***
Чем ближе Хэллоуин, тем мрачнее становится Поттер, и тем громче вопит моя интуиция, что что-то будет. Гарри не добавляет оптимизма, напоминая, что для него Хэллоуин никогда не готовил ничего хорошего. Но планы отменить нельзя, поэтому после безвкусной и шумной тыквенно-оранжевой вакханалии Хогвартса на Хэллоуин, поздним вечером мы с Гарри с максимальными предосторожностями пробираемся привычным туннелем в подвал «Сладкого королевства», откуда аппарируем в Гленкилн. Костры горят на той же пустоши, где горели на Мабон. Мы с Гарри останавливаемся у самого края леса, разжигаем свой костер от уголька главного костра — он будет небольшим, на двоих. И раскладываем вокруг угощение: лепешки, яблоки, орехи, печеные овощи, рыбу и мясо. Сегодня Гарри вновь встретит маму и папу, придёт Сириус, может, и бабушки с дедушками, Леди Вальбурга, Регулус. Наш маленький ровный огонек призовет тех, кого мы ждем. Ночь холодна, и ледяной ветер бросает в лицо пригоршни колючих снежинок, но от разгорающихся костров веет теплом, а спины прикрывают теплые мантии. Гарри шепчет имена тех, кого помнил живыми, и тех, кого хотел видеть, и они выходят из пляшущих теней, и присоединяются к нашему огню. Им хватит места вокруг нашего костра, потому что мне, слава милостивым богам, почти некого звать из-за грани. Я вижу, как Гарри обнимают призрачные руки красивой молодой женщины, у него действительно ее глаза — внимательные, ясные, добрые; его треплет по плечу отец, они похожи своей непокорной шевелюрой, но Гарри тоньше, изящнее; его целуют в щёки и гладят по макушке бабушки и дедушки, Поттеры и Эвансы. Они улыбаются мне и одобрительно кивают. Сириус запрокидывает голову со взлаивающим смешком и поворачивается ко мне: сегодня не время для обид, поэтому я протягиваю ему руку, а он обнимает меня. «Шалость удалась, парень!» — шепчет он мне. Рядом стоит бабушка Вальбурга и дедушка Орион, дядя Регулус — он похож на Сириуса, красивый, такой юный. Вальбурга тоже обнимает нас по очереди, она любит нас, Орион и Регулус первыми протягивают руки для приветствия — теперь нет обид и споров о чистоте крови, есть только радость от краткой встречи и тонкая горечь потерь. Ненадолго приходят другие Поттеры и Блэки, чьи имена мы помнили по гобелену, от костра прабабушки Мердэг и бабушки Мэрид приходят угоститься приготовленной едой мои дедушки — стоило призраку потянуться к понравившемуся куску, как еду охватывало огнём. Молча благодарно кивают и скрываются в колышущихся тенях. Время проносится быстро, и костер почти догорел, когда мы складываем в костер наши дары: букеты из ликорисов и асфодели, от Гарри свернутый кусок кожи василиска, как часть трофея, от меня — деревянная коровка. Ждем, пока прогорит последнее подношение, и сгребаем угли в специально приготовленный горшочек: теперь его надо доставить в дом Блэков, отнести на алтарь и зажечь новые огни. В Хогвартс возвращаемся на рассвете, уставшие, но довольные успешной вылазкой. Я отдаю Гарри фиал с Бодрящим напитком, нам надо пережить этот учебный день. Перед тем, как ненадолго задремать, прислушиваюсь к себе: чувство надвигающейся опасности не исчезло, но как бы притупилось.***
Утром в субботу я ненавижу всех. Но особенно — тех, кто придумал квиддич. Потому что сегодня первый матч сезона — Гриффиндор против Слизерина. Утро ясное, морозное, трава и ветки деревьев покрыты хрустким слоем инея, для начала ноября довольно необычная погода — слишком холодно*. Я в очередной раз радуюсь нашему летнему очень удачному шоппингу: зимние ботинки и теплая мантия — то, что действительно необходимо для долгого сидения на очень свежем воздухе. Непроизвольно ежусь от мысли, что игроки летают в довольно лёгкой экипировке. Луна в своей знаменитой львиной шляпе, Невилл и я устраиваемся почти у