***
Двенадцатого октября первый официальный выход в Хогсмид всех учеников. Мы идем порознь, договорившись встретиться за «Дэрвиш и Бэнгз» в без четверти полдень, а оттуда аппарировать на Гриммо. В полдень надо открыть камин для мистера Примроуза. Гарри прибегает в назначенное место чуть с опозданием, злой как мантикора: возле бара Розмерты он наткнулся на Флетчера, который пытался продать серебро из дома Блэков, которое украл, скорее всего, еще при жизни Сириуса, и поругался с Грейнджер и Тонкс, которые больше обеспокоились о том, что Гарри громко кричит о воровстве, чем самим фактом воровства. Я с тоской вспоминаю пустые полки библиотеки Блэков и злюсь на дуру-Тонкс, она же тоже могла быть Наследницей Рода и могла лучше контролировать свою метаморфомагию, если бы была чуть умнее. А еще за завтраком Джинни передала Гарри записку от Дамблдора с датой следующего «урока» — старик собирается клевать ему мозг в понедельник. Кричер ждет нас в белоснежной наволочке с гербом Блэков на груди, важный и гордый. Он приготовил все для ритуала по указаниям Вальбурги: сегодня важный день — сегодня осиротевший и ушедший в тень Род вновь возродится, и старый эльф сияет, как начищенный галлеон. Гарри открывает камин Примроузу и быстро убегает в душ и переодеваться в белую ритуальную рубаху. Примроуз приходит вовремя, и мы идем вниз, к сердцу дома. Я остаюсь стоять в дверной арке ритуального зала, внутрь проходят только Примроуз и Гарри. Примроуз молчит и только указывает Гарри, что куда ставить — тут целиком и полностью его действия. На алтарь Гарри последовательно выкладывает несколько крупных черных опалов, самородок какого-то тускло-серебристого металла, три плошки — с медом, молоком и ячменем, и три белых свечи. На кусок черной ткани, которая, кажется, поглощает в себя свет, белым мелом наносит руны — Альгиз, Одал, Ингуз — хорошее сочетание, направленное на защиту Рода, благополучие, поддержку в делах, — и накрывает этой тканью все, кроме свечей. В ритуальную чашу наливает темно-красное вино. Зажигает свечи, и поет катрены. Долго поет, пока свечи не истаивают наполовину, я вижу, как по его виску стекает капля пота, слышу как начинает хрипеть голос, чувствую как сгущается магия вокруг. Гарри берет атам и надрезает обе ладони — сначала правую, потом левую — и собирает ладони чашей. Когда крови набирается достаточное количество — выливает ее в чашу с вином, и опирается окровавленными руками об алтарь. Магия давит ему на плечи, но он должен выдержать. В какой-то момент возникает ощущение, что за нами пристально наблюдают из темноты. И это ощущение не такое, как на Мабон, в нем нет любви и семейного принятия, это бесстрастное изучение, разложение на молекулы, помыслы и чаяния. По спине у меня пробегает морозцем: если так неприятно мне, то каково Гарри, который сейчас в центре этого пристального внимания? Гарри уже еле шевелит пересохшими губами, но уперто продолжает петь. Свечи почти догорели, и в тот момент, когда они должны погаснуть в лужицах воска, белый огонь ярко вспыхивает, пожирая черную ткань, и Гарри наконец-то замолкает. Ткань горит долго в полной тишине: ни звука, ни треска, только призрачный огонь пляшет и беснуется. Я вижу, как в глубине вплавленного в алтарь алмаза — все-таки алмаза, Блэки никогда не были скромнягами — начинают пульсировать красные искорки: так в почти затухающем костре, под слоем пепла вспыхивают угли, а магия Поттера сейчас одновременно и топливо, и легкий ветерок, который раздует пламя. Когда огонь на алтаре гаснет полностью, я слышу как шумно