***
Ресторан был дорогим, неуловимо похожим на спикизи-бары 20х годов — ненавязчивая музыка, тихие разговоры, оформление в духе ар-нуво: дорогое полированное воском светлое дерево с медовой подсветкой и темными узорами, мраморная штукатурка, мерцающая в бликах настольных светильников с витражными абажурами а-ля Тиффани и матовом свете изысканных кованых торшеров, спрятавшихся между напольными вазами и тяжёлыми шторами. Нам указали на наш столик в укромной нише — от входа нас заслоняла причудливая лестница на второй этаж и какая-то пальма в огромном горшке. Гарри заказал аперитив — гранатовый сок с канапе. Заказ принесли как раз к приходу Нарциссы. Леди Малфой была великолепна и обворожительна. И вовсе не против моего присутствия. Она даже не удивилась, увидев меня рядом с Гарри. — Мадам*, — прикладываюсь я к тонкой, затянутой в кружевную перчатку, ручке, — большая честь для меня! Она наклоняет голову и смотрит странным взглядом. Блэковским. Разбирающим на молекулы, взвешивающим. Взвешивайте, мадам, для невоспитанных грязнокровок мы с Гарри слишком хорошо смотримся в костюмах из «Твилфитт и Таттинг». И только его разноцветная шевелюра, которую я наконец-то уговорил отращивать, выдает его бунтарский дух. — Мистер Поттер, мистер Лаудон. Рада, что вы нашли время! — милостивые боги, какая женщина! Она идеальна: совершенное лицо в обрамлении сливочных завитков волос, которые рассыпались по её плечам, укутанным в бобровое манто поверх текучего жемчужно-серого платья. Люциус абсолютный болван, если не ценит это сокровище! Ее нежную хрупкую красоту надо оберегать, как редкий цветок в ботаническом саду, а этот идиот сел в Азкабан, оставив манор и жену на милость Волдеморта и его ПСов. Мы делаем заказ: белую рыбу в сливочном соусе для Гарри, мне — запечённого тунца, сыр и белое вино из Риохи. Нарцисса задумчиво изгибает соболиную бровь и берет телятину с зеленью и виноградный сок. Пока ждем заказ, болтаем о погоде — осень нынче затяжная, холодная и сухая, об учебе — старик Слагги по-прежнему устраивает свои вечеринки со знаменитостями. Если бы не осознание того, что это — сама Нарцисса Малфой, можно было бы подумать, что мы — давние знакомые. После еды меня тянет закурить, но я сдерживаю свой порыв. Гарри расслабляется, едва не кладет локти на стол, но вовремя вспоминает где он и с кем, и переплетает пальцы в замок. — Леди Малфой, о чем вы желали поговорить? — Мистер Поттер, — лицо Нарциссы тут же принимает бесстрастное выражение, она набирает полную грудь воздуха, но потом выдыхает и как-то сдувается вся. — Скажите, вы стали Главой Рода Блэк? Гарри смотрит на нее изучающе и долго молчит, на грани приличия. Потом наклоняет голову к плечу, как птичка, и говорит: — Что, если да? — В таком случае я буду просить вас о помощи, — Гарри пораженно откидывается на спинку стула: это действительно неожиданно. — Леди, — вежливо и равнодушно произносит он, — я ровесник вашего сына. Студент. Чем я могу вам помочь? Деньгами? — Нет! — Нарцисса, по-моему, даже удивлена такому предположению. — Нет. Мне нужна помощь… иного рода. — Я весь внимание, — и я опять вижу это преображение из моего мягкого Гарри, нежного мальчишки, в жесткого Поттера, сильного лидера с подавляющей аурой. Впрочем, сейчас эта аура не подавляет, а обволакивает. И похоже — не только меня, Нарцисса даже глаза прикрыла. — Мистер Поттер, я прошу у вас, как у Главы моего Рода, разрешения на развод с мистером Малфоем и возвращении в Род Блэк. — Разве у вас не магический брак? — удивляется Гарри. — Нет, мы заменили его магическим договором о рождении ребенка и сохранении брака до одиннадцати лет Наследника. Договор выполнен, теперь нас связывает только министерский брак. — Зачем это мне, леди Малфой? Вы любите своего мужа, любите сына, который останется Малфоем. Я вижу в этом конфликт интересов. — Конфликта не будет, мистер Поттер. Я люблю сына, вы правы, но он уже взрослый, почти мужчина, а я хочу любить и второго ребенка, — Нарцисса снимает кольцо с правой руки, и с нее стекает иллюзия: она беременна. Животик небольшой, но я прикидываю по датам — не меньше шести месяцев, Люциус в Азкабане с июня. Гарри взволнованно втягивает воздух с присвистом. Дети. Дети, которых надо собирать, защищать и оберегать. О которых магия подскажет. Только что же у нас все через такие выверты, а? — Леди Малфой, что вы хотите от меня? С вашим мужем и сыном мы и так не в лучших отношениях. Как они отнесутся к вашей просьбе? — мой умничка, заставь ее предложить и возьми немного больше — все, как учила Вальбурга. — Они не будут против. У Рода Малфой