***
В понедельник, перед завтраком, к Гарри подошел похожий на панду Драко Малфой с двумя конвертами. Ей-Мерлин, этот парень скоро загнется от такого рвения на службе у Лорда: такое впечатление, что он не ест и не спит с лета, кожа сухая, волосы тусклые. Но кто знает, может так оно и есть. В конце концов, Нарцисса сейчас фактически заложница в своем маноре и неизвестно насколько ей это нравится. Будь моя мать в такой компании — мне бы тоже кусок в горло не лез. Мы еле дождались послеобеденного свободного урока, чтобы спрятаться в одном из заброшенных классов и прочитать послания. Первое было от Волдеморта. «Гарри, Поскольку ты уже знаешь о нашей связи и бессмысленности личного противостояния, я предлагаю встретиться и обсудить наши дальнейшие планы и действия в полдень 2 ноября в ресторане «Черный единорог» в Хогсмиде. Семья превыше всего! Томас Марволо Гонт, так же известный тебе как Лорд Волдеморт» От последней фразы письма я начинаю тихо ржать: — Интересно, Лорд смотрел «Крестного отца» или просто так получилось под Дона Корлеоне закосить? — В любом случае справедливости придется просить с уважением, предлагая дружбу и называя его братиком, — хохочет Гарри. Блядь, до слез просто! — Обрати внимание на подпись, фамилия его матери. Значит, был у гоблинов и, как минимум, стал Наследником, а может даже принял Род. Хотел бы я знать, что ему назначено Магией во искупление? — Потом спрошу, — легкомысленно отмахивается Гарри, все еще пофыркивая. — Лучше скажи, что со встречей делать будем? — А сам-то ты что думаешь? — Я могу согласиться, — кивает Гарри, — но это было бы неблагоразумно: мало ли с какими идеями он придет. И заведение незнакомое, драккл знает, как оттуда выбираться в случае неприятностей. — Молодец. Что еще? Гарри закусывает губу и размышляет вслух: — Один я на встречу не пойду, только с тобой. Он-то точно придет не один. Если это кто-то из тех, кого я знаю, то это провокация — я на них буду отвлекаться, возможно даже злиться. Значит это не должен быть Снейп или Белла. Или Макнейр. — Уолли не пойдет, даже если Лорд в курсе нашего с тобой знакомства и моего с ним родства: он егерь, а не дипломат. Лучше бы он пришел с Долоховым, конечно, я найду с ним общий язык, — я не уточняю, что это будет русский язык. — Или с кем-то из Лестрейнджей, я имею в виду Рабастана или Родольфуса. Гарри садится на подоконник, машинально очистив его и витражное окно от вековой грязи и пыли невербальным беспалочковым, и думает, покусывая большой палец. Я перехватываю его руку, целую костяшки, бугор большого пальца, тонкие синие венки запястья. — Прекрати грызть пальцы, Поттер! И не нервничай. Закажи у гоблинов конференц-зал с чарами конфиденциальности и защиты. Напишешь Гонту, что встречаться будем у гоблинов, и условие — один сопровождающий. — Хорошо, — кивает Гарри, — только второго ноября не получится, у нас игра со Слизерином. — Тогда девятого. Все будет нормально, сладкий. Он не может тебе навредить. Я стою между его раздвинутых ног и поглаживаю его по затылку и спине. В моих действиях ни капли эротизма, я обнимаю его, надеясь, что он чувствует мое участие и поддержку. — Все равно меня это бесит. Я чувствую себя, как на третьем курсе, когда за мной якобы охотился Сириус: все знают, что меня преследует маньяк-убийца, и продолжают просто наблюдать. Как мне все это надоело… — недовольно шипит Поттер мне за спину. — Что именно? Я продолжаю гладить его как норовистого коня — раскрытой ладонью, плотно прижимая ее к спине, и задумчиво смотрю в окно: отсюда видно, как над квиддичным полем летают маленькие