***
Последняя неделя перед зимними каникулами оказывается крайне утомительной — контрольные, эссе и практические тесты шли один за другим. Преподаватели выклевывали все мозги напоминаниями, что это наш последний год в стенах школы, последний шанс на улучшение оценок и последнее время для выбора профессии. Этого я не понимал: выбор профессии не является константой на всю жизнь. Даже обычные люди меняют свою точку зрения на профессию — часто первую выбирают родители, исходя из своего опыта, вторую и последующие — мы сами, так же часто руководствуясь не личным интересом, а финансовым эквивалентом и востребованностью на рынке труда. Маги же, со своей увеличенной продолжительностью жизни и традицией обзаводиться наследниками как можно быстрее, чтобы потом жить в свое удовольствие без оглядки, имеют гораздо большее пространство для маневра, но — увы! — совсем не пользуются этой возможностью. Наступления пятницы все ученики ждали как манны небесной, чтобы хоть немного отдохнуть и заняться личной жизнью. У нас с личной жизнью был обычный пиздец и некогда — в этом году все важные для нас с Поттером даты очень удачно совпадают с выходными. Но пиздец подкрадывается заранее: Рон Уизли не был бы Уизли, если бы не устроил прилюдный скандал. Весь в мамашу — любительницу писем-вопилок. На этот раз рыжий был недоволен тем, что Гарри не едет к ним на Рождество, и считал себя обиженной стороной. — Гарри! — громкий голос Уизли эхом отражается от стен Большого зала и слышен абсолютно всем обедающим. Вот ведь луженая глотка. — Гарри, ты должен поехать к нам! Тихий голос Гарри слышен только сидящим рядом, но о содержании его ответов было нетрудно догадаться по возрастающему реву Рона. К набирающему обороты скандалу прислушивается весь зал, Снейп замер, весь напряженный, как на низком старте, Малфой и компания хихикают и размахивают руками, передразнивая рыжего, от чего тот еще больше свирепеет. Хорошо, что Дамблдора сегодня нет в замке — он мог бы заставить Гарри ехать в Нору. — Как это не должен?.. — Мама тебя ждет!.. — А подарки?.. — А Джинни?.. Ай! — вопли прерываются, как от Силенцио, но судя по тому, что его дернули на лавку, рот заткнули более прозаичным способом, пока не наболтал лишнего. Джинни, значит? Подарки? Опять свои грабки тянут к моему Гарри? Ярость поднимается во мне удушливой волной. Лживые жадные твари! Опять всякой гадостью напоить хотят? Мало им? Внезапное прохладное прикосновение чужих пальцев к сжатому кулаку возвращает меня в Большой зал. Лавгуд. Мой личный безмятежный ангел. — Ты хотел поймать мозгошмыга, но поймал вилку? Я перевожу взгляд на погнутый в мертвой хватке столовый прибор, разжимаю кулак, и вилка со звоном падает на тарелку. — Подаришь ее мне? — я боюсь представить, как она использует вилку. В волосы воткнет? Впрочем, кандзаси* прекрасно впишутся в ее имидж. — Я уже приготовил для тебя подарок на Рождество. — Хорошо, — все так же безмятежно улыбается Луна. — А с кем ты пойдешь на вечеринку? Вечеринка у Слагхорна! Я совсем забыл про нее… — Один пойду, — буркаю себе под нос, прислушиваясь к продолжающейся за столом Гриффиндора перебранке, к которой присоединилась Грейнджер. Ну эта сейчас навоюет! — Падма! — восклицает Луна. — Что? — мы с Падмой Патил одновременно реагируем на восклицание Луны. — Ты можешь пойти с Падмой, — терпеливо объясняет Луна, глядя куда-то в сторону. — Падма, ты же хочешь пойти на вечеринку к Слагхорну? Альтарф как раз ищет компанию на вечер, а меня уже пригласил Гарри. — Тебя пригласил Гарри Поттер? — восхищенно тянет Патил. Интересно, как это девицы пропустили такую новость, ведь Гарри пригласил Луну еще пару недель назад? Я думал, уже вся школа в курсе. — Ну да. Он же мой друг. Так ты хочешь на вечеринку? Падма смотрит на меня весьма плотоядно, их компания давно на меня поглядывала, но я и раньше старался с девицами младше меня не связываться, и сейчас общался только с Лавгуд. Поэтому