***
Поздним вечером Гарри наконец-то рассказывает про вчерашний «урок»: старик опять говорил и показывал каким нехорошим мальчиком был Том Риддл. — Ты понимаешь, Альтарф, он пришел в приют и сходу посчитал, что Том — плохой. Он не разобрался, не поговорил с ним. Только со слов директрисы, что он пугает детей. — Гарри взбудоражено нарезал круги по кабинету, экспрессивно взмахивая руками от возмущения в особо несправедливых моментах. — В приюте! Как бы он там выжил, если бы не отбивался и не пугал других? Я прищуриваюсь: — Гарри, а ты представляешь, что такое приют в Англии в тридцатых годах? — В общих чертах. Но я понимаю, что это ужасное место. Даже сейчас в приютах плохо. А тогда? Это же непрерывная борьба за жизнь. Один против всех. Он бы не выжил, если бы был хорошим. Я опять киваю. Я знаю больше: — Сексуальные скандалы в католических приютах не редкость до сих пор, а тогда в их работу вообще никто не лез с проверками, поэтому насилие было разнообразным, пока смертность не превышала пределы — многочасовые наказания, карцер, побои и изнасилования. Да и тогда умудрялись скрыть и списать на очередную эпидемию дизентерии, или гриппа, или еще какой-нибудь ветрянки. Добавь сюда отсутствие нормального питания, а воровство в таких сиротских организациях наипервейшее средство обогащение всех сотрудников от директора до сторожа. Одежда — обноски, отопление только в самые холодные дни и чисто номинальное, чтобы не померзли прямо в дортуарах. Еще Риддлу невообразимо повезло, что его жизнь в приюте выпала на «Великую депрессию», а потом он десять месяцев в году проводил в Хогвартсе, иначе его бы вывезли, вместе с тысячами других детей, куда-нибудь в Канаду, Австралию или Новую Зеландию, где он и сгинул бы от обезвоживания, побоев или непосильной работы под палящим солнцем.* Гарри смотрит на меня огромными глазами, такую историю своей страны он не знает. Я замолкаю, и через некоторое время он продолжает рассказывать: — Представь теперь, Дамблдор показывал мне воспоминания в Омуте Памяти, как он приходит весь такой красивый в дорогом бархатном костюме в нищий приют, и объявляет Риддлу, что он волшебник. Конечно, Том на радостях, что он действительно не такой, как все, и желая доказать, что действительно достоин учиться в специальной школе, рассказывает и про парселтанг, и про свои способности — он был силен уже в детстве: он невербально передвигал вещи, подчинял себе животных и людей. А Дамблдор пугает его, поджигая шкаф с вещами, а потом заставляет вернуть то, что Том отобрал у других детей. И запугивает его Министерством и наказанием, которое может последовать за использование магии. Гарри садится на диван, переводит дыхание, немного успокаивается и продолжает, но теперь он не смотрит на меня, он смотрит на свои сжатые в замок руки. — Надо же, ему только сказал, а мне демонстрировали неудовольствие Министерства неоднократно, даже судили за использование магии. Ты знаешь, что все мои вещи до этого года в основном были обносками Дадли. До Хогвартса моими игрушками тоже были игрушки Дадли. Те, которые он сломал и выбросил, а я подобрал. Фактически украл. Я просто представил, что мои сокровища так… Я бы возненавидел Дамблдора на том же месте. Его голос дрожит и становится тише с каждым словом, а лицо застывает маской. Он не жалуется, просто излагает факты. Я встаю за его спиной и разминаю одеревеневшие плечи, чтобы он немного расслабился. — Я знаю, Гарри. И про чулан тоже, — я говорю тихо, ровным голосом. — Откуда?.. А, глупый вопрос. Не думал, что тетка расскажет. Он сидит и смотрит на свои руки: он опять ободрал себе все пальцы, вокруг обломанных ногтей заусенцы и рваная кожа. Он сжимает