фигурки. — Все! Это противостояние светлых и темных. Интриги. Наши прятки. Суета вся. Почему нельзя просто учиться? — он пофыркивает от недовольства. — Потому что политика — это захватывающе? Потому что школа не имеет ничего общего с образованием? Потому что ты — Поттер? Какой ответ ты хочешь услышать? Он тяжело вздыхает, укладывая голову на мое плечо, безвольно свешивая руки вдоль тела. Ответы — убийцы вопросов. Я тоже хочу знать, когда закончится эта гонка, но, увы, в ближайшее время нам предстоит бежать в два раза быстрее. Второй конверт с письмом от Нарциссы Малфой, в котором она очень вежливо просит о встрече в любое удобное для Гарри время, в любом удобном месте, но как можно скорее. Гарри задумчиво вертит письмо в руках. — Даже не знаю, Альтарф, надо ли это мне. Она не хотела меня знать, хотя знала о нашем родстве, а сейчас я вдруг понадобился зачем-то. Может ну ее? — Гарри, встретиться не значит быть должным. Отказать ты всегда успеешь. Но мы хотя бы узнаем, чего она от тебя хочет.***
Вечером Гарри уходит к Дамблдору, а я, чтобы не психовать, сажусь в гостиной факультета с очередной деревянной заготовкой: для Самайна не мешало бы подготовить дары, а работа всегда помогала мне отвлечься. Рядом тихонько садится Лавгуд и раскладывает на коленях салфетку с бисером. Она выплетает какие-то диковинные цветы психоделических расцветок, и периодически прикладывает их то к волосам, то к ушам, то к груди, глядя в маленькое зеркальце, которое носит на поясе. Мне нравится эта маленькая блондинка, выглядит она конечно крайне необычно с этими своими блестками и клубникой в ушах, но это почему-то совсем не раздражает, скорее придает изюминку. Сидящие чуть в стороне от нас и непрерывно хихикающие гламурные красотки Чанг, Эджком и Фоссет действуют на нервы куда больше, чем эксцентричная Луна. — Луна, какие у тебя планы на следующую субботу? — вполголоса спрашиваю я. — Никаких. А ты хочешь меня куда-то пригласить? — Луна лукаво улыбается, и я каким-то шестым чувством понимаю, что она уже знает — куда. — Да, на закрытую вечеринку. — Хорошо, — она довольно прищуривается. — У меня есть для вас подарки. Луна мурлыкает затейливый мотивчик. Я вырезаю фигурку коровы из тиса и все равно волнуюсь о Гарри, потому что не могу не думать о легилименции, о доме Блэков, в который у Дамблдора теперь нет доступа, о крестражах, письмах и ритуале, который свихнувшийся старик готовит для Гарри. Я постоянно нахожусь в напряжении из-за ощущения, что мы что-то упускаем. Время летит неумолимо, в этой безумной круговерти пролетело полтора месяца учебы, а я и не заметил за количеством событий, связанных с Гарри и наследственными делами. Да, черт возьми, я даже не могу остановиться и обдумать свои чувства к нему. Все это как-то слишком быстро, мы слишком торопимся. Мы знакомы всего четыре месяца, близки — три. Более отзывчивого и чувственного партнёра у меня не было, в этом отношении Гарри идеален — мысли и воспоминания о близости с ним пробивают тело сладкой судорогой, заставляя кровь устремиться к паху. В то же время с ним невероятно сложно — то, что он пережил в детстве, все это насилие, неприятности и приключения в Хогвартсе. О многом мне приходится догадываться, угадывать, замечать по каким-то его оговоркам. Иногда у него проскальзывают фразы, говорящие, что он винит себя в том насилии, которому он подвергался, полагая, что если бы он был лучше и не совершал каких-то действий или если бы он мог сдерживать свои магические выбросы, когда ему было больно, страшно или он находился в полном смятении чувств. Ему трудно выражать свои мысли и