предупреждаю ее сразу: — Это только на один вечер. Разочарование Падма даже не пытается скрыть, но, видимо, на вечеринку все-таки хочется, там она и другого кавалера может подцепить, ей не привыкать, поэтому она согласно кивает: — В воскресенье, в восемь, в гостиной. — Да. Увидимся. Патил тотчас упархивает к сестре за стол Гриффиндора, и нет никаких сомнений, что они в компании Лаванды Браун обсуждают именно меня. Спустя некоторое время к ним присоединяется Грейнджер. Делится впечатлениями о Маклаггене? — Я пойду с вами, мы договорились с Гарри встретиться в вестибюле, — сообщает Луна, еще раз прикасается к моей руке своими прохладными тонкими пальчиками и уходит. Еле удерживаюсь от того, чтобы опустить голову на стол и от души побиться об столешницу. Во что я ввязался? Пошел бы один.***
Все еще кипя от злости и собственной глупости, что меня взяли врасплох и навязали Патил, сразу после обеда я сваливаю в Дамфрис — в День Матери надо проведать бабушек. Успеваю заскочить на почту: опять толстое письмо от мамы и рождественская открытка от Дурслей. Отправляю Петунье в ответ очередную открытку без подписи. К дому бабушек иду пешком, сквозь круговерть предрождественской ярмарки с национальным колоритом на центральной улице города, мне надо остыть и проветриться. Вырвавшись из толчеи, на ходу жую купленный мясной пирожок и читаю письмо: мама получила мои подарки, фотографии с Гарри ей понравились, волнуется за нас, пожурила на тему ранней помолвки, просит не спешить с бракосочетанием и надеется на приглашение на торжество. Работает, ждет летом в гости, чтобы тоже познакомить кое с кем. Этот «кое-кто» на общих с мамой фото выглядит как вождь краснокожих, если, конечно, вождя можно научить небрежно носить костюмы от Бриони. Я рад за нее. Все-таки она одна в чужой стране, а я знаю каково это, поддержка нужна любому, тем более моей жизнерадостной общительной маме. Останавливаюсь перед домом, вдыхаю ставшие родными ароматы сырого мха, овечьей шерсти и печного дыма, и понимаю, что вернулся домой. Я стою, почти оглушенный этим внезапным принятием: почти десять лет не мог привыкнуть к здешней жизни, все тосковал по прежней, дичился родни и не стремился общаться. А теперь вот я тут, с ворохом подарков, которые не один день покупал и мастерил, и понимаю, что меня ждет моя семья. Бабули готовят дом к празднованию Йоля, поэтому мне вручают несколько свертков с подарками для меня и Гарри, горшочек с тлеющими углями и большую миску хаггиса с еще горячей лепешкой — бабушки дружно считают, что я слишком худенький. Я складываю свертки с подарками для них под уже установленную, но еще не украшенную ель — там тонкие кашмирские шали, фигурки кошек от меня, браслеты с рунами на бусинах от Поттера и дорогой шоколад. Ем обжигающий хаггис и думаю о том, что я счастливый человек — у меня два раза было детство. Бабушка походя гладит меня по голове, таким привычным жестом, что я едва сдерживаю слезы. Завтра я опять вернусь сюда за толикой счастья и йольским поленом, которое мне придется самостоятельно выбрать и срубить в небольшой рощице за домом.***
На Гриммо командует Вальбурга: моя задача подготовить и украсить дом к вечеру, праздничным ужином и уборкой занимается Кричер. Гарри появится только после ужина в Хоге. Я сажусь напротив ее парадного портрета в столовой и, пока руки заняты собиранием из остролиста, можжевельника, омелы и лент праздничных украшений, рассказываю о головных болях, о стрессе, о прекращении болей и появлении дикой, сжигающей ревности. Леди Вальбурга смотрит на меня с плохо скрытым весельем. — Я рад, что смог развеселить вас, Леди. Может быть, объясните, чем именно? — да, я злюсь. Злюсь на все сразу: на нее — за скрытность, на себя — за невнимательность, на чертову систему образования, которая похерила многие важные знания, на отсутствие магической родни, которая должна это все объяснять с детства. Последнее почему-то особенно злит