такое происходит? — Часто ли мне предъявляют мое происхождение в вину? — Дориан усмехается. Он выглядит слегка раздосадованным, но в то же время не слишком расстроенным. — Меня едва ли можно задеть мнением этих неких безликих людей. Если я и беспокоюсь о том, что обо мне думают, то только о том, что думаешь ты. Хотя, признаться честно, я не знаю, волнуют ли тебя слухи… — Ни капли. До тех пор, пока люди не говорят о том, что мы проводим ритуалы магии крови под вино, принося в жертву девственников. — О нет, никаких девственников, — смеется Дориан. — Чем тебе не угодили девственники? — Возни много. Кстати, должен тебе сказать, что кровь девственников и не-девственников ничем не отличается, для магии крови можно использовать любую… не смотри на меня так, я вырос в высшем обществе Тевинтера. Я таким никогда не занимался, если что. — Верю, — отвечает Андерс со смешком. Дориан не похож на того, кто интересовался магией крови. Он, похоже, вообще ее презирал, и Андерса это успокаивало. Он, конечно, понимает все это про не всех таких, и должен всегда стоять на стороне магов, но все же некоторые предубеждения по поводу Тевинтера есть и у него. Впрочем, со слов Дориана, они не так уж и неверны. — Хорошо, что так. Я считаю тебя своим другом, Андерс, — говорит он медленно, с легкой странной запинкой. — И я знаю, как ты относишься к магии крови, так что… — Это взаимно. И у меня сложилось впечатление, что ты магию крови недолюбливаешь тоже. — О, — Дориан усмехается. Есть в этом смешке какая-то горечь. — Не то слово. — У меня для тебя кое-что есть… и я надеюсь, что эта взаимность останется, — роняет Андерс, прочистив горло, и достает письмо из-за пазухи. Дориан щурится, приподняв подбородок. — Это от твоего отца. Перемена на его лице такая быстрая, как по щелчку. Дориан, кажется, даже бледнеет слегка. Потом сразу же багровеет. Хмурится и письмо из рук Андерса забирает очень нервным дерганым движением. — Вспомнишь о крови… — бормочет он зло и как-то беспомощно. Потом поднимает на Андерса глаза. — Где он… как вы встретились? — Мы с Кассандрой возвращались через Редклифф, там он и подошел. Он сначала попросил, чтобы я не говорил тебе, что письмо получил именно от него лично… Дориан усмехается горько. — Очень в его стиле. — Я сказал, что не собираюсь тебя обманывать и хотел уже послать его, но… Он сказал, что пробудет в Редклиффе еще недели две. И очень просил передать, что не желает тебе вреда, только поговорить. Дориан опять усмехается громко и горько, разворачивая письмо. Пробегается по нему глаза и кривит губы. — Не желает вреда, как же… «Я знаю своего сына»! — восклицает он зло и мнет краешек письма в пальцах. Они слегка дрожат. — Да что он знает? — Что произошло между вами двумя, что ты так зол? — спрашивает Андерс негромко и с опаской. Дориан смотрит на него раздраженно, но Андерс понимает, что это раздражение не для него. Оно для письма и его автора. Дориан поджимает губы. Судя по всему, отвечать он не хочет, как будто ему стыдно или как будто он взорвется, если начнет говорить. Андерс не хочет на него давить и напирать, и все же Дориан говорит: — Скажем так: отец не одобряет мои выборы… и он выказал это в довольно экстремальной манере. Хотя, с учетом всего, я мог бы даже сказать, что он не одобряет само мое существование… И я не драматизирую. — Ты не пойдешь на встречу? — спрашивает Андерс. Дориан усмехается и берет письмо двумя ладонями так, будто порвать хочет. Но медлит отчего-то, всматриваясь в буквы опять. Сглатывает. — Вот уж сомневаюсь, что он может сказать мне что-то новое, — бормочет Дориан, но письмо все еще не рвет, застыв так, хмурый и взъерошенный. Дориана таким видеть странно. — Но ведь это твой отец. Дориан хмыкает. — Да и что с того? Насколько Андерс помнит, у него с собственным отцом тоже не слишком складывалось. Он его даже почти и не видел, весь дом был на матери. И все же у Дориана всем совсем не так, и его отец приехал сюда из Тевинтера, только чтобы увидеться с ним. Наверное, это что-то да значит. Обязано значить. — Не уверен, что это хорошая идея, — вздыхает Дориан, так и не порвав письмо. Он роняет руки по