выдыхает Гарри и невербально зажигает Люмос на левой ладони, потом взмахивает правой и в нишах зала вспыхивают обычные свечи. Я вижу на алтаре кольцо с россыпью черных камней — то, во что превратился самородок и опалы. Гарри опускает кольцо в чашу с вином и кровью и выпивает ее до капли, кольцо надевает на средний палец левой руки и торжественно произносит: — Я, Гарри Джеймс Поттер, Наследник Поттер, Наследник Блэк даю магию свою, даю кровь свою, даю силу свою Роду Блэк! Беру Род Блэк под руку свою, беру магию его, память его и силу! Клянусь возродить и оберегать Род Блэк во славу его! Да будет так! На последнем его слове искры в алмазе сливаются в один большой светящийся шар, что-то бумкает где-то в доме над нами и я ощущаю, как вибрирует камень стен и пола. Гарри оборачивается ко мне, глаза его сверкают и кажется немного светятся в темноте, как у кота, и он совсем не торжественно восклицает: — Альтарф, ты видел? Видел? Правда он крутой?! — Нет, не видел, только что-то чувствовал. Расскажешь? — Это был Шак, Покровитель Рода, здоровенная адская псина! — Гарри едва не подпрыгивает от возбуждения. — Я думал, не выдержу, когда он мне лапу на плечи положил. Гарри дергает ворот рубахи и я вижу у него на левом плече черный отпечаток собачьей лапы, хорошей такой лапы, на всю дельтовидку. Глажу кончиками пальцев. Интересно, у всех ли членов древних родов такие отметки или только у Глав? Примроуз прочищает горло, обращая на себя внимание. Гарри горячо благодарит его за помощь и консультации, я присоединяюсь: без него мы бы так и тыкались, как слепые кутята. Гоблины, несмотря на антипатию к волшебникам, почти всегда дают дельные советы, если это сулит хороший гешефт. Мы поднимаемся наверх, где нас приветствует довольная Вальбурга, заодно узнаем, что Гарри стал не Главой, но Регентом Рода. Что, впрочем, не снимает с него ни единой обязанности, они приняты добровольно, и дает доступ ко всем активам Рода. Радуем Вальбургу сообщением, что Гарри принял мое предложение, и через две недели проведем ритуал помолвки. Счастливый и, кажется, слегка помолодевший Кричер сообщает, что все охранные чары и заклинания дома обновлены, оставив только завязанные на Блэков — чужие слетели, как листья с куста, и теперь доступ в дом имеем только мы и Примроуз, так как он находился здесь с нами. Мы проходим в столовую — Гарри устал и ему надо поесть, все-таки крови он потерял изрядное количество, но чувствует он себя хорошо, и взахлеб рассказывает о своих ощущениях во время ритуала: он тоже чувствовал давление магии, но после того, как он порезал руки, у него еще и визуальные спецэффекты начались — сначала Шак смотрел на него из темноты и Гарри видел только красные глаза, под конец ритуала приблизился, обошел три раза вокруг и положил лапу на плечи. А когда погас огонь — лизнул лицо, от подбородка ко лбу. Старый эльф опять превзошел сам себя, наготовив еды на небольшой свадебный пир — ростбиф, говядина по-веллингтонски, разнообразные колбаски, жаркое из овощей, несколько видов рыбы, устрицы, холодная мясная нарезка, сыры, свежий хлеб и булочки, рисовый пудинг и фрукты. Гарри смеется, что Кричер оторвался за все годы, и уплетает за обе щеки. Мы с Примроузом не настолько голодны, но тоже отдаем должное кулинарным способностям старого домовика. Перед уходом я спрашиваю Кричера, может ли он отследить вещи, украденные из дома. Старый эльф недолго думает, а потом скрипит: — Только из домов, в которых нет эльфов. На таких домах нет чар от чужих домовиков. — Верни все, что можешь, Кричер. По-моему, этим приказом Гарри переходит в ранг полубога для домовика, по крайней мере, смотрит он на нас с благоговейным обожанием. Мы возвращаемся в Хогвартс почти перед самым отбоем и попадаем в эпицентр скандала — кто-то проклял Кэти Белл, подсунув ей зачарованное ожерелье в туалете бара «Три метлы». К сожалению, этот переполох вынуждает нас вернуться в свои башни. Перед тем как уйти, помогаю Гарри спрятать его новое кольцо под чарами.***
