***
Это было странно: находиться в большой столовой по правую руку от Гарри, сидящего во главе длинного стола, накрытого дорогой камчатной скатертью, за которым собрались все гости и новые жильцы. Гарри заметно нервничал — ему было ещё более странно и непривычно в новом статусе: он умел щедро делиться тем, что имел, но совершенно терялся, когда его сердечно благодарили за его доброту. И когда другие люди видели в нем не привычную маску, созданную усилиями Дамблдора и Скитер, а равного и превосходящего силой мага, привлекательного молодого человека и хозяина большого поместья. Он боялся ошибиться, нарушить какое-нибудь негласное правило этикета, и от этого ещё больше нервничал. Я нахожу его руку под столом, ободряюще сжимаю тонкие влажные пальцы и мягко улыбаюсь. Ему необходимо чувствовать мою поддержку, тогда он не будет психовать. Я — его опора, каменная стена. По левую руку от Гарри, несмотря на то, что традиционно это место супруги, заняла Нарцисса — как старшая женщина Рода, и тонко улыбнулась мне: когда-нибудь я пересяду на ее место — место супруга, а мое — место Наследника — займет малышка Астеропа. Серебристо-изумрудное платье с кружевным палантином мягко облегает ее округлившиеся формы. Материнство ей к лицу. Небольшая заминка вышла с Тимом: парень так обрадовался, увидев нас с Гарри, что мне даже стало стыдно — я уже две недели не проведывал его в маноре. Я бы хотел, чтобы он сел рядом, но Тим только дико глянул на остановившегося рядом Гонта и убежал к друзьям, крикнув, что позже поговорим. Том спокойно занял место рядом со мной, даже взглядом не показав, что эта заминка была. Напротив него, рядом с Нарциссой, сел Малфой, потом наши итальянские гости и далее — по старшинству. Я так расстроился из-за Тима, что даже не сразу понял, почему все так странно смотрят в нашу сторону: на Гарри и Тома нервно поглядывали Пожиратели, которые привыкли к тому, что за любым столом главное место принадлежит их Лорду. Кроме Беллы — она, похоже, собирается устроить скандал и гневно раздувает ноздри. Но для ее усмирения Гонту хватает одного ледяного взгляда. Ужин проходит в негромких разговорах с рядом сидящими и громких тостах с приветствиями и пожеланиями детям. Гарри заметно нервничает, то и дело опускает руку под скатерть, чтобы найти мою, и тогда я успокаивающе поглаживаю его запястье. Или дотрагиваюсь коленом к его ноге. Нарцисса отвлекает его рассказами о малышке и воспоминаниями о маленьком Драко. Гонт и Люциус больше общаются с итальянцами — они сносно разговаривают по-английски, только Лукреция экспрессивно перемежает свою речь отдельными итальянскими словечками и ругательствами: эти бамбино, белиссимо, маммамия, мерде и стронццо понятны без перевода. Долохов с Роули с шутками и взаимными подколками рассказывают о поместьях Лестрейнджам: работали тут многие, но именно их тандем оказался самым плодотворным в плане организации и обустройства быта. Но сейчас меня больше занимает тот факт, что рядом с Роули сидит Рабастан Лестрейндж, и этих двоих очевидно связывает нечто большее, чем служба Волдеморту или дружба. Это было почти незаметно, но острые взгляды, мимолётные прикосновения, едва уловимые жесты навстречу друг другу. Угадывание желаний. Не зря моя первая ассоциация о братьях Лестрейндж была с кайенским перцем: обманчивая мягкость и жгучая страсть. Они похожи, но Рабастан более худощавого телосложения, черты лица тоньше, более подвижная мимика и озорные глаза. Родольфус обстоятельнее, солиднее, внешне спокойнее, но это спокойствие обманчиво — ярость бушует в нем при каждой реплике Беллатрикс: она не буянит, но по ядовитости реплик может