Реверсивная психология

      — Эй.       Чуя аж вздрогнул, застигнутый врасплох чужим голосом, раздавшимся из дверного проема. Дазай держал в руках пару пледов, выглядел не лучше трупа и смотрел словно не на Накахару, а будто сквозь него.       — Пойдем?       Куда? Зачем? Ответов на вопросы не было. Был лишь Осаму, уходящий вглубь квартиры к выходу, и, хоть варианта было два — идти или нет — Чуя выбрал единственно верный. Он захлопнул ноутбук, натянул на себя толстовку по пути и пошел следом.       На лестничной клетке Дазай вызвал лифт. Поехали они, на удивление, наверх. Накахара уже не удивлялся тому, что у Осаму были ключи от двери на крышу; он просто покорно плелся позади, пока они не обустроились у края, у металлической сетки, за которой блестел и мерцал ночной город. Один плед Дазай постелил на грязную крышу, второй бросил на него сверху — очевидно, чтобы укрыться, если кому-то из них станет слишком холодно.       Осаму прикурил. Чуя не взял свою пачку, но Дазай безмолвно его угостил, протянув и сигарету, и зажженную зажигалку. Они курили в напряженной тишине, не глядя друг на друга, не переговариваясь — просто пялясь в небо, даже не обращая внимания на тусклые звезды.       Тяжело вздохнув, Дазай выдал:       — Я не знаю, что делать.       Накахара опустил голову, то ли своеобразно кивая, то ли пытаясь спрятать взгляд. Сигаретный дым красиво играл в воздухе, стягиваясь и перекручиваясь, не сбиваясь от ветра. В этот штиль все равно было холодно. Осень все-таки.       — Я не хочу терять эти отношения, Чуя, — Осаму выдохнул и тут же потянулся за новой сигаретой. — Но я не знаю, как мне дальше в них быть.       Дазай замолчал, сдерживая судорожный вздох глотком виски — ох. Накахара не заметил бутылку, которую тот все это время нес, спрятав ее в складках между пледами.       Чуя тоже не знал, что делать. Не было похоже, что они окончательно и бесповоротно потеряли интерес в этих отношениях или друг в друге, просто... Не складывалось. Постоянно. Снова и снова они так или иначе проебывались, раня и себя, и друг друга.       — Что тебя не устраивает? — спросил Накахара, и в голове фантомно пронеслось Дазаево: «Меня не устраивают наши отношения». Когда это было? Месяца два назад?       Оказывается, проблема была. И простым «провокация не удалась» она, видимо, не решилась.       — Я говорил это раньше... Я скажу опять, — Осаму затянулся так глубоко, что чуть не закашлял. Но сдержался. Укрыл плечи лежащим подле пледом, сжался в комок, пустым взглядом глядя прямо перед собой. — Мне нужно внимание. Ты знаешь об этом. Иногда... Иногда я требую это внимание, иногда пытаюсь добиться его через манипуляции, и... Я работаю над этим, окей?       — Зачем тебе нужно мое внимание? — спросил Чуя устало, затушивая свою сигарету и откладывая ее в сторону — лишь бы не забыть выбросить. — Тебе мало внимания от фанатов? От издательств? Бля, не знаю... от кого угодно?       — Да, — с нажимом произнес Дазай, — мало.       Они вновь замолчали. Молчали они мучительно долго, и Накахара уже хотел подать голос, как Осаму сказал:       — Дело не во внимании вовсе, — вздыхая, вновь отводя взгляд. — Дело в тебе. Ты мне не безразличен. Ты нужен мне. Я хочу оставить тебя подле себя, и я... Я не могу реализовать это свое эгоистичное желание. Что бы я ни делал, этого оказывается недостаточно.       Дазай вновь отпил из бутылки, но на этот раз Чуя выхватил у него из руки виски, прихлебывая тоже.       — Что тебя не устраивает? — повторил он вопрос, тяжело выдыхая, ощущая на языке отчетливый привкус спирта. Хреновый виски. — Скажи конкретно.       — Конкретно? — усмехнулся Дазай. — Тебе плевать на меня до тех пор, пока тебе самому не захочется от меня что-нибудь получить. Все, что я делаю для тебя, ты воспринимаешь, как должное. Или... вообще не воспринимаешь. А в ответ ты ничего не даешь. Разве что по настроению.       «Ничего», — засело в голове заевшей пластинкой, но Накахара, сдерживая подступающую к горлу агрессию, собрался с силами:       — Ничего не даю? — переспросил он подрагивающим хриплым голосом.       — Я целую и обнимаю тебя, чтобы тебе стало легче после напряженной работы. Я говорю тебе приятные слова, я поддерживаю тебя...       — Я делаю то же самое! — прервал его Чуя.       — Ты не просишь! — вспылил Осаму, схватив его за волосы на затылке и заглянув глаза в глаза. Он тяжело, отчаянно дышал, почти что упираясь лбом в его лоб, но вскоре отпустил, отводя пристыженный взгляд. — Ты не просишь ни о чем, но я делаю для тебя все, что могу. Когда ты просишь, я тоже... тоже стараюсь, изо всех сил. А ты? Ты не видишь, когда и что мне нужно. Я не виню тебя в этом, просто... В действительности выходит так, что ты удовлетворяешь мои потребности по собственному настроению, вне зависимости от того, что и когда я прошу.       — Как будто у тебя ничего по настроению не происходит, — Накахара почти закатил глаза, ежась от фантомного ощущения сжатых на затылке пальцев — он ненавидел, когда его так бесцеремонно хватали.       Осаму мрачно усмехнулся:       — Да. Давай померимся письками, кто кому больше всего подговнил. Мы, бля, люди. Естественно, что мы устаем, — он согнулся и вжал ладони в лицо, вздыхая. Помассировал пальцами виски. Вновь выпрямился, устремляя взгляд куда-то вдаль, к призрачным звездам. — Естественно, что мы не всегда можем дать друг другу то, что нужно. Мы срываемся. Друг на друга. Или на себя...       Чуя вздохнул. Отвернул голову, лишь бы не видеть чужого дрожащего напряжения. Буквально; Дазай дрожал так, будто был готов или зарыдать, или впасть в паническую атаку, или и то и другое.       — Я уже говорил об этом, но... Ты не уважаешь себя, — сказал Накахара, пододвигаясь ближе и влезая под плед — холодно, черт возьми. — Ты не любишь себя, — и он будто резал по живому, хотя и говорил правду. — Когда у меня есть силы, я поддерживаю тебя. Но я не могу всегда тебя вытягивать. Тебе нужно научиться делать это самому. Для себя.       Осаму усмехнулся. После — засмеялся в голос, вжимаясь плечом в чужое плечо.       — А зачем тогда нужны отношения? — он все еще продолжал нервно смеяться. — В чем смысл, если тебя не поддерживают, не целуют, не трахают?       — Дазай... — Чуя замялся. Крепко сомкнул болящие веки, вздыхая. Отхлебнул еще виски, ежась от холода. — Отношения — не про дополнение собственных потребностей и недостатков. Если ты самодостаточен, то тебе хорошо как в отношениях, так и без них.       — А, то есть дело в самодостаточности? — спросил Дазай, улыбаясь по-своему безумно, но Накахара знал — то была нервная улыбка. — Самодостаточность — это неделями игнорировать партнера? Не проявлять к нему ни малейших знаков внимания? Даже когда видно, что партнер в том нуждается?       — Мне не видно, — ответил Чуя резко. — Я не знаю, в чем ты нуждаешься. Мне нужно об этом сказать, прояснить напрямую...       — Сколько раз я об этом говорил? — и они замолчали на несколько долгих секунд. Осаму правда много раз об этом говорил. Чуя тогда был либо слишком уставшим, либо занятым. В этом же не было ничего плохого, верно? Если человек занят, есть ли смысл от него чего-либо ждать?       Да, Накахара был прямолинейным и ждал от партнера такой же прямолинейности. Со стороны Дазая прямолинейность начала проявляться только спустя полгода после того, как они начали встречаться. И то не в полную силу.       