кулаки, пряча от меня этот ужас. Я не комментирую его жест, пусть он и знает, что я заметил. Я знаю про чулан не от Петунии. — Гарри, в этом нет ничего стыдного. С тобой это делали взрослые люди, ты не мог им противостоять. И это не зависит от того, насколько хорошим или плохим было твое поведение. Нести ответственность и испытывать стыд должны взрослые люди, которые должны были заботиться о твоём благополучии. Твои родители, их друзья, родственники твоего отца, твоя тетка, Дамблдор, все волшебное сообщество, обязанное тебе за избавление от Волдеморта. Точно так же, как оно должно испытывать стыд за наплевательское отношение к детям-волшебникам. — Я вырос у тетки в чулане и прятал вещи от Дадли, но понимаю, что в приюте мне было бы еще хуже, Дадли был один, ну дружки еще его. А Том жил в приюте, где его вещам могли навредить в любой момент и кто угодно — и дети, живущие там, и воспитатели, и Дамблдор, профессор блядь школы! Я понимаю, почему он не доверял никому из людей, особенно взрослых людей. Что он видел от них, кроме неприятностей и боли? — Ничего. Как и ты. Но условия твоей жизни были лучше. — Он запрокидывает голову, чтобы посмотреть мне в лицо и возразить, но я останавливаю его, прижав губы пальцем. — Не спорь, Гарри. Если сравнивать его и тебя — ты жил лучше. Это то же самое, что сравнивать тридцатые годы и восьмидесятые. Но все равно вы жили не так, как должны жить дети. У вас плохо развиты социальные навыки, у вас низкая самооценка, вы недоверчивы, вы не умеете просить о помощи даже тех, кто вам близок, чтобы не доставлять беспокойство. Гарри поворачивается и смотрит на меня с удивлением. Я внезапно вспоминаю, что здесь о таких вещах ещё не говорят, Конвенция* была подписана всего лишь шесть лет назад, а в английском обществе считается нормальным, что ребенок испытывает голод, боль, обиду, усталость — ребенок не должен жаловаться и беспокоить взрослых по пустякам. Даже мое попадание в эту тушку было следствием того, что ребенок не подумал побеспокоить взрослых: «бывший владелец» упал с дерева, некоторое время терпел, сшибал углы и отключался, пока не потерял сознание надолго, а потом в госпитале впал в кому, из которой «выпал» уже я. Мама рассказывала эту историю несколько раз в первый год, коря себя за недосмотр, и это полностью изменило ее отношение к воспитанию, а потом я научился контролировать тело, выучил язык — и дела пошли на лад. — Ладно. О плохом мы ещё поговорим потом. Не думай, что я забуду. Сейчас мне интереснее, что тебе говорил Дамблдор о Риддле. Он же должен был на чем-то заострить твое внимание? Что-то особенное? Я сажусь рядом с ним. Гарри довольно улыбается: — Ты знал! Он особо обратил мое внимание на то, что Том не любит свое имя и поэтому придумал псевдоним, чтобы выделяться. Хотя я думаю, что он же планировал изучать темные искусства и создать тайное общество, и ему не нужна была огласка, и чтобы милашку Тома Риддла отождествляли с новым Темным Лордом. — Я согласно киваю. — Про недоверчивость и отсутствие друзей ты и сам уже знаешь. А, ещё, как их назвал Дамблдор, «трофеи», вроде как маньяки берут что-то на память с места преступления, так и он, берет что-то на память. Видимо, на моем лице очень хорошо отражается и стыд за такие дешёвые манипуляции, и желание сделать фейспалм, потому что Гарри сначала фыркает, а потом начинает смеяться. — Да, Альтарф, я такой тупой, что мне надо все разжевать и в рот положить. И повторить, чтобы наверняка, а то вдруг с первого раза не дошло, какой Том злобный маньяк. — Он, может, и маньяк, кстати. Все эти его эксперименты с крестражами не от здравого рассудка, и мозгов не добавляют. — Знаешь, если бы меня