соперничать с акромантулами. Правда, к середине обеда оттаяла и ударилась в воспоминания детства, как они отдыхали здесь всей большой семьёй Блэков. Хорошо, что Гарри отвлекся на Нарциссу и не слышал, что Белла произнесла имя Сириуса, Родольфус тихо рыкнул на нее, и она заткнулась. Видимо, молчание поспособствовало мозговой деятельности: в какой-то момент в ее голове что-то сошлось, и на Гарри и меня она уже смотрела с болезненной жадностью. Пыталась найти семейные черты? Я рассеянно оглядываю зал и замираю, встретившись с внимательным взглядом Лоренцо. Он бесстыдно разглядывает Гарри, меня и Тома. Мне знаком этот взгляд, от него внизу живота все тяжелеет. Он опасен, он безжалостен, он дьявольски соблазнителен. Настоящий инкуб. Я разрываю зрительный контакт и сосредотачиваюсь на Гарри: Волдеморт у нас мужчина отношениями не обременённый, если не считать слепое обожание Беллы, и Лоренцо ему как раз по харизматичности подходит. Друг друга не сожрут, но покусают знатно, вот пусть его и окучивает. Сражаясь за внимание Тома со своей сестричкой. А мы с Гарри обойдёмся без таких потрясений: он слишком юн и неопытен для этих игр, а я слишком труслив. И мне не стыдно: выживают осторожные. Внезапная болезненная ревность и чувство вины опять скручиваются во мне колючим комком — я присвоил Поттера себе, отбирая у него шанс на отношения с другими. Что я буду делать, если ему понравится кто-то другой? Если он полюбит другого человека? Я ведь уже не смогу его отпустить. Не смогу. И Магия не позволит. Гарри опять прикасается к моей руке, и я пытаюсь удержать лицо, не показать душевный раздрай. Но он замечает. И на этот раз он гладит мою руку. Эта нежданная нежность и его робкая улыбка выбивают меня из необъяснимого приступа самоуничижения. К Мордредовой бабушке! Он мой! До меня Поттер был нужен только паразитам.***
Ужин заканчивается, и Гарри ещё раз желает разомлевшим и усталым детям чувствовать себя дома. Перед тем, как их уводят в спальни, к нам успевает подбежать Тим, обнять на прощание, и я обещаю ему, что постараюсь навестить их на выходных. Оставшиеся перемещаются в большой салон — кофе, сигары, дижестивы. Гарри придерживает меня за руку, пропуская всех вперёд. Мы вдвоем в сумраке коридора. Он устал. Жёстко и быстро массирую его плечи, разгоняя кровь. Ещё немного потерпеть — и можно будет уходить. — Люблю тебя, — наш слитный выдох тает в тишине. Так упоительно целовать его. В гостиной Нарцисса и Люциус намертво заблокировали Беллу в дальнем углу, а Том распекает Лестрейнджей у камина. Долохов и Роули обхаживают итальянцев. Оглядываюсь и вспоминаю, что Макнейр с парнями ушли с детьми. Гарри направляется к Тому, а я к столику с напитками, успевая услышать лишь конец фразы Родольфуса: — …знали, что дети из Англии и не мешали нам в проведении операции. Взамен они потребовали встречи с вами. Внезапность была их условием. Я виноват. — Только ты? — Гонт злится, но при Гарри разбрасываться непростительными не будет. — Твой брат и жена лишились своего мнения? Я сажусь на подлокотник кресла Гарри и протягиваю ему бокал с лёгким вином. Том внимательно смотрит на сидящего рядом с Родольфусом Рабастана, который под его взглядом ещё сильнее выпрямляет спину: — Мой Лорд, я признаю свою вину и готов к наказанию. Но прошу о милости к Беллатрикс. Мы машинально косимся на Беллу: год после Азкабана, отдых, хорошее питание, качественные зелья и ритуалы восстановили ее внешность. Чёрное платье с винно-красными фестонами подчеркивает ее тонкие руки и стройную фигуру. Ее притягательность портит излишне бледная кожа и лихорадочный блеск в глазах. В змеином семействе она определенно