может быть только один Наследник. Проклятие. Магии не хватит для введения в Род второго ребенка — он либо погибнет, либо будет сквибом, — а ведь Примроуз упоминал об этом, только я за всей нашей суматохой забыл у него спросить подробнее. — Пожалуйста, мистер Поттер, я прошу вас… спасите моего ребенка. Гарри тянется рукой ко лбу, но потом он вспоминает, что отучается от этой привычки — тереть шрам, он потирает подбородок, а потом поворачивается ко мне всем корпусом с немым вопросом в глазах. А что я? Он и сам знает, что я приму любой его выбор, и знает, что он действительно должен делать. Но выторговать себе немного бонусов мы тоже можем. — Вы разведетесь с мистером Малфоем, вернетесь в Род Блэк, введете в Род своего нерожденного ребенка, и будете подчиняться всем моим велениям? — наконец-то спрашивает Поттер. — Да, я согласна, — покорно склоняет голову леди Малфой. — Я приму вас в Род. На Имболк или Остару*. Лучше на Имболк, меньше риск для малыша. И подумайте о том, что вы можете мне предложить. — Все, что пожелаете! — Миледи, это очень опрометчивое заявление. Вы же не желаете унижений для себя? — она вскидывается, и я вижу мелькнувший страх в ее глазах. — Не стоит, миледи, подумайте о ребенке, и о чем-то более… материальном. — Да как вы смеете! — очевидно ни отповеди, ни намеков она не ожидала, достижение уже то, что она высидела со мной за одним столом так долго. Унижений она не потерпит, но уже понимает свою ошибку: два дурно воспитанных юнца, к тому же — идеологические противники ее нынешней семьи, мало ли на что мы можем быть способны ради мелочной мести. — Миледи, — тихо говорит Поттер, — мистер Лаудон — Наследник Блэк, он сын Сириуса. Вы же помните вашего кузена? У Нарциссы блестят глаза, но она сдерживает слезы. Ничего, леди Малфой, я с вами еще потолкую, потом. Мне очень интересно из-за чего Регулус Блэк полез в озеро к инферналам? И как вы вытянули столько лет без импринтинга до рождения Драко с таким темпераментом? Гарри кивает мне, и я накладываю Муффлиато вокруг нас. Гарри оголяет левое предплечье до локтя и протягивает Нарциссе, она снимает перчатку и обхватывает его руку тонкими пальцами. — Я, Гарри Джеймс Поттер, Регент Рода Блэк, даю разрешение дочери рода Блэк, ныне Нарциссе Малфой, расторгнуть министерский брак с Люциусом Малфоем и вернуться в Род Блэк. — Принимаю! — Нарцисса выдыхает это буквально с облегчением. — Свидетельствую! — с моей палочки срывается светящаяся лента и обвивает их сомкнутые запястья. — Я, Нарцисса Малфой, урожденная Блэк, обязуюсь вернуться в Род Блэк, подчиняться Главе Рода, чтить традиции и оберегать членов и детей Рода. — Принимаю! — Свидетельствую! — еще одна светящаяся лента. — Я, Нарцисса Малфой, урожденная Блэк, обязуюсь представить своего новорожденного ребенка Роду Блэк и вверить Роду его жизнь, силу, судьбу и магию. — Принимаю! — Свидетельствую! — и еще одна светящаяся лента. Тройной браслет засветился на их руках и впитался в кожу. Магия приняла обеты. Прощаемся мы вполне мирно, до Имболка два с половиной месяца, и у миссис Малфой есть время на раздумья.***
Перед возвращением в замок мы успеваем ещё пройтись по Хогсмиду, зайти в «Шапку-невидимку», заказать несколько форменных брюк и рубашек для Гарри. Поттер пытается возражать, что он всю зиму планирует ходить в футболках под теплые свитера, но я непреклонен: одежда все равно нужна, и свитера тоже, он слишком быстро растет. В небольших проулках прячутся внешне скромные лавочки, в которых можно найти настоящие сокровища, а нам пора подумать о рождественских подарках. В крохотной и темной сувенирной лавке я нахожу снежный шар с Хогвартсом внутри. Пожилой продавец отдает его за несколько кнатов, потому что в нем совершенно не осталось магии. Она мне и не нужна: я хочу отправить шар маме. И наши с Гарри летние фотографии. Гарри рассматривает множество зеркал, развешанных в нише между стеллажами с безделушками. Потом фыркает, показывает отражениям язык, а на обратном пути в замок рассказывает про Зеркало Еиналеж. Присоединившиеся к нам Луна и Невилл сначала молча слушают, а потом Невилл рассказывает, как он тоже смотрел в это зеркало и тоже видел семью и родителей. А Луна говорит, что она не хотела бы в него смотреть, потому что это зеркало — как боггарт, только боггарт показывает страх, а зеркало — боль. Гарри пытается спорить с ней, но на редкость разумные доводы Луны вынуждают его согласиться: он не чувствовал счастье, только боль от несбыточности его желаний. Как всегда, после разговоров о родителях и семье, у Гарри портится настроение, а сегодня слишком многое напоминает ему о том, чего он был лишён из-за игр сильных мира сего. И когда после ужина мы спускаемся в Тайные комнаты, Гарри пытается отгородиться и спрятаться от меня под грудой одеял и подушек. Я откапываю сколько могу, оставляя только тонкое покрывало, как кокон, вокруг него, и долго шепчу в растрепанную макушку, как я его люблю и что все у нас получится. Так долго, что он засыпает, убаюканный как маленький ребенок.***
