***
Из-за двух дней спячки и пропусков занятий мне пришлось обратиться в Больничное крыло, но при диагностике мадам Помфри не нашла никаких отклонений, только вручила мне Бодроперцовое: для профилактики, как она выразилась. И посоветовала поменьше напрягаться. Охуенный совет, даже возразить нечего. Поттер при первой же возможности потащил меня вниз и устроил форменную истерику из-за того, что я пропал: Луна ему сказала, что я приболел, но сделала она это только на вторые сутки, когда он пришел в башню Рейвенкло и спорил с орлом на входе. Впору порадоваться, что Луна и декан в курсе наших отношений, а остальные, по всей видимости, не поняли в чем дело, в силу особенностей характеров. Но боль снова ввинчивается в виски раскаленным сверлом. — Гарри, прошу, перестань орать как мандрагора! У меня адски болит голова от твоих криков, — я падаю на диван и тру виски ледяными пальцами. Меня мутит, и в глазах плывет. Гребная Помфри, что она там диагностировала? — Ну куда бы я мог пропасть? — Да куда угодно… Вдруг с тобой что-то случилось? Вдруг ты решил, что я тебе надоел? — Поттер, что ты несешь? Что значит надоел? Считаешь, что я могу от тебя сбежать? Зачем бы я тогда заключал с тобой магическую помолвку? — Гермиона сказала, что помолвку можно расторгнуть! Чем я еще могу тебя удержать? — его взгляд режет меня на части. — Что?.. — Какого дьявола? Я вцепляюсь в край стола, так что пальцам больно. И не только пальцам. Я прибью эту любопытную дуру, и укорочу ее болтливый язык. Что она ему наплела? Надо было ее все-таки Обливиэйтом приложить. Даже от Невилла поддержки больше, чем от нее. — Что это значит? Чем ты меня удерживаешь? Он отвечает мне нечитаемым взглядом. Но потом всё-таки говорит. — Ну… Секс? В голове становится холодно-холодно, как будто за шиворот насыпали снега и он выстудил всю кровь, проморозил все внутренности. Ледяные мысли ворочаются внутри моей головы, царапая острыми краями, не складываются в слова, а если бы и сложились, то это точно не «вечность», или «счастье», или что-то такое, ради чего хотелось бы жить. Удерживает, значит. Внезапно накатывает дикая усталость. Хочется просто лечь и сдохнуть. Я же знал, что так будет. Знал. Еще тогда, когда он приложил меня о блэковский гобелен, когда увидел номер телефона на холодильнике, он испугался, что потеряет меня если рядом будет кто-то еще. И выбрал самое верное средство. Я сам подал ему эту идею, говоря, что буду кем угодно. Гарри закрывает лицо руками и издает какие-то полу-задушенные всхлипы. Сил, чтобы уйти, преодолеть это множество ступеней сейчас у меня нет, меня вытряхнуло всего. Удерживает он. А я? Использую? Правда ведь. Использую. Кто бы отказался? Красивый, сильный, безотказный. Блядь, как же больно! Гарри садится рядом и осторожно касается моего плеча. — Прости меня. Я не прав, я эгоист. Я не подумал о тебе… — Отойди, пожалуйста. Не надо, Гарри, — язык и гортань тоже словно замороженные, я еле выдавливаю воздух и слова. — Не надо больше терпеть. Хорошо? Я держусь за край стола, как за спасательный круг, я боюсь сорваться и сделать ему больно. Меня скручивает всего и я упираюсь в стол лбом, и пытаюсь восстановить контроль над дыханием, эмоциями, своей жизнью. Поттер молча сопит, несколько раз я слышу, как он собирается что-то сказать, набирает воздух, но не говорит. Достаточно сказано. Омерзение затапливает меня, я сам себе противен: как я мог не понять, что ему неприятно? Ему нравились девушки. Он до сих пор стыдится моих шуточек. Почти не проявляет инициативу, но не отказывает никогда. В шестнадцать лет от правильных поглаживаний и нажатий у любого встанет — гормоны плещут во все стороны. Он и активную позицию избегал. Только провоцировал меня, держа на коротком поводке. Идиот, как я мог не заметить? Понимание проворачивает внутренности кишкодером, каждый пункт — как поворот ножа в ране, не ору только