коралловый аспид. — Вам удалось достичь успеха в особом поручении? — меня всегда немного пугает такой тихий вкрадчивый голос Тома. — Да, мой Лорд, — с гордостью кивает Родольфус. Том складывает пальцы «домиком» и задумчиво постукивает ими по губам. Отвожу глаза. И снова натыкаюсь на насмешку Лоренцо. Сука! Любого из присутствующих с руками оторвут на обложку «Ведьмополитена», мне что теперь — не смотреть? — В таком случае наказание будет единым для вас троих, — негромко говорит Том. — Ваше родовое поместье давно требует внимания, и раз вы не остались в Европе, то я приказываю вам находиться в поместье до срока. Покидать поместье вам разрешается только на мой вызов. — Благодарю, мой Лорд, — кивает Родольфус. — Мой Лорд, — Рабастан достает из неприметного кошеля на поясе небольшую шкатулку и ставит ее на низкий столик, пододвигая к Гонту. Гарри незаметно приваливается плечом к моему бедру. — В ларце документы из пансиона в Вьенне и дома в Пуатье. — Вот и займись ими, — скучающим тоном отвечает Том. И добавляет жёстко. — В случае срочных сведений разрешаю докладывать незамедлительно. — Будет исполнено, мой Лорд, — мне кажется невозможно выпрямить спину сильнее, но Рабастан доказывает, что я заблуждаюсь. Том отпускает их своим неподражаемым жестом. — Вы можете быть свободны. И Родольфус, держи свою жену под контролем. Я желаю увидеть результат. Мы все встаём. Вместе с Беллой, пожирающей нас с Гарри глазами, подходит попрощаться и Нарцисса: — Милорд, вынуждена проститься с вами. — Леди Блэк, я рад, что вы были с нами в этот знаменательный день, — Гонт целует ее ручку. — Без вас ничего бы не получилось. Видно, что Нарциссе приятны его слова. После развода с Малфоем она вышла из зоны влияния Волдеморта и сейчас ее нахождение здесь — исключительно добрая воля и желание помочь. Она подходит к нам, обнимает нас за плечи и говорит Тому, по очереди целуя нас в щеки: — Гарри. Альтарф. Это без них ничего бы не получилось, — она отпускает нас, зардевшихся и смущенных от такого неожиданного проявления расположения и близости. — До скорой встречи. Пока все расшаркиваются на прощание, нам удается избежать контакта с Беллой, и Роули провожает их к каминной комнате. Итальянцы перемещаются на диванчик к камину. Долохов изображает бармена, смешивая сложный коктейль для Лукреции. Мы отказываемся от спиртного, предпочитая кофе — может быть оно взбодрит уставшего Поттера: правила гостеприимства не позволяют нам покинуть поместье, поэтому он тихо сидит в кресле, позволяя мне незаметно гладить его по напряжённой спине. Если не расслабится, завтра будет выглядеть как волк от мышечной контрактуры — массаж нормальный ему делать некогда. — Великолепный ужин, синьоры, — салютует бокалом Лоренцо. — Я рад нашему знакомству. Гарри откидывается в кресле, зажимая мою ладонь, и на какое-то время я теряю нить взаимных комплиментов между Волдемортом и Медичи, пытаясь высвободить руку и не слишком явно щекотать Поттера. — Могу я узнать, синьор де Медичи, о причинах вашего спонтанного визита? — спрашивает Гонт. — «Новая инквизиция», — нарочито равнодушно отвечает тот. Слишком нарочито, это бросается в глаза. — Раньше они ограничивались странами третьего мира. Та магия более дикая, но лучше защищает себя, и их опыты долгое время не имели успеха. Изменения начались в начале этого века, когда Англия перестала ценить своих детей. Вы знаете с чем это связано. Он насмешливо прищуривается, но мимика его лжива, как и он сам. На провокацию реагирует Гарри. — Вы знали, но ничего не делали? — всё-таки не люблю я их вкрадчивый тон. Есть в нём что-то змеиное. Не знаешь, когда мнимая неподвижность