***
На следующий день за завтраком Грейнджер демонстративно садится чуть в стороне от Гарри и обеспокоено ловит мой взгляд. Довольно хмыкаю, показывая ей, что рвение оценил. Гарри опять выглядит так, как будто спал в одежде, причем в позавчерашней и умывался, похоже, последний раз тогда же. Очевидно, что идея равных отношений потерпела крах: Гарри опять ведёт себя как ребенок. Знает, что меня раздражает его неряшливость. Сделал это умышленно, чтобы привлечь мое внимание? Чтобы его умыли? Эта мысль вонзается в мой мозг, как гвоздь из нейлера. Я невыносимый беспросветный идиот! Гарри просил напрямую, намекал и даже сам пытался вернуть нашу прежнюю модель отношений, сопротивлялся изо всех сил, а я зафиксировался на навязанном равноправии и игнорировал его потребности. Забыл, что он нуждается в заботе и контроле, о чем говорила Вальбурга: он хотел отдать контроль за своей жизнью мне, а я послушал старую ведьму и отказался. Мои головные боли и ярость так себе оправдание. Я сжимаю пальцами переносицу, а потом закусываю костяшку большого пальца, чтобы не заорать, чувствуя, что облажался. Боги всемилостивые, как мне теперь это все разруливать? Столько глупых ошибок. Сможет ли он доверять мне, как раньше? Вздрагиваю от прикосновения чужих холодных пальцев к руке. Луна. Она гладит мой сжатый кулак и улыбается. От ощущения, что все это уже было, начинает кружиться голова и подташнивает, и только Лавгуд удерживает меня от позорной истерики. — Все будет хорошо, Альтарф. Сегодня чудесный день для писем. Мой ангел Луна. Глядя на ее безмятежную улыбку, я буквально ощущаю, как броуновское движение бьющихся в череп изнутри мысленных воплей в духе «пиздец, все пропало!» постепенно затухает. Надо все нормально обсудить с Гарри, объяснить, что я ошибся, убедить его рассказать о своих желаниях. Как-то вернуть тот уровень доверия, какой был у нас летом и осенью. У тарелки Луны опускается сова с «Придирой» и пытается стащить мой бекон, пока Луна отвязывает газету. Чудесный день для писем? Что она хотела этим сказать? Я поднимаю взгляд и вижу ерзающего на скамейке Гарри: он смотрит на меня, не отводя глаз. Коротко киваю и показываю, что подожду его в коридоре. Оставаться с ним наедине сейчас опасно: боюсь, что мне не поможет даже Умиротворяющим обпиться, чтобы соблюсти условия подготовки к ритуалу принятия в род. Не сорваться.***
Мы даже не касаемся друг друга. Я действительно боюсь сейчас сорваться, схватить его в охапку и утащить куда угодно — в уютную тишину Тайных комнат, в услужливость Выручайки или даже в Хогсмид. Похерить одним махом все, но быть с ним. Только с ним. Как будто понимая это, Гарри стоит, понурив голову, не поднимая взгляд выше моей груди. — Гарри, — ласково зову я. И в горле становится сухо от его наполненного мукой взгляда. — Милый, все будет хорошо. Потерпи немного. Я все исправлю. Он дергает головой и крепко зажмуривается. Его руки безвольно висят вдоль тела и сам он выглядит как потрепанная мятая марионетка, у которой обрезали нити. — Гарри. Детка, — он дергается от слова как от пощечины, стукаясь плечом об стену и шипит, втягивая воздух сквозь сжатые зубы. И я не выдерживаю — плевать на все, когда ему больно. Я обхватываю его за плечи, прижимая к себе, вжимая в себя, глажу по напряженной спине и целую в пострадавшее плечо. — Больно? — Больно, — он косит на меня из-под ресниц и робко спрашивает, — Поцелуешь? — Поцелую, — покорно соглашаюсь я, и целую в подставленное плечо. — Маленький, нам надо серьезно поговорить, но не сейчас. Он испуганно вскидывается, но я успокаивающе глажу его длинными движениями от шеи до локтей и пытаюсь передать взглядом всю заботу и нежность, которую испытываю к нему. — Мы поговорим после ритуала в субботу. Я все исправлю, обещаю, — он прижимается совсем как раньше, обхватив меня руками за пояс, и тихонько шмыгает носом, уткнувшись