каждый год на лето не к тётке отправляли в мирный Суррей, а в военный Лондон под бомбы, то я бы тоже маньяком стал и крестражей наклепал, — мрачным голосом говорит Гарри. — Умирать страшно, Аль, а меня слишком часто пытаются убить. — Я знаю, маленький, — я обнимаю его и целую в висок. Мне действительно страшно от того, как они похожи с Риддлом, и желание понадежнее упокоить старого паука становится только сильнее. Жаль, в Англии нет некромантов, чтобы проверить с гарантией, когда старик сдохнет, что он не восстанет из мертвых. Потому что он повторяется в своих методах выращивания Темных Лордов. А еще есть опасения, что Дамблдор по своей привычке выдавать информацию дозировано может наладить кого-нибудь, того же Шеклболта, приглядеть за героем, чтобы в случае его вылупления в Темного Лорда приголубить Авадой. Или объявить о вселении в него Волдеморта через крестраж, как это случилось в Министерстве — и тоже приголубить Авадой. Хороший герой — мертвый герой. Интересно, если Рите Скитер подкинуть информацию о горизонтальной дружбе Дамблдора с Гриндевальдом и его соавторстве идей всеобщего блага, она рискнёт написать свою книжонку до его смерти, или нет? Я бы почитал. — А про планируемый ритуал Дамблдор ничего не говорил? — меня все еще не отпускают утренние переживания. — Нет. Я все боялся, что он скажет и потребует немедленного ответа, или вообще участия. Но пока молчит. Что ж, и на том спасибо. — Аль… — Гарри мнется. — Я ни с кем не был. Ты веришь мне? — Детка, — я притягиваю его к себе и опять целую в висок. — Прости меня. Я разозлился и сказал гадость. Я знаю. Но, Поттер, — я цепляю его пальцами за подбородок и заставляю посмотреть на меня, — какого лысого гоблина, ты так выглядишь? На руки смотреть страшно, пальцы как будто в мясорубку засунул. Про расчёску забыл, вещи мятые, глаза шалые, как у мальчика из Ноктюрн-аллеи после бурной ночи. Регент древнейшего и благороднейшего Рода! Внешний вид аристократов — это их доспехи и униформа, ношение которой требует дисциплины, навык достойно держать себя. Ты же видел Люциуса Малфоя! И отрасти наконец-то волосы. На его счастье, у него хватает совести покраснеть и признать, что я прав в своих замечаниях. И даже пообещать исправиться.***
Пока в субботу с утра Гарри гонял метлой под промозглым дождем половину Гриффиндора, устроив пробы на замену охотника вместо Кэти Белл, которая до сих пор была в Мунго, я привычным путем, через «Сладкое королевство» отправился в Гринготтс. Количество срочных дел, которые надо было сделать вчера, уже грозило превысить пределы возможностей. Поздоровавшись в Гринготтсе с поверенным Блэков, Готхардом, и убрав в сумку заказанные через него у целителей набор витаминных зелий для Гарри и «аптечку экстремала» — шкатулку для зелий, с выемками для флаконов, которую можно уменьшать и увеличивать без влияния на свойства зелий, я перешел к списку вопросов: — Уважаемый Готхард, мне бы хотелось узнать ответы на вопросы, которые я задавал вам заранее, относительно Регента Рода Блэк, его эмансипации и защиты его интересов. — Нас радует, мистер Лаудон, что у Регента появился такой любознательный советчик, как вы. Ранее Наследник этими вопросами не интересовался. А стоило бы, — гоблин поклацал когтями по полированной столешнице и переплел пальцы в замок. — Как вы и предполагали — он полностью эмансипирован контрактом с Кубком Огня: его совершеннолетие и дееспособность признали все ветви власти Магической Британии. Даже если бы было иначе, статус Регента Рода так же его эмансипирует полностью. Я удовлетворенно киваю: никаких опекунов и магических контрактов от его имени Гарри не грозят. — К сожалению, последний барристер