швам, цокнув языком. Сминает бумагу в пальцах до треска. — Я могу поехать с тобой, если тебе так будет легче, — предлагает Андерс мягко, решив, что раз Мередит и Жозефина сейчас где-то в Орлее, то в ближайшее время ничего важного произойти просто не сможет. Дориан вскидывает брови, а на его губах появляется привычная улыбка, легкая и лукавая, от которой поему-то мурашки расползаются между лопаток. — О создатель, что подумают люди, когда увидят, что Вестник Андрасте куда-то направляется с коварным тевинтерским магистром? — Хорошо бы, если бы они подумали, что это не их дело. Дориан смеется. — Боюсь, на такое люди не способны. Это слишком неинтересно. Я… ценю твою поддержку, Андерс, — говорит Дориан медленно, расправляет письмо и вздыхает, пряча его в карман. — Мне нужно подумать. Андерс кивает. Думает Дориан все равно, как оказывается, недолго, и уже вечером говорит Андерсу, что согласен поехать встретиться с отцом, но только не один, и они выезжают вдвоем с утра. Андерс ставит в известность Лелиану и по сути сбегает. Наверное, лорду инквизитору не стоит вот так шастать по Ферелдену без всякого сопровождения, но Андерсу как-то все равно. В лицо его все равно знают лишь единицы за пределами Инквизиции и едва ли десяток человек в самой Инквизиции. Так что ими точно уж не заинтересуются люди, если он не будет светить меткой на руке. Благо, зеленым она больше не светит, а новые разрывы во Внутренних землях больше не появлялись, так что след на коже легко можно спрятать под перчаткой. Их все равно лучше не снимать: горы не балуют теплой погодой. До Редклиффа они вдвоем добираются очень быстро, и Дориан заметно нервничает. Андерсу все еще любопытно выпытать у него что-то конкретнее про их с отцом отношения. Что случилось такого, что Дориана почти трясет? Его хочется… уберечь. Андерс даже немного жалеет, что все-таки уговорил его ехать сюда. Что вообще рассказал ему про отца… впрочем, не сообщить ему о Галварде, было то же самое, что обмануть его, так что здесь он сделал все правильно, пожалуй. Но Дориан теперь так уязвимо взволнован, и его так непривычно таким видеть. У таверны, где Галвард остановился, Дориан застывает и мнется. — Погоди, — бормочет он. Делает глубокий вдох и очень медленный выдох. Встряхивается весь, поправляет усы и прическу. — Надо же ему показать, как я замечательно тут живу, — замечает он, усмехнувшись, но усмешка выходит кривой и несчастной. — Дориан, я не дам тебя в обиду, ты же знаешь? Дориан приподнимает брови, чуть повеселев. Улыбается. — Знаю. Как мило с твоей стороны. Идем. Покончим с этим поскорее. Не составляет никакого труда выяснить, в какой из комнат остановился тевинтерский магистр. Очевидно, что его фигура здесь довольно известна. Впрочем, как и ожидается, встреча не проходит гладко. Хотя вина и страдание на лице магистра Павуса очевидна, Дориан явно этим не проникается. Андерс по-прежнему считает, что у него есть на то причины, и в любом случае будет на его стороне, да и то, о чем они говорят, его несколько… удивляет. Да, он помнит, как Дориан был удивлен тому, как прост юг касательно вопросов отношений между мужчинами, но он не думал, что в Тевинтере все настолько сложно. Хотя, сказать по правде, Андерс уверен, что его родители бы тоже далеко не обрадовались, узнай они, что он делил постель не только с женщинами. Впрочем, своих собственных родителей он уже давным-давно не знает, может, они уже мертвы. А отец Дориана здесь, перед ним, и позволить Дориану вот так просто уйти, ничего не разрешив… Андерсу кажется, что это неправильно. Дориан просто взрывается, когда слышит от отца «я всегда хотел для тебя лучшего», и голос его съезжает и дрожит, Андерс никогда его таким не слышал, но еще ему кажется, что все это не для его ушей. Поэтому когда Дориан с досады бьет кулаком по столу, опираясь на руку, дышит с трудом, Андерс, кинув короткий взгляд на магистра Павуса, подходит к Дориану ближе и кладет руку на плечо, большим пальцем касаясь шеи, отчего Дориан странно нервно вздрагивает. — Я хочу уйти, — говорит он тихо-тихо, бледно. Зло и как-то беспомощно. — Я знаю, — отвечает Андерс. Хочется ближе, но он