Конечно, Дазаю было бы приятно получить бутылку саке точно так же, как Чуя получал свое вино от него. Без повода. Просто так. Просто чтобы поднять партнеру настроение.       — Знаешь... Хах, блядь, — Осаму усмехнулся и вновь достал сигарету из пачки. — Наши отношения похожи на... — он не смог подобрать нужных слов, поэтому принялся импровизировать: — Смотри, нормально же, что в паре партнеры все равно дрочат по отдельности, да? Когда просто хочется быстро сбросить напряжение без долгих прелюдий... Но в сексе они стремятся доставить удовольствие друг другу.       — Тебя еще и секс наш не устраивает?       — Блядь, это метафора, — Дазай замялся, сжимая в кулаке край пледа. — Я про то, что... В сексе хочется, чтобы было приятно тебе. И чтобы было приятно партнеру. Но у нас в итоге получается так, что только я хочу делать тебе приятно. А ты — «по настроению».       — Я не...       — Зачем тебе отношения, если ты весь из себя такой самодостаточный? Я, бля, хочу делиться лаской и любовью с тобой... Зачем это тебе? — и холодные мурашки защекотали спину. Накахара нервно ухмыльнулся, ожидая продолжения этого фарса, но последующие, тихие, полные разочарования слова Осаму будто ударили его в самое сердце: — В наших отношениях получается, что я хочу сделать приятно и тебе, и себе... А тебе это не нужно. Ты дрочишь в стороне, — выдохнул он. — Иногда принимаешь от меня ласку. Иногда даришь мне ее. А я даже не знаю, ты реально хочешь этого или я тебя обременяю?       — ...       Чуя не нашел, что ответить. Может, метафора и была тупой и пошлой, но она была кристально понятной. Дазай довольно давно перестал давить со своим: «Я тебе даю все, ты мне — ничего», — это уже закончилось. Сейчас он не пытался манипулировать, не стремился вызвать чувство жалости. Он обозначил проблему, которая его тревожила. Он рассказал о своей неуверенности. О своем отчаянии. О своем страхе.       — Зачем тебе отношения? — повторил Осаму тихо, крепко сжимая бутылку. Отчасти он подразумевал: «Зачем тебе отношения с таким никчемным мной?» Отчасти: «Зачем тебе отношения, если они по сути не нужны тебе вовсе?» В тишине Накахара услышал и то и другое, но... не смог ответить. — Почему я нужен тебе, хотя ты вполне самодостаточен, чтобы не нуждаться во мне? — у Дазая садился голос. Он вновь смочил горло виски и чуть прокашлялся. На Чую он старался не смотреть.       «Почему ты до сих пор со мной встречаешься? Почему терпишь меня и мои загоны?» Эти вопросы Осаму не решился задать. Мысленно он услышал собственное воспоминание, искаженное помехами утомленного разума: «Потому что я люблю тебя, ублюдок», — но... Что-то Дазай не ощущал этой любви.       — А ты? — спросил Накахара. Переводить стрелки не хотелось, но если Осаму был так сильно недоволен их отношениями, то почему он стремился их продолжать?       — Ты делаешь меня лучше, — пожал плечами Дазай, вовсе отворачивая голову, будто говорил не с ним. Голос его дрожал, словно он был готов вот-вот заплакать. Возможно, уже плакал. — Иногда... иногда ты делаешь мне очень, очень больно, но ты делаешь меня лучше. Я научился у тебя самодостаточности. Не в полной мере, но... — Осаму вздохнул, поднимаясь, оставляя плед на чужих плечах, обхватывая себя руками. — То, что я могу прожить без тебя, что могу обойтись без тебя... совсем не значит, что я этого хочу.       Он направился к выходу с крыши, крепко стискивая зубы, не позволяя рыданиям вырваться из глотки — еще немного, и он вернется в квартиру, еще чуть-чуть, и он прорыдается в закрытой ванной, и станет легче.       Стоя в дверном проеме, прежде чем удалиться, он снова спросил:       — Зачем тебе эти отношения, Чуя?