На следующий день после завтрака мы идем в библиотеку: в воскресенье с утра там всегда тихо, и спокойно можно поговорить, не вызывая подозрений, а заодно помочь Гарри — у него куча заданий по рунам и арифмантике. Эти предметы здорово отвлекают на себя внимание, поэтому остальные преподаватели не удивляются внезапно возросшему рвению Поттера к учебе. А еще давно надо было написать гоблинам: я совсем забыл уточнить у них про эмансипацию Гарри и вообще про изменения, возникшие в связи с его нынешним статусом Регента. Мы устраиваемся в дальнем углу, к которому невозможно подобраться незаметно, подальше от лишних ушей и грозной мадам Пинс, и Гарри рассказывает мне последние сплетни: у Рейвенкло высокая башня, новости к нам доходят не сразу. — Представляешь, Гермиона пригласила на вечеринку к Слагхорну Кормака Маклаггена, — сообщает мне Гарри, отдыхая между заданиями. — Хм… оригинальный выбор. Действительно оригинальный: Кормак, конечно, симпатичный парень, но слишком самовлюблен, такой думает лишь о видимости и производимом впечатлении, а не о соответствии реальности. — Если цель — позлить Рона, то у нее получилось, — фыркает Гарри. — Он так жаждет попасть на вечеринку к Слагхорну. — Я уже говорил, что у Грейнджер отвратительный вкус на мужчин? Я думаю о разговоре с Забини и о том, кто еще будет злиться от ее выбора. Все-таки в Хогвартсе совсем нет развлечений. — Ммм… — Гарри опять начинает безобразничать с карандашом, и я отвожу глаза в сторону: работы еще много, а я уже думаю только про его блядский рот и о том, что я хочу в него засунуть. — По-моему нет, но я с тобой согласен, они оба — самовлюбленные тролли. — А Грейнджер — безнадежная дура. — Ага… — соглашается Гарри, а потом понимает, что попался, и начинает со смехом отрицать очевидное. — Что? Нет! Она не дура! Она, между прочим, лучшая на потоке, и наверное на всем факультете. — Она начитанная, Гарри, насколько я понимаю, у нее эйдетическая память, но она — безнадежная дура. Чисто по-человечески. И как женщина она безнадежна, — я тщательно вывожу буквы пером, не глядя на него. Мне не надо смотреть, чтобы ощущать его веселье: какие мы гадкие — сплетничаем про его подружку. — Почему? — Потому что она выбирает себе партнеров не по уму. И даже не по длине члена. Не ошибусь, если скажу, что она до сих пор девственница. Ей нужен кто-то равный, чтобы ей было с ним интересно, и достаточно раскрепощенный, кто мог бы ее драть до визга, чтобы она плесенью не заросла. Иначе она рискует превратиться во вторую Макгонагалл. Или того хуже — в Трелони. — Фууу! — Гарри весь передергивается от отвращения. — Что фу? Ты знаешь, что она ровесница твоих родителей и Снейпа? — Трелони? Серьезно? — Ну да. Можно уточнить, но вообще ей около сорока лет. — Обалдеть! — Что, тебе все, кто старше тридцати, кажутся глубокими стариками? — посмеиваюсь я. — Нет, конечно, нет. Но я просто никогда об этом не задумывался. Они же все выглядят старше. — Угу, старше. А теперь подумай вот о чем: и Снейпу, и Люпину, и Сириусу с твоими родителями сейчас было бы по тридцать шесть лет, Трелони тоже, плюс-минус пару лет, Малфоям сорок