Следи за тихой водой

Лондонская зима внезапно балует нас ясной морозной погодой, и яркий солнечный свет, заливающий столовую, почти ослепляет меня, когда я смотрю на Гарри. Его лицо с графической точностью разделено на свет и тень, как будто он опять надел маску. К моему огромному сожалению, Гарри должен вернуться в Хогвартс до обеда — его долгое отсутствие может привлечь ненужное внимание. Я знал, что так будет, но оказался совершенно к этому не готов — я опять боюсь его потерять из вида. — Ты не сердишься на меня? — спрашиваю я, притягивая его к себе за плечи, пока Тим умчался переодеваться на прогулку. Почему-то мне важно, чтобы Гарри сказал это вслух. — Не за что сердиться. Это я повел себя глупо. Просто не знал, как ее успокоить, — привычное кольцо рук Гарри вокруг моей талии дарит тепло и спокойствие. Он до сих пор незаметно растет, я уже не могу просто положить подбородок на его макушку, и он наклоняется так, чтобы я мог это сделать. — И едва не скомпрометировал и себя, и девушку. — О, герой, спаситель юных дев! — пафосно восклицаю я и прикусываю хрящик уха, цепляя сережку, и Гарри возмущенно шипит. — Кто бы говорил, — он шутливо пихает меня кулаком в бок, и я возмущённо поднимаю бровь. И он поясняет. — Я спасаю девушек, ты — юношей. — Звучит как общее хобби. Только мне юноши на коленки не садятся и не благодарят поцелуями, — я утыкаюсь губами ему в шею, чтобы он не увидел, как мне на самом деле больно думать об этих поцелуях. — Серьезно? — хмыкает он, отстраняется, а потом пошло толкает языком в щеку изнутри и на миг прижимается ко мне бедрами. И пока я раздумываю, что бы с ним такого этакого сделать, он выскальзывает из моих объятий и отпрыгивает в сторону. Мой хитрый котенок. От немедленной расправы его спасает Тим, который спускается по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки сразу. Мы вместе гуляем в скверах Пентонвилла недалеко от дома и сказочный хоровод сверкающих на солнце снежинок удерживает наше настроение на позитивной ноте, несмотря на холод, и мы продолжаем прогулку, просто наслаждаясь рождественской суматохой вокруг. На меня опять накатывает умиротворение, такое же как и несколько дней назад у дома моих бабушек и я хочу запомнить каждый миг, запечатлеть на клеточном уровне это Рождество, счастливых Гарри и Тима, скармливающих остатки булок птицам на озере, предвкушение чуда, каждый блик разноцветных огоньков, подсвечивающий хлопья снежинок. Мои мальчишки играют в снежки, а я с удивлением думаю об этом мелькнувшем в мыслях «мои», как будто Тим тоже стал частью семьи и может остаться с нами. Впрочем, до Хогвартса ему еще четыре с половиной года и, наверное, можно будет что-то придумать. Отсутствие Гарри после обеда предсказуемо погружает меня в тягучие размышления о нас, о желаемом и реальном будущем, о непрекращающемся противостоянии, в котором мы заняли самую уязвимую позицию. Очень хочется, чтобы поскорее это все закончилось, этот учебный год, это противостояние, и мы могли бы перестать скрывать отношения. Ещё полгода терпеть. Мне кажется, что это безумно долго. Хорошо, что со мной сегодня рядом есть Тим. До ужина мы играем в скрэббл. Довольно успешно и даже с азартом — Тим хитрит и пытается объяснить