потому, что не могу вдохнуть от разбивающей меня боли. Я аккуратно отцепляю его руку и пытаюсь отодвинуться, диван почему-то слишком маленький для нас двоих. Но так немного легче. Когда он не так близко, когда я не чувствую аромат этой чертовой вишни, которой проник в каждую пору, отравил меня всего… — Я обещал, что останусь с тобой кем захочешь, Поттер, — сухо говорю я, не поворачиваясь к нему. Мне сейчас больно даже смотреть на него. — Но я не хочу, чтобы тебе было неприятно. Я буду только другом. Я только прошу ничего не скрывать от меня, даже если информация мне не понравится. — Альтарф, пожалуйста, я понял, что неправ, я не так сказал… — он дергается и опять пытается меня обнять. Я удерживаю его, упираясь рукой в грудь, я не выдержу, если он окажется ближе. — Заткнись и не трогай меня! Тебе нет нужды удерживать меня сексом и терпеть, если тебе не нравится. Мог бы просто сказать! Гарри обхватывает мое запястье обеими руками и смотрит на меня с таким искренним изумлением, что я чувствую себя идиотом. — Что значит не нравится? Я не это имел в виду! — Ты сказал, что ты удерживаешь меня сексом, — тупо повторяю я. Я уверен, что действительно правильно его услышал. — Я не имел в виду, что удерживаю. Хотя нет, имел, — он запинается и мямлит, ероша волосы и дергая себя за кончики волос. — Я не могу тебе ничего дать… заинтересовать… чтобы ты не ушел… Все это действительно звучит как бред. Полный абсурд. Или это у меня совершенно помутилось в мозгу? — И ты подумал, что раз помолвку можно разорвать, то я это сделаю? Я убираю руку от его груди, и он кидается на меня — вцепляется намертво, так что ткань трещит, прижимая к дивану всем телом, пристраивая лохматую макушку под мой подбородок. От его волос пахнет мятой и лаймом, и я успокаиваюсь, вдыхая этот нежный аромат. И даже боль привычно сворачивается колючим клубком в затылке. — Аль, не уходи! Не бросай меня! Я так тебя люблю! — Гарри, ты такой идиот, — устало сообщаю его макушке. — И я — идиот. Но у меня голова болит и не соображает. А какое у тебя оправдание? — А у меня с тобой мозг отказывает совсем. Когда ты рядом. А ты пропал… — он бурчит неразборчиво, плотно прижавшись ртом к моей ключице. Он сжимает руки вокруг меня так, что мне трудно дышать, так, словно я могу исчезнуть. — Аль, пожалуйста, не уходи! — Да, невысокого ты мнения обо мне, если считаешь, что мне нужен лишь секс, — я поворачиваю его лицом, обхватив ладонью нижнюю челюсть, и плотоядно улыбаюсь ему, не оставляя ни малейшего шанса сомнениям: теперь он от меня так просто не избавится. — Ты мой, целиком. Помнишь: в богатстве и бедности, с друзьями и недругами?.. Никуда я не уйду! Куда я теперь от тебя?.. Целую, едва прикасаясь губами. Он прикрывает глаза, но мордаха счастливая донельзя. Шутливо стучу ему костяшками по лбу: — Придурок мой любимый. Додумался же. И я не лучше: решил, ты терпишь секс со мной через силу. Гарри сначала фыркает, а потом смотрит на меня с недоверием. — Ты правда думаешь, что я стал бы терпеть? Не потому, что это потрясающе, а чтобы удержать? Это даже звучит как бред, — он смотрит мне в глаза и постепенно заливается румянцем. — Прости… Я не могу. Я просто не умею говорить о таком, а когда говорю, да ещё и сгоряча — получается ерунда. Я тебя обидел. Я дергаю плечом: он не так сказал, я — не то подумал. Мы оба — мнительные идиоты! Неважно кто больше, оба хороши. Желание побиться дурной головой об стенку становится почти нестерпимым. Почти таким же, как отловить Грейнджер и сделать с ней что-нибудь нехорошее, чтобы она перестала совать свой нос не в свои дела. — Ты же не говоришь, нравится тебе или нет. Только когда я спрашиваю, тогда отвечаешь, и со всем соглашаешься. И ты не хочешь меня, — это не первый раз, когда я прошу его говорить о желаниях. И не первый раз, когда он увиливает. Рано или поздно это опять вылезет недовольством и