***
Два дня я откровенно туплю. Не представляю, как я буду без него две недели: я же тут загнусь от тоски и бесконечной дрочки на его фотографии. Сделать что ли несколько во время секса? Девятого вечером не выдерживаю и аппарирую в Литтл-Уингинг: хочу переночевать с ним на Гриммо. Петунья встречает меня как родного. На самом деле, Дурсли оказались неплохими людьми, но связанные с Гарри неприятности изрядно потрепали им нервы. Вспоминаю, что Дамблдор придет за Гарри 15го, скорее всего вечером, и советую провести вечер всей семьей где-нибудь в кино или театре — не надо им лишний раз пересекаться. И про меня знать Дамблдору тоже пока не надо, а старик вряд ли удержится от копания в их мозгах. Надо узнать, можно ли как-то защитить их, ведь старик может вернуться и поговорить, когда обнаружит, что в голове у Гарри теперь не сможет копаться. Гарри уже успел закончить с лужайкой, сходить в душ и собрать вещи. Мы прощаемся с Петуньей до 15го и уходим.***
Кричер рад и вьется под ногами мелким бесом. Докладывает, что было очередное собрание жареных петухов, покукарекали, безуспешно попытались в очередной раз прорваться на верхние этажи и разошлись. Прошу Кричера слушать внимательнее и сообщать сразу же о любых изменениях: все это очень важно. За ужином спрашиваю Гарри, что мы будем решать с Волдемортом. Гарри сначала легкомысленно отмахивается, мол, пошел он, к Дамблдору, чай пить и лимонными дольками закусывать, затем грустнеет и спрашивает: — Они же от меня не отстанут? Так и будут толкать, чтобы я об него героически убился? — Угу, и его убьешь, и сам убьешься. А ты мне нужен живым. И здоровым. Поэтому давай пусть героем будет кто-то другой. Или никто. — Может ему письмо написать, так, мол, и так, братишка, кончай народ пугать, начинай работать? — Гарри прикалывается, а мне эта идея внезапно нравится. — Письмо — идея хорошая. Сделаем проще: пошлем его к гоблинам, пусть зеленошкурые ему на пальцах объясняют, что делать. На средних. Черновик письма пишем тут же на салфетке. Потом перенесу его на пергамент прыткопишущим пером и отправлю общественной совой из Хогсмида. Вот Лорд удивится!***
На сегодня у меня есть коварный план — я хочу с ним в ванну. Вместе. Вымыть его всего, от лохматой макушки до розовых пяток. Раздеваю его, распаковываю как рождественский подарок. Не отрываясь от его губ, раздеваюсь сам. — Аааль! — Да, Гар-ри? Я знаю, что от этого перекатывания его имени через «р-р» у него все волоски встают дыбом. Быстро включаю теплую воду, сажаю его в ванну и опускаюсь сзади, он тут же садится мне на бедра и притирается своей круглой задницей к моему стояку. Ласкаю его пальцами, он ёрзает и постанывает, приоткрыв рот, изворачивается и пытается меня поцеловать. Я достаю гель и самым строгим голосом спрашиваю: — Кто тут самый неумытый малыш? Гарри смотрит удивлённо: он знает, что я знаю, что он на Тисовой после работы был в душе, но тут же врубается в игру: — Я, папочка. Ты ведь поможешь мне стать чистым? — Конечно, малыш. Сначала я вымою твою шейку, потом сладкие сосочки, вымою нежный пупочек, держу пари ты опять забыл это сделать… Гарри фыркает, то ли от того, что я говорю эти невероятно возбуждающие глупости, то ли от щекотки скользящих прикосновений по тем местечкам, о которых я говорю. — А попку вымоешь? — Гарри краснеет от собственной провокации, но смело заглядывает мне в глаза. — Нууу, если ты просишь… — тяну я, чтобы не наброситься на него прямо сейчас. — Да, папочка, очень прошу. — Что же, хорошо. И я вымою твои ножки, особенно сладкие пяточки. А ещё голову. И ушки. — Ушки у меня чистые! — ворчит он. Я прихватываю мочку уха, обвожу языком ушную раковину, щекочу каждый хрящик: — Ммм, действительно чистые. Но все остальное придется мыть тщательно. — С притворным вздохом я обхватываю его член мыльной рукой, скольжу другой под мошонку, перекатывая пальцами. Он выгибается и стонет, приподнимается и елозит по мне, сжимая и расслабляя ягодицы. Просовываю руку дальше и ввожу в него указательный палец, он шумно выдыхает, цепляется за мою шею и расслабляет мышцы. Целую впадинку за ухом и ввожу ещё один палец, аккуратно раздвигаю их внутри, поглаживаю нежные стеночки. Гарри нетерпеливо урчит, как котенок, — да он и есть котенок со своим мяуканьем, урчанием, фырканьем, боги