озвучивать проблемы, говорить о том, что ему некомфортно, потому что он боится побеспокоить кого-то лишний раз. Взрослые люди неоднократно показывали ему, как ничтожны его просьбы и тревоги, что их можно игнорировать, что его боль и дискомфорт не являются чем-то необычным, что требовало бы их пристального внимания или даже каких-то мер для предотвращения этого. И ему кажется, что он мог бы избежать проблем, смог бы защититься от того, что случилось с ним или с людьми, которые были рядом. Он винил себя за травмы Уизли и Грейнджер, за смерть Диггори и Сириуса Блэка, и никакие убеждения, что винить надо обстоятельства или людей, действительно виновных в этом, не помогали. И у него не только низкие социальные навыки, у него чрезвычайно низкая самооценка — он постоянно извиняется за любое свое действие, даже если он просто стоит не так, или сделал резкое движение. Это удивительно, потому что рядом с ним столько лет находится Уизли, который не извиняется даже если плюёт кому-то в лицо едой, и Грейнджер, которая бестактна как тролль. И уже не раз я замечал, что он предпочтет ничего не делать, спрятаться в кокон своих мыслей, как в домик, из страха совершить ошибку, с теми же зельями — он все может, но Снейп так прочно вбил в его голову, что он бездарен и криворук, что Гарри не пытался изменить ситуацию, пока его не похвалил Слагхорн. И только моя поддержка в правильности действий заставляет его двигаться вперед. Но даже со мной он не чувствует себя в полной безопасности, действительно открыться и довериться он способен только занимаясь сексом, отдавая мне абсолютный контроль за происходящим. Только чувствуя мое к нему влечение, мое желание, восхищение, слыша комплименты в свой адрес он может ненадолго поверить, что он действительно привлекательный, и я с ним не из жалости. От этого меня отдельно оторопь берет: такое ощущение, что он не видит себя в зеркале, не видит насколько он прекрасен. За вечер я почти доделываю одну фигурку, непрерывно гоняя эти мысли по кругу. Лавгуд прощается и уходит спать. Я сижу ещё некоторое время, пялясь в камин, очень хочу курить, но в башне лучше не нарываться.***
За завтраком в Большом зале Гарри опять нет, и я опять психую: Дамблдор в последнее время не появляется в Большом зале на трапезах, но сегодня он здесь, сияет весь как звездочки на его лиловой мантии, его удовольствие может запросто обернуться для нас неприятностями. Интересно, является ли выбор цветов его одеяний признаком шизофрении? Опять волнуюсь так, что кусок не лезет в горло. Лавгуд оборачивается на гриффиндорский стол, потом смотрит на меня и мягко улыбается. Это почему-то успокаивает. Перед выходом на занятия вижу, как Гарри, встрепанный, с развязанным галстуком и в мятой мантии, быстро заскакивает в зал и сооружает себе пару бутербродов. В мою сторону не оборачивается. Ладно, он живой и с ним все в порядке, и он даже не в Больничном крыле. Все утро давлю в себе ревнивое чудовище, требующее найти Поттера и подтвердить, что он просто проспал и поэтому опоздал, а не трахался где-то с кем-то. Получается откровенно плохо: с одной стороны я отдаю себе отчет о причинах, с другой — плевать я хотел на причины. Ревность разливается по моим венам, как ртуть, отравляя все мысли. В обед ловлю взгляд Гарри, он показывает глазами в сторону и вниз несколько раз, пока я не киваю согласно, он такой милый в этой пантомиме, что я не мог удержаться. Артикулирую в ответ «Добрый день!», но он уже занялся едой. Я иду первый: ключ от двери в Тайные комнаты у меня. Гарри приходит в мантии-невидимке, стягивает ее, походя чмокает меня