лицом в грудь. От его близости мое тело наливается тяжелым желанием, я так скучал по его теплу, по аромату его волос, тела, вишневой сладости губ. Совсем рядом, за пыльным гобеленом, шумят ученики, спешащие на занятия, а для нас, в этом островке спокойствия, время как будто остановилось и стерло границы реальности — есть только он и я. — Что исправишь? — внезапно спрашивает он, как будто мои слова только дошли до его сознания, и стискивает мои бока. — Что ты хочешь исправлять? — Тшшш, — вот ведь силища дурная, немеренная. — Отпусти, пожалуйста. Я ошибся, послушав Вальбургу. Я хочу вернуть те отношения, что были до помолвки. Заботиться о тебе, как раньше. Он смотрит на меня непонимающе, но уже без паники на лице. Внезапно я понимаю, что нужно сделать, чтобы разговор получился, а не скатился в обычное косноязычное блеяние. — Гарри, напиши мне письмо, — сумасбродство Лавгуд заразно, но я чувствую, что это верная идея. — Что? — Письмо. Напиши, что ты хочешь от меня. От наших отношений. Только не перечитывай и не переписывай. Пиши, что придет в голову. Хорошо? — это абсолютное безумие, но я верю, что так будет правильно. — Поцелуй меня, — просит он. И я выполняю его просьбу, целую нежно, без напора и жадности, лаская губы. Он немного хмурит брови и явно ожидает большего, но нам нельзя сейчас сорваться. Я глажу и перебираю его пальцы, сплетая со своими. Завожу наши руки за его спину и прижимаю его к себе, чуть прогибая в пояснице. И отстраняюсь, когда чувствую его подрагивания от возбуждения. — Все, милый. Потерпи до субботы, — прошу я. — Все будет так, как захочешь. Воодушевленный моим обещанием и мягким шлепком по попе, он убегает на занятия.***
Ритуал принятия в род Нарциссы и ее ребенка сложен тем, что все должно быть строго по времени — одновременно с нашим ритуалом в Малфой-маноре Люциус проводит ритуал отречения бывшей жены от магии Рода Малфой. Минута спешки или промедления грозит гибелью ребенка, как самого уязвимого. На Гриммо мы отправляемся разными путями — я напрямую через ход под Одноглазой ведьмой, Гарри — через домик в Хогсмиде. Пока он проводит последние омовения и малый ритуал отсечения, мы с Примроузом проверяем все ли готово: сегодняшний обряд отличается от моего принятия в род — мы смешивали кровь с вином, у Нарциссы его заменяет молоко. А еще дары — мед, сыр, семена и целебные травы — их собирала сама Леди Малфой. Нарцисса приходит через камин в сопровождении Люциуса и в последний раз проговаривает вместе с ритуалистом мельчайшие детали ритуала отречения. Нас всех слегка потряхивает от нервного напряжения, но — увы! — зелья и алкоголь несовместимы с ритуалами. Люциус целует дрожащие пальцы Нарциссы, жмет руку Поттеру, мне кажется, что он как-то совершенно по-собачьи заглядывает Гарри в глаза в надежде на успешный исход, и удаляется к себе. Время! Нарцисса в молочной с голубым орнаментом Малфоев ритуальной рубахе, без скрывающих ее положение артефактов, становится на колени на расстеленную у алтаря овечью шкуру, упираясь ладонями в алтарь. Я встаю напротив нее, во главе алтаря — Гарри. Примроуз наблюдает за ритуалом, находясь за пределами начертанной октаграммы. Гарри начинает с накладывания чар и проговаривания катренов призыва магии и Покровителя Рода. Нарцисса прикрывает глаза и тяжко вздыхает, мне тоже не по себе от бурлящей вокруг агрессивной магии, но мы не имеем права прервать свои просьбы. Огоньки ароматных свечей дрожат и как будто меркнут, и мы ощущаем присутствие той самой неведомой сущности, перед которой мы — песчинки, затерянные в бесконечном пространстве. Это страшно. И мы ждем знака, сигнала, что нам дозволено. И мы его получаем: в гудящем от напряжения воздухе раздается высокий звук, как будто тренькнула лопнувшая самая тонкая струна, кажется мы даже не слышим этот звук, а ощущаем. Люциус Малфой отрезал последнюю