сейчас. — Скажи, мальчик, ты читал книгу, о которой я тебе говорила? — о боги, женщина, почему нельзя сказать прямо? — Какую? Вы говорили о многих книгах. И да, большую часть из них я уже прочитал. — Я говорю про книгу с наставлениями будущим супругам. Ты читал? — требовательно спрашивает она. — Конечно. Когда мы с мистером Примроузом выбирали ритуал помолвки, — там точно не было ничего подобного. Я эту книгу едва ли не наизусть выучил тогда. По крайней мере, раздел про помолвки точно. — Да? Тогда скажи мне, мальчик, какой ритуал вы выбрали для помолвки? — Обычный, для равных в браке партнеров, с вхождением в род, — пожимаю я плечами. Она же в курсе. — Равные партнеры равны во всем, — она возмущенно тычет сложенным веером в мою сторону. — Во всем! — с нажимом повторяет она. — Вот я болван! — я действительно болван. Потому что сам спрашивал у Примроуза про секс после помолвки. Но Гарри в активной роли был только через месяц. Пиздец. Я чувствую, как рубашка на спине становится влажной и противно липнет. Удивительно, как меня магией не расплющило в труху за эту забывчивость. И я не стал младшим при более родовитом, если бы Гарри предпочитал только активную позицию. Зато теперь понятны те фейерверки, которые я видел, когда он наконец-то меня трахнул. Все-таки боги нас за что-то очень любят. Простым везением это не объяснить. — Понял теперь? — ехидно интересуется Вальбурга. — Теперь понял. А почему Гарри ничего такого не чувствовал? — Может и чувствовал, но не так. Он же предпочитает, чтобы ты был главным? — она спрашивает таким безразлично-будничным тоном, как спрашивают о количестве молока в чае. Я киваю, уткнувшись взглядом в венок из остролиста на моих коленях, мои щеки и уши сейчас, наверное, как эти ярко-красные ягоды. — Не позволяй ему! — ее требовательный тон не встречает сопротивления с моей стороны. — Гарри хочет семью, ему нужен взрослый человек рядом, и он отдал бы тебе контроль и в остальных сферах жизни, но это совсем не то что нужно ему, и совсем не нужно тебе. Ты понял меня? Равный брак, мальчик. Не бери все на себя. — Да, моя Леди. Я понял. — Иди. Я рада, что вы будете здесь в этот день, — она садится в свое нарисованное кресло, поправляет складки на платье и взмахивает веером, приказывая мне проваливать. К тому времени, как на Гриммо появляется Гарри, я успеваю сходить в душ, чтобы смыть стресс, расставить свечи и воткнуть украшения с омелой в каждой комнате, истыкать корзину апельсинов гвоздикой и сварить глинтвейн из какого-то невероятно старого и дорогого вина, которое притащил из подвалов Кричер. Он же принес две коробки старинных игрушек для елки, которая ждала нас в углу. Предвкушение праздника наполняет меня и перекатывается под кожей, как пузырьки шампанского. Мы наряжаем елку вместе, пока Леди Вальбурга рассказывает нам истории почти про каждую игрушку. У Гарри дрожит подбородок, когда звучат знакомые имена — его отца, Сириуса, Регулуса, бабушки и дедушки. Стол опять ломится от количества еды, гораздо большего, чем необходимо для насыщения двух даже очень прожорливых парней. Раскладка напоминает классическое кипрское мезе: небольшие тарелочки и менажницы с разнообразным наполнением — несколько видов соусов, свежие и печеные овощи, пикантные соленья, морепродукты, рыба и мясо, много мяса. И густой мясной суп в горшочках, от аромата которого рот наполняется голодной слюной. Мы пили холодный, покалывающий нёбо, хмельной эль и горячий глинтвейн и радовались, что все запланированное на эти полгода мы выполнили. Радовались, что у нас уже появились общие приятные воспоминания. Радовались, что мы вместе и любим. Обещали друг другу и Леди Вал, что следующий год будет еще лучше, потому что будет весело, страшно и страшно весело, но не скучно, что Род станет больше и в доме снова будет звучать детский смех. Рассказали о встрече с Волдемортом, о наших мыслях об образовании и про сведения от гоблинов о маггловоспитанных наследниках