в губы и тянет вниз, шипя и приводя лестницу в движение. Его внешний вид меня раздражает, мне казалось, что я сумел хоть немного приучить его к порядку, но он сегодня опровергает все — рубашка такая же мятая, как и мантия, галстук по-прежнему завязан криво, а броги выглядят так, как будто он играл в футбол кочаном капусты прямо на грядке. Я вполне осознаю, что это мелочи, и можно потерпеть, но я не считаю терпение — добродетелью: это как мелкий камешек в ботинке — сейчас ты его терпишь, а потом неделю страдаешь от кровавых мозолей. В лучшем случае. В худшем можно заработать гангрену. — Поттер! — я запускаю пальцы в его нечесанную шевелюру, и сжимаю их в кулак на затылке, оттягивая его голову назад, открывая доступ к красивой шее. — Какого черта у тебя такой расхристанный вид, а, Гарри? Где и с кем ты провел эту ночь, мой сладкий? Я провожу носом от расстегнутого воротника до линии волос за ухом, пытаясь уловить чужой запах на нем, прикусываю мочку и отстраняюсь — ничего лишнего. — Ну ты что, Альтарф? — он хлопает своими пушистыми ресницами и надувает губы. Он знает мои слабости и пользуется ими без стыда и совести. — Ни с кем я не был! Ты же знаешь… — Знаю — что? Что ты в полном беспорядке и выглядишь так, как будто тебя всю ночь трахали, а потом у тебя даже не было времени переодеться и причесаться? — Кроме того, что я реально волнуюсь, зная о планах Дамблдора, я подначиваю его, но может хотя бы это заставит его задуматься о сегодняшнем внешнем виде. Мы что, зря потратили столько времени на выбор одежды для него? Кстати, надо будет пополнить запасы, он наверняка вырос уже из половины своих рубашек. Это трикотажа с запасом хватит, а брюки и джинсы уже совсем неприлично обтягивают его аппетитную попку и бедра. Я, конечно, готов смотреть на них бесконечно, а ещё лучше трогать, но ведь это вижу не только я, а ещё три сотни учеников. — Аль… — он замирает испуганным олененком, и у него дрожат губы. — Поверь мне, пожалуйста, поверь, нет никого, кроме тебя… Он цепляется за мою мантию и просительно заглядывает в глаза. Это мое замечание он как-то серьезно воспринял, слишком серьезно, ресницы уже слиплись острыми стрелочками. Надо что-то с этим делать: меня сегодня слишком сильно закоротило. Я не хотел его обидеть недоверием, только подшутить, спрятав за юмором беспокойство, но обидел. Гарри утыкается мне в плечо и всхлипывает: — Пожалуйста… Ты болван, Альтарф Лаудон: знаю же, что ему никто никогда не верил, и все равно позволил ему подумать, что я ему не доверяю. Я обхватываю его лицо ладонями и снимаю губами слезинки с его ресниц: — Тише… тише, сладкий… я знаю. Прости меня, я глупо пошутил. Прости, мой хороший, я злой, я ревнивый, маленький мой… Прости. Он кивает и хлюпает носом, платка у него, конечно же, нет. Достаю свой: — Держи. Кому только запас платков покупали? — Мне, — гундосит он в платок. И улыбается. Я слаб, я не могу без этих губ, сладких, вишневых, без этих бессовестных глазищ, без его длинных, ласкающих меня, пальцев… Без солоноватого вкуса его кожи, горящей под моими губами, без этих вздохов, прерывистых от накатывающего возбуждения и сладких, на грани стонов, выдохов… Где-то на периферии мелькает мысль, что после вхождения в Род может стать еще хуже: страх отказа и ревность помноженые вдвое? или больше? — Гарри… — рвано выдыхаю я в эти губы, перед тем как накрыть их своими. Если бы все проблемы можно было решить так… Дубовый стол в кабинете жалобно трещит, но выдерживает наш натиск. И у меня едва хватает сил на то, чтобы прогнать Поттера в душ, а не разложить прямо тут на этом столе.***