семьи Блэк умер три года назад и контракт не был возобновлен. Я бы рекомендовал вам фирму Аллен&Овери*. — Гоблин достает из ящика стола визитку: — Просто покажете визитку секретарю и представитесь, они работают как в магическом, так и в маггловском мире, обслуживание высшего уровня. Гоблин опять скалится, но насколько я успел понять, это означает доброжелательность. — Спасибо. У меня ещё пара вопросов. Я бы хотел узнать, какова стоимость яда василиска? — Хммм… Мистер Лаудон, этот ингредиент крайне редкий, и стоимость его доходит до сорока пяти тысяч галлеонов за унцию*. Я могу узнать, зачем вам нужен яд василиска? — Мне не нужен яд василиска, уважаемый Готхард, у меня есть яд василиска. И я хочу его продать. Глаза гоблина загораются алчным огнем и он потирает лапы в предвкушении хорошей сделки. — И сколько у вас яда? — С собой — восемь целых и восемь десятых жидких унций* Кажется его сейчас хватит удар, но он гоблин и профессионал, и моментально вычленяет главное: — А не с собой? — А не с собой есть ещё, но мы не планируем выбрасывать на рынок сразу весь объем, — в глазах гоблина мелькает что-то похожее на уважение. Гоблин опять оскаливается и достает пергамент со стандартным контрактом. Я читаю, потом не скрываясь делаю пас рукой и произношу «Апарекиум», от чего Готхард скалится ещё сильнее: Леди Вальбурга объяснила некоторые особенности ведения дел с этими зеленожопыми хитрецами. Прежде чем подписать, я вспоминаю ещё об одном важном моменте: — Уважаемый Готхард, я бы хотел, чтобы средства от продажи яда были зачислены на ученический счёт мистера Поттера, но не сейчас, а после того, как он разберётся с доступом к нему. Это можно как-то осуществить? — Вексель на имя мистера Поттера вас устроит? — Конечно, — соглашаюсь я и подписываю контракт. Затем достаю флакон с ядом и разрешаю взять пробу на анализ. Пока ждём результат, Готхард предлагает мне чай — я перешёл в разряд привилегированных клиентов. Чай гоблинов это не совсем чай, скорее травяной сбор, но кольцо остаётся спокойным, так что весь эффект, если есть, мне не навредит, а больше, чем я планировал, я все равно не скажу, пусть думают, что они хитрее. — Откуда у вас яд василиска, мистер Лаудон? — минут через пять спрашивает Готхард, пытливо поглядывая на меня. — От мистера Поттера. Трофей. Василиск Салазара Слизерина. — Целый? — От удивления Готхард не выдерживает паузу и не скрывает свое возбуждение от предвкушения многомиллионных доходов. — Угумс, — киваю я, отхлебывая чай. — Кроме яда есть ещё кровь, кожа и около пятнадцати метров необработанной туши, но мистер Поттер пока не планирует с ними расставаться. По крайней мере, сразу и со всеми потрохами. — Конечно, это было бы неразумно и подорвало бы все существующие финансовые связи. Но имейте в виду, мистер Лаудон, что банк Гринготтс готов купить у вас все предложенные лоты. — Мы будем иметь в виду, и у вас всегда будет преимущественное право первого покупателя, уважаемый Готхард, — я салютую ему чашкой: зеленошкурые хоть и спекулянты, но с ними надёжнее, чем с аптекарями, которые с удовольствием облапошат студента, или наведут контингент Ноктюрн-аллеи раньше, чем я достану фиал из сумки. — Банк Гринготтс всегда готов к сотрудничеству и всегда готов предложить лучшую цену. — Он явно польщён словами о преимущественном праве. Перед гоблином появляется небольшая записка на пергаменте. — Итак, банк Гринготтс согласен купить у вас весь наличествующий объем яда василиска по цене сорок три тысячи семьсот галлеонов за унцию, итого триста восемьдесят четыре тысячи пятьсот шестьдесят галлеонов. Оформить вексель на имя Гарри Джеймса Поттера на всю сумму? Банк предлагает хорошую