только сжимает его плечо чуточку крепче. — Но не нужно это так оставлять, ты пожалеешь потом… Дай ему шанс. Дориан нехорошо сверкает глазами, взглянув на него злобно. Потом сразу эту злобу теряет и трясет головой. Потом выпрямляется резковато, расправляет плечи. — Оставь нас. Пожалуйста, — просит он, и Андерс кивает. — Я подожду тебя внизу. Он коротко вежливо прощается с магистром Павусом и выскальзывает за дверь комнаты. На всякий случай замирает, прислушиваясь. Он не собирается подслушивать их разговор, просто хочет удостовериться, что никто не собирается никого убивать, а потом спускается вниз, на первый этаж, чтобы подождать Дориана там. Тот выходит к Андерсу через полчаса или около того. Он бледен и выглядит очень уставшим, не говорит ничего, проскальзывает к выходу, только взгляд кинув, и Андерс следует за ним торопливо. Хочется спросить, о чем они говорили, но Дориан слишком плохо для этого выглядит. — Хочу напиться в хлам, — бормочет Дориан себе под нос. — Пошли. Дориан слегка притормаживает, окидывая Андерса странным взглядом. Поджимает губы. — Я в эту таверну не вернусь, — говорит, наконец. — Можем просто взять бутылку и пойти куда-нибудь. В один из лагерей, например, тут недалеко. Дориан снова мнется. У него нехорошо и влажно блестят глаза, и он, кажется, дрожит слегка, то и дело кусает губы. Он, кажется, просто не хочет, чтобы его таким кто-либо видел. Даже тот, кого он считает другом. Андерсу не хочется настаивать, но и оставлять его совершенно одного не хочется тоже. — Ладно, — соглашается он медленно. — Хотя бутылки нам будет маловато. — Предлагаю начать с одной. Потом мы вернемся в Скайхолд, и можешь забрать из погреба, сколько тебе угодно. — Осторожнее с такими щедрыми предложениями, — смеется Дориан. — Так вина может не остаться совсем. Разжившись бутылкой вина покрепче, они отправляются не в ближайший лагерь, разбитый Инквизицией, а за доки Редклифа, на север по берегу Каленхада. Там дальше — Кинлох, но сейчас Андерс очень быстро об этом забывает. Никакого значения Кинлох больше не имеет. Но Каленхад все равно навсегда для него останется символом его свободы. Они устраиваются на пологой части берега в тишине и вдали ото всех. Рядом мерно плещется вода, и тут так спокойно. Андерсу вспоминается, как он сбегал. Переплывал Каленхад и пару раз позволял себе немного, хотя бы полминуты, полежать на берегу, жадно вслушиваясь в тишину мерных волн, набегающих на берег и наслаждаясь уединением. — Он пытался… изменить меня, — говорит Дориан тихо, когда они устраиваются, прячась за большими камнями, открыв бутылку и сделав несколько глотков, смотря куда-то вбок, и почему-то тянется к своему горлу и трет его ладонью. Потом будто понимает, что делает, вздрагивает слегка, одергивает руку, и уже через пару секунд возвращает ее обратно. Должно быть, непроизвольно. Глаза у Дориана влажно блестят, но не более того, хоть и покраснели. Он зол, и ему больно, и Андерс просто слушает. — С помощью магии крови. Хотел сделать меня… правильным, — он кривит губы так, будто последнее слово причиняет ему особую боль. — Удобным. — Магия крови на такое способна? — Откуда мне знать? Может быть. А, может, она оставила бы меня овощем. Или одержимым. Или что-то еще… Мне просто… мне так обидно, — у него вздрагивает и слегка ломается голос, — что он предпочел бы все вот это скандалу. Репутация, родословная, долг перед семьей. Тьфу. — Мне жаль, — роняет Андерс тихо. — Что с тобой это произошло. Ему так сложно поверить: его собственный отец хотел… Неудивительно, что Дориан не пожелал оставаться в Тевинтере и так медлил перед этой встречей. Его нельзя обвинить в трусости, конечно нет. Скорее в самозащите. Андерс после такого тоже бы не захотел видеться с родственниками… Дориан дергает головой, делает влажный вдох и вытирает глаза тыльной стороной ладони. — Ужасно, весь раскис… Вот демоны, хочу просто забыть обо всем этом и чтобы никогда больше… — Есть вещи, которые не забываются, — говорит Андерс тихо, и Дориан вздрагивает слегка, моргает часто и смотрит на него, слегка прищурившись, как будто это помогает ему удержать слезы на ресницах. Андерс