один — сорок два. Зато Макгонагалл шестьдесят один, а Слагхорну, Пинс и Хуч около ста, плюс минус пять лет. Какая жизнь была у молодых в общем-то людей, что они так ужасно выглядят? А мы — волшебники, Гарри, Диппет умер в возрасте трехсот пятидесяти пяти лет, Скамандер жив, Бэгшот и Марчбэнкс тоже. Есть над чем подумать, а? — Что есть причина для их долгожительства? — Он опять засовывает карандаш в рот и смотрит на меня своими абсолютно невинными глазами. — Ритуалы? — Возможно. — Я нацеливаю на него кончик пера: — Прекрати сосать карандаш, Поттер! Это раздражает! — Раздражает или возбуждает, Лаудон? Как я сосу? — мурлычет Гарри и придвигается ближе, так что я чувствую аромат малинового джема, который он ел за завтраком и лимонно-мятный запах его шампуня. Он облизывает губы и шепчет мне почти в ухо. — Где мои чупа-чупсы, кстати? — У меня в комнате. Хочешь в гости? Я отодвигаюсь от него. Мне надо дописать это чертово письмо, а ему закончить расчеты к завтрашнему уроку арифмантики. А еще я думаю о своем соседе по комнате — Стреттоне и о том, ушел ли он гулять со своей подружкой-хаффлпаффкой. — Хочу, — Поттер тоже немного отодвигается от меня. Очень вовремя, еще немного и письмо бы так и осталось черновиком. — А еще Гермиона сказала, что это Малфой мог дать Кэти Белл проклятое ожерелье. — Малфой? Я сомневаюсь, что он вообще знает, кто такая эта Белл. Да и зачем ему это делать? И зачем Грейнджер наводить подозрения Гарри на Малфоя? — Знает, она же охотница в нашей команде. — А, тогда конечно, — гнусно тяну я. — Думаешь, Малфой решил таким образом выиграть кубок квиддича в этом году? — Знаешь, Лаудон, ты мне иногда напоминаешь Снейпа: он тоже считает квиддич бездарно потраченным временем, а игроков — тупицами. — Гарри, мне, конечно, весьма льстит такое сравнение, — на самом деле нет, меня всего передергивает. — Но я не считаю игроков — тупицами, а игру — потраченным временем. Я просто не люблю полеты на метлах. У меня, знаешь ли, очень нежный вестибулярный аппарат. — Странно, что ты со своим аппаратом прекрасно переносишь аппарацию. — Гарри играет бровями, чтобы у меня не осталось сомнений о каком именно аппарате он говорит. — Блядь! Хватит. У нас полно работы, а ты мне мешаешь сосредоточиться, — я шутливо отпихиваю его от себя, Гарри не отпихивается, а придвигается ко мне еще ближе. — Молодые люди! — гремит у нас над головами и мы испуганно подскакиваем: мадам Пинс в этом году сменила свои скрипучие туфли и теперь подкрадывалась незаметно, доводя учеников до икоты и заикания. — Что вы себе позволяете? — Извините, мадам Пинс, мы почти закончили. И мы ведь никому не мешаем. — Поттер обводит почти пустое помещение библиотеки глазами. — Мы скоро уйдем, мадам Пинс. Она строго оглядывает нас, переводит взгляд на стол — на наше счастье там только пергаменты и перья с чернильницами, поджимает губы и кивает. Когда она уходит, передвигаясь не громче кошки Филча, мы облегченно выдыхаем и тихо хихикаем. Потом быстро заканчиваем свою писанину и уходим в башню Рейвенкло. Перед дверью Гарри накидывает на себя мантию-невидимку, я чувствую его прикосновение к моему локтю. Сегодня легкий пароль: «Какое слово в словаре написано неправильно?» В мою комнату мы проходим без помех, хотя в гостиной полно народа, и только Луна внимательно смотрит мне вслед. Стреттон ушел, поэтому я запираю дверь, а Гарри снимает мантию. — Тут красиво. Так просторно и светло. Вас только двое в комнате? Он оглядывает комнату и подходит к одному из окон, задумчиво проводит рукой по воздушным сине-желтым