связующую нить. Нарцисса судорожно вздыхает, но прикусывает губу и только сильнее прижимает ладони к алтарю. Гарри прерывает свой напев и высоким четким голосом произносит ритуальную фразу: — Я, Гарри Джеймс Поттер, Регент древнейшего и благороднейшего Рода Блэк, спрашиваю тебя, Нарцисса Малфой, урожденная дочь Рода Блэк: согласна ли ты вернуться в Род Блэк, отдать ему свое нерожденное дитя, свою жизнь, силу, судьбу и магию? Взять магию его, память его и силу? Клянешься ли ты хранить традиции Рода, подчиняться Главе Рода, оберегать членов и детей Рода? Трудиться на благо и процветание его? — Я, Нарцисса Малфой, урожденная дочь Рода Блэк, желаю войти в Род Блэк с чистой душой и открытым сердцем, отдать Роду Блэк свое нерожденное дитя, свою жизнь, силу, судьбу и магию. Взять магию его, память его и силу. Клянусь хранить традиции Рода, подчиняться Главе Рода, оберегать членов и детей Рода, и трудиться на благо и процветание его. — Я, Альтарф Лаудон, Наследник Рода Блэк, с чистой душой и открытым сердцем, свидетельствую клятву Нарциссы Малфой, урожденной дочери Рода Блэк, и даю согласие свое принять в Род Блэк Нарциссу Малфой и нерожденное дитя ее. Клянусь хранить традиции Рода, подчиняться Главе Рода, оберегать членов и детей Рода, и трудиться на благо и процветание его. Гарри надрезает атамом свое запястье, и под призыв Покровителя сцеживает кровь в молоко, затем протягивает мне, я повторяю его действия. Нарциссе приходится помогать — она почти без сил, но, по моим ощущениям, мы все-таки успели все сделать вовремя. Огоньки свечей плывут, сливаются в сверкающем хороводе, слепят глаза, и за ними я не вижу, только ощущаю, касание чьей-то огромной лапы к своей груди. — Как Регент Рода Блэк, говорю я — Нарцисса бывшая Малфой отныне снова дочь Рода Блэк. Да будет так! — голос Гарри возвращает мне все чувства. — И будет магия мне в том свидетелем! Мы отпиваем по глотку молока из чаши — Гарри, я, Нарцисса, остаток молока Гарри выливает на алтарь. Затем взмахивает палочкой и накрывший алтарь ослепительный огонь на несколько секунд скрывает его от нас. Проморгавшись, вижу красно-белую переплетенную нить магии, связующую очищенный алтарь и правую руку женщины. Нарцисса радостно вздыхает и садится на шкуру, устало приваливаясь плечом к черной глыбе. Я тру рукой зудящую грудь, потом оттягиваю ворот и вижу черный отпечаток лапы. У Гарри на левом плече такой же. Надо будет уточнить у гоблинов, нет ли каких-то изменений в наших статусах.***
После обильного обеда Кричер показывает Нарциссе ее новые покои. Это исключительно женские апартаменты в утонченной роскоши жемчужно-розовой гаммы. Я заметил интерес Нарциссы к некоторым гарнитурам, когда она показывала мне каталоги для оформления поместий, и заказал для нее полную обстановку, Кричер только сменил обивку стен и обои в ее комнатах. Не зная, что она предпочтет, я осмелился оформить будуар и строгую официальную гостиную, вдобавок к спальне и гардеробной. Рядом с ее комнатой находились удобные помещения, которые можно потом использовать для детской и игровой, если она пожелает, чтобы ребенок был рядом с ней. Надеюсь, что она пожелает, мне бы не хотелось конфликтов на почве воспитания детей. Мы с Гарри прощаемся с мистером Примроузом, следующие ближайшие ритуалы на Остару и представление ребенка Роду мы проведем без него. Так что раньше Белтайна мы не встретимся, но в Белтайн нам не обойтись без его помощи - мало ли чем обернутся попытки Дамблдора опутать Гарри. Мы отправляемся в нашу спальню. Бессмысленно отрицать, что выбранная мною комната давно стала общей, и только Кричер ворчит, что она недостаточно достойная Главы Рода и Наследника. В его разумении мы должны жить в разных покоях, желательно в разных частях дома. Сексом сегодня заниматься нельзя, зато ритуальное омовение желательно. Но прежде нам придется поговорить.