Напролом

– Хорошо, что вы еще не спите, Лонгин. Мне нужна ваша помощь. У генерала Блока хмурое сосредоточенное лицо. Две верхние пуговицы кителя расстегнуты – кажется, он как раз собирался ложиться, когда непредвиденные обстоятельства выгнали его из палатки. Рассудив, что если кто и в силах помочь в этой непростой ситуации, то это Виталий, он отправился на поиски капитана. Ночь мягко подкрадывалась к лагерю, окутав границы густым туманом. Летний день выдался жарким, неподалеку протекала ленивая речушка с густо заросшими камышом берегами, и генерал принял решение дать солдатам передохнуть. Весь день артиллеристы, словно малые дети, плескались в воде, пытались удить рыбу и обшарили с полусотни метров русла в поисках рачьих нор. Гвалт и плеск стояли невообразимые, затихнув только к восьми часам, когда изголодавшаяся артиллерия гурьбой повалила к полевым кухням. С тех пор прошло часа полтора, и лагерь словно вымер. Из палаток доносится богатырский храп, звонко переговариваются на мелководье лягушки. Пахнет сырой землей и ряской. Генерал Пепел стоит в идеально отглаженных брюках, хрустящей от свежести рубашке и босой. В руках у него сапог. Внутри шевелится что-то живое. Лонгин, застывший на пороге собственной палатки по стойке смирно, оценил ситуацию и посторонился, впуская генерала внутрь. Сапог перекочевал в капитанские руки, Блок был насильно усажен на складной походный стул (долго босыми ногами на сырой земле стоять собираетесь?), а Виталий бесстрашно заглянул в таинственные недра сапога. – Плохо дело. У нас тут вражеский шпион. Не подкрутите лампу поярче? В неверном свете керосинки над голенищем показываются сперва два прижатых уха, а затем и весь нарушитель генеральского спокойствия целиком, без проблем помещающийся у Лонгина в сжатой ладони. – Ну-ка… да это девочка! Котенок тоненько пищит. Висит в руках, смешно растопырив тоненькие лапки в стороны, разевает розовый рот и пищит. Недолго думая, Виталий торжественно вручает ее Блоку, мол, чей сапог облюбовала, того теперь и есть. Александр чувствует себя до крайности нелепо. Сидит и не имеет никакого понятия, как обращаться с котятами. И сидел бы так еще долго с потерянным видом, если бы Виталий, сжалившись, не помог ему устроить пушистый комок в сгибе локтя. Котенок, повозившись и найдя это положение весьма удобным, сворачивается клубком. В тишине палатки раздается тихое равномерное пурчание. – А вам… очень к лицу. Кхм. Прошу прощения. На лице Лонгина ни капли раскаяния, он при виде столь редкой (раз в жизни увидишь, разве что!) картины весь неуловимо размяк, позабыв держать спину ровно, а голову высоко. Ближе к свету лампы стало видно, что шерстка у котенка вызывающе-рыжая, почти как его собственные волосы, только ярче. Блок как-то нерешительно, осторожно гладит котенка двумя пальцами между ушей. Залегшая в самом начале войны глубокая вертикальная морщина на лбу генерала разглаживается, когда он смелее зарывается пальцами в мягкий, еще совсем короткий подшерсток. Котенок не возражает. Поворачивает крохотную головку, лижет огрубевшие подушечки пальцев. – Голодная, – выдыхают оба почти хором. Лонгин смеется, ищет собственные сапоги и китель, застегивается наспех. Блок тоже встает, но обнаруживает вдруг, что так и пришел с только одним-единственным сапогом в руках. Застывает неловко. С каких пор он стал таким рассеянным? Неужели появление в его палатке пушистого комка – достаточный повод, чтобы беззаботно расхаживать по лагерю босиком? – Подождете меня? Я до кухонь сбегаю, раздобуду что-нибудь подходящее. Котятам, пока маленькие, можно молоко, но вряд ли оно найдется. Может, стяну кусочек мяска для нее и немного каши, если осталось… – Капитан, – перебивает его рассуждения Александр. Глядит напряженно. – Она уснула. – Ну что же. Стало быть, придется вам так простоять ближайшие часов пять-шесть. Котята не любят, когда то, на чем они заснули, шевелится. Вы не знали? Вместо того, чтобы рассмеяться шутке, Блок кивает с сосредоточенным лицом. Кажется, он даже почти не дышит, куда уж там шевелиться. – Мне не впервой. Я раньше часто стоял на посту, а котенок полегче карабина будет. Лонгин смешливо округляет глаза, округляет рот. – Господин генерал, неужто вы только что пошутили? Давно бы сам подбросил вам котенка, если б знал, что они так благотворно на вас влияют! Кладите ее сюда, – он хлопает ладонью по своему полупустому вещмешку. В нем, по виду, что-то мягкое. – У меня была кошка. Давно, еще до войны, – неожиданно признается Александр и бережно, словно грудного ребенка, устраивает малышку на мешке. Новое лежбище приходится ей по вкусу. Обнажив крохотные клыки, она зевает и накрывает морду лапой. Генерал прикручивает фитиль керосинки и опускается на раскладной стул, не отрывая взгляда от крохотного пушистого комка. Словно из другой жизни. Лонгин бесшумно садится напротив и глядит на его профиль, мягко очерченный светом. Волевой подбородок, сжатые губы. Чуть заметно серебрятся виски. А ведь генералу едва за тридцать. – Я тогда жил в Столице, – медленно, после минутного молчания, начинает Блок. – Строго говоря, она была ничья. Но приходила ко мне иногда. Старая совсем. Умерла за неделю до того, как меня вызвали на фронт. Лонгин улыбается грустно. Что-то такое он и предполагал после александрова «была». – Можем оставить ее, если хотите, – предлагает он негромко. – Только не уследим ведь. Генерал поднимает голову. В глазах его, усталых, окруженных сеточкой ранних морщин, читается нечто, чего Виталий не замечал раньше. Просьба. – Я буду очень благодарен вам, капитан, если вы поможете мне за ней присмотреть. После недолгого раздумья Лонгин кивает: – Она явно к вам привязалась, значит, при переходах вряд ли убежит. Давайте, я всё-таки схожу и раздобуду для нее поесть, а вам пока ответственное задание – придумайте ребенку имя, хорошо? По возвращении капитан еще долго задумчиво смотрит на Блока, заснувшего сидя на земле рядом с вещмешком, в трогательном жесте прикрывшего котенка ладонью. Словно в стремлении защитить ее от всего на свете. Генерал Пепел. Всю жизнь только и делает, что старается всех защитить. Погасив свет и, недолго поколебавшись, Виталий устраивается рядом, укрыв их обоих шерстяным одеялом, и закрывает глаза.