самой гриффиндорской трибуны. Игроки выходят на поле, и гриффы на трибуне возбуждённо ревут и вопят от радости — у Слизерина две замены в составе: почему-то не играют Малфой и их охотник. Капитаны подошли к мадам Хуч, пожали друг другу руки и прозвучал сигнал к началу. Игра началась. Я следил только за Гарри, в конце концов, исход игры зависел в основном от ловцов: результат последнего Чемпионата мира, когда при пойманном снитче команда проиграла, был поистине уникальным. Поттер кружил над стадионом, следя за остальными игроками: он любил полеты, там наверху он чувствовал себя свободным, не было никого, кто указывал бы, как и что делать, и только он решал, какой будет игра. Над полем раздавался издевательский голос комментатора, который явно не симпатизировал команде Гриффиндора и Поттеру лично, но это вовсе не мешало им забивать голы один за другим и успешно отбивать атаки. Даже Маклагген не сильно тупил, хотя именно с ним у Гарри были самые серьезные разногласия на тренировках. После небольшой стычки в воздухе Гарри и ловец Слизерина почти одновременно заметили снитч, и ловец зелёных некоторое время опережал Поттера в гонке, но потом словно запнулся в воздухе, и Гарри выхватил золотистый мячик прямо у него из-под руки. Трибуны буквально взорвались от многоголосого рева, визга и топота. И я радовался вместе с ними этой победе, и тому, что теперь у Гарри до весны будет больше свободного от тренировок времени. Пока мы спускались с трибун, игроки тоже спустились и в обнимку ушли в раздевалки. Почти у самого входа в замок, нас догнал немного раздраженный Гарри — он в очередной раз столкнулся с Уизелом: рыжий всегда желал быть поближе к славе и попытался провернуть привычный финт — помириться с Поттером, пока тот пребывал в эндорфиновой эйфории после победы. Гарри не растерялся, похлопал хитреца по плечу и сказал, что обид не держит. Уточнять, что и дружбы больше не будет — не стал, додумается сам — молодец, не додумается — потом объяснит, доступнее. Но, судя по поведению Лаванды Браун, на долгие размышления времени у Бон-Бончика не будет.***
Я знал, что мы преступно расслабились, я знал, что рано или поздно кто-то нас разоблачит или догадается, но то, что Грейнджер, подсевшая к нам в библиотеке, прошелестит какое-то заклинание, от которого станут видимыми и ярко засияют наши кольца, всё-таки стало неожиданностью. Я зажал палочку между пальцами, показывая Грейнджер только ее кончик, буквально полтора дюйма: — Грейнджер, а теперь приведи мне хоть один аргумент, чтобы я не хотел проклясть тебя как-нибудь заковыристо или не приложить Обливиэйтом. Она округляет глаза, переводит взгляд на Поттера, который тоже повернул палочку в ее сторону и смотрел теперь на заучку, как на флоббер-червя, потом опять смотрит на меня. Торжествующее выражение ее лица сменяется на тревогу, и она робко произносит: — Потому что я все равно до этого додумаюсь? — Это неправильный ответ, Грейнджер. Попробуй ещё раз. — Потому что я никому не скажу? — Не скажешь, — киваю я. — О том, чего не знаешь, нельзя рассказать. Она опять переводит взгляд на Гарри: — Гарри, пожалуйста, я правда никому не скажу. Мы же друзья… — она и сама понимает, что это звучит жалко. Друзья так не поступают. Поттер массирует переносицу, сдвинув очки. Я знаю, что он не хочет с ней рвать все отношения, его вполне устраивает ее общество, пока она не сует нос не в свое дело. — Обет, Грейнджер, — говорю я. — Но… — она осекается, потому что у меня сейчас, должно быть, зверское выражение лица. — Здесь? Она беспомощно оглядывается, но кроме мадам Пинс ей никто не придет на помощь. Гарри цепляет сумку и резко встаёт. — В Выручайке. Пошли. Быстро.***