древних родов. Прозвучавшее в шутку предложение об организации волшебного приюта, после непродолжительного жонглирования и обсуждения, превратилось из идеи в цель, но Вальбурга сказала, что нам лучше взять на себя патронаж. А организацию возложить на Нарциссу и ее приятельниц, чтобы не скучали. Леди вспоминала, как во времена войны с Гриндевальдом и Второй мировой в маггловском мире, они все занимались благотворительностью, а потом все сошло на нет, как будто исчезли детские приюты и сироты, инвалиды и просто нуждающиеся. А еще она поддержала мою теорию о магах как отдельном биологическом виде, потому что в ее время учеников в Хогвартсе было больше, около пятисот человек единовременно. Против нынешних трех сотен без малого. И дети из одной семьи на разных курсах встречались чаще, а сейчас только Уизли многодетные. Маги вырождаются, растворяются в маггловском мире, теряют родню, у кого-то магические способности не явные или подавленные до уровня экстрасенсов и гадалок, кого-то в психушках держат, а кого-то и в лабораториях — не может быть, чтобы их не было. Инквизиция не могла исчезнуть как организация, только уйти в тень, как ушел под Статут магмир. Мы уходим спать под утро, и мило хихикающий пьяненький Поттер заваливается на постель в одежде, и отбивается, и вопит, что ему щекотно, пока я терпеливо раздеваю его. А потом жарко сопит мне в бок и, наверное, первый раз просто спит рядом, не заползая на меня. Я долго не могу уснуть. Я люблю смотреть, как он спит — такой трогательный и сладкий, расслабленные ладошки, пятки розовые, как подушечки кошачьих лапок, и весь он, как мой Патронус, — пушистый котенок с острыми зубками и коготками. Когда-то давно, еще в прошлой жизни я читал, что по позе во сне можно понять о жизни человека, обычная псевдо-логическая ересь из вконтактика, но в голову почему-то все равно лезет, что «поза эмбриона» — защитная, а чем больше «звезда», тем типа лучше. Гарри напоминает сонную снежинку, такой же уникальный.***
Просыпаюсь, по ощущениям, ближе к полудню от шума воды. Мне тепло и томно, и совсем не хочется открывать глаза. Я только сдвигаюсь туда, где простыни ещё хранят тепло и аромат его тела, и так лежу, не шевелясь, пока Гарри не выходит из ванной, на ходу вытирая волосы. Я смотрю на него сквозь прикрытые ресницы и играющие в солнечной полосе пылинки: он роется в шкафу, капли воды стекают с волос вдоль ровной линии позвонков по гладкой золотистой спине. Отсюда мне не видно, но я знаю до единой все родинки на его коже. Знаю, как сладко прихватывать зубами этот упрямый загривок. Как выпирает острый кадык, когда Гарри запрокидывает голову, глядя вверх. Он смотрит вверх всегда, когда смущен, когда устал, когда в полном замешательстве, ловит лицом редкие лучи солнца и прижмуривается. В это удивительно-солнечное для зимнего Лондона утро вся моя вселенная сжимается в одной точке. И мне почти больно от осознания, что без него жизнь моя не имела цели и не будет иметь смысла. Я его люблю, и он мой якорь. Якорь, потому что люблю, а не наоборот. — Гарри… — во рту противно и сухо. — О! Я разбудил тебя? — он оборачивается, невыносимо красивый, любимый, мой. — Люблю тебя, — почему-то мне важно сказать это вот так. Между похмельным беспорядком и капающей на наборный паркет водой. — О! — он встряхивает головой, капли разлетаются осколками радуги, и от его улыбки я растекаюсь лужицей кленового сиропа. — Я тоже тебя люблю. Он одевается, пока я принимаю душ и привожу себя в порядок. До полудня, оказывается, ещё час, и я прикидываю не соблазнится ли он на секс после традиционного зажигания всех свечей, но Гарри только жёстко целует меня в губы и уходит: ему надо в Хогвартс — он слишком заметная фигура, а сегодня все идут в Хогсмид. Чувствую себя брошенным дома щенком: верю, что хозяин вернётся и не верю одновременно, и от этого чувства хочется жалобно скулить, уткнувшись носом в его вещь, вернуться в комнату, обнять