цену, опять же гарантии и безопасность: вряд ли какой-то рядовой аптекарь мог бы предложить лучшую цену и купить сразу весь фиал. — Да, цена меня устраивает. Благодарю, уважаемый Готхард. Гоблин согласно наклоняет голову. — С вами приятно иметь дело, мистер Лаудон. Передавайте привет Регенту Рода Блэк. — Он явно торопится, мало ли, может у них там уже вечеринка по поводу удачной сделки, а я тут мешаю. — Увы, это ещё не все вопросы к вам. Я бы хотел спросить вашего совета: я планирую магическую помолвку и не хотелось бы ошибиться в выборе кольца избраннику. Гоблин задумчиво посмотрел на меня, потёр подбородок и спросил: — Могу ли я узнать личность избранника? Или хотя бы его статус в магическом мире? — Это мистер Поттер. Надеюсь, что сказанное тут не выйдет за пределы комнаты, а скрываться нет смысла: гоблины все равно узнают об изменении статуса. — Хммм… Какой удачный выбор, — говорит он, и я не ощущаю сарказма в его голосе. Готхард даже встал с кресла и стал прохаживаться по кабинету. — Брак будет равным? — Я надеюсь, что да. Если вы конкретизируете ваш вопрос, я отвечу более точно, — пока гоблин нарезает круги по кабинету, я доливаю себе чай. — Не стоит. Мистер Поттер не может быть младшим в силу статуса, но вряд ли будет с вами старшим в силу предпочтений. — Я едва не опрокидываю чашку с чаем: это-то он как определил, нюхом? — В вашем хранилище есть подходящий набор: платина и бриллианты. — А функции? Не хотелось бы что-то неснимаемое и подчиняющее. — Ничего такого. Только определитель ядов, простейший щит и маячок. Обычное украшение на сговор. — Отлично. Мне придется за ним спуститься или можно доставить набор сюда? — Ненавижу эти их тележки и спуск в них. Гоблин ухмыляется и говорит, что придется спуститься. Зря я пил чай. Но опасения мои напрасны: мы выходим из кабинета и проходим по арочному коридору в последнюю комнату, которая оказывается чем-то вроде тамбура, из которого ведут несколько дверей. Проходим в одну из них и попадаем сразу на необходимый уровень сейфов. Хорошо быть клиентом с привилегиями! Гоблин остаётся стоять в дверях и указывает на шкатулку: два не очень широких платиновых кольца с узорчатой вязью из мелких черных бриллиантов. Просто, со вкусом и то, что надо. Я забираю шкатулку. Готхард запирает двери хранилища и оборачивается ко мне: — Есть ещё какие-то вопросы, мистер Лаудон? Заказы? Надеюсь, наше сотрудничество было приятным? — Спасибо, уважаемый Готхард. Вы мне очень помогли. Да будет наше дальнейшее сотрудничество плодотворным. Гоблин все так же довольно ухмыляется и благодарственно кивает — этикет и небольшие советы Леди Вальбурги по общению с гоблинами пошли на пользу. Он выводит меня в главный зал банка, мы ещё раз прощаемся, и я выхожу в вечерний сумрак Диагон-аллеи. Проверяю время и аппарирую в Дамфрис — надо бы проверить почту. Там письмо от мамы и открытка от Петуньи — они переехали в Марлоу, Бакингемшир. Петунье отправляю ответную открытку, ничего не пишу, она и так поймет, что все ок и ее послание я получил. Все равно, в ближайшие годы Гарри не планировал с ними контактировать, а я обещал просто присылать весточки, что он жив и у него все ок. Какие бы ни были у них отношения, тетка Гарри волновалась о нем.***
Когда я возвращаюсь в Хогвартс и спускаюсь в комнаты Слизерина, прихватив на кухне еду, то застаю там умилительную картину: розовая пятка, круглая оттопыренная задница и лохматая голова на подушке, а поверх всего этого великолепия, прикрывая остальные части организма, перекрученное одеяло. Устал, детка. Нечеловеческим усилием удерживаюсь от щекотания этой пятки и тихо ухожу в лабораторию: надо сварить самые простые зелья для аптечки.***