недоразумением. — Ммм… Соглашаюсь… Потому что не хочу разговаривать… и я хочу тебя! — его руки уже шарят у меня по бокам, под пуловером, вытягивая рубашку из брюк, а ртом он прикасается к моей груди, выдувая горячий воздух, и этот жар расходится теплой волной по моему телу. Я, как слепец, изучаю его лицо на ощупь, невесомо касаясь подушечками, снова, — тонкая ниточка шрама, прикрытые веки с пушистыми ресницами, скулы острые, персиковый пушок на щеках и над верхней губой. От касаний искрит внутри, как свеча зажигания. Гарри прихватывает подушечку большого пальца зубами, потом зализывает и ласкает губами. Счастье мое горькое. Маленький мой, любимый. Глупый. И я не умнее. Выжил бы без него? Бешеный Блэк — без якоря? Или выжег бы себя? Ярко горел бы, красиво. Я поглаживаю его по щеке, такой нежной, с маленькими родинками, я знаю их все до единой. Его лицо отпечатано у меня на изнанке век, я знаю его всего на вкус и на ощупь, но все равно не могу отвести взгляд от четко очерченных губ, от прозрачных еле видных веснушек, от лёгкого румянца. Не сдохнуть бы от таких эмоциональных качелек. — Что вообще случилось? Куда ты пропал? — наконец-то он вспоминает с чего все началось и в глазах его беспокойство. — Голова болела. Сильно. А тут ещё с Флитвиком перепсиховал, он разгадал наш секрет, — Поттер дёргается, но я прижимаю его к себе. — Он никому не скажет. И посоветовал ещё одни чары сокрытия для наших татуировок и колец. А меня накрыло. Должно быть, просто устал. Его тревога и напряжение почти осязаемы, я сам понимаю, что это не просто усталость. Но что за херня происходит с моим организмом — я не знаю. Наверное, надо к целителям. К нормальным целителям, а не к школьной медичке. — Завтра напишу целителю. Может в воскресенье успею выбраться на прием, — честно обещаю я. Поттер прижимается сильнее, ерзая на мне. — Аль, я так испугался… Мы всегда были на связи или рядом, а тут ты пропал. Я не знал, что думать… — И сразу же подумал про меня всякие гадости? Это обидно, Гарри. — Не сразу. И я подумал, что я надоел, что ты устал решать мои проблемы. Прости меня, — он трется лбом об мое плечо, а потом поднимает голову, и его глаза подозрительно блестят. — Нам надо научиться отправлять говорящего Патронуса! — Гарри, — осторожно говорю я, — я не уверен, что смогу создать обычного. Раньше не получалось, только светящееся облачко. И оно требует довольно много энергии, а я позавчера и «мяу!» сказать не мог. И сейчас все еще не очень хорошо себя чувствую. — Я научу! — воодушевленно восклицает Гарри. Гарри быстро целует меня в губы, встаёт, закручивает палочкой спираль и выдыхает: «Экспекто Патронум!». Это действительно впечатляет: серебристое облачко, вырвавшееся из его палочки, не испаряется, как у меня, а формируется в изящную светящуюся фигуру. Я рассматриваю небольшую рысь со светлыми пятнышками по меху и пышной двойной бородой*, а потом спрашиваю: — Разве это не должен быть олень? — Эээ… раньше был. Они меняются… — как-то неуверенно произносит Гарри. — Что-то не так? — Гарри мотает головой, закусив губу. — Гарри? Что не так?! Вторую его истерику за сегодня я не переживу, честное слово. — Все нормально, — он усмехается, поворачивается и рассматривает меня с интересом магозоолога. — Надо же, рысь! А больше похож на медведя! — Ах ты! Олень! — я швыряю в него подушечкой. Он уворачивается и хохочет еще громче. Но замолкает, когда видит, что я морщусь от громких звуков. — Сильно болит? — он не на шутку обеспокоен. — Давай, пиши письмо прямо сейчас, я потом сбегаю и вызову Кричера, чтобы он отправил. — Можно попробовать вызвать его сюда. Может, на эти помещения не распространяются охранные чары? — странно, что мы не додумались сделать это раньше. Гарри приносит мне пергамент и перо с чернильницей, и я быстро набрасываю записку. — Кричер, появись! Старый эльф в белоснежной наволочке появляется бесшумно, озирается