его подушку и так лежать, пока он не вернётся. Встряхиваюсь, отгоняя тягучий морок, тру пальцами заломившие виски, разгоняя кровь, и завтракаю божественными яйцами «Бенедикт» с овощным салатом. Надо бы поинтересоваться у Леди Вальбурги о причудах старого домовика: когда мы только пришли в дом, у него даже вареные яйца получались несъедобными, но со временем блюда становились все сложнее, а вчерашний пир горой и подача были выше всяческих похвал. Только сложные кондитерские изделия Кричер все еще предпочитал покупать. Впрочем, это может подождать, у меня тоже еще есть дела, пока Поттер будет создавать себе алиби и привыкать к графику передвижений.***
Без Гарри гулять по Лондону не интересно, поэтому я отправляюсь в Харви Николз за подарками. Рождество оглушает переливами рождественских мелодий, ослепляет разноцветными огнями, сносит с ног спешащими людьми и рекламой. Я выдыхаю облачко пара и раздраженно ныряю в ослепительную духоту самого большого универмага. Всего за час блужданий под бесконечные джингл-беллз и Джорджа Майкла* я нахожу для Луны чудесные наборы бижутерии в виде ягод и цветов, и покупаю сразу несколько. Для Грейнджер приобретаю большую энциклопедию придворного этикета времен королевы Виктории, с тонким намеком на ее бестактность, Невиллу нахожу какой-то редкий кактус, который цветет раз в десятилетие, Леди Малфой — драгоценную брошь в виде букета роз. Пока раздумываю над подарком для Драко, мне приходит в голову очередная шалость, но для ее реализации мне нужна шкатулка с чарами сокрытия. Покупаю два парных шара с ручной морозной росписью на елку — для нас с Гарри. Наши имена уже стали частью Рода Блэк, не будем нарушать традиции. Было бы только кому рассказывать эти истории игрушек. Сдавшись, покупаю в первой попавшейся ювелирке булавку для галстука с драконом. Конечно, для Драко. Пошло, но дракон реально милый. Аппарирую к Гринготтсу и почти поворачиваю в Ноктюрн-аллею, когда цепляю взглядом новую вывеску на лавке Олливандера. Вот так дела! Плохи дела, если Волдеморт всё-таки заинтересовался Дарами Смерти: удержит ли клятва, данная Гарри, от желания обладать мантией-невидимкой? Сможет ли Гарри собрать Дары раньше него? Надо ли уговаривать Поттера, чтобы он сам обезоружил Дамблдора? Или чтобы сразу после его смерти обезоружил Малфоя? Интересно, засчитается ли учебная дуэль за передачу палочки? Или нет? В известном мне каноне истории физическая передача не была нужна — Гарри Бузинную палочку в руках не держал до самой победы над Волдемортом. И Гриндевальд до сих пор жив, то есть и смерть бывшего владельца не является обязательным условием. Но вся эта катавасия с передачей палочки не внушает мне доверия — слишком сложно, ненадежно и надумано. Причем опять надумано Дамблдором. Я смутно помню хронологию событий, которым уже не суждено случиться: старик в своих интригах навертел лишнего, вместо того, чтобы просто отдать все Дары Гарри или угандошить Волдеморта самостоятельно. И с крестражами Дамблдор сильно промахнулся — паразита из Гарри можно было убрать прямо сразу, если бы старый пень не отправил ребенка к магглам без медицинской помощи. С палочкой он тоже может ошибаться. Внезапно я вспоминаю, что и Воскрешающий камень Дамблдор передаст Гарри через снитч. Воистину, кого боги хотят покарать, того лишают рассудка. За этими размышлениями я дохожу до лавки товаров с чарами расширения и покупаю там небольшую шкатулку, подходящую для моих планов. В понедельник я достану подарок и отправлю его из Хогсмида. Хотелось бы мне видеть реакцию Гонта при получении, конечно, но лучше держаться подальше от этих «торфяных болот». На обратном пути все-таки решаюсь зайти в лавку Олливандера, прикинуться покупателем: в крайнем случае, куплю еще один набор по уходу за волшебной палочкой — их, как и наборы по уходу за метлой, можно дарить на любой праздник, а для знакомства с новым хозяином и разговора — хороший повод. В лавке молодой