выдуманные слова с абсолютно уверенным видом. Меня почти не привлекает приготовленный Кричером классический рождественский ужин, хотя монументальная фаршированная индейка с овощным ассорти и клюквенным соусом впечатляет Тима настолько, что он просит добавки, когда я вяло ковыряю трайфл. Почувствовав мое настроение — или от количества съеденного — мальчик тоже успокаивается, и ужин проходит тихо и уютно. Гарри приходит и опять улыбается этой своей мягкой улыбкой, от которой у меня все сладко сжимается внутри, а нос начинает щекотать от нежности. На голове Поттера смешная дурацкая шляпа, явно из очередной магической хлопушки, а в кулаке зажат пучок карамельных тросточек, которые он тут же отдает Тиму, оставив нам по одной. Тим уходит спать, а мы снова погружаемся в уютное молчание, когда любые слова — лишние. Гарри долго лежит головой на моих коленях, а я задумчиво перебираю его волосы, когда, встрепенувшись от боя часов в глубине дома, он все-таки спрашивает меня: — Альтарф, а ты вчера на каком языке с Антонином разговаривал? — На русском, — я немигающе смотрю на мерцающие огоньки на елке. Вопрос не был неожиданным, но рассказывать Гарри про мою прежнюю жизнь я не готов. Никогда не буду готов. Да и какой смысл в этом? Той реальности для меня больше нет, мне туда не вернуться, и я нашел смысл жизни здесь. Тем более, я не хочу рассказывать о книгах одной писательницы. Потому что все это потянет на сюрреалистичный сон о монахе и бабочке, а я слишком много времени потратил, убеждая себя, что все происходящее со мной — объективная реальность, данная мне в ощущениях. — Ты его учил? Когда? — Гарри приподнимается на локтях, заглядывая мне в глаза. — Не учил. Знаю, — пожимаю я плечами. — Но как? — Так же, как и ты знаешь парселтанг, — я говорю это, а потом понимаю — что сказал. Что ж, так даже лучше. Не пришлось говорить, что это магия. Ниоткуда возникающие знания даже в магическом мире не нормальны. — Ясно, — кивает Гарри. Потом садится, тщательно потягивается и хрустит шеей. — Пойдем, проведем обряд и будем спать. — Спать? — лукаво улыбаюсь я. — Ага. Устал, — говорит Гарри, а потом настороженно оборачивается ко мне. — Ты не обиделся? — Детка, ты с ума сошел? — я даже опешил от его вопроса. — Я могу попытаться тебя соблазнить, но принуждать не буду никогда. И обижаться на то, что ты устал и хочешь спать — тоже не буду. — Извини, — Поттер смущенно краснеет. — И не извиняйся, пожалуйста. Ты можешь говорить «нет» всегда, когда чего-то не хочешь. Я могу попытаться тебя переубедить, но не буду заставлять. Пожалуйста, Гарри. И я всю дорогу до ритуального зала и обратно думаю о том, что опять упустил этот факт его биографии — привычку к отсутствию права на обиду, права на базовые потребности. Сколько же еще пройдет времени, прежде чем он научится отказывать, научится отстаивать свои желания без страха наказания или ссоры, перестанет извиняться за все подряд? А еще я думаю, что мне будет очень тяжело, когда он заново начнет устанавливать границы дозволенного, потому что мне будет трудно отказать ему в чем-либо. Перед тем, как уснуть, успеваю подумать о том, что это было самое странное Рождество в моей жизни, самое контрастное — и счастливое, и грустное одновременно.

