Реверсивная психология

      Ощущение теплых ладоней на щеках. Мягкие сухие поцелуи, осыпающие все лицо. Дрожащие губы, крепко стиснутые зубы, невозможность выдавить из себя хоть слово. «Прекрати, — скребется по небу, — остановись...» — но Дазаю так тепло, что речь завязывается тугим узлом, застревая в глотке.       И вновь он просыпался со слезами на глазах. «Иногда ты делаешь мне очень, очень больно, но ты делаешь меня лучше», — и Осаму подавил тихий всхлип, утыкаясь лицом в подушку, сворачиваясь клубком под смятым, влажным от пота одеялом. Он больше не хотел боли. Но привязанность тянула, давила, перекручивала и выворачивала наизнанку.       Дазай возвел вокруг себя стену, чтобы защититься... а в итоге сам загнал себя в угол.       Пальцы до боли цеплялись за подушку, горло горело от задушенного крика, дрожь сотрясала все тело... было невозможно дышать. Воздуха не хватало. В комнате было темно, но Осаму погрузило во тьму еще большую — холодную, извивающуюся, кружащуюся под веками темно-фиолетовыми всполохами. Дазай вновь открыл глаза, понимая — он только что потерял сознание от гипервентиляции. Мужчина сел на кровати, ощущая влажную прохладу, его футболка насквозь пропиталась потом, неприятно налипнув на дрожащее слабое тело. Закружилась голова. Подкатила тошнота.       Осаму боялся, что ему сделают больно, но в итоге сам же делал себе больнее, утопая в вине, напряжении и унынии.       Желание вновь довериться... надежда... Они были столь призрачны, что не казались реальными. Реальность была такова: Дазай страдал от собственноручно выстроенных границ и боялся, что за их пределами вновь столкнется с обесцениванием или игнорированием.       — Как же... — шепотом произнес он в пустоту, сжимая влажную ткань футболки на груди. — Тяжело тебя любить...       Слезы вновь хлынули из глаз. Неуверенные шаги навстречу друг другу — да, может, это даже хорошо... Только шагали они вслепую по канату над пропастью, и не факт, что, столкнувшись, они возьмутся за руки и продолжат путь вместе. Одно неверное движение...       И они уничтожат друг друга.

***

      — Эй, не хочешь фильм посмотреть?       Они закончили ужинать заказанной китайской едой; Чуя застыл в дверном проеме, обернувшись, пока Осаму выбрасывал пустые смятые коробки из-под лапши и супов.       — Я хотел сесть писать... — начал Дазай неуверенно, собираясь пройти мимо Накахары, но остановился перед ним, задумавшись. — Хотя, знаешь, давай. Только не ужасы.       — Ха-ха, нежная твоя душа, — усмехнулся Чуя, хватая его за руку, чтобы потянуть в гостиную, к телевизору...       Осаму выдернул запястье из чужой слабой хватки. Сделал шаг назад, хватаясь за ладонь, будто ее обожгли.       — Не. Прикасайся. Ко мне, — сказал он холодно; глаза его тут же потухли и потемнели.       — ...А, точно, — Накахара опешил, но быстро пришел в себя. — Эм, прости. Мне стоило спросить.       — Ага. Стоило.       Дазай прошел мимо, направляясь в гостиную, хотя ему хотелось резко свернуть в свою комнату и громко захлопнуть дверь. «Если я буду вечно прятаться, это ни к чему не приведет», — так он подумал, усаживаясь на диван и закидывая ноги на журнальный столик. Осаму ощущал себя хуже, чем человек, запертый в клетке с тигром. Он спокойнее встретил бы свою смерть, но вынужденное общение с Чуей (желанное, мучительное, опасливое, ненадежное) в сотню раз было хуже оскаленной пасти с бритвенно-острыми клыками.       Накахара сел чуть поодаль, взяв пульт и принявшись выбирать фильм. «Раньше... Мы сидели в обнимку... Я мог положить голову ему на бедра... Он гладил меня по волосам...» Если бы Чуя не отвлек его вопросом, что лучше — комедия или триллер, Осаму бы разрыдался от своих собственных горестных мыслей. Ему хотелось вернуть прежнюю нежность и забыть давнюю чужую жестокость, но ту боль, которую он испытал, не помнить было невозможно.       Они сошлись на триллере. К середине фильма Накахара начал комментировать происходящее на экране, пытаясь вовлечь Дазая в просмотр, но тот как пялился стеклянным невидящим взглядом в телевизор, так и продолжал. «Хочу взять тебя за руку», — думали они оба. «Нет, я не могу», — думали оба. До конца фильма оставалось двадцать минут, развязка еще не была до конца ясна, но Осаму сказал, что устал и что ему хочется прилечь.       