Реверсивная психология

      Два часа ночи. Стоны Дазая. Чуя вздохнул, стискивая зубы и крепко сжимая в пальцах пульт от телевизора.       Осаму выл в подушку, тихо поскуливал, часто вздыхая, но даже через закрытую дверь комнаты его было прекрасно слышно в гостиной. Накахара откинул голову на спинку дивана, пытаясь игнорировать иррациональную агрессию, вскипевшую в глубине грудной клетки, но при всем желании — не получалось. Мысленное «хорошо тебе там без меня, да?» Чуя давил в зачатке, не смея пронести эти слова через свою голову, а лицо уже обожгло багрянцем, то ли от смущения, то ли от злости.       Конечно Дазай дрочил, это было очевидно. Они оба это делали, оба этого не смущались, но Накахара весь струной натягивался, стоило только услышать звуки чужого самоудовлетворения. «Я могу трахнуть тебя лучше, приятнее, тебе что, меня мало?» — и это он тоже давил в своем напряженном сознании, прекрасно понимая, что нет ничего плохого в мастурбации, что она нужна им обоим, что только друг другом особо не насытишься.       Когда стоны стихли, Чуя захотел что-нибудь разбить.       Он ревновал к дрочке. Господи.       Это было еще хуже, чем просто ревновать к друзьям.       Прошло десять бесполезных бессознательных минут. Накахара глубоко вздохнул, выключил телевизор и поднялся, в темноте на ощупь направляясь в чужую комнату. Он открыл дверь; пространство освещал лишь свет телефона сидящего на постели Осаму. Гнев все кипел в груди, никак не утихал, и варианта было два: бить или бежать. Бежать надо было раньше, лишь бы не слышать фанфар собственного уязвленного чувства достоинства, поэтому... Дазай перевел взгляд с экрана телефона на него — и Чуя стянул с себя толстовку, оставаясь в одной футболке, бросил ненужную вещь на пол, направляясь к чужой кровати.       — Чуя? — спросил Осаму растеряно и вскрикнул, пытаясь удержать одеяло, которое Накахара в итоге стянул, усаживаясь на край кровати.       — Потише дрочи, — сказал он злее, чем планировал, но раздражение ему всегда было тяжело сдерживать. — Или вообще этого при мне не делай. Ноги раздвинь.       Дазай резко выдохнул, хлопнув телефоном по подушке. Ноги разводить не пришлось — Чуя сделал это сам, укладываясь между его колен и притираясь щекой о внутреннюю сторону влажного от остывшего пота бедра. Член Осаму уже успел опасть, и одним удовольствием было вновь поднимать его языком.       — Чуя... — Дазай по привычке погладил возлюбленного по голове, зарываясь пальцами в рыжие локоны, — прости. Я тебе помешал.       — Я был не занят, — фыркнул Накахара, обхватывая губами чувствительную после не такого уж и давнего оргазма головку, и пальцы Осаму сжались в его волосах сильнее.       Пахло смазкой, спермой и гелем для душа. Аромат не лучший, но человеческое тело само по себе не было способно на более утонченные оттенки запахов. Чуя не был привередлив. Чуя был голоден по телу, которое принадлежало ему и только ему.       Взять член глубже в горло, примять ствол языком, вцепиться рукой в напряженное бедро — Дазай любил боль.       А Чуя любил сбрасывать напряжение, причиняя боль.       Осаму судорожно вздохнул, откидывая голову и толкаясь глубже в чужой рот. Накахара заглотил до упора, опасно проскользил зубами по всей длине, едва касаясь чувствительной плоти, и напоследок провел языком по уздечке, отстраняясь. Дазай не успел отойти от того спектра чувств, который пережил, как Чуя приподнялся и накрыл его своим телом, чуть ли не вгрызаясь в его губы, целуя глубоко, прерывисто, непредсказуемо, влажно сталкиваясь своим языком с чужим. Осаму протяжно простонал, расслабляясь, обхватывая шею Накахары руками, но тот стянул их со своих плеч, стиснул в пальцах запястья и больно вжал их в спинку кровати.       Захотелось сказать что-нибудь горячее. Пафосное. Броское.       Слов не нашлось.       Поэтому Чуя, держа запястья Дазая, поцеловал его снова, случайно сталкиваясь зубами, но не останавливаясь ни на секунду. Вторая рука провела по животу, задела член и поджатые яички, скользя дальше, вниз, к влажному податливому анусу, в который так легко можно было вставить сразу два пальца.       — Боже, — выдохнул Осаму меж непрекращающимися поцелуями и в голос застонал, когда зубы Накахары ощутимо сжались на его шее.       Дазай закатил глаза, тая от толкающихся внутрь пальцев, от щекотных жестких меток, рассыпающихся по тонкой коже алыми узорами. Запястья заныли от слишком крепкой хватки, и уже хотелось об этом сказать, но Чуя отпустил их, впиваясь пальцами в вены и артерии на горле, теперь губами и зубами уделяя внимание выпирающим ключицам.       — Ах... Ха-а! — стоны Осаму буквально были музыкой для его ушей. «Да! Я лучше твоих пальцев! Лучше всех твоих дилдо! Давай, стонай громче!»       Пальцы выскользнули с тихим хлюпаньем, Накахара нетерпеливо приспустил домашние спортивные штаны вместе с бельем, наскоро смазывая влажной рукой свой член, направляя его в разгоряченное нутро и в удовольствии выдыхая от долгожданной, обхватывающей со всех сторон тесноты.       Чуя любил частый темп, и хорошо, что Дазай сам себя растянул до этого. Потому что Накахара не хотел сдерживаться.       Осаму задыхался буквально и фигурально — от сжимающихся на шее пальцев, от вдалбливающегося внутрь члена, входящего под идеальным углом, чтобы просто сойти с ума. Ладонь Чуи ослабла, но удушение продолжилось глубоким поцелуем, из-за которого буквально было нечем дышать. Дазай не мог сдержать стонов, пусть даже сдавленных, утробных, отчаянных. Он чуть повел бедрами, подвинулся, чтобы стало нескончаемо хорошо — и завыл, крепко обхватывая ногами Накахару. Осаму кончил, часто сжимаясь, обхватывая всем собой Чую, но тот не останавливался, будто пытался вытрахать из него душу.       Чуть ли не теряя сознание, Дазай на периферии сознания ощутил последний глубокий толчок, горячая сперма брызнула внутрь, опаляя и без того разгоряченное нутро. Чуя медленно вышел из тесной, до сих пор сжимающейся глубины и отпустил его шею, переваливаясь рядом на спину.       — Ха... Ха-а-а... — Осаму никак не мог отдышаться, пяля в потолок в абсолютной опустошенности.       — Сюда иди, — буркнул Накахара устало, заваливаясь набок и прижимая к себе возлюбленного.       Плевать, что мокро, грязно и полуодето. Чуя потянул одеяло, укрывая их обоих, и ткнулся Дазаю носом меж ключиц, все еще часто и жарко дыша.