В Выручайке мрачная обстановка: два серых кресла и диван у камина в абсолютно пустой комнате. Грейнджер, не ломаясь, даёт Обет держать в тайне все, что она узнала сегодня и узнает впредь про нас с Гарри, если иное не будет оговорено. Засвидетельствовав Обет, я остаюсь стоять спиной к камину, а Поттер разрешает ей задать несколько вопросов. — Эти кольца? Вы вместе? — Грейнджер садится в кресло напротив Гарри и судорожно заламывает пальцы. — Это очевидно, Гермиона, после того, что ты сделала. Да, мы вместе, мы помолвлены. — А как же Чжоу? Джинни? Луна? — Джинни? Луна? — Гарри смотрит на нее непонимающе. — При чем здесь Джинни? Гермиона вымученно улыбается и краснеет. — Я думала, тебе нравится Джинни? — отвращение на лице Гарри так ярко, что даже смешно. — По-моему, очевидно, что Джинни мне не нравится. Она немного не того пола, — Гарри ухмыляется, а Грейнджер становится почти бордовой. — Надеюсь, тебя это не смущает? Гермиона мотает головой. — Нет. Я читала… ну… что у волшебников это нормально. А остальное? — Кольцо Рода Блэк и определитель зелий. У Альтарфа такое же. И серьги не простые. — Я думала, что это форма протеста. Волосы, пирсинг, одежда. А почему вы держите это в тайне? Я оглядываюсь на нее и действительно не понимаю: как можно быть такой умной и такой дурой? Гарри тоже смотрит молча, снисходительно улыбаясь, пока она размышляет вслух: — Ну да, ну да, объект влияния, болевая точка… Волдеморт может использовать вашу связь против тебя. — Не он один, — мрачно говорит Гарри, опуская взгляд. Он снимает очки и трет лицо руками. Он хочет и не хочет ей верить. Я знаю, что он тяготился необходимостью держать все в секрете. Не показывать даже взглядом, как мы близки. Не имея возможности прикоснуться прилюдно. Даже заговорить без повода. Мне тоже трудно. До боли в пальцах, до горечи на губах. И если с Уизли было все ясно, то Грейнджер до сих пор была серой лошадкой. Она переводит взгляд с его макушки на меня, обратно на него, хмурится и мотает головой: — Нет. Нет. Не может быть. Как же… О нет! — она захлопывает рот ладонью и смотрит на Гарри с таким ужасом, как будто он только что отрезал голову детёнышу единорога. — Начни с тролля, Гермиона, — устало произносит Поттер. Я сажусь на подлокотник его кресла, обнимая Гарри за плечи. Он утыкается лицом мне в бок. Он не любит эти разборки, не любит выяснения отношений, любое изменение — никогда к лучшему. Я — исключение. Грейнджер смотрит на нас, сквозь нас, и слегка шевелит губами. Потом встряхивает своей гривой, и я еле удерживаюсь, чтобы не зарычать на нее: как можно быть такой? Поттер говорил, что она сварила Оборотное зелье на втором курсе, а про использование частиц человека — не помнит, трясет своими космами везде. Вряд ли она имеет представление о ритуале отсечения. Это нас Примроуз натаскал до автоматизма ещё летом, теперь это, как голову вымыть. — Я с вами, — объявляет она. И я всё-таки фыркаю, не сдержавшись. С Обливиэйтом было бы проще. Гарри поворачивается к ней с выражением абсолютного ахуя на лице. — О, серьезно? А нас ты спросить не хочешь? — Пожалуйста, Гарри, мы же друзья… Гарри опять утыкается в меня лицом, сжимая ладонь на моем бедре. Я успокаивающе поглаживаю его по затылку. Я разберусь. — Грейнджер, ты правда считаешь, что вспомнив о Гарри через четыре месяца, ты все ещё можешь называться его другом? Серьезно блядь? Я что-то не видел летом ни одного письма от тебя? — я показываю пальцами кавычки, — «Как дела, Гарри? У тебя умер крестный, наверное, тебе нужна поддержка?». А, миз*? — Ты был с ним летом? — кажется, это удивляет ее больше всего. — Да, мисс Грейнджер. На меня распоряжения вашего «великого светлого» держать Гарри в полной изоляции не распространяются. И я хотел бы, чтобы так было и впредь, но тут влезла одна очень любопытная миз. Вам не хватает адреналина? — Мне не хватает моего друга! — она воинственно