***

С утра распаковываем немногочисленные подарки, в основном это книги и сладости, только Уизли радуют постоянством, прислав Гарри свитер из старой шерсти. Кричер опять неодобрительно тыкает в него лапкой и рекомендует выбросить «гнилую тряпку». Для Тима я купил большой конструктор Лего, «Рыцарский замок», семьсот шестьдесят четыре детали. — Какие планы на день? — спрашивает Гарри после первой чашки кофе. Тим опять переругивается с Кричером по поводу каши — старый эльф непоколебимо убежден, что у детей до школы единственный возможный вариант завтрака — «овсянка, сэр». — Альтарф, а можно в зоопарк? — спрашивает мальчик. — Я не уверен, что мы сможем сегодня попасть туда, по-моему, он не работает в Рождество, — Тим мгновенно грустнеет и мне хочется чем-то его приободрить, — но мы можем завтра прогуляться до Риджентс-парка и проверить. Может быть, получится взять билеты на ближайшие дни. И, может быть, Гарри сможет сходить с нами, — я задорно подмигиваю Поттеру, который тоже видит грустную мордашку мальчика. — Может и смогу, — Гарри промокает салфеткой губы, пряча улыбку, — но должен предупредить, что в прошлый мой визит в зоопарк я выпустил боа констриктора из террариума. — Думаешь, тебя запомнили и не продадут билет? — подтруниваю я. А Тим заразительно хохочет над возмущенным Гарри, который швыряет в меня салфеткой. — Вот! — воплю я. — Держу пари, ты с тех пор совсем не изменился! — Мальчики! Мальчики! — за моей спиной раздается укоризненный голос Вальбурги, в котором явственно чувствуется смех. — Что за манеры? — Простите, Леди! — говорим мы почти хором, и опять хохочем: она даже Тима умудрилась вымуштровать за пару суток. Мы успокаиваемся и завершаем завтрак под тихое подхихикивание Тима. Хорошо, что он не расстроился. После завтрака я отправляю его теплее одеться для долгой прогулки, и это даёт нам с Гарри ещё немного времени побыть вдвоем. — Так что вы будете делать сегодня? — спрашивает Гарри. — Прогуляемся до Боро. Хочу сходить на фермерский рынок, — поясняю я. — Да, кстати, ты же не будешь против гостей? — Гостей? — Я позавчера пригласил Антонина на сегодняшний ужин, — я говорю это максимально равнодушным тоном. — Если ты против, то я отменю приглашение. — Нет, пожалуйста. Этот дом тоже твой, — спокойно произносит Поттер, не отвлекаясь от своей чашки с кофе. — Я все равно буду в Хогвартсе до вечера. — Спасибо, — его разрешение, пусть и формальность, но я не хочу какого-либо обострения отношений, у нас и так все не просто. Хватит того, что я привел Тима без спроса. А еще не хочу, чтобы он уходил в Хог. Успокаиваю себя тем, что если бы его отправили к Уизли, нам было бы в разы сложнее. — Я завтра уйду до завтрака, надо бы появиться хоть на один в Хогвартсе, — говорит Гарри, — зато и уйду пораньше, после обеда. — Сегодня тоже не задерживайся на ужин, я приготовлю кое-что особенное, — предупреждаю я без всякой задней мысли. — Конечно, дорогая! — ухмыляется Поттер, наклоняясь ко мне ближе. Я едва сдерживаюсь, чтобы не заржать: серьезно? Мы действительно сейчас ведем себя как семейная парочка? Муж уходит на работу, а примерная женушка идет на рынок и планирует ужин. Пасторальная картинка! — Дьявол! Проваливай, давай, пока я не решил изменить планы на день, — я машу на него рукой. — Иди-иди, бессердечный провокатор! — Я очень даже сердечный, — мурлыкает Гарри. Ему действительно пора. Он накидывает школьную мантию на плечи, потом делает шаг ближе, наклоняясь ко мне, и выдыхает на грани слышимости. — А еще я вернусь вечером и буду плохим мальчиком. Он многообещающе улыбается мне, когда они аппарируют с Кричером. Я закрываю лицо руками и сижу так, пока щеки не перестают гореть: равнодушие, смущение, смех, возбуждение, грусть — эти эмоциональные качельки сведут меня с ума. Ну какой нормальный человек может выдержать такую гамму чувств за такой короткий промежуток времени? Я бы ни за что не подписался бы на это, знай я заранее, что мне предстоит. А теперь я подсел и уже не откажусь от моего личного наркотика по имени Гарри Поттер даже за все сокровища мира.