знают как и чем он издает эти звуки, от которых у меня стоит так, что голова кружится от недостатка крови в мозгах, — и одновременно пытается соскользнуть с пальцев и потереться распухшим колечком об мой член. — Рано, малыш, я ещё не закончил тебя мыть! Подхватываю его под коленки, вынуждая согнуть ноги, и мою сначала подъем стопы, потом каждый пальчик, и уже затем пяточки. Гарри постанывает, а я перехожу к последнему пункту: поливаю его волосы теплой водой, наношу шампунь и медленно, очень медленно массирую кожу, пропуская прядки между пальцами. Так медленно, что он протестующее ворчит и мотает головой. Смываю всю пену, закутываю его в большое полотенце, наскоро накидываю на себя такое же, поднимаю его на руки и несу в кровать. Гарри обнимает меня за шею и целует в подбородок: — Хочу тебя… хочу… я соскучился!.. И от этого его жаркого шёпота я едва не срываюсь на жестко и быстро. Выдыхаю и медленно растягиваю его для себя, не прекращая целовать этот порочный ротик, играя с его языком и губами. Сегодня я хочу видеть его глаза! Целовать, вылизывать, пить его стоны. Вхожу медленно в жаркую глубину. Он цепляется за мои плечи своими тонкими руками и зажмуривается. Покрываю его мордочку поцелуями и шепчу: — Расслабься, мой хороший, мой сладкий, мой храбрый мальчик… папочка не сделает тебе больно… выдыхай, мой нежный, сейчас будет хорошо… я буду нежным, я так хочу тебя, хороший мой, ласковый… расслабься, так хорошо… Он улыбается, прикрыв глаза. Губы его сладкие, яркая вишня, оторваться не могу. Гарри слегка двигает бедрами, я подаюсь назад и вхожу до упора, двигаюсь медленно, он такой нежный, узкий, я боюсь сделать больно, повредить ему. Просовываю ладонь ему под поясницу, меняя угол соприкосновения и проникновения. О да, так уже лучше: он звонко стонет, когда я проезжаюсь по простате, и подаётся мне навстречу. Дальше все сливается в каком-то бешеном вихре под аккомпанемент совместных стонов: я закидываю одну ногу Гарри себе на плечо, покусываю лодыжку, второй он обхватил меня за талию, я вбиваюсь в него длинными толчками, складываю его едва ли не пополам, приникая поцелуем к губам, спускаюсь поцелуями на тонкую шею, ключицы, оставляя яркие пятна. Прекрасный мой, такой отзывчивый! Переворачиваю его, и он послушно оттопыривает попку. Не удержавшись, развожу его ягодицы и просовываю язык в незакрывшуюся дырочку. Гарри буквально воет от возбуждения. Потрахиваю его языком, потом добавляю пальцы. — Даа… Аль… я больше… не могу! Пожалуйста!.. Пожалуйста!.. — молит Гарри. И я вхожу в него, обхватывая его член скользкими пальцами. Гарри выгибается, замирает, задержав дыхание, пока я тараню его как гидромолот, и срывается в оргазм, жарко сокращаясь вокруг моего члена. Делаю ещё несколько движений, уткнувшись лбом между его лопаток, ловя губами бисеринки пота, догоняя. Как же хорошо! Как же сладко в нем! Он шепчет пересохшим истерзанными губами: — Это было круто, папочка! Мне так хорошо с тобой… Ласкаю тягучими поцелуями шейку, впадинку за ухом, скулу, висок. На тонкой шейке красные метки от моей несдержанности, надо будет завтра залечить. И его сладкую попку. Я не люблю ставить засосы, но его хочется пометить всего, выбить на теле красным клеймом, кричаще — «МОЙ!» — В душ? Он отрицательно мотает головой. Я смотрю на потеки моей спермы на его бедрах: я становлюсь абсолютно чокнутым секс-маньяком с ним, потому что хочу вернуть это все в него и запечатать пробкой. Меня скручивает от фантазий, что я могу с ним сделать, что он позволит мне с ним сделать, я распечатал шкатулку с сокровищами, и это мои сокровища! Вытираю его влажными салфетками. Он порывается сам, но я твердо убираю его руки: — Лежи смирно, малыш. — Да, папочка. — Он послушно оттопыривает попу, и почти спит, когда я заканчиваю.***