Он ушел, оставив Чую одного.       «По крайней мере он может находиться со мной в одной комнате дольше часа, — попытался успокоить себя Накахара, выключая телевизор. — Боже, как же хочется выпить». Тишина. Темнота. Пустота. Едкое раздражение, медленно проедающее дыру в груди, но в этой ситуации он был бессилен, а значит, и смысла беситься не было вовсе.       Время было не позднее, а жрать себя в гнетущей атмосфере ставшей вдруг слишком маленькой для них двоих квартиры не хотелось. Да и он мог вернуть должок... Достав телефон, Чуя набрал записанный номер; хорошо, что они обменялись контактами в больнице. Только начавшиеся гудки очень быстро прекратились:       — Анго Сакагучи, — послышалось по ту сторону линии.       — Здравствуйте, э-э-э... Я Накахара Чуя, помните?       — Что-то случилось с Дазаем? — Анго подорвался с места так, что невозможно было не услышать скрип резко отодвинувшегося стула. Совсем тихо прозвучал еще чей-то спокойный голос: «Опять?» — но Накахара поспешил успокоить:       — Нет-нет, он в порядке... В целом. Просто мне кажется, я недостаточно вас отблагодарил за то, что случилось на прошлой неделе, и... Хотите, угощу вас выпивкой?       — Ох, не стоит, Накахара-сан... — ответил Сакагучи спокойнее, но Чуя оборвал его на последнем слове:       — Я настаиваю, — он поднялся с тихим вздохом, потирая ноющую поясницу, и направился в свою комнату, прикрывая дверь.       — Что ж, тогда когда вам будет удобно? Я свободен вечером по четвергам и пятницам...       — Сейчас, — ведь как раз был вечер пятницы. Накахара открыл шкаф, думая, что бы надеть. — Конечно, если вы не заняты.       — На самом деле, — Анго как-то неловко усмехнулся, — я уже в баре.       — Ох, — выдохнул Чуя, бросая на заправленную постель несколько рубашек и брюк, — ну, если я не помешаю, я мог бы присоединиться.       — Одну секунду, — и, хотя динамик телефона очевидно прикрыли рукой, были прекрасно слышны куски фраз «...не против, что..?», «...чему бы и нет...». — Да, конечно. Если вас не смутит, что я с другом.       — Не смутит. Сбросьте адрес.       Они попрощались, и буквально через полминуты на телефон пришло сообщение — бар находился совсем недалеко от порта; опасный район. Накахара бывал в местах более злачных, так что местонахождение Люпина его не пугало, хотя он задавался вопросом, с чего бы агенту Дазая выпивать именно там? Сакагучи Анго был не последним человеком в литературном сообществе, и его проще было представить в ресторане на встрече с какими-нибудь пухлыми меценатами, нежели в портовом питейном заведении в компании единственного друга.       Как бы то ни было, Чуя быстро определился с выбором и оделся — синие брюки, красная рубашка, черная портупея... Оставшиеся вещи он так и оставил на постели и вышел в коридор, накидывая на плечи пальто.       Накахара мог бы вытащить в вечер пятницы любого из друзей, но сейчас ему не нужна была ни раздражающая крикливость Тачихары, ни безумные вопли Кадзии, ни молчаливое присутствие Гин. А еще ему хотелось поговорить о Дазае. Кто, как не Сакагучи, лучше всего подходил на эту роль?       «А еще я просто возвращаю долг», — напомнил себе Чуя главную причину, которая скорее была просто предлогом. Стоя в лифте, он пялился в экран телефона и размышлял, как бы лучше добраться — на такси или общественном транспорте? — как вдруг всплыло новое сообщение.       «Надеюсь, ты не вернешься». От Дазая.       Раздражение в секунду вскипело в глубине груди, плещась ядом в горло; боже, только Осаму мог одной случайно брошенной фразой моментально вывести его из себя. «Я убью его. Господи, когда-нибудь я его прикончу», — думал Накахара зло, скрывая сообщение непрочитанным и выходя на улицу. Осенняя прохлада немного остудила яростный пыл, а непродолжительная поездка в тесном автобусе и вовсе окончательно очистила разум. Когда он вновь включил телефон, чтобы узнать время и перепроверить адрес, сообщения Дазая как ни бывало — удалил. «По крайней мере он понял, какую хуйню спизданул», — мысленно фыркнул Чуя, следуя за сияющей неоном вывеской как за маяком.       