смениться стремительной смертоносной атакой. — Мы наблюдали, — снисходительно объясняет Медичи. — После войны и поражения Гриндевальда их методы существенно изменились, нет прежнего размаха. Сейчас это воспитание боевиков, а не выращивание лабораторных крыс и живых игрушек. Он произносит последнюю фразу почти с сожалением. Гарри сжимает кулаки, и только моя ладонь напоминает ему о сдержанности. — За этим вы тоже наблюдали? — О, синьор Поттер, я восхищаюсь вами! Я слышал много странного о вас, но я вижу, что звание Героя целиком оправдано — ваше великодушие и желание защитить всех, — очарование Лоренцо осыпается как старая позолота. Я едва сдерживаюсь, чтобы не цокнуть разочаровано. То ли он глупец, то ли провокатор, но это в любом случае неправильная стратегия общения и с Томом, и с Гарри. Чего они точно не терпят, так это снисходительности тона. — Не стоит, поверьте мне, люди не стоят вашего беспокойства и ваших усилий. Но ваша ярость, ваша страсть — они восхитительны! Потрясающе. Парой фраз так уронить себя. Парень, мы тут собрались из-за спасения детей, не водорослей в Бермудском треугольнике, а ты говоришь, что это бесполезные хлопоты? Да ты болван! Долохов смотрит на него с искренним удивлением. Роули и Малфой старательно разглядывают темноту за окном. В отражении стекла я вижу их ухмыляющиеся рожи. Сиятельные господа, тихо ржущие за портьерами. — Мистер Медичи, — мило улыбаясь, говорит Том, — мы так и не услышали о причинах и цели вашего визита. — Да. Причины. Считайте это прихотью. Я давно желал познакомиться с вами, Лорд Волдеморт, — Лоренцо вальяжно помахивает рукой. Гарри поворачивается ко мне лицом и артикулирует «Локхарт». Мерлин и Моргана, он прав! — И тем неожиданнее было для меня узнать, что это ваши люди занимаются бедными сиротками. Это противоречило моим знаниям о вас. Но присутствие мистера Поттера и ваша связь все проясняет. Я старательно перечисляю старший футарк в обратном порядке и чувствую, как мелко подергиваются плечи Поттера. Нельзя смеяться над гостями. — Неужели? — насмешка в голосе Тома уже неприкрытая. — Конечно. Чего не сделаешь ради юного и страстного аманта, — с абсолютной уверенностью заявляет Лоренцо. — Ты всегда делаешь слишком поспешные, и потому ошибочные, выводы, мио каро, — Лукреция внезапна как удар убийцы. Она сидит рядом с братом, расправив складки своего воздушно-зефирного платья в мелкую зелёную розочку, подпирая щёчку рукой и поигрывая льдом в бокале. Ей не смешно и скучно. И поведение брата ее, по всей видимости, не удивляет. Занятная парочка. Непонятно, когда они играют. Когда она изображает легкомысленную дурочку? Или он — туповатого провокатора? Они не глупцы, о нет, это настолько грубо, что в это невозможно поверить. — Простите моего братика, он совершенно не разбирается в любви, — она говорит это доверительным тоном, многозначительно округляя глаза, как будто это что-то неприличное. Потом снова откидывается на спинку дивана и продолжает играть льдом в бокале, посматривая на Лоренцо, в ожидании его реплики. — Лукреция, прекрати, — негодование почти непритворное. Немного не дотягивает. Неужели они сами не чувствуют насколько скучна эта игра. И нужны ли мы, зрители, в этой привычной пикировке? В том, что она привычна — нет никаких сомнений ни у кого из нас. — Нет, Лоренцо, ты опять портишь, — цыкает она на него. И неожиданно из глупой курочки превращается в жёсткую гарпию. — Мистер Гонт, мистер Поттер, я уполномочена сообщить вам от имени нашего Дома, что мы поддерживаем ваше решение о возвращении детей на родину. И готовы оказать содействие в привлечении к ответственности виновных в сложившейся