На завтрак Кричер подаёт блинчики с джемом. Гарри ест их руками. А я смотрю на него и думаю о том, что ещё никогда прием пищи кем бы то ни было не вызывал у меня такого прилива возбуждения и грязных фантазий. Грязных в прямом смысле. Медленно протягиваю руку, хватаю его за запястье и тяну его пальцы в рот. Верно я сошел с ума! Обвожу языком вокруг подушечек, ноготков, ласкаю между пальчиками, вылизываю ладошку. Глаза его черные от расширившихся зрачков, щечки залиты алым румянцем, ему жарко от того, что я с ним делаю. И станет ещё жарче от того, что я хочу с ним сделать. Словно слыша мои мысли он слабо выдыхает: — Аль, что… что ты делаешь? Провожу последним широким мазком языка по подушечкам пальцев, улыбаюсь сыто: — А на что это похоже? — Аль… — тихий жалкий стон, почти молящий. — Я бы обмазал тебя всего этим джемом, Гар-ри, и ещё взбитыми сливками, и, пожалуй, мороженым с кусочками фруктов, да, точно, ванильным с вишней, и облизал бы всего, вылизал бы все твои сладкие местечки, чтобы ты забыл про все-все и думал только о моих губах, языке, пальцах и члене в твоей жаркой попке. Гарри дрожит, как в ознобе, и краснеет, моя ягодка, я склоняюсь к нему ближе, чтобы мое дыхание щекотало волоски у его ушка и жарко выдыхаю: — У меня столько фантазий для тебя, Вишенка*. Но, — добавляю я совсем другим, бодрым тоном, — к сожалению, все их придется отложить на потом. Надо бежать, бежать от него хотя бы в ванну, иначе мы сегодня никуда не попадем, я запру его в одной из этих комнат и сделаю все то, о чем только что сказал. И о чем не сказал — тоже сделаю: его бурная положительная реакция на все, что я ему даю, пробуждает самые темные желания. Он верит, что не причиню боли, только удовольствие, и отдается этому. В его жизни было так мало удовольствий, так просто было дать их ему: немного вкусной еды, немного хорошей одежды, чуть-чуть ярких эмоций от красивой природы и честных улыбок ему, простому симпатичному мальчику, не-герою, ласки, нежности и заботы. От приступа самобичевания и угрызений совести, что я мог бы дать еще больше, меня спасает только осознание, что я хочу доставить ему эти удовольствия с полной самоотдачей, и ещё будет время и возможность, и что я не использую секс ради иных целей и для влияния на него. Секс просто секс, для удовольствия и радости, когда тело поет, дрожит от истомы и бьётся в оргазме. Он замер рядом со мной, прикрыв глаза, еле дыша и боясь шевельнуться. Целую костяшки пальцев, чмокаю в нос: — Отомри! Нас ждут великие дела! Обожаю смотреть, как он смущается. А ещё я хочу научить его говорить о своих желаниях вслух: меня вчера невероятно возбудила его просьба. И как он меня опять называл «папочкой». Усмехаюсь, вспомнив, что «сладким папочкой» называют мужчин-спонсоров. Что ж, баловать его мне тоже нравится. — Поторапливайся, детка! Мы сегодня на концерт, помнишь? Он подскакивает и начинает суматошно метаться, вытаскивая по очереди разные футболки из сумки. — Я тебе достал одежду для концерта, она на кресле в спальне. Гарри быстро чмокает меня в щеку и убегает одеваться. Он выходит в коридор, как заправский манекенщик, крутится на месте, демонстрируя как он хорош. А он хорош: разноцветные прядки в волосах, яркие глаза, пухлые губки, кожа нежная… Встряхиваю головой: если я продолжу его разглядывать, то на концерт мы попадем с большим опозданием. Черная футболка с принтом Chemical Brothers, черные штаны-карго, гриндерсы и лёгкий бомбер, на левом запястье браслеты и фенечки, на правом — бандана с черепами. — Ты прекрасен, мой сладкий. Но нужен последний штрих. Я достаю черный косметический карандаш и аккуратно подвожу ему нижние веки. Потом жестом прошу его посмотреть в зеркало, а сам вспоминаю, каким он был всего полтора месяца назад. Мне есть чем гордиться! Сам я надеваю узкие джинсы, кислотную футболку Prodigy, плотную толстовку и конверсы.***
Аппарируем к зданию поместья Небуорт-хаус и оттуда идём пешком к полю перед сценой, вливаясь в многотысячную разноцветную толпу. Гарри восторженно крутит головой и шепчет, что здесь народу больше, чем на чемпионате по квиддичу, я смеюсь «раза в два больше!» — и это правда. Воу-воу, два дня угара и отрыва! Три пленки фоток, море выпитого пива и много драйва. Гарри беснуется под Voodoo People*, я пою ему вместе с Лиамом: «Don't ever stand aside Don't ever be denied You wanna be who you'd be If you're coming with me» * Мы целуемся под «It's getting better man!», люди вокруг восторженно улюлюкают и ободряюще свистят. Потом долго стоим в толпе и Гарри внезапно грустно говорит, что очень мне благодарен за то, что показал это все, другой, прекрасный мир. Я обнимаю его и думаю, что это я должен благодарить — за возможность узнать эту страшную сказку и его, моего чудесного мальчика. А мир везде одинаков, везде гибнут дети из-за войн взрослых. Правда, не везде есть взрослые, которые цинично делают героями младенцев, а потом растят их, как одноразовое оружие. И за это я ненавижу Дамблдора особенно сильно.***