В Люпине душно пахло куревом и лилась густым теплым медом ненавязчивая музыка. Накахара спустился по лестнице, невольно оглядываясь, и заметил — кроме Анго, его друга и стоящего за стойкой бармена в небольшом подвальном помещении не было ни единой души.       — О, Накахара-сан, — поздоровался Сакагучи, когда Чуя сел рядом.       — Приветствую вас, — отозвался его друг, чуть склоняясь к стойке, чтобы столкнуться взглядами. — Ода Сакуноске, — представился он, протягивая руку, которую Накахара поспешил пожать.       — Накахара Чуя. Можно просто Чуя. Спасибо, что составили компанию, — поблагодарил он. — Будьте добры, красного полусладкого, любого, — обратился Накахара к бармену, и тот, молчаливо кивнув, скрылся за дверью подсобного помещения. — А вам что? — спросил он, повернув голову в сторону Анго.       — Виски. Благо я сегодня не за рулем, — усмехнулся мужчина, покручивая в пустом стакане шарик льда. Развязанный галстук, хмельной румянец — таким Сакагучи было сложно представить и странно видеть, учитывая, какое первое впечатление он произвел на Чую. — И... Я думаю, можно на ты.       — Ко мне тоже, — подал голос Ода.       — Может, вас... тебя тоже угостить? В конце концов меня никто не приглашал.       — Не откажусь, — кивнул Сакуноске, допивая остатки своего виски. — Хотя... Мы и друг друга не приглашали.       — Не приглашали? — удивился Чуя, и как раз вернулся бармен с бутылкой вина. — А, подлейте еще виски моим компаньонам. За мой счет.       — Сию минуту, юный господин.       — Обычно, — начал Анго, отодвигая от себя стакан на подставке в сторону бармена, достающего из-под стойки уже откупоренную бутылку виски, — мы просто приходим сюда и сталкиваемся, не договариваясь заранее, — объяснил он.       — Вот как...       Для Накахары это было непостижимым уровнем дружбы. Для него стало неожиданным открытием, что существуют такие люди, которым не нужно поддерживать связь, не нужно договариваться, чтобы встретиться — они просто это делали, и все.       — Правда в последнее время договариваться нужно с Дазаем, — пожал плечами Ода, отпивая свой свеженалитый виски. — Он тут почти не появляется.       — Вы... Ты тоже с ним знаком?       — Я его редактор, — ответил Сакуноске и показал пальцем на стену с памятными снимками. Приглядевшись, Чуя нашел глазами фото с ними тремя, и выглядело оно довольно давним.       — Хах, — усмехнулся он. — Собрались как-то в баре редактор Дазая, агент Дазая и парень Дазая...       — Никогда не думал, что стану одним из главных героев анекдота, — прыснул в кулак Сакагучи, опираясь о стойку локтем и вжимая кулак в щеку. — Хотя, учитывая характер Дазай-куна, вокруг него можно собрать целый сборник анекдотов.       — И не говори, — вздохнул Накахара, делая первый глоток вина. — Да, кстати... еще раз спасибо за помощь. Ну, тогда... Не представляю, что было бы, если бы его все-таки загребли в психушку.       — Ничего особенного, — на удивление преспокойным голосом отозвался Ода, доставая из кармана брюк пачку сигарет; бармен тут же поставил перед ним чистую пепельницу.       — Когда он был в диспансере, — с нажимом произнес Анго, — три года назад... Я думал, это пойдет ему на пользу, но... По сути для него ничего не изменилось.       — В каком смысле? — не понял Чуя, покручивая меж пальцев ножку бокала.       — Дазай — человек свободолюбивый, — начал Сакуноске, выпустив изо рта струю сизого дыма. — Но также и адаптирующийся. Когда его тогда госпитализировали, он сделал все, чтобы вернуть себе свободу и не потерять себя.       Не потерять себя? Накахара не знал всей истории, да и спрашивать особо не хотел, но подсознательно он понимал, как, вероятно, выглядела госпитализация Осаму. Очередная неудачная попытка самоубийства. Больница. Психоневрологический диспансер, выплюнутые таблетки, шелковость и покорность перед врачами — лишь бы в его пристойность поверили. Дазай ненавидел границы, но соблюдал их, чтобы в итоге обрести свободу. Так, кажется, он и сепарировался от родителей, нет?       — Я, кхм, извиняюсь за личный вопрос... — Сакагучи сжал в пальцах свой стакан, тем не менее не собираясь отпивать. — Вы довольно давно встречаетесь, да? Сколько?       