знает, что от слов отдает жестокостью и безнадежностью, и он сам страшно их не любит, но это так, как есть. — Воспоминания ведут себя точно так же, как шрамы, — у него почему-то самого пережимает горло, настолько он ненавидит эту простую идиотскую истину. — Их можно спрятать, перекрыть татуировками, но это не значит, что они пропадут. Дориан вдыхает глубоко, и вдох этот дрожит, снова трет лицо, выдыхая тихонько, почти неслышно «kaffas». — Да, — соглашается Андерс тихо, — тоже терпеть это не могу. Дориан негромко коротко смеется. — Спасибо, что был со мной, — говорит он мягко, и Андерс улыбается ему. Ободряюще, как умеет. — Не так уж это и страшно все прошло, — говорит он, усмехнувшись, хотя видно, что почти в это не верит. Он отпивает еще вина и вдыхает глубоко. День тянется к вечеру, и небо приобретает приятные пастельные тона, а солнце, клонящееся к горам, отражается в Каленхаде и у Дориана в глазах. Золотит ему кожу. — Я бы не смог так жить, — говорит Дориан устало. — Как он того хочет, я имею в виду. Жениться на какой-нибудь девушке, ненавидеть ее, получать такую же ненависть в ответ, и все ради того, чтобы она родила сына, который может быть когда-нибудь смог бы стать архонтом. Или чтобы он потом женился на девушке, которую будет взаимно ненавидеть, и… А, — он взмахивает рукой и прячется за глотком вина. — Ненавижу. Я насмотрелся всего этого, мои родители терпеть друг друга не могут. — Ты был прав, одной бутылки маловато, — замечает Андерс, и Дориан смеется. — Ничего. В Скайхолде наверстаем, как ты и обещал. Андерс фыркает, слегка прищурившись. Дориана сложно видеть раздавленным. Андерс успел привыкнуть к его яркости и легкости, вечному спокойствию, ажурно приправленному хохмой и лукавыми улыбками. Судя по выражению в глазах Дориана, тому тоже совершенно неуютно показывать все то сокровенное, что лежит у него внутри. Андерсу думается, что в чем-то, может, Тевинтер похож на Круг. Это странная мысль и, может, странно сравнивать эти совершенные противоположности таким образом, но в Круге тоже стоило прятать все то, что чувствуешь и думаешь, за всеми возможными замками, какие у тебя только есть. В Тевинтере среды альти, судя по всему, не поощряется искренность. — Как бы мне ни хотелось, но трезветь все-таки надо, — говорит Дориан печально. — Нам еще возвращаться… по темноте в этой кошмарной сельской глуши ходить будет ну совсем уж… так себе. Андерс фыркает. Хочет пошутить про глушь или опыт Дориана в употреблении алкоголя, но не успевает, потому что он начинает раздеваться. — Каленхад холодный, — замечает Андерс, поняв, к чему это, так что совершенно не смотрит на обнаженную кожу цвета коньяка. — Это то, что сейчас нужно, — замечает Дориан, оставляет одежду на камне и застывает у кромки воды, пробуя ее пальцами стопы. — Холодная, — соглашается он вяло, уже не испытывая такого великого желания купаться. Андерс хихикает. — Эй. Раздевайся давай, — Дориан поворачивается к нему, нисколько своей наготы не стесняясь, и складывает руки на груди, прищурив глаза. Андерс определенно точно смотрит только ему в лицо. В Круге были общие ванные комнаты, общие спальни, общее все, так что о личном пространстве там не то, чтобы слышали, и обнаженное тело Андерс не воспринимает как что-то слишком уж особенное. Но Дориан хорош. Хорош и знает об этом. Хотя очевидно, что сейчас в его действиях никакого сексуального подтекста нет. — Я сначала костер разведу, ты же первый будешь ныть, что слишком холодно и негде погреться. — Как хорошо ты успел узнать меня! — восклицает Дориан, всплеснув руками, и снова поворачивается к воде. Пока Дориан все пробует воду ногами, Андерс собирает ветки с ближайшей округи, сваливает их в кучу и поджигает искрой с пальцев, слегка обжегшись. Потом все-таки раздевается, чувствуя себя… странно. Неуверенно. Как будто ему не все равно, что Дориан подумает о нем, когда увидит обнаженным. О его теле. Эти мысли надо гнать. Срочно. Дориан очень хорошо сложен для мага. — Ты вообще на солнце бываешь хоть иногда? — спрашивает Дориан беззлобно, кинув на него очень короткий взгляд. Андерс оставляет одежду неаккуратной грудой на