надувает щеки. Ощущение, что она сейчас вырвет Гарри из моих объятий, задвинет за спину и начнет швыряться в меня проклятиями. И судя по ее ярости — вряд ли они будут светлыми. — С друзьями так не поступают, мисс Грейнджер. Гарри наконец-то находит в себе силы оторваться от меня: — Мне было больно, Гермиона, каждый год. Каждый чертов год меня выбрасывали к тетке, как ненужного щенка. Мы обсуждали это позапрошлым летом. Я просил больше не бросать меня, хотя бы звонить. Но вы опять послушались Дамблдора. Вы бросили меня на целое лето! Не знаю, смогу ли верить тебе как раньше. Смерть Сириуса была последней соломинкой. И я не хочу опять остаться в одиночестве, — он запрокидывает голову и смотрит мне в глаза. — Я бы сломался, если бы не Альтарф. Он спас меня. И понимает как никто другой. Он трется головой об меня, как большой котенок, выпрашивая ласку. Еле сдерживаюсь, чтобы не почесать за ухом. Это слишком интимно. — У нас магическая помолвка, мисс Грейнджер, — она опять округляет глаза от удивления, но губы ее упрямо сжаты. — И мы держим это в тайне. Гарри — слишком лакомый кусочек, а я смогу его защитить, только если про меня никто не будет знать. В противном случае меня просто устранят из-за угла и спишут на несчастный случай. Это ведь так обычно для самого безопасного места в Англии. Я все-таки обвожу пальцами его ушко, поправляя прядку, чтобы она не зацепилась за серьгу. А Грейнджер, не выдерживает и прыскает со смеха. — О да, безопасное! Безопаснее некуда. Тролль, василиск, дементоры, оборотень, взбесившиеся драконы, участие в Турнире в качестве приманки… — Грейнджер почти на грани истерики. Интересно, а Медуз в ее предках не было? Уж очень похожа: волосы дыбом и искрят. — Я тоже там был, помнишь? — Гарри даже не поворачивается к ней, он сидит прижавшись ко мне, принимая мою нехитрую ласку. — Кстати, что это было за заклинание, которым ты в нас запустила и почему ты вообще это сделала? — Это Специалис ревелио. Ты… ну, ты сильно изменился. И я испугалась, что это может быть какое-то воздействие. — На меня не действует Империо, помнишь? — Это могло быть зелье, — неуверенно произносит она и отводит взгляд. И я мгновенно реагирую: — Что за зелье? — неужели она в курсе, что Гарри опаивали разной дрянью? Была заодно? — Не знаю! — она нервничает, но продолжает. — Я слышала, как девушки обсуждали это в женском туалете. Тактику, как подлить тебе зелье, чтобы пойти с тобой на вечеринку к Слагхорну. Джинни, Вейн, Роббинс, одна из Патил — Падма, другие девушки, я не разобрала голоса. Это что-то из ассортимента Фреда и Джорджа, приворотное зелье. — Хорошо. Как насчет других зелий? В прошлом году? — Я не знаю… — она растеряна. — Когда? Мы переглядываемся с Гарри: видимо, она действительно не в курсе действий Уизли и Дамблдора. Что же, может все не так плохо, как я о ней думал? — Когда я летом пришел к Гарри, он был в очень плохом состоянии, — медленно говорю я. — И мы обратились к целителям. Ему пришлось пройти через ряд очищающих ритуалов, чтобы вывести зелья, прежде чем целители могли исправить тот вред, который был ему причинен. Это не были лечебные зелья. Скорее наоборот. — Но зачем? — она вскакивает и начинает ходить по комнате. Она напоминает Гарри: он тоже не может усидеть на месте, когда нервничает или усиленно размышляет. — Чтобы поменьше думал и побольше геройствовал. Гермиона, тебя не смущает, что я в этом году стал лучше учиться без твоих напоминаний, хотя взял дополнительный факультатив по Рунам и Арифмантике? Она кивает: — Я думала, что Рон тебя не отвлекает. И Альтарф помогает, — она смотрит на меня почти с благодарностью. — Прости, Гарри, я была плохим другом. Я пойму, если ты не захочешь со мной общаться как раньше. Она дергает плечом и отворачивает лицо в сторону, прикрываясь волосами. Я легонько подталкиваю Гарри, указывая на девушку. И Гарри идет ее успокаивать, на ходу доставая платок. Я съезжаю в кресло и почти доволен разрешившейся ситуацией.***