Я не хочу отпускать его в Нору к Уизли. Там эта мелкая рыжая вертихвостка, завистливый ублюдочный дружок, отмороженные наглухо близнецы, мамаша с зельями и черт знает кто ещё. Я буду скучать. Две недели! Блядь, две недели без моего Гарри! Вряд ли там будет работать телефон, а если будет, то зарядить батарею негде, а с его-не его совой я дела иметь не хочу. Я закусываю костяшки пальцев, чтобы не орать: через два дня я должен оставить Гарри на Тисовой и не видеть его две недели!!! Твою мать! Я не хочу! Гарри плещется в море, а я смотрю на него и едва не ору от злости! Не хочу его отпускать! Он выходит из воды и капли блестят на его коже мириадами бриллиантов. Всего за несколько дней на солнце он умудрился покрыться загаром, отливающим бронзой под капельками воды. Как я люблю слизывать с его кожи подсохшую соль, вылизывать его всего, целовать тонкие запястья, выпирающие тазовые косточки с пульсирующей венкой, целовать под коленкой!.. Гарри падает рядом на лежак: — О чем задумался? — Да так. Не хочу отпускать тебя в Нору. Связи никакой. — Будешь волноваться? — он лукаво улыбается. — Буду. И скучать буду. И дрочить темными ночами на твои фотки. — Я ухмыляюсь, а он краснеет. — А если серьезно, то думаю, что надо бы туда наведаться как-то. Но как?.. — Там где-то рядом живёт Луна Лавгуд, с твоего факультета. Она была с нами в Министерстве. — Лавгуд? Так это же отлично! Луна прикольная. Думаю, что повод посетить ее с визитом у меня есть. А вот как сообщить тебе о встрече? — Попросить Луну? Может её мозгошмыги подскажут? — Гарри смеется, положив голову на руки. Мозгошмыги блядь! Мы совсем дураки — мы можем попросить Кричера доставить Гарри от меня записку. Но Луна для алиби все равно нужна. У меня стремительно поднимается настроение. Поэтому следующие два дня мы проводим на пляже и в кровати, занимаемся сексом, смотрим фильмы, опять занимаемся сексом. Не могу им насытиться! Я весь пропитался его запахом, его вкус на моих губах, в моих венах и снах. А ещё он наконец-то начинает говорить, раскрывать важное, сокровенное. С опаской, что не пойму. О мечтах увидеть мир, о желании узнавать новое, о том, что мое внимание и забота хоть немного разрешили ему почувствовать себя простым школьником на каникулах, а не бесправным сиротой или обязанным всем Героем. Мы лежим, обнявшись, переплетя ноги, руки, пальцы, я рисую узоры на его шее языком. Эти его слова и мысли были пропитаны горечью многолетнего одиночества и неприкаянности, и меня огорчает в этих речах его ощущение «жизни взаймы», как будто он украдкой получает то, чего недостоин и не заслуживает, опасение, что за эту нашу нежданную свободу ему придется расплачиваться, и страх неизбежной потери. Это въелось в него привычкой и отравляет не меньше, чем яд василиска. А я могу только шептать, что я рядом, целовать и любить, любить до дрожи, до криков, до истомы.***
Время прощаться. Замазываю ему видимые синячки от засосов. Те, что под одеждой, Гарри просит оставить. Целуемся жадно! Аппарирую к «нашей» лавочке, чтобы пройтись, побыть с ним ещё немного. Петунья смотрит на нас с подозрением, но она довольна, что этим летом Гарри не маячил у нее перед глазами больше необходимого, поэтому мои объяснения про море в Галлоуэйе и концерте Оазис ее полностью устраивают. На новости о концерте Дадли завистливо свистит, Гарри достает из сумки купленный мерч и кидает ему бандану и напульсник Prodigy. Кажется, я даже слышу стук от упавшей челюсти Дадли. Перед уходом шепотом напоминаю Петунье о переезде и новом адресе. Прошу Гарри быть на связи. Тяну время, конечно, но пора уходить. Вечером созваниваемся с Гарри, и я устраиваю ему сеанс горячего секса по телефону. Напоминаю, чтобы достал очки и зарядил батарею полностью, может быть, хотя бы смски из Норы слать сможет. Но, увы, следующую весточку от Гарри я получаю через Кричера спустя двое суток, за которые я накрутил себя едва ли не до истерики. «Меня караулят круглосуточно, как золотой запас короны. Надеюсь на встречу с Лавгуд. Целую, скучаю. Г.» С Кричером передаю на словах, что с Лавгуд свяжусь завтра же.***