***

На улице снова легкий морозец, но нам он только придает задора. Пока мы с Тимом быстрым шагом идем по Фаррингдон-стрит к мосту Блэкфрайерз, я провожу для него мини-экскурсию. Начинаю с галереи Гилдхолла, построенной на месте бывшего римского амфитеатра, от амфитеатра разговор уходит в эпоху Римской Британии, к Лондонской Стене. Парнишка то идет рядом, кивая и агакая в ответ, то нарезает вокруг меня круги, то идет спиной вперед и задает уточняющие вопросы. Пытается уговорить меня на прогулку к остаткам Стены, но это слишком большой крюк. Я прикидываю, что мы можем вернуться немного кружным путем, через Лондонский мост, и обещаю, что если мы не устанем, то обязательно посмотрим. И напоминаю, что у нас еще полторы недели каникул. Замолкаю я только у статуи Королевы Виктории — впереди мост и порывы студеного ветра пробираются под одежду, щекоча ледяными тентаклями. Натягиваю капюшон и закутываю нос поглубже в теплый шарф, Тим прыгает рядом, требуя продолжить разговор, и, кажется, совсем не ощущает колючий холод от реки. Меня восхищает, с какой легкостью мальчик подстраивается под изменение обстановки — еще пару дней назад он был напуганным беспризорником, а сейчас он мной почти командует. Впрочем, он вернулся в привычную среду, где его возраст учитывается и ему какое-то время не нужно беспокоиться о том, что он будет есть и где спать. Следующие минут десять я рассказываю про скульптурные украшения моста и их символизм: мост является поворотным пунктом прилива, поэтому с одной стороны на опорах морские животные, а с другой — пресноводные. Дойдя до рынка Боро, я беру Тима за руку: не думаю, что он не найдет дорогу домой, но потерять его в толчее я не хочу. Сегодня здесь многолюдно и разноголосо. Мы продвигаемся вдоль украшенных прилавков, иногда останавливаясь у наиболее привлекательных и моя сумка постепенно наполняется разнообразными вкусностями со всего света. Тим восхищенно чирикает рядом, ахает, отвешивает комплименты продавцам, желает счастливого Рождества и дегустирует все подряд — от турецких сладостей до шведского сюрстрёмминга. Он совсем не такой, как мы с Гарри, он более общительный и открытый, и я надеюсь, что он сможет сохранить в себе этот позитив, несмотря на все злоключения. Владельцы лавок отвечают на его солнечную улыбку такими же улыбками, особенно продавец селедки — настолько идеальный представитель викингов, что я и сам залипаю на эту улыбку. Впрочем, у него есть и обычная соленая селедка, так что я тоже присоединяюсь к дегустации, а потом покупаю сразу пару килограмм, обещая зайти снова. Самый важный пункт наших поисков — сметана, потому что заменять ее на тот йогурт, который англичане называют сметаной, у меня нет никакого желания. В крайнем случае подойдет крем-фреш, конечно, но я все-таки хочу ностальгировать по-полной. Мы находим ее в небольшой лавчонке с польскими продуктами, и я понимаю, что это настоящая сокровищница — тут же продается квашеная капуста, бочковые огурцы, соленые грибы и разный хлеб. Я сглатываю предвкушающую слюну и восхищенно цокаю языком, набирая всего понемногу, в конце концов, теперь я смогу сюда аппарировать в любой день, чтобы поживиться вкуснятиной. Тим рассматривает бочку с капустой, принюхивается, а потом спрашивает меня: — А что ты будешь готовить? — Я буду готовить суп под названием «борщ». — Борьсч? — переспрашивает меня востроносенькая чернявая продавщица, округляя глаза. Я киваю, и она, широко улыбаясь, сообщает, что самую прекрасную, правильную говядину для борща я могу купить у ее брата-мясника через три прилавка. У мясника мы берем не только мясо для борща, но и голяшки для оссобуко.

***

Остаток дня проходит под ворчание Кричера: где это видано, чтобы хозяева сами к плите становились. Правда, после уточнения сможет ли он все приготовить сам, эльф перестает ворчать и ударяется в воспоминания о том, что его бедная хозяюшка тоже пекла печенье и даже делала мясной пудинг для особых гостей. «Бедная хозяюшка» тихо фыркает, что подвиг с пудингом совершила единожды, но вообще готовить умела и любила. Когда возвращается немного усталый Гарри, я как раз учу Тима чистить картошку и рассказываю про русские народные сказки. Гарри стоит в дверях кухни, прислонившись плечом к косяку, и улыбается этой своей мягкой улыбкой, от которой меня переполняет нежностью. Я даже закрываю глаза, чтобы не расплескать это восхитительное чувство. Я дома. Без Гарри особняк воспринимается как место, где я иногда сплю. Для меня дом — это люди, как квартира в Дамфрисе — это мама, и когда ее там нет — это тоже просто место, где я могу находиться. Как дом бабушек — они там, и там мой дом, туда я могу вернуться, но только к ним. Без них это тоже будет только точка на карте моей жизни, координаты бывшего счастья. Это так странно. Будет ли у меня когда-нибудь место, которое я смогу назвать домом без привязки к человеку? — Что это так вкусно пахнет? — Гарри шумно втягивает воздух носом. — Мясной бульон, чесночные булочки и овощной соус, — отвечаю я. — И что это будет? — Русский суп, Альтарф называет его «борьсч»! Это блюдо русской кухни. А я чищу картошку! — Тим возбужденно подпрыгивает на стуле и выпаливает сразу все новости. — Гарри, Альтарф знает столько интересного! — Ты не против? — интересуюсь я. Меня, конечно, огорчит его отказ, но купленные мною в польской лавчонке продукты не пропадут в любом случае. В крайнем случае, мы с Долоховым употребим их под водку. Водку я, правда, покупать не стал, обойдемся запасами Блэков. — Нет, отчего же, это будет интересно. Вы еще долго? Я очень голоден, — Гарри странно смотрит на меня, с неким намеком. Я протягиваю ему морковную палочку, и он обхватывает ее губами так, что у меня вся кровь устремляется вниз. Это безумие, я не могу сейчас все бросить. — Ужин через час, потерпишь? — говорю я почему-то шепотом, голос не слушается меня. — Тим как раз дочистил картофель на гарнир. Ты успеешь в душ. Гарри кивает, цапает свежеиспеченную булочку и уходит наверх, насвистывая какой-то мотивчик, пока мы заканчиваем с готовкой.

