Реверсивная психология

      ...Зеро.       Чуя сделал ставку на зеро, начав и продолжив встречаться с Дазаем. Шанс успеха — 2,7%. При успехе он получил бы в тридцать пять раз больше, чем вложил, постоянно поддерживая, вправляя мозги, тратя все свои нервы и силы. Снова и снова — на зеро. В надежде на то, что рано или поздно при всех неудачах и проебах, при всех своих эмоциональных и моральных тратах он сможет получить хоть какую-то выгоду.       Но теория вероятности так не работала.

***

      Накахара работал. Вернее, честно пытался. Сосредоточенность, стук пальцев по клавишам ноутбука, приглушенный свет, тишина... и тяжелые шаги в коридоре. Осаму ввалился в его комнату, бухнулся на кровать под бок, приобнял за талию, тычась носом ему то в плечо, то в грудь. Чуя дернулся и поморщился в отвращении.       — Во-первых, я работаю, — сказал он терпеливо. — Во-вторых, от тебя несет, как от винно-водочного завода.       — Я хочу обниматься, — буркнул Дазай, довольно лыбясь, и Накахара медленно закрыл крышку ноутбука, тяжело вздыхая.       — Обниматься хочешь? И ничего, что когда я хотел нежностей, ты погнал меня чуть ли ссаными тряпками, потому что мешаю?       — Я тогда закрыл дверь. А у тебя дверь открыта.       — Тебя не останавливают ебаные закрытые двери. А открытая дверь не значит, что я хочу хоть кого-нибудь видеть. Наши комнаты буквально находятся на разных концах квартиры — не думал, почему?       Раздельные комнаты никак не мешали их отношениям — только зачастую улучшали их. Порой каждому из них нужно было побыть в одиночестве: заняться работой, заняться собой, своими личными делами... Чуя был рад не видеть чужих эпизодов самоповреждения, которые Осаму периодически устраивал, а сам Дазай был рад, что его личностное падение не видел даже его парень. По большей части.       — Ну пожалуйста, Чуя! Ты даже не заметишь, что я здесь, — сказал Дазай, мягко прильнув, и Накахара дернулся, резко отстраняясь и усаживаясь на краю своей постели.       — Я уже заметил! И ты мне дико мешаешь!        — Ох, ну да, конечно! Я вечно всем мешаю! — всплеснул руками Осаму, зло глядя на возлюбленного. — Ненавижу себя.       — Не заводи ту же песню, — раздраженно отозвался Чуя, удаляясь из комнаты, и направился на кухню, чтобы перекурить. Небольшой перерыв, наверное, не помешает. Даже учитывая, что его дедлайны горели похлеще дедлайнов горе-писателя.       И конечно же Дазай пошел за ним.       Накахара сел за обеденный стол, прикурил, нервно выдыхая клубочек сизого дыма. Осаму стоял в дверном проеме с пьяно-осуждающим выражением лица, скрестив руки на груди. Три... Два... Один...       — Ты совсем не уделяешь мне внимания.       Чего-то такого Чуя ожидал. Он глубоко затянулся и тяжело выдохнул, отвечая на чужой напряженный взгляд своим, уставшим.       — О, да? То есть только ты один у нас нуждаешься во внимании? — Накахара поднялся, вставая напротив Дазая. — То есть когда мне что-то нужно, я иду нахер, а когда тебе что-то нужно, я должен бросить все и начать холить и лелеять тебя?       — Разве это не смысл отношений? — спросил Осаму ядовито, вперившись острым взглядом в чужое лицо. — Делать то, что не нравится, чтобы любимому было приятно?       — Это один из ебаных смыслов, но разве это не должно быть равноценно?! — выпалил Чуя, чуть не ткнув горящей сигаретой Дазаю в лицо — вовремя сдержавшись. — Я что, бля, мало для тебя делаю? — спросил он с вызовом, вновь затягиваясь. — Давай начнем с того, как мало ты для меня делаешь!       — Ох, это я мало делаю? Мы живем в моей квартире. Я больше плачу за еду, квартплату, клининг, доставку...       — И ты больше тратишь свои ебучие гонорары на бухло и быстрое питание! Ты не думал, что твой заработок напрямую зависит от меня? — спросил Накахара почти яростно, свободной рукой упершись в дверной косяк. Пытался казаться больше и страшнее. С его ростом выходило паршиво; Осаму, стоящий в проеме со скрещенными на груди руками, выглядел более внушительно. — Я пинаю тебя писать твои ебучие графоманства, я ставлю тебе будильники, чтобы ты не проспал встречи с редактором, я стаскиваю тебя с кровати, если ты на будильники не реагируешь!       — Я справился бы и без тебя! — зло прикрикнул Дазай, напирая.       — Да ты что?! — Чуя не отступил, так же приблизившись, практически дыша в чужое лицо. — Ну давай, посмотрим, как ты за неделю сможешь просыпаться вовремя с дичайшего похмелья и не задерживать прогресс своей писанины! Тебе очень, — проговорил Накахара, вжимаясь грудью в чужую, отталкивая Осаму в коридор, — очень повезло с агентом и с его связями, которые позволяют тебе ебланить двадцать четыре на семь!       — Хочешь сказать, я нихуя не делаю? — чуть ли не прорычал Дазай, отвечая физическим давлением, давя телом в ответ.       — О, нет, ты делаешь дохуя. Дохуя ненужного и бесполезного! Сам ничем продуктивным не занимаешься, да еще и другим мешаешь!       — То есть я все-таки мешаю?!       И Чуя закатил глаза, закрыв ладонями лицо, возведя взгляд к потолку с тихим утробным рыком, не в силах сдерживаться.       — Да! Ты мешаешь! — выкрикнул он, ткнув указательным пальцем Осаму в грудь и тем самым нарушив его равновесие. Пьяный Дазай покачнулся, оперся ладонью о стену, чтобы не упасть — как буквально, распластавшись на полу, так и морально, не позволив Накахаре лицезреть его в более худшем состоянии. Не дождется, ублюдок.       — Ох, ну уж простите, ваше величество, что я слишком плох для вашей персоны!       — Дело не в том, что ты плох! — прикрикнул Накахара, крепко и больно вцепляясь в его волосы пальцами... и тут же отпуская, позволяя отстраниться. — Я принял тебя таким, какой ты есть, окей? Но это не значит, что мне все в тебе нравится!       — Ах, то есть ты меня принял, а я тебя не принимаю? — спросил Дазай, разворачиваясь на сто восемьдесят и вальяжно удаляясь в гостиную, будто намереваясь повести Чую за собой. И тот пошел.       — Я сделал все, что мог сделать для этих отношений, Дазай! — продолжал он зло, ведя ладонью по стене по пути в другую комнату, чуть ли не царапая ее. Резко захотелось что-нибудь схватить и швырнуть; когда Накахара был на эмоциях, он буквально нуждался в том, чтобы устроить вокруг себя такой же хаос, какой царил внутри него.       — Что ты сделал? Пришел меня спасать? Нашелся, блядь, спасатель хренов... — и Осаму не успел сесть на диван.       Чего Чуя терпеть не мог — так это обесценения его трудов и чувств, а Дазай ударил одной фразой и по тому, и по другому. Теперь была его очередь нанести удар.       Он схватил Осаму за плечо, резко развернул его и, замахнувшись, впечатал кулак ему в челюсть. Дазай пошатнулся, но не упал — Накахара все еще его держал, однако следующий удар удалось заблокировать, а потом получилось и ответить. Осаму зарядил ему куда-то в глаз, и они больно вцепились друг в друга, пытаясь то ли сбить с ног, то ли приложить посильнее о какую-нибудь мебель. В итоге они рухнули на диван, и после недолгой борьбы Чуя оказался сверху, не давая Дазаю закрыться руками, начищая его морду с первобытной яростью, тяжело дыша и терпя пинки чужих коленей в спину.       В какой-то момент Накахара замахнулся... и замер, пытаясь отдышаться. Несмотря на свою злость, он бил не в полную силу, но Осаму все равно выглядел паршиво: разбитая губа, расплывающийся синяк на еще не опухшей челюсти, налившийся кровью белок левого глаза. Они смотрели друг на друга несколько долгих секунд, будто пытаясь понять, стоит ли продолжать борьбу.       И Дазай тихо засмеялся.       Чуя сжал зубы, еле сдерживаясь от того, чтобы не ударить еще разок, но... это был не издевательский смех. Едва слышный, грустный, прерывистый — не тот, что старался сыграть на нервах, а тот, что отражал искренние чувства.       — Мы такие, бля, дети, — хрипло усмехнулся Осаму, прикрывая глаза. — Спорим из-за того, кто первый начал.       — ...Мы хуже, — выдохнул Накахара, отпуская Дазая и сползая на его бедра. — Мы меримся письками, выясняя, кому из нас хуевее.