Утром я просыпаюсь от того, что его волосы щекочут мне нос. Я отфыркиваюсь, не открывая глаз, но прядка никуда не девается. Глажу его по спине, гладкий, шелковистый, нежный мой, ладони колет от желания сжать, присвоить. Пробегаюсь щекоткой по бокам, и Гарри долго не выдерживает — он хохочет и пытается вырываться. — С добрым утром, мой хороший, — я пробегаюсь мелкими поцелуйчиками по виску и скуле, спихиваю его с себя и сажусь. — Я в душ. Я массирую ноющий затылок струями горячей воды, когда в ванную заходит Гарри. — Никакой в тебе романтики, — ворчит он, перед тем как засунуть в рот зубную щетку. — Романтики? С нечищенными зубами? — парирую я. — Ужас. Ворчим друг на друга как старики, которые прожили вместе сто лет, — Гарри следит за мной через зеркало — Я бы хотел прожить с тобой даже больше ста лет, — я поворачиваюсь, чтобы он лучше видел. — И если у меня и тогда будет такой же стояк, то я буду самым счастливым человеком на земле. Поттер скашивает глаза на упомянутый стояк, сплевывает пасту и лезет ко мне в душ. — Ох, детка… — только и успеваю сказать я, когда он опускается на колени. Он потрясающий, самый великолепный… Его можно прописывать вместо «виагры» — влажные губы, оставляющие холодок ментола на коже, потемневшие с поволокой глаза, цепкая хватка на бедрах и вынимающие душу движения, четкие, жадные. Я придерживаю его за нижнюю челюсть, обводя растянутые вокруг моего члена губы большим пальцем. Гарри прикрывает глаза от водяных брызг, гасит этот бушующий зеленый огонь, и насаживается расслабленным горлом. Кровь стучит в висках тамтамами, больно стукаюсь затылком, откидывая голову назад, и это ненадолго снижает уровень возбуждения, ровно настолько, чтобы я мог продержаться ещё несколько мгновений, секунд, минут — растянутое во времени пространство размывается яркими пятнами, и опять обретает кристальную резкость под аккомпанемент коротких, на выдохе, стонов. Моих? Было хорошо, было настолько охуенно, что хотелось отпустить последний контроль и вбиваться в невыносимый жар его глотки, с оттяжечкой, глубоко… Гарри протяжно застонал, прямо с моим членом в горле, и я всё-таки не удержался от этой вибрации и двинулся в последнем движении ему навстречу. Было хорошо, но так хорошо — в первый раз. Я стёк по стене и потянул Гарри к себе на колени. Он уткнулся лицом мне в шею, прихватил кожу губами и так замер. Теплая вода барабанила сверху тугими каплями, я сгонял ее широкими движениями с его кожи, и мне было так правильно, так совершенно, что мир мог сгореть в Адском пламени, потому что нет мира, ради которого стоило бы умирать, когда есть человек, ради которого… с которым хочется жить. К некоторым очевидным истинам иногда очень неочевидные пути. Гарри прерывисто вздохнул, отлепился от меня и ослепительно улыбнулся: — Я хочу завтрак и продолжить. — Пойдем, только в постель не крошить, — я нежно касаюсь его припухших губ своими, провожу языком по нежной изнанке, слизывая остатки вкуса. Я хочу его до звёздочек в глазах. Я боюсь потерять контроль над собой, но так этого хочу…***
А во вторник Флитвик попросил меня задержаться после урока Чар и, хитро улыбаясь, поздравил с помолвкой. Все-таки недаром моя интуиция истерически вопила от предвкушения разоблачения. Декан тут же уловил мое напряжение и попытался успокоить тем, что у мисс Лавгуд несомненный талант, и даже ему, Мастеру Чар, пришлось потратить некоторое время, чтобы понять, что я скрываю и кто мой партнер. Не могу сказать, что мне стало от его слов легче, но проф, видя, что его слова не принесли должного результата, заверил меня, что наш с мистером Поттером секрет никому раскрывать не намерен, и счастья нам желает от всей души. И посоветовал еще одни чары, чтобы наверняка сокрыть наши татуировки от любопытных глаз Дамблдора. Только выйдя из кабинета, я понял насколько был напряжён во время этого разговора: затылок просто разламывало от боли, перед глазами сновали черные мушки, а руки дрожали, как у алкоголика. Адреналиновый выброс был непривычной силы, но подумать об этом сразу не получилось: я еле дотащился до башни и провалился в глубокий сон. Как потом оказалось, на двое суток.***