земле. — Не особо. Андерс всегда был бледным, цвет всегда граничил с какой-то болезненностью. А еще — худым, сейчас получше, чем под конец пребывания в Киркволле, но, если глубоко вдохнуть грудью, то хорошо видно темные провалы кожи меж ребер. Он проскальзывает мимо Дориана и ловит того за руку, не слушая возражений. Вода холодная, разом обхватывает ноги, вызывая неприятную дрожь по телу. — Эй! Андерс! Пусти, холодно же! — Ты сам купаться хотел. — Андерс! Андерс его не слушает, ловит за плечо и, утянув, с силой роняет в воду, поднимая брызги, и, конечно, падает следом. Вода, кажущаяся просто ледяной, охватывает все тело, стопы и ляжки начинает сводить. Дно под ногами неприятно каменистое, так что выбраться на берег сразу же не выходит, а Андерсу не особо и хочется: он слушает, как Дориан сдавленно ругается, перемежая тевене с торговым наречием, и так почему-то по-дурацки хорошо становится. — Kaffas, Андерс, чтоб я с тобой еще раз пошел к какому-либо водоему! — возмущается Дориан уже с берега, когда только убежать туда успел? Он похож на взъерошенного злого мокрого кота, но по прищуру глаз понятно, что на самом деле он не так уж и злится. Андерс не отвечает, ложится только спиной на воду и расслабленно смотрит на огромное синее небо. — Ты же хотел взбодриться, — отвечает он, улыбаясь небу бездумно. Синее. Чистое, без зелени. Андерс поднимает руку и коротко смотрит на ладонь с якорем. — Вылезай давай, простынешь еще! Что мне потом делать? Мать Жизель решит, что это я тебе болезнь наколдовал. Андерс смеется и выбирается на берег. Лента в волосах почти распуталась, так что он стягивает ее и встряхивается. Волосы слишком сильно отрасли, ложатся на плечи и доходят до лопаток. — Помнишь, я говорил, что семь раз из Круга сбегал? — спрашивает Андерс, сев возле костра на свой плащ. Дориан в ответ утвердительно мычит, завернувшись в сухую одежду. Солнце уже спряталось за гору, так что стало ощутимо прохладнее, и от каждого дуновения ветра на коже поднимаются мурашки. — Всякий раз приходилось плыть через Каленхад. Я ни разу не заболел. — Вы на юге тут все дурные, — выносит Дориан свой вердикт, и Андерс смеется. — Ты даже не представляешь. Темнеет, и Андерс все же одевается. Волосы по-прежнему неприятно мокрые и спутанные, и, конечно, гребня у него с собой нет. Андерс пытается заплести небрежную косичку, но выходит так себе, и Дориан цокает языком. — Смотреть на это не могу, — оповещает он. — Иди сюда. Он выуживает небольшой гребень из кармана своей куртки. Андерс от него иного и не ожидал. Андерс садится на ближайший камень к нему спиной послушно и прикрывает глаза, потому что прикосновения приятны, а еще у Дориана подозрительно горячие руки… — Не спали мне волосы… Дориан громко цокает языком. — Ты меня за кого держишь? — спрашивает он нарочито обиженным тоном, и Андерс улыбается. От Дориана веет Тенью. С его касаниями волосы сохнут куда быстрее, а потом он берется плести косу, и Андерс прикрывает глаза, просто не думая и наслаждаясь. Тут хорошо. Тихо. Слышно только воду и ветер. Остаться бы тут вот так навсегда. Ему кажется, прикосновение задерживается чуть дольше, чем нужно. И он этому не противится. — Ну вот, хоть на человека стал похож, — комментирует Дориан, завязав волосы лентой, и Андерс хмыкает, коснувшись косы рукой: начинается от затылка, аккуратная и тугая. — Спасибо. Хочется остаться здесь подольше, но ночевать посреди нигде будет слишком рискованно. Да и в самом Редклиффе оставаться совсем не хочется, и они с Дорианом отправляются в один из лагерей. Когда они возвращаются в Скайхолд два дня спустя, Мередит и леди Монтелье по-прежнему не вернулись, но Лелиана странным тоном говорит, что, похоже, вопрос касается помолвки леди Монтелье. Андерс с сомнением переспрашивает, как помолвка леди Монтелье касается Мередит, на что Лелиана делает выражение лица, с каким обычно смотрят на ребенка, который понять не может, почему небо голубое. «Оу», — отвечает Андерс только и торопливо стряхивает с себя эту мысль, потому что она странная. Потому что леди Монтелье и Мередит… да даже представить сложно. Так что он старается не представлять.