Чуя ощутил на себе чрезмерно интересующийся, даже испытуемый взгляд Оды. Он вообще знал, что Накахара не так давно вытащил Осаму с того света?       «Они, бля, его друзья, они могли спасать Дазая много больше раз, чем я», — настигло Накахару внезапное осознание, и поднявшая было голову горделивость решила вновь свернуться незаметным клубком.       — Я точно не помню... Полтора года, может, два? — сказал он неопределенно, ведя пальцем по кромке своего бокала и глядя куда-то в пустоту за барной стойкой. — Мы познакомились, когда Дазай проводил розыгрыш у себя в блоге. Разыгрывал он встречу, ха, — невольно усмехнулся Чуя, — по сути свидание. Он тогда еще встречался с бывшей девушкой, но его ничего не смущало. А как только он расстался с ней... Он написал мне, и у нас началось... более тесное общение.       — А какой был максимум? — вдруг спросил Сакуноске, поглядев на Анго. Тот нехотя ответил:       — Год... — вздыхая и склоняя вниз голову.       — Жду свои тридцать тысяч йен, — добродушно усмехнулся Ода, приложившись к своему виски, и Накахара вдруг опешил, нервно выпрямляя спину:       — Вы что, делали ставки на его отношения?!       Сакуноске и Сакагучи обменялись понимающими взглядами, тонко, но горестно улыбнулись сами себе и опустили глаза, будто бы вернулись в былые времена, о которых Чуя не знал буквально ничего.       — Дазай отталкивает от себя, надеясь приблизить, — начал объяснять Ода, — и не каждый может это выдержать. Я просто был уверен, что рано или поздно найдется такой человек, у которого получится.       — Ты просто безнадежный романтик, — буркнул Анго, окончательно стягивая с себя ослабленный галстук. — Поэтому твои рукописи и не принимают ни в одном издательстве.       — Будь ты моим агентом, было бы проще пробиться.       — ...       И Накахара ощутил напряжение, суть которого он предполагал, но о котором не мог судить. Выходит, Сакуноске хотел писать, но его работы не хотели публиковать? Выходит, редактором он был не потому, что того желал, но потому, что хоть так он мог быть ближе к делу своей жизни — литературе? Чуя одернул себя, делая пару глубоких глотков вина. Он не имел права строить никаких предположений, а спрашивать и уточнять подробности ему и вовсе казалось неуместным.       — Прости, — только и сказал Сакагучи со вздохом, и Накахара ощутил себя совсем не в своей тарелке. Вокруг него происходила драма, вообще его не касающаяся, но находиться в ее эпицентре ему было крайне дискомфортно.       — Не надо, — Ода помотал головой, прикрыв глаза. — В конце концов я не просил от тебя помощи. И не собираюсь.       Неловкое молчание. Из звуков — лишь потрескивающая в старом магнитофоне классическая музыка и скрип салфетки о стекло, натираемое безмолвным барменом. Без необходимой информации картинка не складывалась, предполагаемые догадки Чуя отметал, как нерациональный мусор, забивающий голову сухими опилками, и в итоге оставалось лишь сидеть в ожидании новой ветки полилога.       — Ну и как тебе? — спросил вдруг Сакуноске. — С Дазаем?       Накахара едва поморщился, слегка нахмурив брови, приник к бокалу вина, будто от него зависело его здравомыслие, его жизнь.       — Паршиво, — только и ответил он, отвернув голову в сторону. — Но жить можно.       — Ты только не мучай себя, — сказал Анго, покручивая в пальцах стакан. — Не ломай свои здоровые кости, чтобы правильно срастить чужие, в том не нуждающиеся... Ай! — он резко повернулся, сверля недовольным взглядом ехидно улыбающегося Оду, который только что влепил ему хоть и слабый, но все-таки подзатыльник.       — А ты мог бы стать поэтом, — только и сказал он, допивая свой виски.       — Еще чего, — хмыкнул Сакагучи, и... Чуя вдруг тихо рассмеялся, сдержанно прикрыв рот кулаком.       Да, ему было неловко в компании этих двоих, которые, очевидно, знали об Осаму много больше и обменивались друг с другом фразами, совершенно непонятными ему. Но дискомфорт почему-то отступил. Осталась лишь необъяснимо пленительное тепло, мягко давящее на плечи.       «Все-таки неудивительно, что они твои друзья, Дазай».