и дергает ушами. — Молодой хозяин Альтарф звал недостойного Кричера? — Звал. Ты беспрепятственно можешь сюда приходить? — Кричер может приходить сюда, — видно, что ему тут неуютно. — Но это место опасное. Здесь пахнет опасным. Господам не место здесь. — Здесь больше нет опасного змея, Кричер. Гарри убил его. — Хозяин Гарри Поттер — великий волшебник! — Кричер кланяется Гарри. Поттер закатывает глаза, такое впечатление, что ворчание домовика нравилось ему больше. — Кричер, отправь это письмо целителю Бердингу. Ответ принеси сюда. Если нас не будет — оставишь здесь на столе. — Кричер все сделает, молодой хозяин, — эльф кивает, берет письмо и исчезает. Гарри наклоняется ко мне через спинку дивана, опуская ладони на плечи, слегка разминая их, и воркующе шепчет на ухо: — Хочешь, я сделаю тебе массаж, пока мы ждем? — Хочу. Иначе я пойду искать Грейнджер, — я запрокидываю голову. — Зачем ее искать? — хмурится Гарри. — За любопытный нос и болтливый язык. Это же она надоумила тебя про помолвку, и что я могу тебя бросить? — я опять злюсь: с ним и так не легко, а Грейнджер умудрилась парой фраз похерить все месяцы реанимации его самооценки, моих убеждений, что он достоин самого лучшего и что я хочу быть рядом с ним. — Она только про помолвку сказала. Остальное я сам подумал. Я же извинился, — Гарри обиженно надувает губы. Как будто от этого его «извинился» мне стало легче. Сил на объяснение разницы между извинением и прощением у меня сейчас нет. Он сейчас ведет себя, как Рон Уизли, и даже не понимает этого. — Пошли уже, сделаешь мне массаж, раз уж я умудрился даже собственный день рождения проспать, — я встаю с дивана и иду к двери в спальню. — Гарри? Он стоит на том же месте и смотрит на меня с абсолютно потерянным видом. — Аль, я забыл… — Ты не забыл. Ты не знал. Я не собирался праздновать. Предпочитаю делать это на зимних каникулах. Я действительно не отмечал дни рождения в Хогвартсе. Мы с мамой обычно отмечали на зимних каникулах, отрываясь за все праздники сразу. Впрочем, и до Хога я не всегда отмечал день в день: сначала было непривычно, потом планы не совпадали, а на каникулах мы куда-нибудь успевали съездить, во Францию или Бельгию. И Гарри я точно не говорил. Единственный раз, когда он мог увидеть дату моего рождения, — летом, на свитке от гоблинов, но он был не в том состоянии, да важнее тогда были другие темы. Впрочем, как и сейчас. — А подарки? — Гарри то ли растерян, то ли поражен таким отношением. Он любит день рождения. Я помню, как он ждал поздравления и подарки. И помню его разочарование. Как у него получается оставаться таким же чистым и наивным, и не терять веры в людей и чудеса, после стольких предательств и пренебрежений? Я возвращаюсь к нему, обхватываю его лицо ладонями, глаза в глаза: — Ты — мой лучший подарок. Самый драгоценный! — я аккуратно касаюсь губами у виска, скулы, уголка губ после каждого слова. — Или мне тебя ленточкой обвязать? — Можешь даже связать. С бантиком, — провокационно улыбается Гарри. — Непременно. Но сначала — массаж, — я переплетаю наши пальцы и тяну за собой. Есть у меня одна идейка для подарка.***
Массаж действительно только массаж: я обматываю бедра полотенцем после душа, смирно ложусь на трансфигурированную из кресла кушетку для массажа, Поттер долго массирует мне спину, и только под его руками я понимаю, что мышцы спины у меня скручены едва ли не судорогой. Он чередует интенсивные надавливания с мягким скольжением по смазанной миндальным маслом спине, и сдавленно матерится, что это ужас какой-то, сплошные узлы. После разогрева принялся за меня всерьез — мял и гладил то плоской ладонью, то кулаками, то сжимал пальцами, то постукивал ребром. То ли от притока крови, то ли просто от охрененных ощущений, головную боль — как рукой сняло, зато очень захотелось спать. От растекания в кисель меня отвлекает Кричер с ответом от целителя.***