словоохотливый продавец с французским акцентом очень удачно рассказывает какой-то толстушке в темно-розовой мантии о бедном дядюшке Гаррике, которому целители настоятельно рекомендовали сменить обстановку и поехать на воды в Бат, но старый упрямец уехал на остров Уайт и возвращаться не собирается. Вот и лавку передал внучатому племяннику, то бишь этому самому молодому французу, — Огастесу Олливандеру, который выучился в Сорбонне на артефактора. Я покупаю баночку полироли и ухожу, не привлекая внимания, — все, что мне надо, я узнал: старик Олливандер жив и относительно здоров, а Бузинная палочка Волдеморта пока не интересует. И, так как убивать Поттера он теперь не планирует, вряд ли заинтересует. Я надеюсь. Хотя даже мне интересно, как так получилось: у магических братьев — палочки-сестры. Забираю во «Флориш и Блоттс» заранее заказанное по совету Вальбурги пособие для начинающего артефактора 1864 года выпуска, оно вышло еще до многочисленных запретов министерства и содержит массу полезной информации. Тоже одна из тех книг, азы и тайны которых обычно передаются от старших родственников младшим. Затем аппарирую к бабуле Мердэг за поленом. В доме шум, гам и куча родственников. Изрядно проредив рощицу вместе с остальными мужчинами семьи, еле отбиваюсь от приглашения на обед от двоюродной тетушки, с условием взять небольшую корзинку с сырами, вяленым мясом и рыбой «для того милого мальчика, которого ты приводил летом», и аппарирую обратно на Гриммо. Буквально следом Кричер переносит Гарри. Поттер, чтобы не терять времени даром во время прогулки по Хогсмиду, проверил тот маленький коттедж. Домик небольшой: гостиная, столовая, кухня и две спальни с общей ванной. Еще есть большой подвал под всем домом и камин, подключенный к сети. Особого ремонта там не требуется: Кричер сказал, что справится сам. В этом я не сомневаюсь — он весь особняк привел в порядок за пару недель. Я пока не озвучиваю, но думаю, что мог бы жить там весь следующий год, пока Гарри будет доучиваться в Хогвартсе. И, если получится выпросить у Флитвика проживание Поттера вне замка, будет только на занятия ходить. Было бы славно.***
Мы украшаем йольское полено и после сытного ужина спускаемся в ритуальный зал — самое время провести ритуалы очищения и благодарения. Гарри ведет — он так поднаторел в этих ритуалах, что делает все на автомате, мне остается только повторять и поддерживать. До полуночи остается совсем немного времени, поэтому мы поднимаемся на самый верхний этаж и, спускаясь обратно в столовую, гасим свечи в комнатах. Гарри тихо пофыркивает, что комнат слишком много, но я вижу, что ему нравится это развлечение, тем более, что он тушит огни невербально от порога. В столовую приходим за несколько минут до двенадцати, и Кричер подает нам шампанское. Оставляем одну единственную свечу и, в этом интимном полумраке под развесистой омелой, обещаем друг другу быть рядом, поддерживать и любить, не только в следующий год, а всегда. Губы его терпко-сладкие, с привкусом вина, меда и ежевики, нежные с изнанки, как лепестки самой капризной орхидеи, и слегка шершавые по краю — опять облизывал весь день, подставляя лицо морозному ветру. Я накрываю последний огонек свечи своим бокалом, не прерывая поцелуя. Мы будем целоваться пока хватит дыхания, и еще немножко. А потом зажжем новый огонь и новые свечи, запылает политое элем полено в камине, и снова будем целоваться, мечтать, планировать, просить духов о помощи, кормить друг друга сладкими фруктами и пить глинтвейн. И займемся любовью. Можно прямо здесь, на роскошной шкуре у камина, или поднимемся в нашу теплую уютную спальню. Провести бы следующий день в сытой неге, никуда не срываясь, никуда не торопясь, максимально обнаженными, касаться друг друга дыханием, телами и душами, срывать с губ жадные стоны и яростные требования… Ведь как этот день встретишь, так весь год и проведешь. Но, увы, нас ждут на вечеринку у Слагхорна.***