Грейнджер я откровенно недооценил: слово за слово она вытянула у нас все подробности прошедшего лета, пришла в восторг от ритуалов, расплакалась от предательства семейки Уизли и чуть не прибила Поттера за переписку с Волдемортом. Тайной для нее остались только комнаты Слизерина и крестражи. Когда дело дошло до учебника Принца-Полукровки мне уж было показалось, что она выдохлась, но узнав, что Принц — это Снейп, загорелась энтузиазмом и вытребовала учебник себе, напустившись на Поттера, что он мог и раньше сказать о личности бывшего владельца, тогда бы она его не доставала. Гарри в ответ только посмеялся, что в этом случае он бы учебник точно не увидел, пока она не выучила бы его от корки до корки. Энергии этой девушки хватило бы на электрификацию небольшого промышленного городка. Или на работу каким-нибудь контрразведчиком: она выпытывала у нас все до мелочей, не хватало только лампы в лицо и сакраментальной фразы «В глаза смотреть!». Наконец-то она ушла, и мы остались вдвоем. Гарри устало сел на диван и откинулся на спинку. — Ты как? Все хорошо? — Да, спасибо, Альтарф. Без тебя я бы не справился. — Пустяки. Гермиона, конечно, та ещё штучка… — Я не про сегодня. Спасибо, — я пересаживаюсь к нему на диван, и он тут же укладывается головой на мои колени. — Спасибо. Ты даже не представляешь, как это важно для меня. — Не представляю. Она весьма утомительная особа, — я морщусь. И мягко перебираю его прядки, прочесывая пальцами, и массирую голову. — Голова болит? — Немного. Устал, — вру. Сильно болит. Ощущение, что мне вбили в голову гвоздь. — А я есть хочу. Надо бы на ужин, но… — он с надеждой смотрит на меня, — может на кухню и вниз? — Ммм… заманчиво, — я делаю вид, что думаю. Гарри поворачивается лицом к ширинке на моих брюках и прихватывает зубами ткань. — Против таких серьезных аргументов у меня нет возражений!***
Переизбыток событий и впечатлений этой недели настолько нас эмоционально вымотал, что следующие две мы почти с наслаждением занимались ничегонеделанием, если под этим можно подразумевать текущий учебный процесс и продолжение инвентаризации лаборатории Слизерина. Необъяснимая ноющая боль в затылке становится моим постоянным спутником, я привыкаю к ней, отодвигаю, но раздражительность никуда не девается. Немного помогают горячие ванны и секс, но после них накатывает с новой силой, наполняя рот горькой слюной, а мысли — странными желаниями. В учебные дни по вечерам мы сидели в библиотеке за бесконечными свитками, почти не разговаривая, только изредка перебрасываясь фразами и совсем невинно прикасаясь друг к другу. Это уютное уединение иногда нарушала Грейнджер: после того, как мы рассказали ей про ритуалы, она выпотрошила все доступные книги в открытом доступе, совершила пару набегов на запретную секцию, и теперь горела поделиться знаниями. Я уже всерьез прикидывал, не проклянет ли меня Примроуз, если я дам Гермионе его адрес? Через Драко Гарри передал Нарциссе Малфой предложение встретиться шестнадцатого ноября в два часа пополудни в том самом ресторане «Черный единорог», где предлагал встретиться Волдеморт. С Волдемортом, вернее с Томасом Гонтом, через того же Драко, безропотно изображавшего сову, договорились о встрече у гоблинов на тридцатое ноября. Гоблины тоже желали видеть Регента Блэк, чтобы ознакомить его с делами. Как там обстоят дела, после семнадцати лет простоя, я даже боялся себе представить. Радовал только Дамблдор своим блистательным отсутствием: старик совершенно забросил дела школы, спихнув текучку на Макгонагалл и не появляясь здесь неделями, что весьма нас радовало.***