***

Долохов, весь в черном как вестник Апокалипсиса, приходит за десять минут до ужина с бутылкой красного тосканского. Оно идеально подойдет для оссобуко. И к борщу тоже, но к нему Кричер уже охладил водку. Антонин слегка запинается, сообщая, что вино надо декантировать заранее. А я опять не замечаю, что мы перешли на русский язык, пока в гостиную не спускается Тим. — Антонин, позволь представить тебе Гильберта Тимотеуса Крикерли, гостя Дома Блэк. Тим, это Антонин Долохов. У Тима расширяются глаза от удивления — ну еще бы, имя Долохова упоминалось в статьях «Ежедневного Пророка» в числе прочих имен Пожирателей Смерти, а тут он на ужине за одним столом с Гарри Поттером. Борщ предсказуемо приводит в восторг Тони, и в недоумение — Гарри и Тима. Тим с интересом пробует новое блюдо и сравнивает борщ с пот-о-фё, но после непродолжительной дискуссии соглашается, что измельченные овощи дают более богатый букет. Какой он все-таки интересный малыш. Такое впечатление, что он спрятал свою реальную личность мальчика из очень хорошей семьи, когда попал в приют, а теперь эта личность возвращается. Надо сказать Волдеморту, что мальчика надо проверить на наличие ментального дара, возможно защитная реакция психики раскрыла талант. Гарри ест с осторожностью, но тоже соглашается, что необычно и вкусно. И косится на Тони, который почти эротически постанывает, загребая ложкой на грани приличия. Со вторым блюдом всем проще, только Гарри отказывается пробовать костный мозг. После ужина Тим уходит к себе, а мы перемещаемся в гостиную с вином. — Мне не стоит надеяться на то, что мои мальчики попадут в хорошую компанию? Ты даже не поздоровался со мной, Антонин! — Леди Вальбурга сегодня в амплуа «вдовствующая королева-мать»? Иначе откуда вся скорбь британского народа? — Милая Вал! Ты совсем не изменилась с последней нашей встречи! — воркует Долохов, бросаясь к портрету. — Мерзавец! Льстец и мерзавец! — мурлычет бабуля. — Говорила я вам, что не доведут вас до добра мальчишеские проделки! — Ты была лучшей, Вал! — покаянно склоняет голову Долохов. Мы с Гарри садимся в кресла и наслаждаемся этим спектаклем: они — давние знакомые, если я правильно помню, то они учились в одно время в Хоге, а бабуля заскучала за столько лет без новостей. Леди расправляет веер и сверкает глазами: — И что? Ты пришел по делу или вспомнил обо мне? — По делу, милая Вал! — говорит Тони. — Позволь, это касается всех юношей… — Говори! — приказывает Леди Вальбурга. — Альтарф рассказал нам про Тима, и вчера мы с Сивым проверили лачугу на краю Ноктюрн, где живут мальчишки. Жили. Мы всех забрали в манор к Малфоям. Эта старуха, Либби, присматривала детей для борделей и торговцев. Я вижу, как Гарри сжимает кулаки, как бледнеет Леди Вальбурга, как дергается нервной дрожью лицо Долохова. Я сам стискиваю челюсти так, что начинает ломить кости. — Девочек забирали сразу, для них есть закрытый пансион на той стороне пролива. Сивый с парнями сейчас отправился туда. Мальчишек они не трогали, только присматривали. — Но почему? — не выдерживает Гарри. А Вальбурга прикрывает глаза — она знает. — Улица ломает быстрее, — объясняет Долохов, — одна зима, голод, холод, слабые погибнут, выжившие будут готовы на все за крышу над головой и миску супа три раза в день. Кто в бордель, кто в войну. Меня передергивает: бегут века, а мир не меняется ни на йоту.