ситуации и полную поддержку в Международном Суде Магов. Те документы, что забрали ваши люди, могут уничтожить много фамилий. Единственное условие — наша не должна прозвучать. И все? Что же за дерьмо мы отрыли, если Медичи рванули за документами сразу следом, но не попытались их отобрать? Не вляпаемся ли мы в ещё большее дерьмо, если инициируем разбирательство? — Благодарю вас, синьора де Медичи. Это неоценимо, — склоняет голову в легком поклоне Том. Она улыбается почти как раньше, в образе легкомысленной свиристелки. Преображения настолько стремительны, что я забываю дышать. Сколько же ей лет? Не удивлюсь, если окажется, что она — ровесница Дамблдора. — Мистер Поттер, я хотела бы извиниться перед вами и вашим партнером за своего брата, — мягко говорит она. А вот сейчас она смотрит на нас, как Нарцисса смотрит на малышку Астеропу, с материнским умилением. — Он никогда не любил. И это опять звучит как будто что-то неприличное. Гарри что-то бубнит, мол, пустое, его не оскорбило, но его почти не слышно за гневным восклицанием Лоренцо. — Луки! В ответ девушка шлёпает его по руке и выдает витиеватую тираду на итальянском. Местами нецензурную. Долохов откровенно ржёт, спрятавшись за соседней с Малфоем портьерой. Подозреваю, что они знают итальянский и сейчас старательно запоминают обороты. Том взирает на весь этот бардак с невозмутимостью буддийского монаха. А Гарри давно пора спать. — Прошу простить нас, миледи, господа, но нам пора возвращаться в Хогвартс, — не выдерживаю я. — Прошу, чувствуйте себя как дома. Я уже готов вызвать эльфов для указаний, но меня останавливает Том. — Мы не будем злоупотреблять вашим гостеприимством, Наследник Блэк, и стеснять детей своим присутствием, — он небрежно взмахивает рукой. — Думаю, Люциус не откажется принять нас у себя. — Почту за честь, мой Лорд, — с достоинством склоняется Люциус.***
Безумный день! Для аппарации нас в Тайные комнаты я вызываю Кричера: после проделок Лукреции я не чувствую себя достаточно сосредоточенным для самостоятельного перемещения вместе с Гарри. — О, Мерлин, как я устал! — Гарри плюхается в кресло и сползает по нему в почти лежачее положение. — Ненавижу эти разговоры, эти игры взглядов, многозначительно молчание. Аааль! — стонет он и тянет ко мне руки, требуя, чтобы я подошёл ближе. Подхожу. Он вцепляется в мою расстегнутую мантию, подтягивается повыше и обнимает меня за бедра. Смотрит на меня, утыкаясь подбородком чуть ниже пряжки ремня. — Аль! — капризно произносит он. — Вот почему они не могут прямо ртом разговаривать? Я аккуратно извлекаю заколки из его волос, расплетаю пряди и массирую кожу. Он прикрывает потемневшие глаза. — Потому что прямые фразы уменьшают смыслы и количество ловушек, — наклоняюсь и чмокаю его в лоб. Поттер машинально трёт место поцелуя. — Но Лукреция сегодня говорила напрямую. Да? — он замирает, удивленный собственным вопросом. — Да, — соглашаюсь я. Тяну его за плечи, чтобы поднялся. Снимаю наши мантии. Расстегиваю тугие пуговицы на сюртуках. Сажусь в кресло, притягивая Поттера на колени. Я совсем немного так посижу и мы пойдем. — Она говорила напрямую, но ловушки там тоже были. Гарри смотрит на меня с детской жалобностью и тяжело вздыхает: — Можно я не буду сегодня угадывать? Я так устал, папочка. — Я тоже устал, маленький, — я чувствую его влажное дыхание, его аромат, смешанный с множеством других, его гибкое тело, такое любимое, желанное. — Люблю тебя. Ладони скользят по темно-синему шёлку рубашки, накрывают биение его сердца. Вот так правильно. Чувствовать его ровный ритм. Прятать в ладонях величайшее сокровище. Не надо слов, когда сердца бьются друг для друга.