занавесям. Семикурсники в Рейвенкло живут по двое, поэтому места у нас достаточно, чтобы не мешать друг другу. В комнате две кровати на противоположных сторонах с двойными балдахинами — тонкий желтый и плотный темно-синий, два письменных стола со стульями, один шкаф для верхней одежды и большая складная ширма: все для удобства нелюдимых интровертов. — И цвета мне нравятся больше, чем наши. И отсюда прекрасный вид на озеро. Бросаю взгляд за окно: вид как вид, погода типичная для горной Шотландии в октябре — пасмурно и дожди. Из-за сырости каменного замка приходится носить теплые свитера и учить малышей согревающим чарам. Я обнимаю Гарри за талию, прижимаясь к спине, и вдыхаю аромат его волос, спускаюсь легкими поцелуями по затылку, за ушко, прикусываю и посасываю мочку. Я чувствую, как по его телу прокатывается судорожная волна от предвкушения, он откидывает голову на мое плечо и прижимается своей круглой задницей, привычно цепляясь рукой за мою шею, притягивая ещё ближе, и тихо постанывает. — Гарри… мой Гарри… — жарко выдыхаю ему в ямку за ушком. Он гладит меня по шее, и я перехватываю его руку, целуя ладошку, потом прихватываю губами каждый пальчик, слабо покусывая подушечки, спускаюсь к запястью, к бешено пульсирующей венке. Гарри поворачивается и повисает на мне, льнет и трется своим гибким телом… В этот момент раздается стук в дверь. Сдержав ругательства и усадив дезориентированного от возбуждения Гарри на кровать, пихаю ему в руки мантию-невидимку и задергиваю балдахин, надеясь, что ему хватит ума помолчать некоторое время. Нервно приглаживаю волосы, одергиваю мантию и открываю дверь. Лавгуд. Ну какого лысого гоблина? — Привет, Луна, ты что-то хотела? — Да, привет, Альтарф. Ты знаешь, что у снарков* в этом году из-за непогоды слишком короткий период спаривания? Я фыркаю, не сдержавшись. Лавгуд в своем репертуаре. — Да, я читал в последнем номере Придиры. Спасибо, кстати, очень интересно, — я целую ей руку и шепчу. — Спасибо! — Ну, я пойду. Кстати, я люблю сахарные перья, — подмигивает мне Луна и удаляется своей слегка подпрыгивающей походочкой. Закрываю дверь и прислоняясь лбом к двери, тихо хихикаю. Снарки. — Это была Луна? Она что-то хотела? Кто такие снарки? — из очнувшегося Поттера вопросы сыпятся как горох. Я натягиваю на него мантию и чмокаю в нос. — Да. Хотела сахарные перья. А снарки… — я чмокаю его ещё раз, — у снарков короткий период спаривания. — И что это значит? — Это значит, что свидание у моего соседа по комнате не удалось, и он скоро будет здесь. А нам пора уходить, — я тяну Гарри к выходу, закутывая на ходу в мантию. — Эй, мои леденцы! — Да, точно, — с ним у меня все разумные мысли вылетают из головы. Я достаю из саквояжа коробку и запихиваю ее в сумку. — Пошли вниз, у меня есть для тебя большой горячий леденец. И много-много работы. Пока идем в Тайные комнаты, Гарри вспоминает еще одну важную новость от Грейнджер: оказывается, почтовых сов проверяют и досматривают. И то, что приносят ученики из Хогсмида — тоже. В который раз радуюсь своей паранойе: сов мы не используем, ходим туда-сюда через тоннель к «Сладкому королевству», а в официальный поход в Хогсмид у нас с собой ничего не было, кроме нового кольца. Как все-таки удобно, что вход в Тайные комнаты находится прямо возле кухни. Видимо, Салазар что-то знал о комфорте и горячей еде. Эльфы опять собирают нам большую корзинку вкуснятины. Странно, но некоторые из этих блюд на столах в Большом зале даже не появляются — то ли это специальное меню для преподавателей, то ли эльфы так развлекаются.***